Обычаи христианского погребения в старой России

Христианские похоронные ритуалы с XVI в. были внедрены во всех частях Московского государства путем строжайшего контроля Церкви за их неукоснительным исполнением. Сторонники старых языческих обрядов объявлялись еретиками и сжигались заживо. Таким образом, языческий способ сжигания трупов в срубах церкви превратился в обычай казни еретиков и бунтовщиков. Старообрядческое самосожжение в XVII и XVIII веках было выражением религиозного протеста и данью старославянским обычаям сожжения умерших.

Вскрытие погребений разного времени позволило проследить эволюцию погребальных обрядов. Захоронения, датированные второй половиной XII в., представляли собой костяки, обернутые берестой. По славянскому обычаю, тело покойника обертывалось в луб, поэтому гроб вообще носил название "корсты". Обычай использовать вместо гроба кору существовал еще в XV в.

При раскопках Московского Кремля были обнаружены захоронения второй половины XII в. с остатками деревянных гробов - долбленых колод. Для захоронений первой половины XIII в. характерны погребения в дубовых гробах языческого типа, сделанных из колотых плах на шипах без гвоздей. Везде положение покойников одинаково: вытянутые на спине, головой на запад. Погребения в дубовых колодах были очень распространены на территории Руси. Колода представляет собой слегка отесанный массивный ствол дерева, распиленный поперек и выдолбленный внутри по контуру человеческого тела. В 1703 г. был издан указ Петра I, запрещающий в определенных местах рубку леса. И постепенно на смену дубовым колодам приходят гробы, сколоченные из досок.

Кладбища обычно располагались у соборов и церквей. Знатных горожан хоронили внутри церквей. Во времена массовых эпидемий и голода захоронение проходило в братских могилах без гробов. Такие могилы называли скудельницами.

Вера в бессмертие души человеческой была одним из главных устоев, поддерживающих духовную жизнь народной Руси. Говорили: "Человек родился на смерть, умирает на жизнь". Смерть - это путешествие в далекий неведомый край, потому и говорится: отойти к праотцам, в иной мир, а молитва, читаемая над умирающим, зовется отходной. Что посеет человек в своей земной жизни, то и пожнет, такое воздаяние и получит за "порогом смерти". (Сеешь живучи, жнешь - умираючи. Смерть - злым, а доброму - воскресение). Смерть представлялась в образе дряхлой старухи с косою в руках или даже скелета, отчего ее и называли курносою.

На смерть, как на солнце, во все глаза не взглянешь. Но сама смерть не страшна. Семи смертям не бывать, одной не миновать. А страшна смерть нечаянная. Не случайно одна из постоянных молитв - о том, чтобы "привел Бог помереть своей смертью". Умереть вдали от родных, не выразив последней воли, не покаявшись в грехах - вот что устрашало дух русского человека. Бойся жить, а умирать не бойся: дольше жить - больше грешить. Сколько ни живи, а умирать надо! Все там будем: кто раньше, кто - позднее! От смерти не бегай: все равно - не уйдешь! Избу крой, песни пой, а шесть досок паси. От жизни до смерти - один шаг! Жизнь - сказка, смерть - развязка, гроб - коляска, покойна - не тряска, садись да катись!

Не пересказать всех поговорок-присловий о том, что неизбежного конца нечего бояться, но и смерти искать незачем: Живой смерти не ищет. Как жить ни тошно, а умирать - того тошней. Горько жить - горько, а еще бы столько.

По понятиям русских, умирать среди семейства в полной памяти считалось благодатью небесной для человека. Наши предки верили, что если человек умирал быстро, то душа его попадала в рай, а если мучился перед смертью, значит грехи велики, и не миновать ему ада. Полагали, что умирать легче всего на полу, куда стелили солому, а позже - полотно. Стараясь помочь умирающему, открывали дверь, окно, печную трубу, дабы душе было легче отлететь.

Как только человек испускал дыхание, на окна ставили чашу со святой водой и миску с мукой или с кашей (вероятно, с кутьей). Это был некий остаток язычества, существовавший не только у русских, но и у татар. Мертвеца обмывали теплой водой, надевали сорочку и завертывали в белое покрывало, или саван, обували в сапоги или башмаки, а руки складывали крестообразно.

Когда наступала смерть, родственники покойного начинали громко причитать и плакать. Это было не только естественным проявлением горя, но и повсеместно распространенным обычаем. Еще у древних славян считалось, что умершие могут мстить живым, поэтому, чтобы задобрить их, старались Громко плакать или нанимали специальных плакальщиц. Наши предки считали, что если покойник будет оплакан ("обвыт") надлежащим образом, то и душе его будет покойнее, и он не станет беспокоить живых в видениях и наяву.

Несмотря на то, что в своде законов XVI в. "Стоглаве" этот обычай был осужден, а в XVIII в. Петр I официально запретил "плакать на похоронах лиц царского дома; в крестьянской среде традиция дожила почти до наших дней, а на севере России встречается и сейчас.

Часто женщин хоронили в "венчальной" одежде или рубашке, которую они для этой цели хранили всю жизнь, но обычно "смертное" готовилось заранее. Достаточно широко был распространен саван (в Тульской, Тверской, Владимирской и др. губерниях). Рубашка, надеваемая "на смерть", не застегивалась ни на пуговицы, ни на застежки, ни на запонки, а завязывалась тесьмой или суровыми нитками. Одевать умершего во все новое не было обязательным правилом. В старину "смертную" одежду шили из белого холста, на руках, суровыми нитками, без узлов. Шили как бы "на живую нитку", намоточными стежками. Ткань разрывали, а не разрезали ножницами. Шили непременно иголкой от себя, верили, что иначе пострадает кто-нибудь из семьи. Этот обычай - шить на покойника "вперед иголкой" - жив до сих пор. Существовало множество примет, поговорок, связанных с покойником, который может забрать кого-нибудь из дома с собой: Коли ноги теплы у покойника, то зовет еще кого-то за собой. Покойник одним глазом глядит - себе спутника высматривает. Сор из дома при покойнике выметать - вскорости всех из дома вынести! До сих пор жив обычай не мести пол в доме, пока там покойник.

Глаза умершего закрывали пятаками из боязни, чтобы он не высмотрел кого-нибудь и не утащил с собой в могилу. Чтобы мертвецы не выходили из могил и не бродили вокруг жилищ, их связывали. Покойного, как и умирающего, ни в коем случае нельзя было оставлять одного. Необходимо стеречь его от нечистой силы, от "бесов".

Также до нашего времени сохранился обычай закрывать в доме, где лежит покойник, все зеркала плотным, желательно черным полотном. Зеркала закрывали, чтобы покойный "не увидел" никого в нем и не увел бы вслед за собой, и чтобы живые не видели в нем отражение гроба с покойным (чтобы не вспоминать и не бояться его потом). С этой же целью близкие после выноса тела из дома садились на место, где обычно сидел умерший; ощупывали у покойного ноги или пятки; придя с похорон, открывали заслонку печи и смотрели в печь. И по той же причине в некоторых местах до сих пор родственники стараются перепрыгнуть через уже засыпанную могилу.

Издавна повелось ставить намогильные камни и плиты, чтобы покойник не вышел из гроба, а вокруг могилы - высокую ограду, чтобы покойник не перепрыгнул через нее и не потревожил живых.

Страх перед покойником стал причиной происхождения обычая разбрасывания похоронной процессией еловых или пихтовых веток. Старались "завалить дорожку покойнику, чтобы не приходил, не тревожил".

Тело лежало на столе, пока изготовлялся гроб. Обыкновенно гроб делался деревянный. Когда мертвеца клали в гроб, некоторые привешивали к гробу кафтан покойника, а в рот ему клали несколько мелких монет: вдруг понадобятся в дальней дороге на тот свет.

Летом русские хоронили очень скоро - обыкновенно в течение 24 часов по смерти, и нередко скончавшийся утром был уже погребен при заходе солнца.

Время похорон по обыкновению назначал священник. Хоронили, как правило, днем. Но "вынос" совершался за полсуток до похорон, к вечеру, чтобы в последнюю ночь покойный пробыл бы в церкви. Выносили умершего обязательно ногами вперед. Часто, для того чтобы покойный не нашел дороги домой, похоронная процессия останавливалась у первого перекрестка, и при этом гроб каждый раз оборачивали по солнышку три раза. Называлось это "путать следы". Гроб не везли, а несли на руках, обыкновенно 6 человек. Нести гроб на руках было знаком уважения к умершему. Нередко гроб несли на носилках или везли на санях, телегах. В Вологодской губернии в любой сезон везли покойного на дровнях. Эти дровни оставлялись на погосте или в поле, или в лесу. Все сопровождавшие гроб шли с зажженными свечами, обвязав платком головы. Мертвого иногда вносили в церковь и оттуда, по совершении панихиды, выносили на кладбище.

После выноса покойного на улицу оставшиеся дома женщины мыли полы. Некоторые считали необходимым вымыть даже стены, лавки и всю посуду. Участники похоронной процессии, вернувшись с кладбища, обычно мылись в специально натопленной по такому случаю бане.

Положение во гроб сопровождалось оплакиванием, "голошением". "Голосили" только женщины. Оплакивание, голошение, причитание по покойному было в старину так же обязательно, как песни, сопровождающие свадебный обряд. Нередко на похороны приглашали специальных плакальщиц - женщин, знающих множество красивых и уместных плачей для любого случая, - хоронили ли отца семейства, мать или молодую девушку. Такие "плачи", сочиненные от лица вдовы, вдовца или осиротевших детей, помогали высказать горе, облегчали душу, создавали общее настроение сострадания, жалости, единения перед лицом смерти.

Вот, например, как плачет дочь по отцу:

Со восточной со сторонушки

Подывалися да ветры буйные

Со громами да со гремучими.

С моленьями да со палючими;

Пала, пала с небеси звезда

Все на батюшкину на могилушку...

Расшиби-ка ты, громова стрела,

Еще матушку да мать - сыру землю!

Развались-кося ты, мать-земля,

Что на все четыре стороны!

Скройся-ко * да гробова доска,

Распахнитеся да белы саваны!

Отвалитеся да ручки белы

От ретива от сердечушка.

Разожмитеся, да уста сахарные

Обернись-кося, да мой родимый батюшка

Перелетным ты, да ясным соколом,

Да слетай-кося да на сине море,

Да на сине море, да Хвалынское,

Ты обмойко, родной мой батюшко,

Со белова лица ржавчину;

Прилети-ко ты, мой батюшко,

На свой ет да на высок терем.

Все под кутисе **, да под окошечко,

Ты послушай-ко, родимый батюшко,

Горе горьких наших песенок.

* Откройся, разверзнись.

** Кут - угол крестьянской избы; Красный угол.

Или старуха - по старику:

На кого ты, милый мой, обнадеялся?

И на кого ты оположился?

Оставляешь ты меня, горе горькую,

Без теплова свово гнездышка!..

Не от кого-то, горе горькой,

Нету мне слова ласкова,

Нету-то мне слова приветлива,

Нету-то у меня, горе горькое,

Ни роду-то, ни племени,

Ни поильца мне, ни кормильца...

Остаюсь-то я, горе горькая,

Старым-то я, старешенька,

Одна да оденешенька,

Работать мне - изможенья нет.

Нет -то у меня роду-племени;

Не с кем мне думу думати;

Не с кем мне слово молвити;

Нет у меня милова ладушки. *

* Ладушка - муж.

Когда гроб готовились опустить в могилу, крышку приподнимали, и все должны были подходить к телу и целоваться с мертвым - впрочем, позволялось и прикладываться к гробу. Жена должна была вопить и причитать, а плакальницы показывали свое искусство хором. Священник давал в руки мертвого отпустительную грамоту. После опущения гроба в могилу все целовали образа, а потом ели кутью - непременно каждый три раза; прежде всех подходила к кутье жена, за нею - дети, потом - родственники и все посторонние.

Зимою не спешили хоронить. Особенно знатных и богатых предавали земле иногда только на восьмой день. Тело выносили в холодную церковь, духовенство служило каждодневную литургию и панихиды целую неделю. Для бедных людей и даже среднего состояния было слишком дорого нанимать копать могилу зимой; поэтому мертвецов ставили в усыпальницы или притворы при колокольнях и там хранили до весны. Весною семейства разбирали своих мертвецов и хоронили на кладбищах. Должность эту исправляли особые рабочие, которые назывались гробокопателями. Они получали плату с каждого погребения. Бедняки, которым было не на что похоронить родных, просили милостыни на погребение, и благочестивые зажиточные люди считали богоугодным делом похоронить бедняка, также из христианской благотворительности отправляли погребение содержавшихся в тюрьмах преступников.

Кладбища располагались отдельно за городом, но часто хоронили близ церквей в селениях и посадах. По понятию русских, место для кладбища было свято, и тревожить прах мертвых считалось преступлением.

В глубокой древности существовал обычай хоронить покойников под порогом жилища. Так возникло поверье: через порог нельзя ни прощаться, ни здороваться: можно разгневать духов умерших. Кстати, это правило дожило до наших дней.

Утопленников и удавленников не хоронили на кладбищах; напротив, существовало даже верование, что если где-нибудь похоронить, то за это весь край постигает бедствие; на этом основании в старину народ, приведенный в волнение каким-то несчастием - например, неурожаем, - вынимал таких мертвецов из могил. Но вообще их хоронили в убогом доме, если они не были самоубийцы. Убогие дома существовали не только в Москве, но и в других местах. В них хоронили вообще отверженных, которые не считались достойными погребения на кладбище. Так, и воров, и разбойников, казненных или умерших от ран, хоронили в убогом доме без отпевания. Самоубийц зарывали в лесу или поле, но даже и не в убогом доме.

В Военном и Морском артикуле Петра I имелась весьма суровая запись: "Ежели кто себя убьет, то мертвое его тело, привязав к лошади, волочить по улицам, за ноги повесить, дабы смотря на то, другие такого беззакония над собой чинить не отваживались".

В христианском похоронном обряде отражено древнее поверье о том, что самоубийцы (умершие не по божьей воле), утопленники и все те, кто был похоронен без священников, превращались в вурдалаков, которые по ночам выходят из могил, нападают на людей, скот и высасывают у них кровь. Этими вурдалаками, или упырями, пугали детей и взрослых, и тем самым усиливали страх перед мертвецами.

Особенно пышно проходили похороны членов царской семьи. Вот что говорит Костомаров Н. И. (1817-1885). "Царское погребение совершалось через шесть недель после смерти. Тело государя шесть недель стояло в домовой церкви в гробу: крестовые дьяки денно и нощно читали над ним псалтырь, и попеременно дневали бояре, окольничие (по В. Далю - сан приближенного к царю, второй сверху по чину) и стольники над усопшими. Между тем, по всему государству посылались гонцы, которые во все монастыри и церкви возили деньги для служения панихид; в праздники при служении панихиды ставили кутью; эти панихиды по всем церквям и монастырям царства русского служились в течение 6 недель каждый день, исключая воскресения. В сороковой день после кончины совершалось погребение царственной особы. Отовсюду стекались в Москву духовные власти, архимандриты и игумены. В погребальной процессии впереди шло духовенство; наблюдалось, чтобы важнейшие особы, архиереи и Патриарх, шли сзади прочего духовенства, а за духовными следовали светские сановники, бояре и окольничие, за ними - царское семейство, а за ним - боярыни. Множество народа толпилось за гробом, без чинов и различия достоинства. Прощание с царственными особами не происходило при опущении гроба; с ними прощались ближние прежде, при вносе в домашнюю церковь после кончины. Опустив тело в могилу, не засыпали его землею, а закрывали каменною доскою. Пышность и издержки на погребение соразмерялись со значением усопшей особы, так что погребение царя производилось великолепнее, чем погребение царевичей, а погребение царевичей - великолепнее погребения царевен".

Вообще, у всех сословий сорок дней после смерти определялось на поминовение. Семейные нанимали духовных читать псалтырь по усопшим. Чтение это у иных происходило в двух местах разом: в доме, где умер покойник, и на могиле; для этого устраивался на могиле деревянный голубец (по В. Далю - могильный памятник, срубом, с крышей, будкой, домиком; зовут так и всякий памятник, особенно крест с кровелькой), покрытый сверху рогожею; там стоял образ, и каждое утро при зажженной свече монах или церковный дьячок читал псалтырь. Семейные носили скорбное платье цвета черного или синего, и непременно худое и продранное; быть одетым опрятно и прилично в это время считалось неуважением к памяти усопшего. Вместе с молитвами об усопших отправляли кормы, или поминальные обеды: таких было, смотря по обстоятельствам и желанию семейных, не менее двух и не более четырех - в третий, девятый и двадцатый и, наконец, очистительный в сороковой день, так называемые сорочины: тогда снимали траур. Чаще всего поминали три раза; толковали, что троекратное поминовение совпадает с переменами, какие испытывает тело покойника в гробу: в третий день изменяется его образ, в девятый распадается тело, в сороковой истлевает сердце.

Соблюдению траура как элементу похоронно-поминального обряда придавалось большое значение. Поведение родственников в трауре говорило об их действительном отношении к умершему.

Вот какие рекомендации по соблюдению траура давались еще в конце XIX в. Самые строгие правила применялись к вдове, оплакивающей своего мужа. Обычай требовал, чтобы вдова носила траур по меньшей мере в течение одного года, а именно: первые 6 месяцев глубокий и остальные 6 месяцев - обыкновенный траур. Надеть цветное платье раньше этого срока значило надсмеяться над чувствами, и даже вдова, не имеющая причины оплакивать смерть мужа как большое несчастье своей жизни, никогда не решилась бы выказать такое бессердечие.

Во время глубокого траура женщины носили длинные суконные или шерстяные платья, креповый чепец со шнипом (по В. Далю - мысок или выступ языком у женского лифа, пояса; ну, очевидно, и у головного убора), черные перчатки с черными швами. Даже носовые платки у многих были с черной каймой. Шляпа - с креповой вуалью, зонтик и веер - черные. Летом допускалось вместо шерстяного платья носить барежевое (по В. Далю, бареж - шерстяная, шелковая или бумажная рединка /реденькая ткань, недотка, редно/для женских нарядов). Во время глубокого траура недопустимы были ценные украшения.

При обыкновенном трауре креповая вуаль снималась, и вместо матовых материй можно было носить кисею. Все остальное оставалось таким же, как и при глубоком трауре.

Только при полутрауре допускались, дополнительно к черному, белый и серый цвета. В это время вдова могла вновь выйти замуж, чего при глубоком трауре быть не могло.

У пожилых женщин, имевших несчастье сделаться вдовой, траур становился обычно постоянной одеждой. Им уже не следовало больше надевать светлые платья.

Вдовцу хороший тон предписывал носить траур наполовину более короткий срок, чем вдове. У него траур продолжался полгода, после чего овдовевший мужчина мог жениться, и никто не осуждал его в этом случае. Во время глубокого траура вдовец носил широкий креп на шляпе. Костюм должен быть темным, не обязательно черным, но перчатки непременно - черные.

Траур по родителям принято было носить в течение года, а именно: полгода - глубокий, 3 месяца - обыкновенный и 3 месяца - полутраур. По бабушке и дедушке траур носился всего полгода: 3 месяца - глубокий и 3 - полутраур. По дяде и тетушке - 3 месяца, по брату и сестре - 6 месяцев.

Во время траура необходимо было следить не только за своей одеждой, но и за своим поведением. Во время глубокого траура не следовало появляться на концертах, в театре и других увеселениях, а также устраивать у себя дома вечера и приемы. Следовало быть в равной мере сдержанным как в выражении своего веселья, радости в эти дни, так и в чрезмерно открытом выказывании своего горя. Время траура было как раз тем временем, которое оказывается в конце концов лучшим лекарем. Оно помогало смириться со своим горем, осознать утрату, найти в себе силы твердо перенести удар. И, в то же время, траур хранил человека от нескромного вмешательства в его жизнь.

Современный обряд погребения и поминовения

ПОДГОТОВКА (ПРИГОТОВЛЕНИЕ) К СМЕРТИ

Рано или поздно, своя или чужая, смерть приходит в каждый дом. И, как правило, мы оказываемся к ней совершенно не готовы. Можем ли мы, живые, облегчить уход умирающему? Австралийский врач П. Калиновский дает советы родственникам и близким умирающего.

Умирать трудно в любых условиях, но в безличной и неуютной обстановке больницы, среди чужих и часто равнодушных людей умирать особенно тяжело. После необходимого пребывания в больнице лучше забрать больного домой. Продлите ему возможность участвовать в жизни семьи, в решении семейных вопросов. Старайтесь сохранить и укрепить у больного надежду на выздоровление. Расскажите ему о случаях выздоровления безнадежных больных. Тем более, что это не обман, и такие случаи действительно бывают. Позднее, когда больной уже хоть частично принял неизбежное, можно и нужно говорить с ним открыто. Он ведь все время думает об этом. Можно рассказать, что сейчас известно науке о жизни после смерти тела. О том, что смерти нет, а есть лишь переход в другое, тоже разумное, состояние.

Постарайтесь не оставлять больного одного. Кто-то из близких людей всегда должен быть рядом. Особенно ночами. Даже если больной спит или находится без сознания, он все равно чувствует, что вы близко. Момент смерти предугадать трудно. Больной может умереть, когда вас не будет рядом, и вы потом станете упрекать себя.

Говорите с ним, даже если кажется, что он вас не слышит или не понимает. Не призывайте больного стойко переносить угнетающую правду и боль, быть сильным и смелым. Будет лучше, если вы просто посочувствуете ему, даже при том, что это может вызвать слезы. С течением болезни больной может стать раздражительным и капризным. Не обижайтесь и не сердитесь.

Не бойтесь привыкания к лекарствам. Заставлять человека страдать от боли по этой причине на пороге смерти жестоко. Постарайтесь всеми возможными способами устранить боли. Из обезболивающих средств лучше таблетки и микстуры, чем инъекции.

"Тибетская книга мертвых" советует умирающему в момент смерти не бороться, не стараться что-то делать, а спокойно наблюдать, как переходишь в иное состояние, ждать появления света. При спокойном ожидании и наблюдении не будет неразумного страха смерти. Древние советовали умирающему в момент смерти изо всех сил постараться, чтобы душа в виде теплой волны вышла из тела через верхнюю часть головы, через темя. Считалось, что это значительно облегчит ее посмертную участь.

Христианская литература настоятельно советует молиться в преддверии смерти. Постарайтесь обеспечить умирающему исповедь и причастие.

СОБОРОВАНИЕ

В таинстве христианской религии - елеосвящении (соборовании), - совершаемом над больным, "невидимой благодатью прощаются грехи и облегчаются и исцеляются болезни души и тела".

Елеосвящение совершается на дому больного или умирающего с целью исцеления или причащения, освобождения от грехов, в которых он не успел раскаяться. Елеосвящение может быть совершено только над больным, не лишившимся еще сознания, после приготовления через покаяние, оно не совершается над младенцами. Елеосвящение может быть повторено над одним и тем же лицом, но не во время одной и той же болезни. По церковному уставу, для совершения этого ритуала требуется семь священников (Собор семи священников), но в современных условиях соборование дозволено совершать и одному. Больного или умирающего исповедуют и причащают. Основу таинства и исповеди (покаяния) составляет ритуал исповедования и отпущения грехов. Верующий, готовясь к покаянию, должен вспомнить все, чем грешил против Бога и ближних, попросить прощения у всех, кого обижал. При покаянии исповедующийся невидимо освобождается от всех грехов самим Иисусом Христом, после чего делается невинным и священным, как после крещения. При этом необходимы искреннее сердечное раскаяние и твердое намерение исправить свою жизнь, вера в Иисуса Христа и надежда на его милосердие.

Причащение - еще одно из семи христианских таинств, которое состоит в том, что верующие вкушают причастие в виде хлеба и вина, веря, что они вкусили тела и крови Христовой, и тем самым как бы соединились с Христом. Затем священник ставит на стол сосуд с елеем (оливковым маслом) и вином, зажигает семь свечей, и в чашку с пшеничным зерном, символизирующим воскрешение из мертвых, втыкает семь бобовых стручков (символ жизни и плодородия), обернутых бумагой для помазания. (Миропомазание - это таинство заключается в том, что человека смазывают особым ароматическим маслом - миром, с помощью которого передается божественая благодать).

Священник берет стручок и, окунув его в елей, помазывает больному лоб, щеки, губы, грудь и руки, а после обтирает их ватой или тряпками. Оставшийся после совершения таинства елей выливают на тряпки и вату, которые сжигают. Священник совершает семь помазаний больного освященным елеем. Елеосвящение сопровождается молитвами, в которых священнослужители просят бога ниспослать больному выздоровление. Читаются семь посланий апостольских, произносятся семь эктений (прошений) о болящем: "Не грешную руку мою полагаю на главу болящего, но Твою Руку, которая во Святом Евангелии... и прошу молитвенно: "Сам кающегося раба Твоего приими человеколюбием... и прости прегрешение его и исцели болезнь...".

КАК МОЛИТЬСЯ ЗА УМИРАЮЩЕГО ЧЕЛОВЕКА (ОТХОДНАЯ МОЛИТВА)

При конце жизни человека, при отходе его из этого мира над ним читается особый канон (здесь канон - собрание песен-молитв, составленное по определенному правилу). Этот канон читается от "лица человека, с душою разлучающагося и не могущаго глаголати", обыкновенно он называется отходною (молитвою).

В момент смерти человек испытывает чувство страха, томления. По свидетельству святых отцов, душе человека бывает наиболее страшно при выходе из тела, особенно тяжело в первые три дня вне тела.

Канон читается родными или близкими над умирающим человеком, чтобы умиротворить душе его выход из тела.

Родным и близким умирающего нужно быть мужественными, чтобы, попрощавшись с любимым человеком, постараться молитвою облегчить не столько телесные, сколько душевные его страдания.

Вот несколько тропарей (молитв-прошений) из этого канона:

"Уста мои молчат, и язык ничего не говорит, но сердце вещает: потому что, снедая его, внутри меня разгорается огонь сокрушения и призывает неизреченными словами Тебя, Пресвятая Дева". (Песнь 6)

"Ночь смертная, мрачная, безлунная меня постигла неготового, она пропускает меня, неприготовленного, к долгому страшному пути: да спутешествует мне Твоя милость, Владычица". (Песнь 7)

"Видя близкий конец своей жизни, вспоминая непотребные (безуместные) мысли, поступки (деяния) души моей, люто (безжалостно) уязвляюсь стрелами совести. Но ты, Всечистая, будь мне (для меня) ходатаицей пред Господом". (Песнь 9)