Прошедшее и настоящее эсхатологии

Как стало очевидно, говоря об «эсхатос», мы под этим термином подразумеваем то, что будет в жизни после смерти и до, и после Второго пришествия и явления Христова миру, чтобы судить людей. Но в православном понимании, как будет ясно из нижеследующего, опыт «эсхатос» – это не ожидаемое будущее, а настоящая, существующая сейчас действительность. «Эсхатос», таким образом, у святых людей трехмерно: оно принадлежит и прошедшему, и настоящему, и будущему. Более подробно мы поговорим об этом ниже.

а) Что есть Царство Божие

Из всего библейско-святоотеческого предания видно, что Царство Божие – это действительность не мирского и тварного порядка, но созерцание нетварного Света. Поскольку же созерцание нетварного Света есть обожение человека и его соединение с Богом, то Царство Божие – это приобщение славы Божией. Таким образом, слава Божия будет общей и для Христа, и для обоженных святых с той лишь разницей, что Христос как Бог есть источник нетварной славы и царствия, в то время как святые по благодати будут этому приобщаться. Преподобный Исаак Сирин настаивает: «О Царстве Небесном говорят, что оно есть духовное созерцание»[345].

Христос в Своей Нагорной проповеди ублажил смиренных и кротких, сказав: Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное… и блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф. 5,3, 5).

Анализируя это место, особенно же то, что есть Царство Божие, преподобный исихаст Григорий Синаит говорит, что Царство Небесное – это «земля кротких». И поясняет, что Царство Небесное – это богомужное состояние Христа, которого мы достигли или достигаем, по благодати получая рождение усыновления и обновление через воскресение. Опять, земля святая есть «обоженная природа», достигшая обожения или просто очищения. Кроме того, землей святой является и божественная тишина, мир, превосходящий всякое восприятие и постижение ума[346]. Следовательно, Царство Божие – это приобщение благодати Божией обоженными людьми.

Известно, что люди в зависимости от степени обожения будут находиться в различных состояниях. Преподобный Григорий Синаит замечательно выражает и эту мысль. Анализируя слово Христа Своим ученикам – В доме Отца Моего обителей много (Ин. 14,2), он говорит, что Царство Божие одно, но имеет много внутренних различий в соответствии с «различными ступенями и состояниями нравственной зрелости там». Все будут сиять на тверди, но звезда от звезды разнится в славе, согласно апостолу Павлу (1 Кор. 15, 41). Таким образом, обоженные, святые люди будут сиять, светиться «в меру добродетели и ведения, в меру обожения»[347].

Сам преподобный поясняет это на примере скинии Моисея, которая имела два отделения. Царство Небесное подобно этой богозданной скинии Моисеевой. В первое отделение войдут «священники благодати». Во второе, мысленное отделение войдут лишь те, кто уже здесь вошел во мрак богословия и как совершенный первосвященник литургисал троически: умом, словом и духом, имея Христа обрядоначальником[348]и первым Первосвященником[349].

Таким образом, священники в благодати, то есть святые, в течение этой жизни вошедшие в просвещение ума, удостоятся войти в первую скинию. В то время как архиереи в благодати, то есть богозрители и подлинные богословы, войдут во вторую скинию, воспринимая более яркие осияния.

Это означает, что в соответствии с очищением сердца и просвещением ума в этой жизни они удостоятся подходящего и достойного для них опыта. Отсюда делается вывод, что Царство Небесное – это созерцание Бога «лицом к лицу», это общение и единение человека с Богом.

В этом отношении очень характерны притчи Христа о Царстве Небесном. Во многих из них Царство Небесное уподобляется домовладельцу, устраивающему свадьбу. Я бы хотел вспомнить одну из притч. Господь говорит: Царство Небесное подобно человеку царю, который сделал брачный пир для сына своего и послал рабов своих звать званных на брачный пир (Мф. 22,2–3).

Блаженный Феофилакт, архиепископ Болгарский, истолковывая эту притчу, делает интересные замечания, связанные с нашей темой. Он говорит, что, когда мы живем как люди, со страстями и недостатками, тогда Бог является как человек. Когда мы живем как боги по благодати, «тогда Бог становится в сонме богов». А когда мы живем как звери, тогда «Он становится для нас и пантерой, и медведем, и львом». В этой притче Бог представлен под образом человека, приготовляющего брачный пир для своего сына. Конечно, Он говорит о браке Своего Сына, «заключая его со всякой прекрасной душой. Ибо Жених – Христос, а невеста – Церковь и душа».

Притча о браке указывает на единство Христа с теми людьми, которые соединяются с Ним. Он призвал их на брак, на вечерю. Царство Божие уподобляется вечери, «потому что брак этот является совершенно в последние времена и совершается вечером, то есть в конце веков». Очевидно, что здесь говорится о вочеловечении Сына и Слова Божия, то есть когда в Лице Слова соединились неизменно, неслитно, нераздельно и неразлучно божественная и человеческая природы. Этот брак называется лучшим, «потому что хотя таинство и открывалось в прежних веках, но тускло»[350].

Последнее приводит нас к выводу, что Царство Божие пришло вместе с вочеловечением Христовым. Это таинство открывалось и раньше, хотя и тускло, не так ярко. Об этом мы поговорим ниже. Я снова хочу повторить, что Царство Божие и Царство Небесное – это синонимы созерцания нетварного Света, обожения человека и его соединения с Богом.

б) «Эсхатос» как первый

Учение святых отцов ясно говорит о том, что Бог не творил человека тленным, что Он, таким образом, не является причиной смерти, но что Он сотворил человека с возможностью достичь обожения и укрепиться в нем. Если говорить более предметно, то преподобный Григорий Синаит пишет, что тело человека сотворено нетленным, «каковым и воскреснет», а душа сотворена бесстрастной[351]. Иными словами, тело человека сотворено Богом в том состоянии, в котором оно окажется после воскресения мертвых, то есть нетленным. И душа, конечно же, была бесстрастной. Это означает, что Бог – не виновник зла.

Одни из святых отцов говорят, что Адам после творения пребывал на стадии просвещения ума, а другие – что он находился в состоянии обожения. Оба эти предания отражены в учении преподобного Иоанна Дамаскина, который, как известно, собрал воедино учения всех святых отцов. В другом своем труде я проанализировал это учение преподобного Иоанна, из которого видно, что Адам находился в состоянии просвещения ума и созерцании. Просвещение – это первая ступень созерцания Бога[352].

Следовательно, Адам жил в чувственном и мысленном раю и имел общение с Богом, имел опыт Царства

Небесного. Но он должен был укрепиться в этом состоянии и приступить к вкушения плодов с древа жизни. Это ему не удалось, потому что он был еще необучен, неопытен и не послушался воли Божией.

Святитель Иоанн Златоуст таким образом истолковывает жизнь Адама и Евы в саду Эдемском, что первый человек был исполнен Духа Святого, не носил кожаных риз тления и смерти, но был облачен в Святой Дух, беседовал с Богом. Все это характеризует обоженного человека, человека будущего Царства Небесного. Конечно, различие состоит в том, что сейчас человеческая природа соединена с божественной в лице Слова. Но и та жизнь была блаженной и началом совершенного обожения[353].

Опуская анализ учений двух приведенных отцов, выполненный в других моих исследованиях, я хотел бы рассмотреть описание жизни Адама в раю, сделанное преподобным Макарием Египетским. Описывая состояние Адама до падения, он говорит, что Адам имел Духа Святого и был соединен со Словом. «Слово Божие пребывало с ним». Хотя он был и наг, но его покрывало Слово Божие: «Ибо Само Слово было его достоянием, Сам – одежда и слава, покрывающая их, Сам – научение». Это означает, что Слово было для Адама всем, «и ведением, и чувством, и достоянием, и научением».

Ниже он пишет, что как Святой Дух действовал в пророках Ветхого Завета, «и учил их, и в них был, и вне их являлся, так и в Адаме». Святой Дух его научал, но и Само Слово Божие было для него всем, и Адам, доколе хранил заповедь, «был другом Божиим»[354]. Адам в Эдемском саду общался как со Словом Христом, Второй Ипостасью Святой Троицы, так и со Святым Духом.

Замечание преподобного Макария Египетского, что в Адаме до падения действовал Святой Дух, как в пророках, «и учил их, и в них был, и вне их являлся, так и в Адаме», приводит нас к такому выводу: несмотря на падение Адама и его выход из рая, Бог продолжал общаться со Своими друзьями, и потому было множество друзей Божиих и до воплощения Слова. Потому, согласно святителю Григорию Паламе, благодать Божия действовала до закона, после закона, до воплощения Христова, в воплощении и после него.

В Ветхом Завете много раз являлся Бог. Эти явления были, разумеется, не оптическими явлениями, но откровениями, богозрением посредством обожения. Потому и в Ветхом Завете было обожение с той лишь разницей, что онтологически смерть еще не была упразднена, а человеческая природа еще не была соединена с божественной в Ипостаси Слова. Потому богозрение бывало внутри посредством обожения, но Богочеловеческого Тела Христова еще не существовало, а обоженные не были Его членами.

Здесь нужно заметить, что все явления Бога в Ветхом Завете – это явления Слова, причем бесплотного, невоплотившегося Слова. Это не были явления Отца. То есть пророки, эти друзья Божии, видели не Отца, но Слово, но через Слово имели общение и с Отцом. Если выразиться лучше, то можно сказать, что в Слове они видели и Отца.

Евангелист Иоанн в начале своего Евангелия говорит: Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил (Ин. 1, 18). Святитель Кирилл Александрийский, истолковывая это место, с одной стороны, связывает его со словом Христа: Всякий, слышавший от Отца и научившийся, приходит ко Мне. Это не то, чтобы кто видел Отца, кроме Того, Кто есть от Бога; Он видел Отца (Ин. 6,45–46), – а с другой стороны, он относит его к сущности Божией, которая невидима для человека. Он пишет знаменательные слова: «Одному только по природе Сыну видим Отец, и притом именно так, как можно умопредставлять себе, соответственно божественным свойствам, возможность видеть божественную природу и быть видимою, – другому же из бытий никому»[355].

Как известно, во многих богослужебных текстах нашей Церкви ясно говорится, что откровения Бога в Ветхом Завете были откровениями бесплотного Слова. Об этом есть и места Священного Писания. Апостол Павел, говоря о питии евреев в пустыне, пишет: Ибо пили из духовного последующего камня; камень же был Христос (1 Кор. 10, 4). Сам же Христос, говоря о хлебе, который евреи ели в пустыни, когда слушатели просили Его: «Господи! подавай нам всегда такой хлеб, ответил: «Я есмь хлеб жизни… Я есмъ хлеб, сшедший с небес» ( Ин. 6,31–41). Отец дал хлеб, и хлеб этот – Слово.

Таким образом, многие богослужебные тексты выражают богословие Церкви, являют эту великую истину о том, что открывшийся в Ветхом и Новом Завете есть Слово, Второе Лицо Святой Троицы, с той единственной разницей, что в Ветхом Завете Он был бесплотным, а в Новом Завете – воплощенным. В одном из тропарей поется: «Давидское пророчество исполняяй, Христос на Сионе величие Свое учеником открыл есть. Похваляема Ся показав и прославляема присно со Отцем и Духом Святым, первее бесплотнаго яко Слово, посем же ради нас воплощеннаго»[356].

Бог, явившийся на Синае и Фаворе, – это Само Слово: «Иже древле с Моисеом глаголавый на горе Синайстей образы, Аз есмь, глаголя, Сый: днесь на горе Фаворстей преображся пред ученики, показа началообразную доброту зрака, в Себе восприим человеческое существо»[357]. Ангел, явившийся в пещи трем отрокам, есть Слово, Которое воплотилось: «Отроки от пещи избавивый, быв человек, страждет яко смертен»[358]. Тот, Кто вывел еврейский народ из Египта в землю обетованную, есть Слово Божие, Который пострадал и был погребен детьми тогда спасенных людей: «Волною морскою Скрывшаго древле, гонителя мучителя, под землею скрыша спасенных отроцы»[359]. Полагаю, что эти тексты сами по себе очень выразительны и не предполагают иного понимания.

Весьма примечательно, что между православными и арианами в IV веке существовало абсолютное согласие в том, что Ангел и Господь славы, являвшийся пророкам, был Слово, Который Своим вочеловечением показал апостолам славу Отца. Православные, разумеется, учат о том, что Слово, Которого видели пророки, был нетварным и Богом, в то время как ариане говорили, что Слово – это тварь, сотворенная из ничего, а не Тот, Кто родился из сущности и ипостаси Бога Отца[360].

Если и существуют некоторые места у отцов, где говорится, что пророки видели Бога Отца, то это мы должны истолковывать через призму богословия богослужебных текстов нашей Церкви и, естественно, толкования святителя Кирилла, которое я привел выше. Это означает, что Лица Святой Троицы имеют общее действие (энергию) и всегда едины по сущности и по природе. Не существует Слова без Отца и Святого Духа, ни Святого Духа – без Отца и Слова, ни Отца – без Слова и Святого Духа. Слово является святым пророкам, апостолам, и в Слове мы видим Отца. Итак, когда говорится, что в Ветхом Завете видели Отца, то под этим нужно понимать, что видели Отца в бесплотном Сыне.

Характерен ответ Христа на просьбу Филиппа: Господи! покажи нам Отца, и довольно для нас. Иисус сказал ему: столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца; как же ты говоришь, покажи нам Отца? Разве ты не веришь, что Я в Отце и Отец во Мне? Слова, которые говорю Я вам, говорю не от Себя; Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела. Верьте Мне, что Я в Отце и Отец во Мне (Ин. 14,8-11).

Итак, очевидно, что последние события – опыт Царства Божиего в будущем, был опытом и Адама до его падения и выхода из рая, и пророков Ветхого Завета, потому что они видели Бога Слова и общались с Ним. Конечно, тогда смерть еще не была упразднена, и потому по выходе души из тела они отводились в ад, от которого их освободил Христос, спустившись в него.

в) «Эсхатос» как настоящее

Вочеловечение Сына и Слова Божия дало человеку иную возможность и в буквальном смысле перевернуло историю. Благодаря соединению Божественной и человеческой природы в Лице Слова человек приобрел ипостась Самого Христа и, таким образом, получил лекарство жизни. Церковь, которая ранее была духовной, теперь становится плотской, становится Телом Христовым, а Христос – Ее Главой.

Многие богослужебные тексты открывают нам эту великую истину. В одной из стихир на вечерни Рождества Христова мы поем: «Днесь временный разрешися соуз осуждения адамова, рай нам отверзеся, змий упразднися: юже бо прельсти первее, ныне узре Содетелеву бывшу Матерь»[361]. В другом тексте вочеловечение Христа представлено как восстановление Адама и возвращение его в рай. «В Вифлееме раждается всех Творец, и Едем отверзает превечный Царь: пламенное оружие плещы дает: средостение град ежа разорися: небесныя силы с земными совокупляются»[362]. Известен и тропарь предпразднества Рождества Христова: «Готовися Вифлееме, отверзися всем Едеме, красуйся Евфрафо, яко древо живота в вертепе процвете от Девы: рай бо оноя чрево явися мысленный, в немже божественный сад: от негоже ядше живи будем, не якоже Адам умрем. Христос раждается, прежде падший возставити образ».

То, что с вочеловечением Христовым Царство Божие пришло на землю, видно из проповеди святого Иоанна Предтечи, а также и Христа: Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное (Мф. 3,2; 4,17). Вочеловечение Христово – великое и сокровенное таинство, согласно преподобному Максиму Исповеднику, «ради которого все подготавливалось к концу», это «прежде измышленная божественная цель» начала всего сущего. «Взирая на этот конец, Бог привел в бытие природу сущего». Вочеловечение Христово – это конец всего творения. Таким образом весь мысленный и чувственный мир был предуведен и приведен в бытие ради Госпожи Богородицы, а Госпожа Богородица – ради Господа нашего Иисуса Христа, то есть ради Его вочеловечения, согласно подробным рассуждениям преподобного Никодима Святогорца[363].

Но вочеловечение Христово не только отверзло нам затворенный рай, не только показало нам славу Адама до падения, не только явило нам цель творения человека, но показало нам также и славу Царства Небесного после Второго пришествия Христова. Это ясно видно из богословия о Преображении Христовом.

Свет, увиденный учениками во время Преображения, был не призраком и не молнией, был не тем, что появляется и исчезает, был не третьей, сокровенной природой Христа, но славой нетварной энергии. Как говорит святитель Григорий Палама, который справедливо был назван богословом Света, этот Свет был ипостасью будущих благ, самим Царством Божиим. Ученики на Фаворе увидели Царство Небесное – и не только увидели его, но и бытийно пережили, потому что и сами преобразились в тот час.

Святитель Григорий Палама объясняет, что когда Христос говорил Своим ученикам: Есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе (Мк. 9,1), – то имел в виду славу Своего Преображения. Изъясняя это христологическое событие, он говорит, что Царь Христос есть везде, следовательно, и Царство Его – везде. Таким образом, «пришествие Его Царства – это не переход его из одного места в другое, но явление его силою божественного Духа»[364].

Преображение Христово и приобщение его Света учениками указывает на то, что Царство Божие, а следовательно, и «эсхатос» – это события не только будущего века, но и настоящая действительность для обоженных. Любой святой, приобщающийся Пятидесятнице, приобщается и Царству Божию, и «эсхатос» еще в этой жизни. Значит, высшей ступенью Откровения является Пятидесятница. Святые уже сейчас вкушают Царство Божие и весь «эсхатос», вкушают в обручение. Это видно по просвещению ума, по умной молитве, созерцанию Бога, осиянию душ и телес. Чудотворные святые мощи являют эту действительность.

Апостол Павел, по своему собственному признанию, поднялся до третьего неба и оттуда был восхищен в рай. Это, согласно преподобному Максиму Исповеднику, указывает на стадии духовного совершенствования: очищение сердца, просвещение ума и обожение человека. Восхищение его в рай, согласно преподобному Никодиму Святогорцу, означает, что он был посвящен во все таинства рая, в котором был Адам и в котором будут праведники. Апостол Павел еще в этой жизни на опыте пережил «эсхатос».

Из многих текстов, которые можно было бы привести, я хотел бы особенно подметить один, указывающий на эту действительность. Апостол пишет коринфянам: Теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан (1 Кор. 13, 12). Особое внимание нужно обратить на слова «познаю, как я познан». То есть тогда он познает то, что познал в прошлом. Одно лишь это апостольское место являет то, что «эсхатос» – он же и первый.

Царство Божие – это видение славы Божией. Бывали такие моменты в жизни святых, когда они, подобно апостолу Павлу, еще в этой жизни познавали будущее блаженство. Это то же самое знание. Но доколе мы носим плоть, состояние это не может быть постоянным.

Характерно, что между словами «я познал» и «познаю» заключены слова «теперь я знаю отчасти» и «ибо мы видим в зеркале, гадательно»[365]. Это означает, что между созерцанием Бога, которого святые сподобляются в этой жизни в некоторые моменты или дни, и созерцанием Бога после Второго пришествия Христова или даже после выхода души из тела существует просвещение, частичное знание, которым является умная молитва.

Церковная жизнь дает человеку возможность пережить эсхатологическую действительность как настоящее. Это достигается через таинства и подвиг, ибо и то, и другое неразрывно связано друг с другом.

Святое Крещение вводит нас в Церковь и соделывает членами Тела Христова. Святое Миропомазание подает нам дары Святого Духа, а Божественное Причащение – Тело и Кровь Христовы, чтобы мы получили жизнь.

Характерно, что при достойном причащении и всем том, что требует это Таинство (прочь магические представления!), во время Божественной Литургии мы переживаем события жизни Христа вплоть даже до Его Второго пришествия. За Божественной Литургией святителя Иоанна Златоуста священник молится: «Поминающее убо спасительную сию заповедь, и вся яже о нас бывшая: Крест, Гроб, тридневное Воскресение, на небеса Восхождение, одесную Седение, второе и славное паки Пришествие…» На Божественной Литургии святителя Василия Великого священник после Причащения исповедует: «Исполнися и совершися елико по нашей силе, Христе Боже наш, Твоего смотрения таинство: имеем бо смерти Твоемя память, видехом Воскресения Твоего образ, наполнихомся безконечныя Твоея жизни, насладихомся неистощаемыя Твоея пищи, еяже в будущем веце всем нам сподобитися благоволи…»

Несмотря на то что благодаря приведенным текстам очевидно, что Царство Божие или «эсхатос» переживается на опыте уже в настоящей жизни, переживается как обручение, мы все же приступим к представлению учения некоторых святых. В их учении более выпукло представлена эта истина, являющаяся учением Церкви и, конечно, их собственным опытом.

Преподобный Исаак Сирин, сообщая о том, что Царство Небесное – это духовное созерцание, говорит: «Ибо только с сего времени ощущается это услаждение Небесным Царством»[366]. В другом месте, описывая опыт пришествия божественной благодати, наслаждение и радость, приходящие во все тело человека, в заключение он говорит: «Когда найдет на человека это услаждение, биющееся в целом теле его, тогда думает он в этот час, что и Царство Небесное не иное что есть, как именно это»[367].

Преподобный Макарий Египетский, представляя связь между будущими благами и дарами божественной благодати, вкушаемыми человеком в этой жизни, использует пример царских дворцов. Тот человек, который часто бывает при дворе и знает все его тайны и царскую славу, не изумляется и не ужасается, если сам становится царем и венчается на царство. То же самое бывает и с настоящими христианами. «Не дивятся тому, что будут царствовать в будущем веке; потому что предварительно уже познали тайны благодати». Ниже он добавляет, что как тогда, в будущем веке, праведники будут в Царствии Божием во свете и славе, не видя ничего иного, кроме Христа одесную Отца, так же и праведники теперь видят красоты и чудеса Царства Божьего, плененные и восхищенные уже теперь в тот век. Вот характерные его слова: «…так и сии, ныне еще восхищенные и отведенные пленниками в оный век; созерцают все тамошние лепоты и чудеса»[368].

Согласно преподобному Никите Стифату, когда человек ощутит, что движение страстей прекратилось и стало недейственным, а умиление от смиренномудрия в глазах источается источником, тогда «познай, что нашло на тебя Царство Небесное и ты зачал от Святого Духа»[369].

Это учение нашей Церкви, представленное у многих святых, наиболее ясно выражено преподобным Симеоном Новым Богословом. Он много раз исповедует, что видел нетварный Свет, а значит, и Царство Божие. Обращение к этому святому, я полагаю, поможет нам уяснить эту тему. Мы рассмотрим истину приобщения будущим благам и дарам божественной благодати уже в этой жизни.

Видя Христа и Царство «от Него приемля Небесное, которое есть Дух Святой, мы внутри себя всегда иметь его будем»[370]. Тот же святой описывает свой личный опыт и свидетельствует о видении и приобщении Царству Божиему. Вот его слова:

Ту будущую жизнь видел я и нетление,

которое Христос дарует ищущим Его,

и Царство Небесное сущее во мне обрел,

которое есть Отец, Сын и Дух,

Божество нераздельное в трех Лицах,

предпочитая Которое всему миру,

почитая за славу, и честь, и богатство

поклоняться, служить и предстоять Ему только[371].

Преподобный Симеон недоумевает, как можно войти в Царство Небесное после смерти, если не обрести его в чувстве еще в этой жизни. Он пишет: «Не обретший в себе Царство Небесное в ведении как войдет в него после смерти? Не видящий в себе во Святом Духе Сына с Отцом как с Ними в будущем веке будет?»[372]Слово это откровенное и страшное. Оно указывает на высоту духовной жизни, на меру опыта и конечную цель существования человека. Оно также указывает и на опытное переживание «эсхатос» уже в этой жизни.

Но наиболее выразителен преподобный Симеон Новый Богослов в одном своем слове, которое имеет следующее надписание: «О страшном дне Господнем и будущем Суде, что и прежде смерти в нас уже здесь очищаемых слезами действует и в которых это произойдет во время настоящей жизни, в будущей [жизни День этот] не встретит»[373].

Как видно из надписания, обоженные люди не только вкушают Царство Божие уже в этой жизни, но, очистившись слезами покаяния, избегут и Суда[374]. Потому что для тех, кто проводит жизнь в подвиге, Суд происходит сейчас. По сути, это так, ибо для него наступает уже сейчас Второе пришествие Христово.

Развивая это учение, преподобный Симеон учит, что откровение Божества, по сути, является судом для тех, кому Оно открывается. Одни люди, таким образом, ощущают пожигающее свойство благодати, другие – просвещающее, как говорят о том святые отцы. Для неверующих и страстных благодать Божия остается неприступной и невидимой, в то время как для верующих, в страхе и трепете хранящих заповеди Божии, являющих истинное покаяние, божественная благодать открывается, видится и производит в них будущий Суд. Такого человека божественная благодать очищает, и потому «таковой на будущем Суде не судится, ибо уже был судим». Чада Света после очищения от страстей становятся сынами будущего дня, «к ним День Господень никогда не придет, потому что они в нем вечно и навсегда»[375].

Преподобный Симеон Новый Богослов при изъяснении евангельского зачала о Втором пришествии Христовом говорит, что беседа Христа с праведниками и нераскаянными грешниками происходит уже сейчас. «Потому что это скажет, и теперь говорит Господь…»[376]«Ибо явление Господа для верных произошло, и всегда происходит, и всем желающим бывает»[377].

Мы не ждем будущего века, чтобы увидеть Царство Божие, но можем увидеть его уже теперь. Он пишет: «…не в будущем веке только, но сначала в этой жизни, а потом и в веке будущем». Конечно, видение это будет отличаться от нынешнего степенью созерцания и причастия. «Хотя здесь оно тускло, но там – совершенное». Верные начатки Царства Божия явно вкушают уже в этой жизни. Это означает, что теперь не все обетования они приемлют, но надеются вкусить их в иной жизни, хотя теперь «будущих благ непричастными и невкусившими» остаются[378].

В одном месте своей богословской беседы преподобный Симеон говорит, что Христос есть Свет для мира. Следовательно, те, кто не одевается в этот Свет, ничем не отличаются от мертвеца: «Если Он – Свет, то те, кто не ощущает, что облекся в Него, чем отличаются от мертвеца?» И потом он ублажает тех людей, которые видят Свет и, как следствие, уже здесь на своем опыте вкушают Царство Божие.

Я не буду приводить здесь все блаженства, но только несколько весьма характерных фраз:

«Блаженны в Свет Его ныне облекшиеся, ибо уже одели они брачное одеяние.

Блаженны Свет Господень как Его Самого уже отсюда познавшие, ибо они непостыдно Ему в веке будущем предстанут.

Блаженны во Свете Христовом пребывающие присно, ибо они и ныне и во веки братьями и сонаследниками Его есть и вечно будут»[379].

Это слово преподобного Симеона Нового Богослова и его чудные блаженства не позволяют нам далее продолжать эту тему. Завершая эту главу, в качестве вывода я хотел бы сказать, что православная эсхатология простирается во времени, что означает, что жизнь Царства Божиего, все события последних времен были опытом людей от Адама и пророков Ветхого Завета до современных нам святых. В настоящей жизни они переживались как обручение будущих благ, а после воскресения тел будут вкушаемы в совершенной степени. Если эсхатология теряет свою временную протяженность и связывается лишь с будущим, то перестает быть православной.

Послесловие

Смерть – самое страшное таинство, которое когда-либо занимало человеческий дух. Она – результат греха, но также и его причина. Смертность, которую мы носим в себе с самого рождения, определяет путь нашей жизни. Если проследить за своими реакциями, то можно убедиться в том, что все они своим началом имеют проблему смерти. Чувство неуверенности, страх, себялюбие, от которого рождается славолюбие, страсть к стяжательству и сластолюбие, а также многие другие страсти происходят от переживания человеком своей смертности.

Смерть разлучает любимых, разбивает общение и единство семей и возлюбленных, сеет безнадежие и отчаяние. Любовь тесно связана со смертью. Человек любит, чтобы преодолеть стресс и муки смерти, заложенные и ощущаемые в его бытии. Но даже когда человек любит, и тогда он ощущает приближение смерти, которая когда-то все-таки положит конец любви. Кто смотрит на эрос и на любовь вне опыта смерти, тот видит их искаженными, видит их лишь сентиментальными, потому что любовь связана с болью: боль обретения любви и боль из страха ее потери.

Так человек, помышляющий о смерти, выражает истину. Ни одно событие не может быть столь неизбежным и верным, как смерть. Один великий философ-экзистенциалист, Хайдеггер, сказал, что бытие – это «бытие к смерти». Действительно, «быть действительно означает принятие бытия к смерти».

Христианство, эта истинная философия, есть поучение в смерти. Святые правильно относились к этой большой проблеме, мучающей человека. Подвижники пустыни были настоящими исследователями смерти. Но это исследование проходило при жизни в благодати Божией, которая расточает не уныние и отчаяние, но свободу, облегчение, любовь, надежду, исход за тесные рамки чувств и чувственных вещей. Поэтому они были настоящими людьми и в подлинном смысле людьми общества.

Святые отцы придавали огромное значение памяти смертной. Они считали ее самым действенным средством для приобретения страха Божия, от которого рождается покаяние. Поэтому они похваляют того, кто помнит о своем исходе из этой жизни. «Блажен, поминающий исход свой из этой жизни»[380]. Постоянная память о смерти есть «благой педагог как тела, так и души»[381]. Мысль о смерти, которую приводит себе на память христианин, приносит спасительную печаль[382]. Ясная память о смерти содержит в себе множество добродетелей. Помнящий о смерти совершает много добродетелей. Память смертная становится «родительницей скорби, побуждением воздержания от всего, напоминанием геенны, матерью молитвы и слез, охранением сердца, беспристрастностью к земле, очищением от сердца страстных помыслов, содержащей многие Господни заповеди»[383].

Так, святые отцы уверены, что благодаря поучению в памяти смертной можно достичь спасения. Как голодному невозможно не помнить о хлебе, так и стремящемуся ко спасению невозможно «не помнить об исходе и Суде»[384].

Совет отцов заключается в том, чтобы иметь непрерывную память о смерти, которая сопровождала бы нас и во сне, и в бодрствовании. «Пусть память Божия засыпает и встает с тобою»[385]. Они побуждают нас помнить о смерти: «И будем всегда помнить о смерти»[386].

Конечно, память эта имеет тесную связь с тем, что последует за смертью. Речь вовсе не о том чувстве, что наступит время, когда мы все умрем, а о сознании того, что этот момент смерти определит наше вечное будущее. Речь вовсе не о том, что смерть лишит нас настоящей жизни и разлучит нас с дорогими для нас людьми. Так думают и ощущают смерть плотолюбивые, плотские люди. Мы говорим о знании того, что за смертью последует Суд, от которого зависит наша будущая жизнь. Вот что страшно.

Память смертная может иметь два образа, как мы видим из трудов святых отцов.

Первый образ – это рассудочная мысль о том, что наступает конец биологической жизни, а за ним последует Суд. Важна и эта мысль, ибо она избавляет человека от привязанности к земному, освобождает его от рабства материи и чувственным предметам.

Второй образ – это благодатная память, или, лучше сказать, бытийная память о смерти. Это великое духовное дарование, которое, с одной стороны – плод прикосновения Бога, с другой стороны – страшная сила, подталкивающая человека к пламенной молитве, к неудержимому плачу, к непрестанному подвигу хранения заповедей Христовых для преображения всего внутреннего мира.

Один приснопамятный старец дал очень искусное описание этого образа памяти смертной, который является великим и особым духовным даром Божиим. Для мира непонятно, как это происходит. Но подвижник, вдохновленный божественной благодатью, видит свое внутреннее запустение, вечное забвение, отсутствие смысла жизни. Он видит смерть в себе и вокруг себя. Всех людей он ощущает смертными, вся тварь умирает вместе с ним. В этом состоянии возникает пламенная молитва к безначальному и бессмертному Богу. Вместе с тем он переживает болезненное искание живого Бога.

Не нужно думать, что такое переживание смерти есть ужас, убивающий дух человека, или что такая память о смерти лишает человека необходимых жизненных сил для продолжения жизни. Может произойти и такое, если опыт памяти смертной лишен благодати Божией. Но если смотреть на смерть духовным взором, то есть с надеждой и упованием на Бога, то человек оживает. Мощные энергии входят в его психосоматический состав, растет упование будущей жизни и преодоления смерти. В человеке создаются благоприятные условия для развития бесстрастия. Он становится более ответственным за свои поступки, более социальным человеком. Такой человек становится настоящим, подлинным человеком. И мы очень хорошо знаем, что сегодня наше общество страдает от недостатка таких людей.

Христиане живут в определенном месте и в определенное время, но «принадлежат иному веку, суть сыны Адама небесного, новое рождение, чада Духа Святого, светоносные братья Христовы, подобные Отцу своему – духовному и светоносному Адаму. Из того они града, из того рода, той причастны силы». И потому, имея Господа с собою, во время своего исхода, «с великой радостью восходят они к горним, и сущие с Господом принимают их, уготовав для них там обители, сады, всесветлые и многоценные одежды»[387].

Наше подлинное Отечество – Небо. Поэтому христиане побеждают смерть силою Христа, победившего прежде, и окрыляются надеждой, потому что из временного места, из изгнания они идут к настоящей родине.

Так во Христе происходит преодоление смерти. Соединившиеся со Христом не боятся смерти, но считают ее переходом в жизнь. Это мы видим на примерах тысяч и тысяч святых, мучеников, как монахов, так и состоявших в браке, отошедших ко Христу с радостью и надеждой.

Показательна кончина святой Горгонии, сестры святителя Григория Богослова, как описал ее сам святитель в своем надгробном слове сестре. Она жаждала своего разрешения (смерти) по причине великого дерзновения, которое она имела к Призывавшему ее. В ее сердце возросла любовь к Желанному, «приложусь к Желанному».

Она была извещена о дне своего успения, как говорит святитель Григорий, и когда настал назначенный день, она приготовилась к смерти и к отшествию, «и она исполняет закон, возлегши на ложе». Когда она поняла, что приближается час исхода ее души из тела, она легла на кровать и стала ждать смерти. Она почила, прежде дав советы своему мужу, детям и друзьям, поговорив о том, что происходит на небе, и соделав этот последний день «днем праздника». День исхода ее души стал для нее праздником. И святитель Григорий Богослов, повествуя о ее смерти, говорит, что его сестра «разрешается» или, лучше сказать, «принимается, отлетает, переселяется и немногим предваряет тело».

В конце своей эпитафии святитель Григорий приводит нам одну мелкую подробность, которая, однако, играет значительную роль в вопросе преодоления смерти.

В комнате, где находилась святая Гор