Первый Период. Подготовительный (I-IV вв.).

Касаясь истоков православной церковной поэзии, прихо­дится напомнить сказанное о той связи, которая существова­ла в быту первых христиан с ветхозаветным храмом и синаго­гой, и иудейских корнях христианского богослужения. Они гораздо глубже, чем обычно принято думать. Псалмический и вообще библейский песненный материал занимал в нашем литургическом обиходе исключительное место. Храм не пере­стал быть центром религиозной жизни первых поколений хри­стиан, как это явствует из Деяний Апостолов и Посланий ап. Павла. Да и нельзя себе вообще представить, чтобы какой-то резкий и внезапный разрыв между апостолами и иудейской средой мог произойти сразу после Вознесения Господа и Соше­ствия Святого Духа. И даже после совершившегося отделе­ния христианства от иудейства, ветхозаветные воспоминания продолжали очень долго жить в умах и сердцах тех, чьи пред­ки по крови были иудеями, а духовные предки таковыми и остались. Весь дух и пафос Ветхого Завета целиком были вос­приняты христианами, и этим жили, этим дорожили.

Напоминая сказанное о новозаветных песнях, вошедших в наше богослужение[25], укажем и на слова ап. Павла о “псалмах и поучениях”[26] и “псалмах, славословиях и песнопениях ду­ховных”[27]. Для истории ранней церковной поэзии необходимо всегда помнить о том харизматическом настроении первохристианской общины, жившей благодатными дарами Святого Ду­ха, пророческой экзальтацией и вдохновением. Расплавленность и экстатическая духовность той эпохи не позволяют даже думать о каких-либо записях, рукописных памятниках, заранее заученных текстах своих пророчески настроенных “учи­телей” и поэтов. Никакая закостенелость быта не была мыс­лима. Все текло, все горело, все было воодушевлено новой, иной жизнью, отличной от стихий этого мира, обычаев среды и какой бы то ни было успокоенности. Поэтому понятно, что наши сведения о той поэзии не только скудны, но почти ни­чтожны. Свидетельства о том имеются, и не мало, но памят­ников этого поэтического творчества почти нет.

“Дидахи” и “Апологии” св. муч. Иустина Философа гово­рят о том, что в литургических собраниях пророки и священ­нослужители “благодарили (т.е. возносили ими же состав­ленные благодарственные, евхаристические молитвы) сколько могли,” “сколько было сил у них.” Эти харизматические гим­ны, не дошедшие до нас, были вероятно ничем не ниже по своей силе и поэтическому достоинству, чем пророческие об­личения Исаии и Иеремии, чем псалмы Давида и благодарст­венная пророческая песнь Захарии при рождении “пустыннолюбной горлицы,” Крестителя Иоанна.

Поэтому совершенно неверно мнение некоторых ученых (Фредерик Озанам), что христианство в первые годы своего существования не могло терпеть поэзии, фантазии и “фик­ции,” будучи крепко привязано к фактам, догматам и опреде­ленным истинам. Поэзия, якобы, появилась только после Ми­ланского эдикта. Никак нельзя согласиться с этим, ибо первохристианство совершенно не имело догматического вкуса, оно чуралось отвлеченностей и необходимости философствовать, с одной стороны, и в то же время оно не было привязано к фактам, так как все вещи и явления мира сего были для него чем-то преходящим и не стоящим внимания. Оно, не имея здепребывающего града и взыскуя грядущего, было всецело уст­ремлено в иной мир, и это устремление очень способствовало указанному харизматическому и профетическому настроению. Кроме того, и самые факты и свидетельства говорят обратное. Согласно Озанаму, первые христиане говорили прозой и толь­ко прозой. Указанные же памятники[28] и ряд иных свидетельств говорят о другом, как раз обратном. Приведем только неко­торые.

Так называемое 1 послание к Коринфянам св. Климента Римского в своей значительной части содержит[29] вдохновен­ный гимн, обращенный к Богу, полный поэтической силы и красоты. В известном “Послании к Диогнету” есть отрывок поэтического содержания. Плиний Младший говорит о собра­ниях христиан, воспевающих гимны Христу как Богу. Весьма примечательно так наз. “Слово Иудея и Христианина,” прочи­танное на соборе 787 г. и ведущее происхождение от времен первохристианских. Это — апокрифический гимн, якобы вос­петый Христом перед страданиями. Вот его текст в переводе с греческого оригинала:

“Прежде чем. Иисус был схвачен нечестивыми и приняв­шими закон сатанинский иудеями, он собрал нас всех и сказал: “Прежде чем Я буду им предан, воспоем песнь Отцу, а потом мы пойдем.” Тогда Он собрал нас в круг и, держа за руки и стоя в середине. Он сказал: “Отве­чайте Мне “аминь.” И Он начал петь и сказал:

“Слава Тебе, Отче,” — а мы все, вокруг Него

стоя, воскликнули “аминь.”

Слава Тебе, Слове. Слава Тебе. благодать. Аминь.

Слава Тебе, Дух. Аминь.

Слава Тебе, Святый. Слава Славе Твоей. Аминь.

Хвалим Тя, Отче.

Благодарим Тебя, о Свет, в котором не пребывает

тьма. Аминь.

Я говорю Тебе о Том, за Кого мы благодарим:

Я хочу быть спасен и хочу спасти. Аминь.

Я хочу быть свободным и освободиться Я хочу. Аминь.

Хочу разуметь, будучи всецело умом. Аминь.

Хочу омыться и омывать хочу. Аминь.

Благодать нами хороводит, Я хочу водвориться,

ликуйте все. Аминь..

Ликуйте таким образом с нами, возлюбленные....”

Выше было говорено о свидетельстве Филона и гимнах терапевтов, вечерних псалмах и утренних. Таковы памятники и свидетельства I—II веков.

Климент Александрийский говорит о существовавших в его время “гимнах и песнопениях (одах)”[30] и о “застольных гим­нах и псалмах”[31]. Свидетельства о гимнах находим и у Оригена, св. Григория Неокессарийского, в мученических актах, в “Апостольских Постановлениях”[32]. В 269 году Антиохийский собор упрекал Павла Самосатского за употребление гимнов, не заимствованных из Псалтири, но позднейшего происхожде­ния[33]. Приводимые кардиналом Питра пасхальные песнопения исследователь Леклерк приписывает очень седой древности. Это: “Пасха священная нам днесь показася, Пасха нова, свя­тая, Пасха таинственная ... и т. д..”

По-видимому, одним из древнейших гимнов христианского песнетворчества, до нас дошедшим в записанном виде и до днесь в церкви употребляющимся, является известное “Свете Тихий....” В славянских часословах оно надписывается име­нем патр. Софрония Иерусалимского (+ 638 г.), но св. Марк Ефесский его приписывает св. муч. Афиногену (+ 311), а св. Ва­силий Великий говорит, что неизвестно кто автор гимна “по­ем Отца и Сына и Св. Духа.” Это, как говорит Скабалланович, типичная христология II—III вв. О ее древности свидетельст­вует то, что она потеряла имя автора. Эта песнь имеет сродст­во с песнопениями агап в древних эфиопских церковных по­становлениях. Во всяком случае, бесспорно, что “Свете Ти­хий* приводится в Александрийском кодексе Библии V века, то есть по времени Софрония Иерусалимского. Приводим, кста­ти, и перевод Скабаллановича:

“Ты, Христе, свет тихий (в виду вечера)

святыя славы (нестерпимой для нас грешных)

бессмертного (в противоположность закату сол­нечному

и истощанию Христа в крестной смерти)

Отца небесного, святого блаженного, Иисусе Христе,

Пришедше на запад солнца (доживши до заката)

видевше свет вечерний, поем Отца, Сына и Святого Духа. Бога.

Достоин еси во вся времена (а не только вечером)

пет быти гласы преподобными (более нас подходя­щими)

Сыне Божий, живот дающий,

(почему) благодарный мир Тебя славит.”

Св.Григорий Богослов в своей полемической против ариан деятельности много писал не только бесед и посланий, но особенно много составлял поэтических произведений. Это был по преимуществу богослов-поэт. В его поэмах находим много выражений, которые потом, так или иначе, были использова­ны в нашей литургической гимнографии. Например: его бесе­да на Пасху начинается словами: “Воскресения день, начало блаженства, просветимся торжеством, друг друга объимем, рцем: “братие”... Эта фраза взята Дамаскиным в его пасхаль­ные стихиры. За сим, св. Григорий в той же беседе говорит: “Вчера спогребохся Тебе, Христе, совосстаю днесь Тебе..,” что также было использовано Дамаскиным в его пасхальном каноне. Тот же св. Григорий вещает: “О Пасха, великая и священная, Христе. О мудрость, сила Божия...,” что в том же каноне Дамаскина встречается. Знаменитая беседа св. Григо­рия Богослова на Рождество начинается словами: “Христос рождается, славите. Христос с небес, срящите. Христос на земли, возноситеся...,” что, как известно, взято за начальные слова ирмосов Рождественского канона.

Выше было указано о “Пире десяти дев” св. Мефодия Олим­пийского, весьма искусственном и мало удачном подражании пи­ру Платона, в каком произведении св. Мефодий влагает в уста своих дев известный уже нам гимн в честь девства “Ипакои.”

К тому же времени, т.е. к IV веку, следует отнести появ­ление акростишных гимнов. Как известно, акростихи или краегранесия стали искусно употребляться позднейшими визан­тийскими писателями вих канонах.

Нельзя не отметить к тому же времени появившуюся и сильно развивавшуюся гимнографию гностиков и иных ерети­ков. В произведениях Оригена[34] и в “Философуменах” Иппо­лита[35] находим любопытные отрывки письменности офитов, употреблявшихся, по-видимому, в их молитвенных собраниях. Маркиониты, гностики Василии, Валентин и Вардесан были авторами распространенных литургических гимнов. Послед­ний из них с сыном Гармонием составили целую Псалтирь в 150 псалмов.

В противовес еретическим поэтам действовал и св.Еф­рем Сирии (323-378) в Едесской области; ему приписыва­ется 27 гимнов в честь Богоматери, 52 гимна о Церкви и 87 гим­нов о вере[36]. Его гимны и теперь поются сирианами.

Таким образом, можно сделать вывод, что в первый период развития нашей церковной поэзии она была под влиянием харизматических настроений и, следовательно, не стремилась к закреплению каких бы то ни было форм и памятников сво­его творчества. По содержанию это были гимны восторженно-профетического характера или эсхатологического настроения. Что касается тех сохранившихся фрагментов литургических творений в виде отдельных молитв, вошедших в крещальные или евхаристические чины[37], то они свидетельствуют о стрем­лении провести благодать Божию для освящения всей жизни, для непосредственного приобщения к источнику благодатных даров, и мало содержат в себе догматических идей и отвле­ченных построений, как это будет иметь место в последую­щие эпохи. Гонения и связанные с этим мученические подви­ги только способствовали такому настроению литургического творчества.