Иль за хмельною чашею Любовью насладиться неземной».

— Взрастивший в сердце росток любви? — с удивлением произнесла моя особа, изумившись этим необычным строчкам.

Старшие ребята многозначительно пере­гля­нулись.

— А это часом не про «Цветок лотоса»? — насторожился Виктор.

Сэнсэй лишь таинственно улыбнулся и словно бы между прочим заметил:

— Кстати говоря, эти строки Омар Хайям написал в честь Учителя своего учителя, то есть Бодхисатвы Агапита.

— Учителя своего учителя? — переспросил Андрей, точно ослышался.

— Агапит был учителем Омара?! — тут же подхватили старшие ребята.

— Нет. Омар был учеником ученика Агапита, — уточнил Сэнсэй.

— Что ни час, то становится ещё любопытнее, — заинтригованно проговорил Николай Анд­реевич.

Сэнсэй явно пребывал в хорошем расположении духа, поскольку дальше он без лишних наших просьб поведал нам весьма интересную историю:

— У Агапита был друг, с которым он познакомился будучи на Востоке в одной из знаменитых частных библиотек, расположенных в городе Нишапур. Звали этого человека Насир ал­милла ва­д­Дин шейх Мухаммед­и­Мансур. Это был достаточно умный, духовно зрелый человек, который находился в поиске истины. Именно он впоследствии стал не просто другом Агапита, но и посвящённым в его ближайший круг.

— А где это такой город? — сделал умное лицо Руслан, очевидно силясь представить его месторасположение на глобусе.

— Нишапур? Он находился на востоке Персии (нынешнего Ирана), в древней культурной провинции Хорасан, то есть это место, расположенное к востоку и юго­востоку от Каспийского моря. В те времена эта область охватывала не только земли современного Ирана, но часть нынешних земель Туркмении и Афганистана. Между прочим, Нишапур был достаточно крупным городом, своеобразным перекрёстком на оживлённых караванных путях. Ну и естественно одним из главных культурных центров Персии. Он был знаменит в Средней Азии не только своими ярмарками, но и учебными заведениями, так называемыми медресе (школами среднего и высшего типа), а также своими научными библиотеками.

Так вот, Агапит многому научил этого человека, передав ему некоторые знания науки «Беляо Дзы», которые тот мог воспринять на момент обучения. Впоследствии Насир Мансур, став главой учёных и исследователей, передавал эти знания своим достойным ученикам, среди которых и был шестнадцатилетний Гиясаддин Абу­ль­Фатх Омар ибн Ибрахим Хайям Нишапури, или же проще говоря Омар Хайям.

Омар был довольно­таки талантливым парнишкой, обладал хорошей памятью и умственными способностями. И, как говорится, зерно, попавшее в благодатную почву, оправдало надежды, дав обильный урожай. Уже в возрасте двадцати пяти лет Омар Хайям стал автором многих научных трактатов по физике, геометрии, алгебре, астрономии, медицине, истории, философии, арабскому языку и литературе. Увлекался географией и написал несколько трактатов по естествознанию.

— Ничего себе! — воскликнул Стас. — В двадцать пять лет! Так это практически без году неделя наш ровесник.

— Вот это я понимаю, у парня голова варила! — с восхищением проговорил Женя. — Вот это гений! Блин, а тут тупой и ещё тупее, — в шутку указал он на себя и на Стаса.

— Каждый человек гениален по­своему, — заметил Сэнсэй. — Как говорится, было бы желание и стремление раскрыть и воплотить потенциал своего гения в жизнь.

— М­да, не знал, что Омар Хайям был настолько продвинутым учёным, — высказался Виктор.

— Он был не просто продвинутым. Благодаря знаниям Агапита, которые он получил через своего учителя, Омар Хайям намного опередил своё время. Чего только стоят его работы по физике, математике. А астрономия?! Им же был составлен солнечный календарь, точнее которого и по сей день не изобрели.

— Серьёзно? — удивился Николай Андреевич.

— Да. Мы сегодня пользуемся григорианским календарём, годовая ошибка которого во времени составляет двадцать шесть секунд. А Омар Хайям ещё в те времена предложил миру календарь с годовой ошибкой всего лишь в девятнадцать секунд. Если взять ту же математику, то он ещё тогда в трактате «Трудности арифметики» описал формулу бинома для натуральных показателей, которую спустя шестьсот лет якобы «изобрёл» английский учёный Исаак Ньютон, описав её в теореме о биномиальных коэффициентах, назвав её «бином Ньютона».

— А почему «якобы изобрёл»? — зацепился за слова Николай Андреевич.

— Потому что Исаак внаглую списал эту формулу из трудов Омара. И не только эту формулу, но и другие знания, касающиеся физики, математики, астрономии.

— Не понял, — покосился на него Николай Андреевич. — А как подобное могло случиться? Ведь Исаак жил на Западе, а Омар на Востоке, да ещё в разные века.

— Элементарно. У этой истории есть своя предыстория... Для того чтобы вам было более понятно, кто за этим стоял и был идейным вдохновителем данной афёры, приведшей к исторической подмене, я вкратце расскажу вам про Исаака Барроу — члена ордена «Вольных каменщиков», члена ордена «Люциферян», учителя Ньютона в Кембриджском университете.

— О, ещё один Исаак, — усмехнулся Женя, обращаясь к Стасу. — Там в Кембридже что, одни Исааки учат и учатся?!

Но Стас проигнорировал эту реплику друга, сосредоточившись на рассказе Сэнсэя.

— Надо отметить, что в то время Кембриджский университет в Англии был также одним из лучших в Европе, — пояснил Сэнсэй. — Естественно, его не могли обойти вниманием «Вольные каменщики», по сути сделав из него рассадник для взращивания своих приверженцев. К тому же университеты тогда были весьма доходным предприятием.

Исаак Барроу попал в Тринити­колледж Кембриджского университета в пятнадцать лет. И не просто попал, а конкретно попал, поскольку его наставник был одним из членов тайного ордена «Люциферян», который входил в высшие круги ордена «Вольных каменщиков». Такое знакомство не только значительно повлияло на Барроу, но и изменило его дальнейшую судьбу. Именно в этот год с ним произошла резкая перемена. Помимо того что люциферяне использовали его в тайных ритуальных актах силы, его наставник сумел направить буйный темперамент Барроу в русло изучения языков и наук древности. После окончания колледжа Исаак уже хорошо владел латинским, греческим, арабским, увлекался математикой, астрономией, философией, богословием, проявлял особый интерес к сведениям наук древности. В общем­то получился неплохой «кадр» для служения Архонтам. После окончания колледжа люциферяне принимают Барроу к себе в орден и для начала используют его в качестве курьера с тайными поручениями. За четыре года он посещает Францию, Италию, проживает некоторое время на Ближнем Востоке (в Константинополе, Смирне). На обратном пути в Англию посещает Германию и Голландию.

Хотел бы отметить, что в то время Османская империя включала в себя как Балканский полуостров, так и Малую Азию. Поэтому здесь были сосредоточены не только труды учёных древнего Востока, но и рукописи древнегреческих учёных. Более того, город Смирна (ныне это турецкий город Измир на западном побережье Малой Азии) стал центром особого внимания Архонтов. Тогда весь еврейский мир, благодаря большой политической игре Архонтов и бурной деятельности «Вольных каменщиков», находился в состоянии возбуждённого ожидания исполнения «предсказаний» от еврейских жрецов на 1666 год, что в этот год якобы придёт их Мессия и устроит всем евреям райскую жизнь, возродив их государство, а всех их обидчиков страшно накажет.

— 1666 год? — усмехнулся Стас. — Три шестёрки? Так это же знак Сатаны.

— Интересный Мессия получается у еврейских жрецов, — заметил Володя. — А чем Христос им не понравился?

— Так они же его вроде отвергают как Спасителя, — уточнил Виктор.

— А, ну да! — усмехнулся Володя. — Уж слишком был Человечен, не оправдал возложенных надежд.

— Отож, — с горькой иронией проговорил Сэнсэй. — Так вот, в Смирне в 50­х годах XVII века, где тогда проживало много евреев, «Вольные каменщики» решили провернуть за счёт этого народа одну из своих комбинаций. Для этих целей они разрекламировали в качестве Мессии, якобы творящего чудеса, одну из своих пешек — еврея­каббалиста (не буду даже упоминать его имя). Естественно, что многие после такой рекламы поверили этой марионетке и пошли за ним, вливаясь в новые религиозные течения и движения. Короче говоря, полным ходом начался процесс одурачивания масс. Так вот, под этот ажиотажный шумок «Вольные каменщики» провернули свои дела и, как водится, в одночасье забыли о существовании своего лжемессии. Этим воспользовались местные власти. Хотя этот человек для «Вольных каменщиков» и являлся отработанным материалом, но у него по­прежнему было много последователей среди местного населения, которые поднимали ненужный шум и устраивали волнения в данном регионе. Что же сделали местные власти? Когда эта пешка стала неинтересна сильным мира сего, местные власти просто арестовали этого еврея­каббалиста. Причём относились к нему очень лояльно, даже пуская в темницу его поклонников с подарками. А когда султан предложил ему выбирать либо смертную казнь, либо принять ислам, этот еврей, не задумываясь, принял ислам.

— Вот так! Получается, он предал своих же, — высказался Виктор.

— Ну так, своя же рубашка ближе к телу, чем какие­то навязанные ему «высокопарные идеи» Архонтов, — сказал Сэнсэй.

— Да, большое разочарование для ентого народа, — прокомментировал Женя.

— На том и строился расчёт местных властей. Измена этого еврея собственному народу, принятие им ислама привели к разочарованию в нём большинства последователей. Люди поняли, что их в очередной раз обманули, и большинство охладело к этим идеям. Оставались, конечно, немногочисленные его последователи, которые пытались оправдать его поступок. Но в общем в данном регионе стало гораздо спокойнее.

— Умно, однако, султан поступил, — с улыбкой проговорил Володя.

Сэнсэй кивнул в ответ и продолжил:

— Но мы немного отвлеклись от основной темы. Так вот, в качестве награды за свои «подвиги» в тайной деятельности Исаак Барроу получил в Константинополе от членов люциферян очень любопытные древние трактаты, среди которых находились и ценнейшие по своим знаниям научные работы Омара Хайяма, таинственным образом исчезнувшие в своё время из библиотеки Тегеранского университета. Кроме того, вернувшись в Англию, Барроу уже возглавил кафедру греческого языка в Кембриджском университете. Но его действительно страстным увлечением стал перевод привезённых старинных фолиантов. Уже по прошествию двух лет кропотливых трудов, поняв насколько гениальными были изобретения и знания древних учёных, намного опередивших своё время (а в распоряжении Барроу были не только труды Омара Хайяма, но, например, и узбекского математика Хамид ал­Хаджеиди, древнегреческих математиков Евклида, Архимеда), Барроу убеждает членов люциферианства создать новую кафедру при Кембриджском университете — кафедру геометрии и оптики, на которую он впоследствии и перешёл, бросив кафедру греческого языка. Причём Барроу, будучи человеком хитрым и предприимчивым, присваивает себе лишь некоторые знания, неизвестные тогда широкой европейской аудитории, те, что были переведены им с арабского языка. И в то же время, чтобы прикрыть свой грешок, он прославляется не только как «автор» тонкой линзы и других не его изобретений, но и как переводчик сочинений известных в Европе древнегреческих учёных. Так вот, именно в 1661 году, когда открылась данная кафедра, Барроу и знакомится с Ньютоном, который был одним из слушателей его лекций, субсайзером.

— Кем, кем? — переспросил Женя.

— Субсайзером, — повторил Сэнсэй. — В то время так называли бедных студентов, которые не могли заплатить за обучение. И пока они были недостаточно подготовленными к слушанию университетского курса, им разрешалось лишь посещать некоторые лекции. Но взамен этого они обязаны были прислуживать либо более богатым студентам, либо преподавателям университета. Так вот Исаак Ньютон поступил в 1661 году в Тринити­колледж Кембриджского университета именно в качестве субсайзера. В это время ему только исполнилось восемнадцать лет. Молодому же профессору Барроу, заведующему кафедрой математики, был к тому времени тридцать один год. Он не просто приметил Ньютона и не только сделал его своим слугой, но и сделал из него слугу для своего тела, использовав его в люциферианских актах силы. Тогда, хоть подобное и сохранялось в тайне, но было достаточно распространённым явлением, поскольку по средневековой традиции члены колледжа должны были оставаться холостыми.

Барроу стал для Ньютона не просто учителем и наставником, но и очень близким ему человеком. Этой непростой... дружбе ещё способствовала та жизнь, которую Ньютон провёл в течение своих восемнадцати лет. Он родился на сельской ферме недоношенным, маленьким и очень хилым ребёнком. Его отец, тоже Исаак Ньютон, умер, не дожив до рождения своего сына. Мать фактически бросила мальчика в раннем детстве, оставив малолетнего Ньютона на воспитание бабушки. Она вышла замуж за священника и переехала жить к своему новому супругу. Естественно, это дополнительно травмировало психику ребёнка, который возненавидел своего отчима. Он рос замкнутым в себе. Был слабым, пугливым. Чем старше становился, тем больше в нём проявлялась ненависть, хитрость и эгоизм. Сверстники его за это не любили, поэтому одиночество сопровождало Ньютона практически до поступления в колледж. А уже в этом учебном заведении мальчик нашёл в своём учителе Барроу своеобразную отдушину. Эта встреча повлияла на всю дальнейшую судьбу Ньютона. Он стал не просто самым усердным и постоянным слушателем его лекций, но и преданным слугой и другом Барроу.

Барроу также подходил во всём послушный Исаак, и в первую очередь как человек его ближнего круга, который был не просто верен, но и во всём послушен. Поэтому Барроу вплотную занялся карьерой Исаака. Ньютону, с помощью лёгкой руки Барроу, заменяют нищенскую субсайзерскую стипендию на аспирантскую. В 1665 Исаак заканчивает колледж, получая учёную степень бакалавра изящных искусств (словесных наук). В это время в Англии начинается эпидемия чумы.

Барроу зря времени не терял. Перед тем как университет в связи с эпидемией распустил своих студентов на полуторагодичные каникулы, он вручает Ньютону переведённые трактаты Омара Хайяма с точными научными расчётами по физике, математике, астрономии. Среди них, кстати говоря, была и ценная работа Омара «Трудности арифметики». Барроу даёт задание Ньютону переработать данный материал на своё авторство для скорейшего присвоения Ньютону степени магистра. Ньютон поспешил исполнить это задание, проведя все каникулы в добровольном затворничестве (дабы не было лишних свидетелей и разговоров) на своей родной сельской ферме в деревне Вулсторп.

— А, слышал, слышал про эту деревню, — с улыбкой проговорил Николай Андреевич. — Это где ему яблоко на голову упало и он открыл закон всемирного тяготения?!

— Я бы сказал, что ему тогда на голову упало, но промолчу, — усмехнулся Сэнсэй. — Кстати говоря, даже историю про яблоко Ньютон придумал не самостоятельно. Дело в том, что Омар Хайям, объясняя в своих работах закон всемирного тяготения, приводил разные примеры, в том числе объяснял силу тяготения на примере падающего яблока с яблони, то есть дерева, весьма распространённого в Средней и Восточной Азии. А поскольку в саду Ньютона тоже были яблони, то он также использовал этот пример уже для объяснения «своего гениального открытия».

— Во даёт! — удивился Женя. — Тоже мне ещё вундеркинд­перевёртыш!

— Ньютон никогда не был вундеркиндом. И вся раздутая слава о нём всего лишь дело рук «Вольных каменщиков», которые немало поимели на этом деле. Они даже из засохшей ньютоновской яблони сделали «исторически ценный памятник» — скамью!

— ...«подсудимых»! — добавил Женя, рассмешив ребят.

— Точно что подсудимых! — усмехнулся Виктор. — Надо же так лохонуть весь мир!

— О, это ещё мелочи по сравнению с их глобальным лохотроном, — промолвил Сэнсэй. — Так вот, прочитав и переделав на свой лад труды Омара Хайяма, его объяснения и формулы, связанные с законом всемирного тяготения, методами дифференциального и интегрального исчислений, работы о природе дисперсии света и спектральных цветов, позаимствовав из изобретений Омара Хайяма зеркальный телескоп, над которым бились многие светлые умы семнадцатого века, Ньютон явился в Кембриджский университет, как говорится, во всеоружии для получения степени магистра. Исаак Барроу во всеуслышание придал огромную значимость этим открытиям своего воспитанника и сделал всё, чтобы прославить Ньютона благодаря этим трудам даже за пределами университета. Его планы шли далеко вперёд. Ему нужна была марионетка Ньютон, которая бы занимала солидный пост. Сам же Исаак Ньютон старательно играл отведённую ему учителем роль, которая изрядно потешала его манечку «талантливого учёного». Но Ньютон именно играл, потому что по складу ума он был не таков как Барроу, увлекавшийся точными науками. Ньютон больше тяготел к изучению словесных наук — филологии. В мечтах он лелеял мысль расшифровать Библию, в частности ветхозаветные книги пророка Даниила.

«Гениальная» задумка Барроу о быстром продвижении своего ставленника через присвоение чужих трудов сработала. Уже в 1669 году Исаак Барроу передаёт двадцатишестилетнему Исааку Ньютону почётную физико­математическую кафедру в университете. А сам Барроу в 1670 году получает степень доктора богословия и, таким образом мягко сходит с поприща точных наук. Впоследствии он становится президентом Тринити­колледжа. И между прочим, именно Барроу добивается королевской уступки, дабы вся профессура на его бывшей кафедре, начиная с Ньютона, была освобождена от обязанности принимать духовный сан.

Надо отметить, что Ньютон как преподаватель был никакой. Его лекции студенты посещали мало из­за скучности изложения. И это понятно. Любой настоящий автор с восторгом будет рассказывать о своём творческом детище. А тот, кто занимался классическим плагиатом, сможет лишь представить голые цифры. Ньютон ненавидел учёные споры и тех, кто пытался втянуть его в эту полемику просто потому, что его знания не достигали уровня тех открытий, которые он якобы сделал. Да ему попросту и сказать­то было нечего. Он даже книгу «Математические начала натуральной философии» о якобы своих открытиях писал почти двадцать лет. Многие удивляются, почему он не описал те ступеньки, по которым он сам дошёл до этих открытий. А Ньютон и не мог их описать, потому что сам не знал, как это сделать. Списывать — не изобретать.

Исаак Ньютон с самого начала сильно переживал, что этот обман могут раскрыть в любое время. Да ещё чуть было не прокололся на зеркальном телескопе. Из­за неточностей перевода он соответственно и соорудил телескоп, допуская элементарные ошибки. Но и в этой проблеме ему помог Барроу, сделав более точный перевод трактата Омара Хайяма, оригинал которого хранился у учителя в тайнике. По второму переводу Ньютон и соорудил свой знаменитый второй зеркальный телескоп, демонстрация которого в 1671 году произвела сильное впечатление на его современников, что и послужило официальным поводом для избрания Ньютона в члены Лондонского королевского общества, как называлась тогда английская академия наук.

— А что эти академики не могли его раску­сить? — удивился Виктор.

— Там кусать было некому да и незачем. Большая часть из того «общества» были люциферяне, которые реализовывали, в первую очередь, свои цели, а потом уже научные. Тем более Ньютон подходил для их целей как нельзя кстати. Не зря же впоследствии к его шестидесятилетию «Вольные каменщики» сделали его президентом Лондонского королевского общества.

— Да, дела, — усмехнулся Володя, — прямо как сажа бела.

— Ещё тогда, во время первого серьёзного прокола, Исаак Барроу сказал слова, которые Ньютон ввёл в правило своей жизни. Он посоветовал ему внимательно слушать, побольше читать и выдавать лишь то, что есть, не более, дабы словесную глупость превратить в молчаливую мудрость. Ньютон не просто запомнил эти слова, он сделал это правилом своей последующей жизни. Более того, Барроу как­то ему сказал: «Если ты стоишь высоко и видишь дальше других, то лишь потому, что стоишь на плечах гигантов». Ньютон же эти слова перефразировал на тему своих гениальных открытий, хотя, по сути, речь шла о «Вольных каменщиках» и его зависимости от них.

В общем, Барроу сделал Ньютона весьма популярным и знаменитым, что, естественно, прославляло и Кембриджский университет далеко за пределами Англии. Слава о молодом «гениальном учёном» стала настолько всеобъемлющей, что даже сам Ньютон начал верить в то, что он действительно гений. Благодаря непомерному эгоизму, его мания величия стала расти, как на дрожжах. Дошло до того, что в одном из разговоров с Барроу он небрежно отозвался о нём, ставя свою «гениальную» личность несравненно выше своего учителя. На что Барроу, имея достаточно сильный и волевой характер, сразу же поставил его на место, подчеркнув степень глупости Ньютона, напомнив ему, что достаточно ему опубликовать переводы Омара Хайяма и весь мир узнает каков на самом деле «гений» Ньютона.

Для Исаака это было более чем шокирующее откровение его учителя и теперь уже бывшего друга. Он был настолько напуган этим разговором, реальностью угроз Барроу, что несколько недель ходил сам не свой. Хотя сам Барроу и не думал воплощать этот план в жизнь, поскольку на популярность Ньютона были сделаны определённые ставки люциферян. Глупо было бы разрушать пирамиду в процессе её строительства. Однако с тех пор у Ньютона появляется навязчивая идея — выкрасть и сжечь подлинники трактатов Омара Хайяма, чтобы уже никому не удалось его шантажировать и обвинять в плагиате.

Буквально через полгода после этого разговора, в мае 1677 года, Барроу в возрасте 47 лет скоропостижно умирает. Воспользовавшись данными обстоятельствами, Ньютон успел забрать из тайника Барроу все бумаги, в том числе и работы Омара Хайяма, полагая при этом, что он остался никем не замеченным. Затем он скопировал те моменты, которые, по его мнению, могли бы принести ему ещё большую славу. И с наслаждением, которое свойственно лишь психически больному человеку, сжёг старинные бумаги, так сказать весь «компромат» на свою персону.

Дальнейшая жизнь Ньютона стала более чем размеренной. Он считал, что теперь был абсолютно свободен, хотя на самом деле это являлось лишь иллюзией, умело созданной манипулирующими им людьми от «Вольных каменщиков». Исаак в действительности стал ещё более от них зависим, чем ранее. Потешая его манию величия и, естественно, преследуя свои интересы и цели, они выдвинули Исаака в депутаты парламента от Кембриджского университета, дабы пополнить своё «большинство». Именно пополнить, потому что Ньютон был совсем никудышный политик. Впоследствии они не раз его баллотировали и пропихивали в члены парламента. Про него в то время ходил анекдот, что Палата общин услышала голос Ньютона всего лишь один раз за всё время, когда он обратился к сторожу с просьбой закрыть форточку в зале заседаний.

Всё бы было ничего, но по прошествии тринадцати лет со дня смерти Барроу Ньютон, купаясь в «самостоятельности», стал показывать уже свои «зубки», властолюбие, эгоизм, черты характерного деспота, которые присущи были ему и ранее, только в скрытой форме. Он продолжал выполнять поручения «Вольных каменщиков», но только всё чаще демонстрировал свою якобы независимость и вносил в эти поручения свои коррективы, которые лишь усугубляли дело.

Однажды возникло серьёзное противостояние преподавателей Кембриджского университета с властями, которые хотели, чтобы университет был укреплён и возглавлен католиками. В состав делегации к властям с петицией протеста от университета вошёл и Ньютон. Его люциферяне специально выдвинули, чтобы он, пользуясь своей славой и авторитетом великого учёного, сказал решительное «нет». Вместо этого Ньютон, будучи трусливой натурой, особенно перед власть имущими, промямлил непонятно что. Положение спасли другие члены делегации, и университет всё­таки отстояли. Но люциферяне Исааку этого не простили.

Спустя некоторое время, зимой, в кабинете Ньютона случился пожар. Причём странный пожар, возникший якобы от упавшей зажжённой свечки на столе и как­то лихо уничтожившей работы, которые Ньютон готовил к изданию: трактаты по оптике, химии, большое «сочинение» по акустике, рукописи о цвете и свете с его многолетними опытами и другие «его» труды. Причём пожар, лаконично пройдясь по бумагам Ньютона (и даже тем из его тайника, которые «непонятным образом» очутились на столе), больше ничего не повредив, на том и закончился.

Когда же Ньютон обнаружил это пепелище у себя в кабинете, то был не просто в шоке. То, что сгорели работы, которые он при всём желании не смог бы восстановить по памяти, поскольку они были им списаны с трактатов Омара Хайяма и других древних учёных (а не лично разработаны), это одно. Но то, что на этом пепелище лежала записка, в которой указывалось, что уничтоженные им при таких­то обстоятельствах трактаты Омара Хайяма являются всего лишь арабской копией подлинников, выполненных в XIII веке, вот это по­настоящему потрясло Ньютона. Причём настолько сильно, что он был на грани сумасшествия. В течение последующих трёх лет его сопровождали припадки умопомешательства, тяжёлые психические расстройства, мания преследования.

В «чувства» его привели те же люциферяне, объявив ему, что отныне, как говорится, тот будет жить и дышать так, как они ему это прикажут. Для личности Ньютона это был смертельный приговор на всю оставшуюся жизнь. Он стал полностью зависимым от них. Более­менее восстановив своё здоровье, Ньютон попросил люциферян подыскать ему какую­нибудь должность в Лондоне, поскольку понятно, что ни о какой научной карьере речь уже идти не могла. Люциферяне дали ему возможность искупить свою провинность перед ними преданным служением, устроив Ньютона на должность смотрителя Монетного двора. Исаак приступил к этому делу с субсайзерским усердием своего характера, пытаясь выслужиться перед люциферянами, дабы восстановить к себе былое доверие. И действительно добился в этом деле успеха, приведя в порядок расстроенное монетное дело Англии. За это он получил пожизненное высокооплачиваемое звание директора Монетного двора. Ну, а дальше привилегии повалились на него, как снежный ком. Его избирают и членом парламента, и президентом английского Королевского общества. В это же время труды Омара Хайяма, естественно под авторством Ньютона, получают уже высокую оценку за пределами Англии. Благодаря этим трудам Ньютона избирают иностранным членом Парижской академии наук. Кроме того, за научные «заслуги» Ньютона возводят в дворянское достоинство и он становится «сэром Исааком». Участвует в министерских и парламентских комиссиях, по протекции люциферян становится салонным философом принцессы Уэльской.

— Вот так всегда: что ни сэр, то Исаак! — рассмеялся Женя.

Володя лишь покачал головой и укоризненно произнёс:

— А было бы по справедливости, то сегодня бы весь мир знал и изучал труды настоящего гениального учёного Омара Хайяма.

Сэнсэй кивнул, соглашаясь, и продолжил:

— В общем люциферяне проворачивали через Ньютона серьёзные дела, стоящие гораздо больше, чем все его привилегии и звания. Ньютон прекрасно понимал всю марионеточность своего положения. И это неудовольствие в ущемлённом эгоцентризме выражалось уже в скверности и деспотичности его характера на старости лет. Он стал озабочен тем, каким его образ останется в памяти людей. Ньютон позировал перед художниками, дабы те рисовали его портреты. Причём так часто позировал, как это в то время позволяли себе лишь коронованные особы. Ньютон садится за написание богословских сочинений и считает себя «избранником божьим» в толковании некоторых моментов Библии. Он начинает писать такой бред, что потом потомки удивлялись, как подобную несуразицу мог написать... великий Ньютон. Зато сам Ньютон высоко ценил именно эти свои сочинения и считал их главным делом своей жизни. Потому что это были действительно те труды, которые он сам сочинил, и в этом тексте был сам Ньютон, а не тот кумир, образ которого создали «Вольные каменщики» за счёт работ действительно выдающегося учёного Омара Хайяма. Ньютон умер, когда ему было уже за восемьдесят, перед смертью отказавшись от святого причастия. Но и после его смерти «Вольные каменщики» вовсю использовали авторитет созданного ими образа для достижения своих целей.

— Вот это да, — усмехнулся Виктор. — Поимели они его по полной программе.

— Не его, а весь мир, и вас в том числе, — с горькой усмешкой сказал Сэнсэй. — Загляните хотя бы в школьную программу, на то, как до сих пор официально преподносится Ньютон с «его» законами.

— Да какая разница? — недоумённо пожал плечами Костик. — По мне так всё равно кто изобрёл эти законы, хоть Исаак Ньютон, хоть Омар Хайям, от этого­то закон всемирного тяготения не изменится. Мне­то что, кто у кого «слизал»? Главное, по­моему, что эти знания дошли до меня.

Андрей покосился на Костика и, улыбаясь, с подозрением спросил:

— Слушай, а у тебя в роду случайно Исааков не было?

— Разница огромная, — ответил Сэнсэй Костику. — Во­первых, Ньютон списал лишь то, что отметил ему его учитель Барроу. Сам же Барроу опять же исходил не из того, что заложил Омар Хайям в своих трактатах, а из того, что он сам понял в свете знаний того времени. Поэтому закон всемирного тяготения у Ньютона и получился таким «ограниченным», своеобразным тормозом для науки. А ведь «научные труды» Ньютона в учёном мире долго воспринимались как аксиома из­за навязанного «Вольными каменщиками» непререкаемого авторитета Ньютона, сделав из него своеобразного идола для научного мира. А это, в свою очередь, тормозило попытки усовершенствовать науку. А когда уже явно стала проявляться несостыковка, «Вольные каменщики» и тут не растерялись. Выдвинули «Ньютона II» — Альберта Эйнштейна.

— Альберт Эйнштейн был выдвиженцем от «Вольных каменщиков»? — искренне удивился Николай Андреевич.

— Конечно.

— Да, чего только в мире не бывает, — усмехнулся Николай Андреевич.

На некоторое время в разговоре водрузилась пауза.

— Нет, кто бы мог подумать, что Омар Хайям был настолько великим учёным! — сказал Виктор, видимо обдумывая услышанное.

— Ещё каким учёным! — подчеркнул Сэнсэй. — Омар Хайям смог внести огромный вклад в развитие людской науки, сделав ряд важнейших открытий в области математики, астрономии, физики... Он впервые в истории развития математических дисциплин этой цивилизации дал полную классификацию всех видов уравнений, в том числе ли­нейных, квадратных, кубических. Разработал систематическую теорию решения кубических уравнений, обосновал теорию решения алгебраических уравнений. Кроме того разработал математическую теорию музыки. Описал метод извлечения любой степени из целых чисел. Я уже не говорю про остальные теории и формулы, которые Омар Хайям предоставил миру, касающиеся не только математики и астрономии, но и особенно физики. Это были как раз те знания, которые намного бы ускорили процесс постижения человечеством научных дисциплин и, соответственно, в вековом соотношении гораздо бы приблизили научно­технический прогресс данной цивилизации, минуя эпохи «темноты» и «эгоистических суеверий». Но увы, люди остаются людьми... Более того, в те времена Омар Хайям слыл величайшим астрономом своего времени. И если бы все его трактаты по этой дисциплине дошли до современных учёных, то сейчас бы люди, благодаря этим знаниям, продвинулись в науке далеко вперёд, ибо в его работах имеются знания, которые нынешними астрономами, со всем их новейшим оборудованием, ещё не открыты.

— Нормально! — ошарашенно проговорил Андрей. — А как так можно?

— Знания есть знания, я вам когда­то объяснял, что это всего лишь банк данных, хранящийся в Шамбале. Существуют, конечно, определённые временные точки в процессе развития цивилизации, через которые выдаётся соответствующая информация через подсознание более­менее подготовленным по данным дисциплинам людям. Но когда среди людей появляется духовная Личность, да ещё с подобающим интересом к наукам, такой человек может черпать информацию практически неограниченно, соответственно, ускоряя прогресс данной цивилизации в целом. Такие люди, как правило, намного опережают своё время. Но тут возникает одна проблема. Ускоренный процесс развития цивилизации во многом зависит не только от полученных знаний, но и от пресловутого людского фактора — степени людского восприятия данных знаний. А последнее, в свою очередь, зависит от многого: начиная от духовного состояния общества и, соответственно, каждой личности в отдельности, и заканчивая уровнем активизации деятельности Архонтов.

Вот, например, взять Омара Хайяма. Его учитель, который был учеником Бодхисатвы Агапита, поставил молодого Омара на духовный путь. И, кстати говоря, начинал Омар Хайям с практики «Цветок лотоса», которой он успешно занимался в течение всей своей жизни. Поскольку юноша был человеком чистого сердца да ещё проявил интерес к наукам, учитель поведал ему о том, как можно на основе имеющейся базы знаний получить новые знания, используя определённые духовные практики. Омар не просто заинтересовался этим. Он стал упорно трудиться над достижением результатов. Вначале он, как советовал учитель, пополнил свою базу знаний опытом учёных предыдущих поколений, обучаясь наукам в Нишапури, Балхе, Самарканде, параллельно практикуя данные ему духовные практики. И результат его работы над собой явно уже просматривался в двадцать пять лет, когда, как я говорил, им уже были написаны солидные научные трактаты. Это было только начало. Более того, со временем у Омара открылся дар ясновидения, хотя он к этому и не стремился. Это в принципе было сопутствующим эффектом его духовного развития.

— Ничего себе! — восхищённо воскликнул Костик. — Мне бы такой сопутствующий эффектик, я бы не отказался.

— Когда это желание будет исходить из твоей души, а не от твоего животного, то для тебя не будет ничего невозможного, — заметил Сэнсэй. — Так вот, Омар Хайям прославился среди людей, благодаря своему дару ясновидения, как великий астроном­прорицатель. А в те времена астрономия неразрывно была связана с астрологией. Астролог должен был досконально владеть не только, как сегодня говорят, психологией (тонкостями человеческой психики), космографией и искусно уметь составлять гороскоп, но и знать геометрию, нау­ку о свойствах чисел, иметь энциклопедические познания.

Его знания и талант оценили и те, кто стоял у власти. Благодаря этому Омар Хайям смог заниматься научной деятельностью при дворе караханидского принца Хакана Шамс ал­Мулка. В возрасте двадцати шести лет его пригласили на службу к царскому двору султана Малик­шаха в город Исфахан.

Именно Омару было доверено строительство крупнейшей в то время в мире обсерватории в Исфахане. Она была построена по чертежам Хайяма и впоследствии им же и возглавлена. Омар подобрал хороший коллектив. Официально ему было поручено разработать новый календарь, что он с успехом и выполнил. Но параллельно этой работе Омар не только усовершенствовал оборудование наблюдения, разработав зеркальный телескоп, он вывел астрономические таблицы «Зинджи Малик­шахи» (названные им в честь Малик­шаха, как тогда было принято). Но и самое главное — он сделал то, что было совершенно неординарно для того времени: объединил физику и астрономию в формулах и законах, которые даже на сегодняшний день остаются не только актуальными, но и во многом неизвестными современным учёным. Чего только стоит его описание так называемой ныне «тёмной материи», до сути которой учёные до сих пор не могут докопаться.

Так что Омар Хайям был настоящим Учёным­энциклопедистом с большой буквы. О нём уважительно отзывались практически все его современники, называя его «Учёнейшим мужем века», «доказательством Истины», «Имамом Хорасана», «Царём философов Востока и Запада<