Политика государства в отношении религии (середина 50-х – начало 60-х гг.)

Востребованность религии, казалось бы, в большинстве своём уже атеизированном обществе была столь высокой, что ей оказались привержены люди не только преклонного возраста, получившие полноценное религиозное воспитание до 1917 г., но и сравнительно молодая, трудоспособная часть населения. Дальнейшее расширение и углубление «разрешительной политики» для властей становилось опасным.

В лице религии партия видела конкурента, способного успешно влиять на сознание граждан, а это являлось «привилегией» официальной идеологии. Однако, в данной ситуации резкий переход от либеральных тенденций к новой кампании по преследованию верующих, духовенства и закрытию молитвенных зданий был нежелателен, так как в памяти народа были ещё слишком свежи патриотизм и духовно-материальная поддержка религиозных организаций, оказанные государству в годы войны, а также ответная реакция последнего. В этой связи в конце 1940-х гг. со стороны партии и советского правительства не последовало каких-либо громких постановлений и указов, обозначавших коренной переворот в её взаимоотношениях с религией. Тем не менее, некоторые шаги государства обозначили свёртывание либеральных тенденций.

Уже через два года после окончания войны, взамен скомпрометировавшего себя в 1920 - 1930-х гг. слишком откровенными антирелигиозными действиями Союза воинствующих безбожников (СВБ), было основано агитационно-пропагандистское общество «Знание». По своим целям и задачам оно во многом копировало СВБ. Новая организация также была призвана вести научно—атеистическую пропаганду среди населения, но без применения актов вандализма, более цивилизованными и мягкими методами. В сущности этот шаг означал реанимирование системы агитационно-лекционной пропаганды атеизма, которая за годы войны практически сошла на нет.

В 1947 г. впервые после войны на страницах периодических изданий в «мягкой» форме возобновилась антирелигиозная пропаганда. В газете «Комсомольская правда» появились статьи, утверждавшие, что членство в ВЛКСМ несовместимо с верой в Бога. В «Учительской газете» говорилось, что верующий человек не имеет права быть учителем, а также было объявлено о «ложности» теории безрелигиозного образования. По мнению газеты, образование могло быть только антирелигиозным. Идеологический орган КПСС журнал «Большевик» провозгласил, что борьба против религии – это борьба против реакционной буржуазной идеологии[163]. В Большой Советской энциклопедии в статье «СССР» подчёркивалась непримиримость КПСС к любой конфессии.

Вышеупомянутые антирелигиозные выпады в печати не были случайны. Они явились своего рода предтечей завершения разрешительного периода в религиозной политике Советского государства. В 1948 году Совет по делам религиозных культов при Совете Министров СССР разослал своим уполномоченным циркуляр, предписывавший прекратить вынесение положительных решений по ходатайствам о регистрации религиозных общин.

В сложившейся ситуации особое значение приобретали пустующие молитвенные здания, количество которых (особенно в сельской местности) оставалось значительным. С точки зрения властей, последние были не просто местом удовлетворения верующими своих религиозных потребностей, а местом собрания людей с идеологией и мировоззрением, значительно отличавшимися от официальных. Поэтому, в конце 40-х гг. было решено возобновить практику передачи молитвенных зданий культурно-просветительским и хозяйственным учреждениям. При этом они теряли свой первоначальный вид и атрибуты, определявшие их принадлежность к какой-либо конфессии. Таким образом государство решало проблему дефицита жилых и производственных площадей, а также, что в данном случае было более значимо, изымало из сферы религиозных отношений культовые здания, так как после соответствующего переоборудования они практически не могли быть использованы по первоначальному назначению.

Для властей угроза со стороны культовых сооружений казалась столь серьёзной, что на рубеже 1940–1950-х гг. наметилась тенденция на ликвидацию пустующих зданий мечетей и церквей как очагов «нелегальной» религиозной жизни. Со стороны властей этот процесс инициировался как вынужденная разборка молитвенных зданий, ввиду их якобы аварийного состояния. Сомнение относительно правдивости подобных заключений органов власти вызывает тот факт, что, как правило, оставшийся строительный материал использовался для возведения культурно-просветительских и хозяйственных объектов.

Наряду с выполнением циркуляра о прекращении вынесения положительных решений по ходатайствам верующих о регистрации религиозных объединений местные органы власти усилили работу по борьбе с нелегально действующими религиозными общинами и группами. Значимость данного направления их деятельности вполне объяснима – подавляющее большинство верующих удовлетворяли свои религиозные потребности именно в незарегистрированных религиозных объединениях. Некоторые из них продолжали функционировать ещё с дореволюционного периода, другие организационно оформились позднее, в частности, в период «разрешительной» политики. Тогда власти относились к подобным объединениям достаточно нейтрально, как бы не замечая их существования, но с завершением либеральной эпохи во взаимоотношениях государства и религии, подобная лояльность со стороны властей стала невозможна.

В начале 1950-х гг. увеличивается выпуск литературы антирелигиозного характера. В 1950 г. выходит в свет первый номер сборника «Вопросы истории религии и атеизма», где религия была определена «одним из пережитков прошлого в сознании людей, пережитком живучим, мешающим части трудящихся, политически менее развитой, сознательно и активно участвовать в строительстве социалистического общества»[164]. Здесь же отмечалось, что в СССР в ходе построения социалистического общества были «выкорчеваны социальные корни религии». В этих словах уже нет прежней оголтелой нетерпимости к религии, характерной для 1920-1930-х гг., однако делается явный намёк на тот период, когда осуществлялось «выкорчёвывание социальных корней религии».

В середине 1950-х гг., в условиях общеполитической оттепели в стране, верующие вправе были рассчитывать на более лояльную политику в отношении религии. Однако, в действительности власти не только не ослабили нажим на религию, но и предприняли усилия по ограничению возросшего в военные и послевоенные годы её влияния на общество. 7 июля 1954 г. вышло постановление ЦК КПСС «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах её улучшения». В нём отмечалось, что представители Русской православной церкви, ислама и сектантов с помощью хорошо отработанных проповедей, умелой индивидуальной работой с каждым потенциальным прихожанином активно привлекают в свои общины и группы молодое поколение, в результате чего «наблюдается увеличение количества граждан, …отправляющих религиозные обряды»[165]. В этой связи постановление предусматривало новое развёртывание массированной атеистической пропаганды по всем направлениям, заключавшееся в усилении лекционной пропаганды, активизации издательства атеистической литературы, разработке и осуществлении выпуска серии полнометражных и короткометражных документальных и художественных фильмов антирелигиозного содержания, усилении воспитательной работы по месту учёбы, работы, службы в духе «воинствующего материализма».

Излишнее рвение и перегибы местных властей в исполнении решений антирелигиозной направленности, вскоре обусловили выход нового постановления ЦК КПСС от 10 ноября 1954 г. «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения», призванного исправить и предотвратить наиболее одиозные факты ущемления прав верующих. В частности в нём признавалось, что «имеются граждане, которые, активно участвуя в жизни страны и честно выполняя перед Родиной свой гражданский долг, находятся ещё под влиянием разного рода религиозных верований …глупо и вредно ставить тех или иных советских граждан под политическое сомнение из-за их религиозных убеждений»[166].

Неудивительно, что подобная «политическая реабилитация» вызвала у верующих новый импульс оптимизма, что выразилось в очередной волне ходатайств верующих о регистрации религиозных общин и групп. По данным уполномоченного Совета по делам религиозных культов при Совете Министров СССР по Татарской АССР в 1957 г. верующими республики было подано 28 подобных заявлений и 50 человек посетили его с ходатайством лично[167]. Наиболее настойчивые представители верующих обращались с заявлениями в Совет Министров РСФСР и СССР. Однако функционирование административно-командной системы было выстроено таким образом, что заявление или жалоба верующих для разбирательства «возвращалась» обратно по инстанциям в адрес первичных, местных органов власти, на действия которых жаловались заявители. Анализ таких случаев показывает, что даже при формальном согласии органов центральной власти на регистрацию той или иной общины, окончательное решение в этом вопросе оставалось на усмотрение местных исполкомов райсоветов и горсоветов, которые крайне негативно реагировали на возможность функционирования на их территории религиозного объединения. Согласно конъюнктуре того периода, сам факт функционирования зарегистрированного религиозного объединения на территории того или иного района или города являлся показателем высокой религиозной активности и свидетельствовал о существенных недостатках в атеистической работе местных органов власти. Поэтому последние стремились не только всячески препятствовать регистрации религиозных объединений, но и сознательно занижали количество нелегально действующих общин и групп при подаче сведений о них уполномоченному.

Окончательное решение по ходатайству верующих во многом зависело от первоначальной справки местных властей о соответствующем религиозном объединении представленной уполномоченному. В этой связи можно сказать, что в рамках генеральной линии партии и правительства в религиозном вопросе проявления антирелигиозной активности на местах во многом зависели от личного отношения к религии представителей местных властей, в частности от председателей тех или иных райисполкомов и сельсоветов. В зависимости от того насколько лоялен или наоборот, враждебно был настроен местный руководитель к религии, зависело быть зарегистрированной или нет той или иной религиозной общине.

Не оказало существенного влияния на положение верующих республики и постановление Совета Министров СССР от 17 февраля 1955 г., в соответствии с которым должны были быть зарегистрированы все фактически действующие религиозные объединения (при условии, что у них были в наличии служитель культа и помещение, пригодное для исполнения своих обрядов). При этом сам вопрос о регистрации мог быть поставлен религиозным объединением только в том случае, если оно имело молитвенное здание к 17 февраля 1955 г., т.е. к моменту опубликования данного постановления. Примечательным является то, что в постановлении оговаривалось: какие здания следует считать молитвенными. К их числу относились «специально построенные для отправления культа (мечеть, костёл, церковь, синагога и т.п.), а также помещения, арендуемые у органов коммунального хозяйства или у частных лиц и специально приспособленные для этой цели. Жилые помещения, предоставляемые частными лицами для проведения молитвенных собраний незарегистрированным группам верующих, молитвенными зданиями считаться не могут»[168]. Из слов «специально приспособленные для этой цели» невозможно определить какие же требования необходимо было выполнить верующим в плане технического обеспечения, чтобы обыкновенный дом получил статус молитвенного. Подобные формулировки открывали перед местными властями широкие возможности в поиске формальных причин для отклонений ходатайств верующих. Применительно ко второй части цитаты можно констатировать, что вследствие ветхости и полуразрушенного состояния многих культовых зданий, большая часть нелегально действующих религиозных объединений собиралась для совместного удовлетворения религиозных потребностей именно в частных домах, «неприспособленных специально для этих целей».

Поэтому, если в подборе кандидатур духовенства у верующих не возникало особых сложностей, то в отношении поиска помещения были значительные трудности. Главным образом они инициировались органами местной власти, по мнению которых предлагаемые верующими здания и помещения либо находились в ветхом состоянии, либо на него уже претендовали другие организации, т.е. находилась масса причин и поводов, по которым оно не могло быть передано верующим. Таким образом, это постановление Советского правительства, которое на первый взгляд должно было оказать религиозным общинам и группам значительное содействие в реализации стремлений легализовать собственную религиозную деятельность, в действительности ничем существенно им не помогло.

Как правило, постановления партии и правительства подобного «либерального» характера, содержали определённое количество оговорок, значительно лимитирующих число субъектов и объектов, подпадающих под действие того или иного нормативного документа.

Религиозную политику Советского государства в 1948-1958 гг. можно характеризовать как постепенный процесс смещения и «вытеснения» религии с тех позиций в обществе, которые она заняла в военные и послевоенные годы. Сообразно с этим усиливается борьба представителей местной власти не только с незарегистрированными религиозными объединениями, но и предпринимаются попытки необоснованного закрытия культовых зданий официально действующих конфессиональных объединений.

Внутриполитическая жизнь страны в конце 1950-х – середине 1960-х гг. во многом была определена решениями XX съезда КПСС. Прочитанный на нём доклад Н.С. Хрущёва «О культе личности и его последствиях» дал импульс процессу обновления общества, освобождению сознания людей от многих идеологических догм и стереотипов. Но для всего периода «оттепели» была характерна некоторая двойственность и незаконченность. Наряду с либеральными процессами в различных областях общественно-политической жизни страны были сферы, где шли обратные процессы.

Нередко противоречия проявлялись даже внутри какой-либо одной составляющей жизни общества и государства. Так, несмотря на смягчение внешнеполитического курса, где основополагающим принципом было признано разделение межгосударственных отношений и идеологической борьбы, которая отныне считалась внутренним делом каждой страны, стали возможны события в Венгрии. Ярче всего демократические процессы в обществе проявились в духовной жизни страны. Но и здесь всё было далеко не однозначно. Хотя в литературе стали возможны публикации произведений по запрещённой ранее тематике, многие из них так и не прошли официальную цензуру, как не прошли её работы многих художников, скульпторов и музыкантов. Степень дозволенности в духовной жизни определялась исходя из того, насколько её проявления вписывались в идеологическую доктрину того периода о развёрнутом строительстве коммунизма. Отсюда выглядит закономерным и отношение высшего партийного руководства, в частности самого Н.С. Хрущёва, к духовной культуре как к чему-то второстепенному, подсобному, призванному обслуживать в постсталинский период интересы новой государственно-партийной номенклатуры. В том случае, если проявления духовной культуры не вписывались в эту схему, то они неизбежно попадали в разряд произведений, характеризующихся властями как «идеологические диверсии», оказавшиеся подверженными «разлагающему влиянию буржуазной идеологии».

После этого становится понятной, казалось бы, парадоксальная ситуация, когда в условиях политической и духовной «оттепели» одна из составляющих духовной жизни – религия стала объектом нападок со стороны государства. Религия, будучи, в сущности, альтернативой господствовавшей в стране материалистической форме мировоззрения, практически не могла, за редким исключением, быть востребованной советским государством. Поэтому уже через два года после XX съезда КПСС в 1958 г. начинается новый массированный натиск на религию. Провозгласив «развернутое строительство коммунизма», Н.С. Хрущев поставил задачу «преодоления религии как пережитка капитализма в сознании людей». Основной удар был направлен на ограничение влияния Русской православной церкви как конфессии, которой придерживалась большая часть верующих Советского Союза. Способствовать этому должна была серия постановлений партии и правительства, имевших ярко выраженный антицерковный характер.

В первую очередь это выразилось в постановлениях Совета министров СССР от 16 октября 1958 г. «О монастырях в СССР» и «О свечном налоге». Согласно первому планировалось существенно сократить количество монастырей. Для этого у монастырей изымались земельные наделы, а также запрещалось использовать в монастырском хозяйстве наёмный и безвозмездный труд. Такие меры привели к тому, что к 1962 г. СССР действовали всего лишь 22 монастыря и из них только 2 на территории РСФСР[169]. Второе из постановлений имело цель подорвать материально-финансовую базу церкви. В соответствии с ним был повышен налог на доходы епархиальных предприятий и свечных заводов. При этом получалась своеобразная картина: Епархиальное управление несло накладные расходы, реализуя эти изделия по себестоимости, а церкви увеличивали продажную стоимость в сравнении с закупочными в два и более раза, получая таким образом достаточно значительный дополнительный доход. К примеру, Казанское Епархиальное управление реализовывало церквям венчальные свечи по цене 2 рубля 50 копеек, а они в свою очередь продавали их верующим в среднем по 3 рубля 50 копеек[170]. Это вызывало объяснимое недовольство епархиальных управлений и по словам уполномоченного Совета по делам Русской православной церкви при Совете Министров СССР по Татарской АССР, «оно (т.е. епархиальное управление) не против избавится от выполнения этой проигрышной операции»[171].

В соответствии с постановлением ЦК КПСС от 13 января 1960 г. «О ликвидации нарушений духовенством законодательства о культах» у духовенства изымались транспортные средства и материальные ценности, приобретённые без ведома уполномоченных, а областным, краевым и республиканским плановым органам запрещалось выделять средства на ремонт культовых зданий.

Постановлением Совета Министров СССР от 1961 г. «об усилении контроля за выполнением законодательства о культах» существенно упрощался механизм закрытия церквей, ввиду того, что местные власти получили право закрывать молитвенные здания без согласия центральных органов. Это значительно сокращало время, которое требовалось для снятия с регистрации религиозное объединение, а также уменьшало возможности верующих опротестовать факты нарушения их прав представителями местной власти.

По инициативе Совета по делам Русской православной церкви при Совете Министров СССР в марте 1961 г. были внесены изменения в «Положение об управлении Русской православной церковью». В соответствии с ними духовенство отстранялось от ведения хозяйственно-финансовых дел епархий и приходов. Отныне это становилось прерогативой только церковных старост и приходских советов. В сущности это означало то, что из главы прихода священник превращался в наёмного работника.

В этот период в обществе начинается инициированный государством процесс переоценки роли религиозных организаций в Великой Отечественной войне. Казалось бы неоспоримый факт – значимость для государства материальной и духовной поддержки конфессиональных объединений в борьбе внешним врагом стал подвергаться сомнению. В этой связи в 1964 г. некий В.Е. Ландоренко в печатном издании Института истории Академии наук СССР «Вопросы религии и атеизма» пишет «не следует преувеличивать значение патриотической деятельности церкви в годы Великой Отечественной войны»[172]. Интересно, что для реализации этих целей власть использовала не только прямые высказывания своих официальных представителей, а действовала значительно гибче, используя иные формы внушения массам собственного видения данного вопроса, в частности через художественную литературу. Так, в повести В. Тендрякова «Чудотворная», сельская учительница на заявление священника о патриотизме церкви в годы войны, отвечает: «Да, верю, польза была. Но сколько вреда тем же людям вы принесли с такой пользой?… Спасибо вам за вашу маленькую пользу, но знайте: мы по достоинству оценим и вред»[173]. Подобными методами властями снимался в обществе вопрос: как же относиться к верующим и духовенству, придерживающимся иных мировоззренческих взглядов, и с кем произошло единение в тяжёлые военные годы.

Вышеупомянутые антицерковные постановления определили ужесточение религиозной политики в целом в отношении всех конфессий. В этой связи доминирующим явлением в религиозной сфере идеологами был объявлен «кризис религии». Религиозная жизнь представлялась средствами пропаганды как неизбежный процесс «вырождения» и «угасания». В основном этот постулат обосновывался количественным показателем зарегистрированных религиозных обществ, который, по мнению властей, адекватно отражал состояние религиозной активности населения.

В начале 1960-х гг., даже в условиях гегемонии командно-административных отношений и формализма в подходе к решению многих вопросов, стало очевидным, что реальная ситуация в области религиозной активности населения не имеет ничего общего с официальной картиной, искусственно созданной и представленной обществу средствами массовой информации.

С целью исправить создавшееся положение в 1961 г. в областях и республиках СССР были образованы группы содействия исполкомам районных и городских Советов депутатов трудящихся по соблюдению законодательства о религиозных культах (в 1966 г. преобразованные в комиссии содействия контролю за законодательством о религиозных культах). Им вменялось в обязанность осуществлять повседневный текущий контроль за религиозными общинами и группами. Большое значение уделялось изучению форм и методов деятельности религиозных организаций, степени их влияния на население вплоть до изучения проповеднической деятельности духовенства, сбору сведений и составлению информационных отчетов о прохождении религиозных праздников (ураза-байрам, курбан-байрам). Комиссии функционировали на общественных началах и образовывались из депутатов местного Совета, работников административных, финансовых органов, органов народного образования и др. лиц. В связи с тем, что, как упоминалось выше, обязанности членов комиссии требовали от них непосредственного посещения богослужений, проходящих и в рабочее время, рекомендовалось для этих целей привлекать пенсионеров из числа местных общественных активистов, разбирающихся в вопросах советского законодательства о культах. Председателем комиссии, как правило, утверждали заместителя председателя или секретаря исполкома местного Совета. Количественный состав комиссии определялся исходя из наличия в данном районе действующих религиозных обществ и степени религиозности населения. Выразителем последнего являлась численность зарегистрированных и незарегистрированных, но фактически действующих религиозных общин и групп.

Несостоятельность и иллюзорность постулата об адекватном соотношении количества зарегистрированных религиозных объединений и уровня религиозности в стране продемонстрировал проведённый в 1961 г. единовременный учет религиозных объединений и духовенства. Следует заметить, что в Советском Союзе подобное мероприятие проводилось впервые. В его рамках предполагалось взять на учет все реально функционирующие религиозные общины и группы. Так, по итогам данной кампании в Татарской АССР было выявлено: 646 неофициально действующих мусульманских объединений, а также 366 нелегально работающих мулл; 167 общин Русской православной церкви; 14 групп евангельских христиан-баптистов; 5 сектантских групп старообрядцев; 9 групп сектантов истинно-православной церкви[174]. Материалы учета показали, что культовой деятельностью среди верующих занимались люди, в прошлом занимавшие руководящие посты, работавшие в сфере образования, в колхозах, совхозах, на производстве, служившие в рядах Советской Армии. Эти данные не соответствовали стереотипу того времени о том, что влиянию религии были подвержены исключительно отсталые и малограмотные слои общества.

Предметом особого контроля властей было воспитание подрастающего поколения в духе воинствующего материализма, прикрываемом термином «научно-атеистического воспитания». В ярко выраженном антирелигиозном постановлении ЦК КПСС от 7 июля 1954 г. «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах её улучшения» говорилось о необходимости «преподавать школьные предметы (историю, литературу, природоведение, физику, химию и т.д.) с позиций атеизма… усилить антирелигиозную направленность в школьных программах»[175].

Важным аспектом политики государства в отношении религии являлось противодействие формированию нового поколения священнослужителей, так как именно они были важнейшей составляющей религиозной жизни общества и их роль в плане консолидации верующих было трудно переоценить. С этой целью, в 1960–1963 гг. были закрыты Саратовская, Ставропольская, Киевская, Луцкая и Минская семинарии. В тех же учебных заведениях, которым было позволено функционировать дальше, Синод под давлением властей инициировал нововведения существенно ослабившие их возможности. Так, 17 июля 1959 г. на заседании Учебного Комитета Синода было решено: закрыть заочный сектор при Ленинградской духовной академии и семинарии; разрешить приём в академии и семинарии только лиц, прошедших действительную военную службу в рядах Советской Армии; рекомендовать всем Преосвященным не вносить дотации на содержание академий и семинарий наряду с обычными церковными взносами в Патриархию.

Примечательной чертой всех этих постановлений было то, что, как уже отмечалось, формально они исходили от церковных властей. О том, что они инициировались и принимались под давлением органов государственной власти, знали немногие. Это, в свою очередь, создавало ситуацию, при которой церковные иерархи были вынуждены сознательно компрометировать себя и создавать атмосферу недоверия между собою и верующими.

Подобная политика осуществлялась и в отношении других конфессий. Так, в начале 1960-х гг. под давлением властей муфтий ДУМЕС Ш. Хиялетдинов разослал исполнительным органам мусульманских объединений фетву, где предлагал отказаться от ряда бытующих среди мусульманских служителей культа видов сбора пожертвований, что привело бы к сокращению доходов мечетей и духовенства. Многие служители культа встретили это распоряжение весьма болезненно, оказывая сопротивление проведению его в жизнь. В частности, недовольство этим распоряжением выразили имам и муэдзин мечети Марджани, а исполнительный орган религиозного объединения данной мечети настоял на обнародовании фетвы муфтия на одном из пятничных намазов, что и было осуществлено[176].

Властями была выработана особая система по противодействию лицам, стремящимся получить религиозное образование. В соответствии с ней духовные учебные заведения были обязаны представлять уполномоченным Совета по делам Русской православной церкви и Совета по делам религиозных культов при Совете Министров СССР сведения о лицах, подавших заявления о поступлении в данные заведения. Далее уполномоченный знакомил с этими сведениями своих коллег по тем областям, краям и республикам, где проживали абитуриенты. В отношении последних уполномоченный просил принять меры «воспитательного» характера, а также запрашивал о наличии компрометирующих материалов, которые могли бы послужить препятствием к зачислению их в духовное учебное заведение. Таким образом, власти проявляли известную гибкость, используя политику «кнута и пряника». С одной стороны, они стремились создать таким людям всевозможные условия для продолжения дальнейшей гражданской жизни, с другой, использовали изъяны в их биографии для «силового» противодействия их поступлению в духовное учебное заведение.

В соответствии с постановлением ЦК КПСС от 13 января 1960 г. «О мерах по ликвидации нарушений духовенством советского законодательства о культах» власти стали ещё жёстче относиться к представителям духовенства, проявлявшим чрезмерную активность в стремлении реализовать свои права и права верующих на отправление религиозных потребностей. Так, в 1960 г. на три года заключения был осужден архиепископ Казанский Иов. Официально он был обвинён в неуплате налогов. Однако, скорее всего, это была расплата за частые ходатайства в центральные органы власти о передаче верующим Петропавловского собора в г. Казани и «противодействие закрытию храмов в епархии»[177]. Возможно в действиях архиепископа и были некоторые погрешности в соблюдении налогового законодательства, однако власти использовали эту ситуацию для отстранения архиепископа Иова от религиозной жизни в городе и республике.

Ущемление прав верующих внутри страны сочеталось с желанием властей представить себя в выгодном свете на международной арене. С начала 1960-х гг. в связи с либерализацией внешнеполитического курса возрастает роль религиозных организаций в контактах с аналогичными зарубежными организациями. В глазах мировой общественности они должны были служить подтверждением мифа о религиозной свободе в СССР. В этой связи можно говорить о политике «двойного стандарта» в отношении «внутренней» жизни верующих и их зарубежных контактов. Правительством страны одобрялось стремление конфессиональных организаций участвовать в религиозных конференциях, имевших миротворческую направленность. В частности, в 1961 г. Советом по делам религиозных культов при Совете Министров СССР было признано целесообразным участие представителей религиозных организаций СССР в работе религиозной конференции в городе Киото (Япония)[178].

Власти не ограничивались разрешением некоторым верующим и духовенству выезда за границу. Практиковался также приём зарубежных религиозных делегаций и внутри страны. В этой связи одним из мест, включаемых в маршруты посещений приезжавшими, становится мечеть Марджани города Казани, как один из центров распространения ислама в СССР. Так, в июле 1960 г. Совет по делам религиозных культов при Совете Министров СССР по согласованию с руководством страны пригласил посетить Советский Союз генерального секретаря индонезийской партии «Нахдатул Улама» Сайфутдина Зухри и одного из её лидеров министра по делам религий Фаттаха Ясини. Официально будучи гостями ДУМСАК они, тем не менее, посетили также и Казань[179].

Таким образом, несмотря на либеральные веяния в некоторых областях жизни советского общества в период хрущёвской «оттепели» в религиозной сфере они не только не проявились, а имели обратную динамику. Верующие и духовенство, изначально представляя чуждую для советского государства форму общественного сознания, не получили тех свобод, на которые вправе были рассчитывать. Важным являлся и тот момент, что в данный период духовенство и верующие не были востребованы в каких-либо процессах, происходящих в обществе (как это было во время Великой Отечественной войны), что, в значительной степени, обусловило отсутствие у государства заинтересованности в каких-либо заметных уступках в отношении конфессиональных организаций и объединений.

Определённый вес и значимость религиозные организации имели лишь на международной арене, где они использовались в качестве витрины для демонстрации действия в стране принципа свободы совести. В связи же с намеченными темпами ускоренного движения к коммунизму религия вообще стала некоей «отсталой и изживающей себя формой сознания», которую в интересах общества следовало быстрее ликвидировать. Для этого была создана необходимая юридическая основа в виде нескольких постановлений 1958–1961 гг., носивших ярко выраженный антицерковный характер. В первую очередь они были направлены против Русской православной церкви как конфессии, последователями которой являлась большая часть верующих Советского государства. Однако это неизбежно повлекло за собою ужесточение политики в отношении всех других конфессий. В этой связи период с конца 1950-х - до середины 1960-х гг. для верующих оказался весьма тяжёлым. Во время активизации атеистической пропаганды вновь произошло сокращение официально действующих в стране религиозных объединений, участились факты вмешательства в их внутренние дела. Зарегистрированные и нелегально действующие служители культа всё чаще подвергались административным, а в некоторых случаях и уголовным мерам наказания.