Свидетель околосмертного опыта Мигеля Дэвид Диббл

Дэвид Диббл — это ученик, соратник и друг Мигеля, мастер-учитель, специализирующийся на проблеме Трансформации с помощью Безмолвного Знания Толтеков и принципов Всеобщего Свойства. Сопровождая Мигеля в поездке на Гавайи летом 1994 г., он видел, как Мигель оказался на волосок от смерти, и так описывает эту историю:

Мигель отправился с группой учеников на Гавайи с намерением посетить несколько энергетических точек, разбросанных по всем островам. Мы с моей женой Линдой очень хотели поехать вместе с ним, зная, что сможем многое постигнуть и узнать. Однако у нас не было ни времени, ни денег. Поскольку у меня самого много времени отнимала работа, Линда стала подумывать о том, чтобы поехать одной. Она решила поступить так, как уже не раз удачно получалось в прошлом. Она спросила совета у Мигеля. И, как обычно, мы получили совершенно неожиданный ответ. Мигель считал, что отправиться в путь вместе с ним должны мы оба, К тому времени я успел узнать, что если Мигель советует поступить тем или иным образом, то лучше всего к нему прислушаться. С немалыми оговорками мы решили послать к черту все свои дела и нарядились в цветастые рубашки и сандалии. Но какой же оказалась эта поездка!

Одной из энергетических точек, которые мы собирались посетить на острове Мауи, был вулкан Халеакала с его крупнейшим в мире бездействующим кратером — больше двадцати миль в окружности и глубиной три тысячи футов, Внешний край кратера, почти всегда скрытый густыми белыми облаками, находится на высоте более десяти тысяч футов над уровнем кристально чистого гавайского моря. Стоя на краю кратера и заглядывая в его глубину, я не мог не сравнить его с лунным пейзажем — черным, безжизненным, изломанным, Когда мы начали пятимильный спуск по черной лавовой тропе, зигзагами ведущей в эту жуткую разверстую пасть земли, за спиной у меня прошелестел легкий шепоток тревоги,

Спустившись на дно главного кратера, мы нашли еще один, меньший кратер глубиной около восьмидесяти футов, в глубину которого вел очень крутой обрывистый спуск, Мигель спросил, не спуститься ли нам в этот кратер, и с несвойственной себе осторожностью я вдруг ответил: «Нет, Мигель, пожалуй, не стоит», Мигель подошел к тропе и начал спускаться. Сделав пару глубоких вдохов, я тронулся следом за ним. Тропа оказалась не только крутой, но и проложенной по мелкому лавовому песку, который местами был довольно глубок и на каждом шагу осыпался мини-лавинами. Я понял, что подниматься по этой тропе, где, казалось, все увлекает за собой в бездну, будет очень трудно, Я даже заметил Мигелю, что это местечко напоминает мне ловчую воронку личинки муравьиного льва, а мы сами похожи на муравьев. К нам присоединились еще несколько учеников, и мы начали церемонию.

Конец ритуалу внезапно положил сам Мигель, сказав, что пора возвращаться. Некоторые члены группы принялись искать небольшие камешки на память,

Мигель начал было подниматься, но потом обернулся ко мне и сказал: «Собери остальных. Надо немедленно уходить». И он начал взбираться по тропе, а я вернулся, чтобы подогнать отставших.

После изнурительного подъема в невыносимой духоте я нашел Мигеля лежащим на большом камне у края малого кратера. Он подозвал меня и знаком показал, что хочет сказать мне что-то по секрету, Я понял — что-то тут не так, Он лежал с посеревшим лицом и с трудом хватая воздух. От его слов я буквально заледенел.

А прошептал Мигель вот что: «Дэвид, ты только не пугайся. У меня сердечный приступ, У меня сильная боль в груди и левой руке, Я должен выбраться отсюда, иначе я умру. Не говори об этом никому, не то они испугаются. Если мне удастся добраться до Гайи, она спасет меня, Я пытался исцелиться сам, но в этом месте у меня нет энергии. Надо уходить отсюда»,

Когда до меня дошел смысл его слов, меня накрыло мощной волной страха, Я спросил, что я могу сделать, Он ответил, что я должен помочь ему дойти до вершины кратера, где к нему отчасти должны вернуться прежние силы, «Возможно, у нас ничего и не выйдет, но попытаться надо». И мы пустились в самый невероятный в моей жизни пятимильный поход,

Почти вся группа ушла вперед и ничего не знала о наших мучениях, Только я да еще пять женщин остались с учителем на тот случай, если он слишком ослабеет, чтобы идти самостоятельно. Довольно скоро женщины заметили, что Мигель очень болен. Чуть ли не каждые сто тяжких шагов он был вынужден останавливаться, садиться и отдыхать.

Всякий раз, когда Мигель не мог идти дальше, женщины собирались вокруг него, и, взяв его за руки и ноги, направляли ему заряд своей любви и энергии и молились за его жизнь. Сам я втягивал в себя солнечную энергию и направлял ее в сердце Мигеля.

Примерно на полпути Мигель остановился, присел и молча уставился в черную бездну кратера. Он был бледен, как облака, неторопливо плывшие в синеве гавайского неба. Он как-то сразу похолодел, покрылся испариной и ослабел. Дыхание участилось и стало прерывистым. Учитель умирал.

Когда я заглянул в его глаза, в моей жизни что-то навеки изменилось. Я испытал экстаз. Я ощутил его блаженство и любовь. Мой страх смерти — и своей, и его — развеялся без следа. Я блаженно сидел рядом с Мигелем в окружении пяти прекрасных женщин, которые преобразились в живых ангелов. В блеске их ласковых глаз я видел только любовь там, где прежде таился лишь страх и отчуждение.

Понемногу краски начали возвращаться на лицо Мигеля.

Мы снова пустились в путь, причем меня словно что-то заставляло «вытолкнуть» Мигеля из кратера. Одну ладонь я протянул к солнцу, другую положил Мигелю на поясницу, велел ему опереться на нее и позволить толкать себя вверх по тропе. С этого момента ходьба сделалась менее изнурительной для тела и сердца Мигеля.

С приближением к краю кратера энергетический заряд Мигеля начал явно нарастать. И тут он обратился с последней просьбой. Он ни при каких обстоятельствах не позволял нам отвезти себя в госпиталь. Хотя Мигель был дипломированным врачом и в свое время занимался хирургической практикой в Мексике, он знал, что куда скорее сумеет сам себя вылечить надлежащим применением энергии, чем любой госпиталь. Спустя две недели после приступа Мигель совершенно выздоровел.

Учитель показал мне, что в смерти человеческого тела нет ничего страшного. В сновидении планеты есть рождение, смерть, а между ними — «жизнь» в аду. В старом сновидении, закапсулированном в контексте страха, рождение всегда означало смертный приговор и безнадежность. Вне сновидения существует лишь вечная любовь, столь безупречно совершенная, что другое ее имя — Бог. Это еще и другое, подлинное ваше имя.