Она помолчала.
— Даже в крайнем случае?
— Нет! Контакт наружу означает, что можно проникнуть и внутрь. Поэтому никакого контакта.
— И мадам Помфрей не нашла нужным объяснить вам нечто ещё, прежде чем вы отправились на поиски?
— В этом больше не было необходимости. — Она гордо выпятила подбородок. — Кроме того — не было никакой возможности.
— О, это интересно. Как же быстро Албус был вынужден выдумать этот прекрасный план?
— О плане известно уже месяц. Я должна была только найти вас.
— Тогда я не понимаю, почему она не смогла в полной мере проконсультировать вас. Не может же быть, чтобы вы двадцать четыре часа в сутки посвящали поискам, не так ли?
— Нет, я старалась сократить их до двадцати, когда чувствовала, что не выдержу физически. — Взгляд её выдавал, что она говорила серьёзно.
— Вас никто к этому не принуждал. Это безответственно, что мадам Помфрей допустила такое — сказал он холодно. В конце концов, эта манера всегда выводила Грейнджер из себя.
— Проклятье, Мадам Помфрей мертва!
После этого воцарилась тишина, и глаза Северуса удивлённо расширились. Он видел, как грудь Грейнджер тяжело вздымается и опускается, в то время как взгляд её всё ещё оставался прикованным к нему. Наконец, она отвернулась.
— Она умерла через неделю, после того, как я закончила учёбу — добавила она спокойней. Он видел, что она тяжело сглотнула.
— Как?
— Неважно.
— Мисс Грейнджер!
— Опухоль! — пролаяла она. — Она умерла от несчастной опухоли, которую без труда можно было вылечить, если бы она не была такой упрямой, чтобы признать в себе эту болезнь! — Она покраснела, и лицо её покрылось нездоровыми пятнами. Северус видел, что в глазах её стояли слёзы.
Его лицо окаменело. — Прекратите орать на меня, мисс Грейнджер — ответил он опасно небрежно. — И прекратите винить себя в её смерти. Поппи точно знала, что она делает. У неё уже много раз были опухоли, которые она лечила. Если на этот раз она не захотела этого, то это было лишь её решением.
Глаза Грейнджер расширились, когда она поняла, с какой лёгкостью он разгадал причину её ярости. Да и как могло быть иначе? Он сам слишком хорошо знал такого рода ярость. Много людей осталось бы в живых, если бы он поступил иначе. И один в особенности. Он сам никогда не сможет простить себе этого, но это ещё не значит, что Грейнджер должна была идти тем же путём.
— Есть решения, которые человек не имеет права принимать в одиночку — возразила она спустя несколько секунд. Затем она снова указала на оба сосуда. — Выпейте это, а потом лягте и отдохните. Если уж мы застряли тут на месяцы вдвоём, я предпочитаю видеть вас в более или менее сносном состоянии. — С этими словами она повернулась и пошла вверх по лестнице.
— Dito! — швырнул Северус ей вслед, и дверь с шумом захлопнулась.
— — -
Через несколько минут Северус неохотно покинул лабораторию. Он был не в состоянии варить сейчас зелья. Но здесь он чувствовал себя лучше, чем в других помещениях этого дома. Он хотел как можно меньше сталкиваться с Гермионой, пока они оба не свыкнуться с этой ситуацией. Иначе всё может закончиться летальным исходом.
Когда он закрыл за собой дверь подвала и повернулся, чтобы уйти, взгляд его упал на маленький кусочек пергамента, привешенный к зеркалу по другую сторону коридора. Нахмурив лоб, Северус подошел и сорвал записку.
— Ай! Пожалуйста, осторожней в следующий раз. Я предпочитаю медленное отрывание — пожаловалось зеркало металлическим голосом.
Северус недовольно забурчал и повернулся к нему спиной. Затем он прочитал короткую записку, написанную размашистым почерком Грейнджер: «Посидите на террасе. Солнечный свет важен для обмена веществ».
Он фыркнул и недоверчиво покачал головой. А он думал, что её всезнайство уже тогда достигло своих вершин. Очевидно, он ошибся.
Во всяком случае, эта записка означала, что она, так же как и он, намерена избегать встреч. Для начала это было наиболее умным решением. Они должны постепенно привыкнуть друг к другу. Прежде всего, он сам, так как в таком маленьком доме проникновения в частную сферу друг друга было почти не избежать. Он должен был восстановить контроль над своим телом, чтобы не вцепиться ей в горло в порыве ярости.