Ну разве это религия? Я называю это нерелигиозной религией. Я называю это религиозностью.
У нас нет проповедей. Мои беседы уж точно проповедью не назовешь. Можете называть их антипроповедями. Так, где же они увидели религию, перемешавшуюся с делами государства? Кстати, разве у нас тут государство? Прежде всего, мы - не религия. Ни в одном словаре мира не найти определения религии, которое бы нам подошло. Нам самим пришлось составлять словари и давать определения.
К тому же разве у нас тут государство? Только городской совет, а он занимается вопросами дорог, чистотой, жильем и больницей. Как религия может смешиваться с дорожным строительством? Я пытался что-то придумать, но ничего в голову не приходит. Что общего у религии с дорогами? А с жилыми домами? Как привязать религию к больнице - лекарствам, уколам и прочему лечению? Пусть нам объяснят, как это связано. В нашей больнице пациентов ни один священник еще не потревожил.
И эти люди пишут на своем долларе "Мы верим в Бога". На долларе! Так кто из нас смешивает религию с государством? Да они религию приплели даже к грязным деньгам! На фасаде Верховного Суда написано: "В Бога веруем". И если я когда-нибудь окажусь в Верховном Суде - а это, знаете ли, вполне возможно, я смогу, если захочется, - я первым делом спрошу: "Где тут Бог? И на каком основании это написано? Если ложь встречает тебя уже у ворот, то, как вы можете приводить меня к присяге? По идее, я должен присягнуть, что буду говорить только ложь, а не правду!" Ложью украшен даже фасад Верховного Суда... И та же ложь написана на каждом долларе: "Мы верим в Бога".
Эти люди суют религию куда угодно, но это, оказывается, вполне законно. У меня же просто нет возможности приплести к чему-то религию, она просто несовместима с тем, что тут происходит. Это единственный законный город на свете! Если смешение религии с государством незаконно, то все города мира нужно запретить, потому что такое происходит повсюду. Наш город - единственный, где нет места религии.
Впрочем, религии на самом-то деле и вовсе нет...
Примечание: После нескольких обжалований Верховный Суд США наконец-то признал законность Раджнишпурама. Случилось это в 1988 году, через два с лишним года после того, как Ошо вернулся в Индию.
Г. Общегородская проверка на СПИД
Ошо по-прежнему хранит молчание и пребывает в уединении. Когда врачи сообщают ему про эпидемию СПИДа, он предлагает провести в Раджнишпураме всеобщую проверку, которую могут пройти и жители, и гости. Кроме того, он советует жителям города соблюдать меры предосторожности, чтобы не заразиться: пользоваться презервативами, надевать латексные перчатки при любовных ласках и других контактах с телесными жидкостями и избегать поцелуев. В то время подобные меры считались крайностями, даже бессмыслицей, и высмеивались в прессе. Членов общины, чьи анализы на СПИД были положительными, переселили в отдельные дома и обеспечили особой работой, развлечениями и опекой врачей.
Это, вероятно, единственное место на свете, где приняты все меры предосторожности против СПИДа. Проверку прошли шесть тысяч человек! Нигде в мире не решились проверить на вирус целый город. Все боятся найти больных СПИДом. А те, кто сам что-то подозревает, тоже боятся проверки - уже потому, что, если анализ будет положительным, от них отвернутся все: жены, дети, родители. Им придется уйти из родного дома. Их не пустят ни в один ресторан. Бывшие друзья станут врагами.
Никто не хочет проходить проверку: это не нужно ни правительству, ни больницам, ни самим больным. Пожар разгорается, но никто не желает этого замечать. Это неразумно. Оттого что ты закрыл глаза, враг не исчезнет.
Мы нашли двух больных СПИДом. Мы создали для них чудесные изолированные условия. Мы дали им лучшее, что только можем. И они не утратили нашу любовь и уважение.
Г. Отголоски фашизма
В октябре 1984 года Ошо решает прекратить период безмолвия и уединения. Ежедневные беседы возобновляются. Любопытно, что его секретарь Шила была против такого решения и уговаривала его не нарушать молчание; она тревожилась за его здоровье. В конце концов, было решено, что он начнет с выступлений перед небольшими группами в гостиной собственного дома.
В первое время эти беседы записывались на видеопленку и демонстрировались на следующий день всей общине в большом зале для медитаций. Когда Шила предложила отменить такие показы, поскольку это отнимало немало рабочего времени, община взбунтовалась. Было принято компромиссное решение: записи начали показывать поздно вечером, в конце рабочего дня.
Сентября 1985 года Шила, и сплоченная группа ее сторонников собрали вещи и уехали в Германию. Вскоре после ее отъезда вскрылась целая лавина свидетельств разнообразных преступных махинаций, которые она совершила, в том числе попытка отравления личного врача Ошо, организация взрыва в окружном комитете по землеустройству и тайное прослушивание телефонных разговоров жителей общины.
Ошо открыто рассказывает о найденных свидетельствах и предлагает федеральным следователям и полиции штата полное сотрудничество в расследовании этих преступлений. В город съезжаются репортеры, они просят у Ошо рассказать, как такое могло случиться, и он дает им ряд интервью.
Вопрос: Я встречался с Шилой. Ее смекалка - во всяком случае, практическая сметка, - и житейская мудрость на всех производила впечатление, хотя заметна была и другая сторона медали: некая деспотичность, мелочность. Вы общались с ней каждый день. Что вы можете о ней сказать?
Ответ: Я все это знаю! Но именно эти черты помогали справиться с окружившими нас подлыми политиканами. Если бы делами общины заправляли люди порядочные, политики давно бы ее погубили.
Вопрос: Но разве вы не видели, что она вытворяла тут, на ранчо?
Ответ: Нет, ведь я никогда не выхожу из дому и почти ни с кем не встречаюсь...
Вопрос: Но вы создали эту общину, вы поставили такой великий эксперимент! Неужели нельзя было найти хотя бы еще одно доверенное лицо?
Ответ: Нет. Даже этот эксперимент не сравнится по важности с моим безмолвием. Я помогаю каждому стать личностью и полагаться на собственную интуицию. И если человек полагает, что его принуждают к чему-то неблаговидному, он имеет полное право протестовать. Не нужно никому покоряться - кстати, многие люди действительно ушли. Отныне тут будет совсем иная атмосфера, но я смотрю на мир, вижу, что происходит, - и понимаю, что успеха добиваются только дурные люди, как это ни грустно. Хороший человек ничего не добивается.
Вопрос: Знаете, я целый год гадал, соберетесь ли вы когда-нибудь прогнать в шею эту Шилу или хоть что-то изменить в здешних порядках. Казалось, вы предоставили ей полную свободу действий.
Ответ: Я делаю что-то лишь тогда, когда чувствую, что время пришло. Когда я понимаю, что пришла пора что-то сделать, тогда и делаю.
Вопрос: И когда вы поняли, что пришла пора ее прогонять?
Ответ: Когда она попыталась отравить моего врача. В тот самый момент, когда я начал задавать ему разные вопросы, а потом объявил, что намерен встретиться с людьми и поговорить. Начали просачиваться разные слухи, выставлявшие Шилу в истинном свете. Тогда я известил власти, полицию, ФБР - они, кстати, тут, но ничего не предпринимают. Мы передали им все необходимые свидетельства, а они твердят: "У нас нет веских доказательств". Не понимаю, какие еще им нужны доказательства. Такое впечатление, что они поверят, лишь, когда застанут Шилу на месте убийства с обагренными кровью руками.
Вопрос: Почему вы тянули почти девять месяцев?
Ответ: Так было нужно. Она занималась множеством судебных тяжб, а я не хотел прерывать эти дела. Я хотел, чтобы все дошло до логического конца, после чего делами могли бы заняться новые люди. И это время пришло. Одни судебные тяжбы завершились, другие должны начаться лишь через восемь месяцев, и за этот срок новые юристы успеют, как следует подготовиться. Так и будет, можете не сомневаться.
Вопрос: Вы играли в очень рискованную игру!
Ответ: Разумеется! Я человек азартный. А точный выбор времени - увлекательная игра. Впрочем, я в ней - просто арбитр.
Из беседы с Джеймсом Гордоном,
"Нью-Йоркер мэгэзин"
Продолжающиеся разоблачения преступной деятельности Шилы вызывают у жителей общины потрясение и смятение. События и явления, казавшиеся прежде непонятными, выстраиваются в логическую цепочку преступного замысла. Люди решают мучительные проблемы личной ответственности и открытости действий, а Ошо с привычной остротой дает ответы на такие вопросы в своих ежедневных беседах.
Мы пытаемся жить не так, как живет внешний мир. Перед нами лишь два пути: либо мой путь, либо путь Шилы. Я выбрал Шилу своим секретарем, чтобы вы увидели, что такое фашизм. Прошу вас, лучше уж сворачивайте на мой путь, путь ответственности за самого себя! Тогда никто не посмеет вами командовать...