О молитве во время богослужения, о ночной молитве

Интересный, сложный и болезненный вопрос - участие в Богослужении всякому человеку, тем более мирянину, не священнику. Обычно как вы участвуете? Не следуете каждому слову того, что поют и читают, а больше чувственным своим состоянием. Вот почему вы очень редко получаете утешение и обновление от Богослужения. Прежде всего, надо позаботиться о мирности, да? Не в мирном состоянии прийти в церковь и получить какую-то радость - невозможно. Во-вторых, требуется участие каждого, самого себя, в постоянном следовании каждого слова, что поется и читается, не предаваясь чувственному состоянию; надо стараться избегать чувственности и спесивой взвинченности, чтобы понимать каждое слово, которое поется и читается. Но не терять нити богопредстояния. Нить богопредстояния может быть только умная, молитвенная, без участия чувств. Чувственное богопредстояние - это уже не православное! Вот почему и пение наше партесное очень часто калечит и мешает нам молиться, да? И вводит в нас элемент чувственности. Значит, надо, прежде всего, позаботиться о том, чтобы эта молитва была в нас и включилась бы в Богослужебное чтение и пение. Если ее в нас нет, то мы не можем никак включиться. Вот почему часто рекомендуется: входя в храм и переходя его порог, непременно заниматься "Иисусовой". И под состояние надоедливого надоедания Иисусовой - включиться в участие чтения и пения Богослужения.

Строго соблюдая правило: всякое чувственное участие вык­лючать из себя, оно будет не православное. Вот почему часто вы слышали о том, что рекомендуется общенародное пение, да? Где участия чувственности под влиянием музыки не быва­ет. Почему и простой народ, не понимающий партесную му­зыку и классическую музыку, - он молится, а так называемая интеллигенция, любящая классическую музыку или вообще классическое пение, она чувственно молится, не получает никакого утешения и удовлетворения. Это можно видеть и в жизни.

И рост духовной жизни в христианстве - он бывает у про­стого народа, не понимающего классическую музыку и музы­ку вообще. Значит, вся суть нашего участия в Богослужении заключается только в том, чтобы непременно включать себя в понимание каждого слова молитвенного чтения и пения. Умно молясь. А если мы только чувственно будем себя включать, то мы никогда не получим никакой радости. А это очень огромная работа над собой. Вы сами по себе знаете, как редко бываете в мирности, когда возвращаетесь с Богослужения. Мы часто бываем пустые, да? Как будто мы потеряли драгоценное время жизни, да? Мы очень физически устаем, потому что мы не участвовали в Богослужении своим умным предстоянием, а только чувственно. А чувственность нам не дает никакого удовлетворения и утешения и не есть молитва. Значит, кто собирается в церковь, вот он заблаговременно заботится о том, чтобы быть мирным и наладить свое молитвенное предстояние Богу. И, идя уже в церковь, быть молитвенно в себе, чтобы потом переключиться, входя в церковь, на чтение и пение. Тогда мы получим огромную силу и энергию благодатную для того, чтобы вернуться домой с большим запасом духовных сил, противостоять всякому греху и настроению, бороться с любым грехом или страстью.

В службе совершается определенный чин: когда что идет друг за другом. Надо для этого знать песнопения и чтения, чтобы свободно понимать, скажем, шестопсалмие, да? Анти­фоны, так? Чтобы ни одно слово не упустить. Вот почему частые поклоны и крестные знамения могут мешать нам Богу предстоять, да? Мы должны очень скупо кланяться и печатать себя крестным знамением, как бы не помешать, не оторваться от нити того, что мы слышим в пении и чтении. Но большей частью люди предаются чувственному состоянию и, не пони­мая умом значимости слов, вдаются в них именно всем своим чувственным существом, и им кажется, что они молятся. Вот для этого нужно заниматься молитвенным трудом домашним, чтобы этот труд потом перенести в храм.

Вы спросите невольно: - А когда мы бываем немирные, как нам быть? Немирный человек никогда в Богослужении не получит ничего, пока не наладит свою мирность молитвенную, т.е. отношение к Богу. Если он мнит, что он получит утешение от молитвы, от Богослужения через пение, - это будет искус­ственное, но не участие сердца. Сердце связано с умом, а чув­ство, оно не бывает связано с сердцем. Чувство и сердце - две разные веши. И путать одно с другим нельзя. Мы молимся сердцем, через ум, да? А если кто молится чувством, без учас­тия сердца, тот только чувственно взвинчивает себя и мнит, что он молится, а сердце не участвует. Вот почему Святые Отцы постоянно говорят, что от духа сокрушенна и смиренна, т.е. сердца, да? Не чувства, да? Мы,православные, предстоим Богу и молимся, да? Если кто не имеет духа сокрушенна и смиренна с участием разума - ума, тот не молится, а обманы­вает себя.

-Батюшка, если человек не мирный, что же ему делать, не ходить в церковь?

-Надо искать причину немирности, т.е. тут же заняться самоосуждением, оправдыванием кого-то, через кого пришла немирность, примириться с ним и осудить себя, осудить себя молитвенно перед Богом, - тогда мирность налаживается. А с другой стороны, "самогрызение" не имеет ничего общего с духом сокрушенным и смиренным, молитвенным хождением; оно не даст никакой радости и пользы, не наладит молитву, мирностъ. Самогрызение - это покаяние бесовское. От своего гордого "я" он упрекает и укоряет себя, думая, что он виновен в том-то, что он может что угодно сделать; мог себя заставить, и мог себя не заставить. Бывает часто, что это попускается Богом; что ему пришлось искуситься или упасть, или потерять мирностъ, да? Надо никого не винить - ни демона, ни человека. И не корить себя; зачем, почему я пошел. Человек не имеет власти не пойти и не встретить, скажем, искушение, да? Нам дано право только через способность протестовать и обере­гать себя от греха, не поддаваться искушению, при помощи Божией, оберегая себя молитвенным строем, через смирение. А когда мы себя грызем: зачем я пошел и т.д., - это покаяние бесовское, от гордости. Как будто бы я имел право не пойти. Это попущение Божие, что я пошел, да? Если же я знал, что пойду на злое, и не остановил себя и все-таки заставил себя пойти, это, конечно, подлежит не бесовскому самоосуждению, а плачу. Мы заставляем себя пойти от самоуверенности, что не будем поддаваться, да? Я буду сильнее зла... И, конечно, мы падаем и согрешаем. Все мешает - и костюм, и пуговицы, окружающая среда, наши уши, наши глаза, наша праздность, наша бездеятельность, наша несобранность, наша ненастороженность.

Неправильное предстояние Богу, да? Если умом, от духа сокрушенна и смиренна, значит, правильная настроенность. И с этим молитвенным настроением мы и входим в храм. А если чувственно или мечтательно, - мы никогда ничего не получим от Богослужения. Мы потеряем литургию и всенощную. И только скажем, что "я был, я слышал, там-то служили, такой-то служил, а меня это не задело". И бывает невольная печаль, тоска, как я потерял всенощную и литургию. Да, потерял, потому что неправильно был настроен, не было заботы и не было труда. Пока ты не вошел в храм, ты был занят посторонними делами, да? Вот, между прочим, эта многопопечительностъ в дни хождения в храм Божий - это обычная уловка бесов. Наше праздное отношение к самому себе. И мы сами себя лишаем сладости богопредстояния за богослужени­ем, и виноваты мы только сами. Мы себя не настраиваем, не бережем.

Вы участвуете умом, сердцем, текстом "Хвалите имя Гос­подне", да? Как они будут петь, это тебя не интересует. Если они будут ошибаться, ты не заметишь, потому что ты будешь Богу предстоять. И их ошибки не заметишь. Они будут тебе безразличны. А когда ты несобранный и молитвенно не пред­стоишь, то, конечно, замечаешь все ошибки: и пение, и диако­нов, и священников и т.д. Это дается большой работой домаш­ней, работой над молитвой, чего обычно миряне лишены; и из-за обстановки, и нет времени, и мешают без конца и т.д.

Вот почему так ценно, наконец-то, усвоить как закон: са­мое лучшее время для молитвы - это ночь. Женатому, замуж­ней и т.д. - ночь! Кухня, коридор, в конце концов, где-нибудь, да? Одна половина спит - другая на молитве. Надо сделать так, чтобы никто не заметил, никто бы не знал. От потребности сердца Богу предстоять, да? От потребности, да? Если он бу­дет это в себе развивать, он без этого не сможет жить никогда, и с плачем и рыданием он вынужден будет уступать, сокра­щать и т.д. Почему лежачему больному так особенно больно - быть больным? Не потому, что надо лежать в кровати, а пото­му, что он лишен именно самого сладкого - молитвенного богопредстояния. Вот почему обидно бывает больному долго болеть и быть лишенным молитвенного делания, если он не научился лежа молиться! А для этого нужны лучше всего ноч­ные часы. Нужна работа, постоянная работа над собой. И зачеркнуть себяжаление. Мы, между прочим, не умеем эко­номить время для того, чтобы ухитриться ночью помолиться, да? Чтобы ночью встать, но встать так, чтобы никто не видел и не знал... Не одевать обувь ни в коем случае, только специаль­ные чулки, шерстяные, чтобы не шелестеть, чтобы не скри­петь. Должна быть полная тишина.

Вот почему у нас, у православных людей, так драгоценна эта лампадочка. Чего лишили себя католики и все прочие хри­стиане. Они лишены именно этой простейшей радости - осве­щать икону лампадами, чтобы заняться не чтением по книжке, а чтением по пальцам Иисусовой или "Достойно", или "Все­милостивой". Часика на 2, на 3 - и больше ничего, там книжки не при чем. Ночью акафисты не читают, ночью читают "Дос­тойно есть", "Всемилостивую", Иисусову на все лады.

Настает утро, а тебе не хочется кончать, и вся ночь прошла в молитве. Вот если кто может приучить себя к этому сладко­му деланию, - тот богатый человек. Он не умеет ни осуждать, ни гневаться, всех оправдывает, всех извиняет, со всеми мирствует, всем уступает. Для него все умные, все хорошие, все-все святые, он один поганец. Вот почему Угодники Божии, они так быстро всходили от силы в силу, усваивали силу, Бла­годать Святаго Духа.

Работа над формой молитвы

Как отстать от греха? Разным путем. И анализом греха, и памятью смертной, неминуемого ответа Богу, и процессом оплакивания, если мы его не будем опять сознательно, мечтая, втайне повторять. Но это все может понимать только тот человек, кто верит, верующий, а не обрядоверующий, "обрядноверующий". Потому что у этого "обрядноверующего" нет сознания: что Бог на тебя смотрит, видит и смотрит на тебя. Вот с этого я начинал всегда общую исповедь. И надо себя ежедневно заставлять начинать молитвенное пра­вило. Именно с этого, не с иконы, а вот совершенно уйти в себя, спрятать свой мозг куда-нибудь под стол и представить себя пред лицем Божиим, что Он на тебя смотрит, и слышит, и видит. И так каждый день, когда молишься.

И эту работу над формой молитвы священник должен не­сти в храм, облачиться и продолжать это делание, уже свя­щеннодействуя. Тогда святой алтарь будет Святым алтарем, а не рабочим местом, и облачение - не спецодеждой, а Святым облачением сана, что в большинстве случаев священники ут­ратили. Потому что они механически, не молясь, читают и поют. Даже смысл предложения, целого предложения, они не понимают, а вот такие страшные молитвы, как Василия Вели­кого, они их совершенно не понимают!

Эти молитвы на литургии - такие страшные молитвы! Они какие-то огненные, но такие простые, такие доступные для ума, и никакого богословия там нет! Вот кто не молится дома, тот никогда не научится литургисать и священником молить­ся!

Дело в том, что сейчас мы об этом даже и не можем меч­тать. Потому что сейчас спасибо и за то, что есть люди, кото­рые как-то имеют каноническое право принять на себя сан благодати священства и преподать Святые Тайны людям, ме­ханически совершая таинство, священнодействие. И таинство совершается. Весь ужас в том, что наши духовные учебные заведения не обеспокоены, что священники механически слу­жат. Поэтому большей частью их работа напрасна. Это серд­це не ищет и не добивается получить эту частичку Благодати Святаго Духа от священника. Хотя он совершает Таинство и не понимает, что он делает, - Таинство совершается.

Мне владыка митрополит Антоний говорил: "Уезжайте скорее, скорее уезжайте." Я говорю: "Куда ехать, опять в Борисоглебск?" Обидно же. Там ни одного молитвенника нет. И я поехал в Краснодар, к митрополиту Флавиану. Он меня при­нял. Они стоят на коленях на горохе два-три часа. Вот так они готовились к литургии!

-Батюшка, и было ему обещано?..

-...Духом Святым. Не увидеть смерти, прежде даже... Он в нашем храме начал совершать свою чреду Богу Вышнему, да? Значит, он был священник Бога Вышнего, да? Поэтому, с каким они предстояли благоговением, да? Не то, что мы! Несомненно, они читали молитву на каждый предмет своей одежды священнической, и таким образом, они были все окружены и спасены молитвою! У них жизнь была такая святая, но это достигается воспитанием и работой над собой. Они тоже, несомненно, работали, читали. У них было устройство нематериальное. Они служили не ради выгоды и не ради платы. Они служили Богу Вышнему! И боялись Его оскорбить! Вот почему получалось, что характер служения у них совершенно другой, так? То есть их религиозность! Она была, несомненно, очень велика!