Добро пожаловать в Абердин 4 страница
Вернемся к «Skid Row», группе, которую Курт основал вместе с Кристом …
– «Skid Row» – это была очень крутая группа, – говорит Слим Мун. – Я считал их песни просто отличными. Они играли тяжелую музыку. Курт наряжался по полной – даже надевал туфли на платформе, словно пародируя всех этих глэм‑рокеров. Вы должны помнить, что это был 1987 год – пик популярности «Guns N' Roses» и «Poison». Основу их песен составляли риффы. Они долго‑долго играли один рифф, Курт орал в микрофон, затем бросал гитару и начинал баловаться с цифровой задержкой и издавать какие‑то дикие звуки вместо гитарного соло, затем опять брал гитару и продолжал играть рифф и орать в микрофон. Уже тогда он был шоуменом.
С ними играл Дэйл Кровер, а он был самым тяжелым ударником на свете, поэтому у них все получалось классно, если они строили песню так: рифф – соло – рифф – концовка. Их песни строились не по принципу: куплет – припев – куплет; они состояли из риффов – это были незаконченные вещи.
Вскоре после этого в клуб «GESCCO» пришло уведомление от колледжа Эвергрин[57], что поскольку страховка не покрывает внекампусную деятельность, то они сокращают наше финансирование. Мы получили это извещение за четыре дня, поэтому я быстро организовал концерт и поставил играть группу из Такомы, свою группу «Nisqually Delta Podunk Nightmare» и «Skid Row». Крист был пьян и ничего не соображал, «Skid Row» не хотели пускать на сцену. Мы опротестовали это решение, выдвинув три контраргумента: это реально крутая группа: мы успокоим Криста, и … какая разница? Это последний концерт. Что может случиться, если он что‑нибудь натворит, – нас закроют? Они сыграли, и все произошло именно так, как я и говорил. А потом У «Nirvana» было так много концертов, что я и не вспомню, в какой последовательности они шли.
Глава 4
«Приятный звук, полумертвый город»
Gentle sound
half‑finished town …
drinking water from wells
Watching shows, kiss and tell
Walk down the railroad tracks
Never look back
(Приятный звук,
полумертвый город …
Пьешь воду из колодцев,
ходишь на концерты, целуешься, болтаешь,
гуляешь по железнодорожным путям,
никогда не оглядываешься назад).
«Olympia», «The Legend!», 2000
На первый взгляд, Олимпия, штат Вашингтон, – не самое красивое место на земле.
Конечно, отсюда виден Капитолий штата, там, на холме, – впечатляющий купол и белые колонны; старые железнодорожные пути, ведущие к красивым рощам парка Прист‑Пойнт; деревянные домики, никаких бордюров или оград – один заброшенный сад переходит в другой; пришвартованные лодки и тротуары рядом с магазином натуральных продуктов; квартиры, где живут меломаны‑панкеры, которым для вечеринки не требуется даже алкогольтолько хорошая музыка (хотя алкоголь тоже не повредит); крошечный парк рядом с кофейней «Старбакс» и ее заброшенной эстрадой; обваливающийся кинотеатр «Кэпитол»; доки; грязные, берега рек; соборы, в которых не служат мессы, а работают независимые лейблы; колледж Эвергрин‑Стейт высоко в холмах с его мрачной бетонной архитектурой и ухоженными лужайками – родина радио «KAOS».
Конечно, все это есть.
Но нужно узнать город получше, чтобы понять его, – отыскать дома, где абсолютно спонтанно устраиваются вечеринки и где до сих пор выступают искренние музыканты‑одиночки; рабочие клубы, в которых проводят андеграундные рок‑фестивали; бары хипстеров и ночные попойки работяг – невероятное количество музыки и искусства не для всех.
Сойдя с грейхаундского автобуса – два часа по трассе номер 5 из Сиэтла, через гору Ренье, остановка в Такоме и Форт‑Льюисе,вы оказываетесь в тесном, маленьком здании, где повсюду снуют понурые люди. Экономическое положение Олимпии не ахти: все работают либо в Сиэтле, либо на расположенном неподалеку заводе «Боинг» – мало резонов оставаться в городе, если вы не студент били музыкант. Не благоприятствует туризму и погода: всегда идет дождь; а если дождя нет – облачно. Магазины знавали лучшие времена, а в последние годы центр города заполонили бродяги: власти Такомы и Абердина слишком бедны, чтобы бороться с этим; власти Сиэтла – слишком богаты. За пределами центра города четырех кварталов – нет ни души. Временами Олимпия напоминает город из фильма «Назад в будущее».
Напротив автобусной станции – отель «Раманда», где по слухам жила Мадонна, когда давала здесь концерт в «Tacome Dome». "Никому бы и в голову не пришло искать ее здесь. Мы отправляемся на поиски штаб‑квартиры «К», проходим мимо гостиницы «у Мартина», где когда‑то жил основатель «K records» и фронтмен группы «Веat Happening» Кэлвин Джонсон, а также многие местные музыканты и художники, например, Тоби Вэйл, Эл Ларсен, Никки Макклюр, Лоис Маффео, Стелла Маррс, Кэтлин Ханна, Кэндис Педерсен … по большому счету, практически все члены нового движения «Riot Grrrl», начало которому было положено после международного фестиваля андеграундной музыки, прошедшего в Олимпии в 1991 году. Тоби съехала оттуда одной из последних – после землетрясения в 2001 году, повредившего фундамент здания.
Мы спускаемся по Стейт‑стрит вдоль старых трамвайных путей к большому складу – здесь обретется «К». В нижнем этажебольшая комната, заваленная компакт‑дисками, винилами и футболками инди‑групп. Наверху – несколько пустоватых офисов и огромный холл: звукозаписывающая студия «Dub Narcotic» –именно здесь Кэлвин записал большую часть своих клиентов, от «Jon Spencer Blues Explosion» и «The Gossip» до .. Пожалуй, если «The White Stripes» тут не записывались – это большая оплошность со сороны Джека Уайтa.
А в центре города, в офисе лейбла «kill rock stars», Тоби Вэйл взвешивает коробки с товарами, которые нужно куда‑то отправить. Планировка офиса открытая – поэтому отовсюду видна площадка, заставленная до потолка дисками и винилами. Через весь потолок тянутся круговые металлические трубы. За одним компьютером сидит сестра Тоби Мэгги с овчаркой Джексоном и слушает по радио «Ramones»; владелец лейбла Слим Мун сидит за одним из соседних столов и договаривается с каким‑то парнем пойти на баскетбол. Парочка музыкантов и стажеров беззлобно ругаются. Кто‑то собирается сбегать за пивом: мы хватаемся за голову и издаем тяжкий стон – прошлая ночь была настоящей вакханалией.
В этом городе 15 лет назад Курт Кобейн получил свои первые уроки «крутого» панк‑рока. Я уверен, что здесь мало что изменилось.
– Я переехал в Олимпию из Киркленда в 1987 году, начал здесь изучать политику и философию, – рассказывал Иэн Дикинсон, бывший компьютерный специалист «Sub Pop records». – в Эвергрине нет степеней. Просто заканчиваешь обучение, как только получаешь нужное количество зачетов. Я любил музыку, любил читать газету «Рокет», особенно колонку Брюса Пэвипа о местных группах.
«Рокет» – газета о музыке, издававшаяся в Сиэтле с 1979 года; тогда она была приложением к газете «Сиэтл сан». Формально она посвящалась музыкантам тихоокеанского побережья Северо‑Запада, но славилась статьями о музыкантах из других городов: например, в годы первого расцвета гранжа на первой полосе был помещен материал о Брюсе Сорингстине.
– Моя подружка Никки [Макклюр] тогда уже жила здесь, – продолжает Иэн. – Ей жутко нравилась рок‑музыка, как и мне. Мы обожали «U‑Men»[58]. Мне очень нравились «Melvins» и «Sonic Youth», все эти тяжелые группы. Брюс подсадил нас на «Beat Happening», и в школе мы стали переписываться с Кэлвином. Именно так мы узнали о «The Go Team» [группа Кэлвина и Тоби] и таких сборниках, как «Let's Together» и «Let's Kiss»[59]…
я: Кэлвин писал вам письма?
– О да, он нам отвечал – или это Кэндис писала, от его лица,смеется Иэн. – В те дни они нам всегда отвечали – на маленьких бланках, на которых был штамп «К».
я: Что вам нравилось в «К»?
– Сам подход «сделай сам» нам очень импонировал. Было в рок‑группах Олимпии нечто такое, что делало их более привлекательными по сравнению с группами из Сиэтла. Даже «Earth», которую принято считать командой из Сиэтла, были на самом деле из Олимпии. «Earth» служила квинтэссенцией эстетики Олимпии, даже больше, чем «Nirvana». На самом деле, «Nirvana», «Earth» и «Beat Happening» – это практически одна и та же группа; о таланте в плане техники говорить не приходится. Все это – грубое, неотшлифованное выражение эмоций.
Многие считают «Earth» одной из лучших групп. Она играла музыку первобытную, экстремальную, минималистичную и громкую. До ужаса. Пробирающую до костей. В середине 90‑х «Earth» давала в Англии концерт в составе Дилана Карлсона и Иэна Диксона. За пять минут до начала концерта Дилан подошел к усилителю, включил его и поставил рядом гитару – вскоре аппарат начал жутко фонить. Дилан сел среди публики. Через 45 минут он выключил усилитель – концерт окончен.
Музыка в Сиэтле была больше заряжена тестостероном …
– Это практически противостояние рабочего и среднего классов, – говорит Иэн. – Сиэтл был более рабочим городом. Все здесь сводилось к пиву, наркоте и .. металлу. «U‑Men» восполнили этот пробел, потому что на них повлияли «Scratch Acid»[60]и «Live Skull»[61]и прочие арт‑рок команды. Но большинство групп в Сиэтле играли либо прямолинейный хардкор, либо беспримесный металл. В Олимпии – делали более экспериментальную музыку. Даже плохие группы могли оказаться интересны. ‑Приходишь на концерт и думаешь: «О боже, что они творят?» Кэлвин имел огромное влияние. Если вам не была близка эта эстетика, вам нечего было там делать.
я: А что это была за эстетика?
– Эстетика группы «The Go Team», – отвечает Иэн. – Я играю песню, затем беру другой инструмент и играю следующую песню. Все играют на всем. Все должны играть на всем. Ты должен сыграть на другом инструменте – прямо сейчас. Хорошо или плохо – не важно. Ты должен выразить себя – каков бы ты ни был.
– «The Go Team» – это четыре человека, которые дрались за место в глубине сцены, – смеется музыкант из Олимпии Эл Ларсен[62].
«Мое понимание музыки целиком опирается на понятие вовлеченности, – объяснял Кэлвин культовому английскому журналу "Кейрлесс ток костс лесс". – Делать вещи доступными, делать вещи открытыми. Я не говорю "играй на своем инструменте плохо" – а мои слова именно так часто и передают. Но я имел в виду, что выражение эмоции важнее, чем технические навыки».
В 1985 году я влюбился в «Beat Happening» – из‑за голоса Хизер. Из‑за ее голоса и картинки на их первом альбоме: кошка на космическом корабле! В группе играли Хизер, Кэлвин и Бретне было бас‑гитары, не было инструментов, четко закрепленных за музыкантами, не было фамилий. Грег Сейдж вмешивался редко. Это по мне. Я всегда ненавидел ненужные шумы, особенно неоправданное использование ударных. В середине 80‑х я выходил на сцену и пел а капелла – или с минимальным аккомпанементом и чувствовал себя фриком[63]. Было приятно знать, что люди, живущие так далеко от меня, делают музыку, настолько близкую мне.
Глубокий голос Кэлвина и минималистичная манеры игры на гитаре Брета напомнили мне ранних «Cramps». Музыка «Beat Happening» имела очень строгую структуру, которая была одновременно стилизованной и прямой. Многие ошибочно принимали их детскую образность, напоминающую Ричарда Бротигана[64], и сухой юмор за наивность. Курт Кобейн говорил, что он вытатуировал на руке логотип «К» (щит вокруг буквы «К»), потому что это «должно было напоминать о том, что необходимо оставаться ребенком». Тем не менее ничего наивного в способности Кэлвина манипулировать людьми не было. «Beat Happening» шли поперек всех традиций: их музыка была поистине революционной – на поверхности их творчество было очень невинно, хотя на самом деле это было совсем не так. Детские мечты часто имеют темные стороны.
Кэлвин один из трех самых мощных живых исполнителей, которых я видел за всю жизнь[65]. Он напоминает мне Джонни Роттена – у него тот же безумный, сверлящий взгляд, и он тоже стращает публику своей манерой подходить слишком близко. Именно из‑за этой манеры его однажды вырубили на разогреве у «Fugazi» – кто‑то запустил ему в голову пепельницей.
– Что думает человек, когда первый раз слышит психоделический джаз? – спрашивает Слим Мун. – Он думает: «Это не музыка». То же самое произошло со мной, когда я впервые услышал «Beat Happening». ·Они были настолько минималистичны, что я подумал: «Им, наверное, лет по двенадцать, они ни черта не понимают, небось только сегодня написали эти песни». Я был реально возмущен. Но моей первой купленной инди‑пластинкой стала «Our Secret» [7‑дюймовая пластинка «Beat Happening»]. Я пришел в «Fallout Records» [Олимпия] и сказал: «Посоветуйте, что мне купить». Брюс Пэвитт (будущий глава «Sub Pop»], который тогда там работал, предложил мне этот сингл. Мне очень понравилась эта песня Кэлвина. Это было похоже на музыку. Но у меня все равно не укладывалось в голове, что это и есть та отвратительная группа. Когда я в следующий раз был на концерте «Beat Happening», я понял, что у них нет басиста. Тогда я стал понимать язык, на котором они разговаривали, стал понимать их.
– У «Веаt Happening» было два лица, – говорит Марк Арм. Лицо Хизер и лицо Кэлвина. На их концертах было весело, классно, но иногда они могли просто бесить – в зависимости от того, что вы за человек. Люди иногда уходили в страшном раздражении .
я: Как вы считаете, Кэлвин имел большое влияние на Курта?
– Я уверен в этом, – отвечает вокалист «Mudhoney».
я: В чем это проявлялось?
– Его татуировка «К», любовь к Дэниелу Джонстону[66]и «The Raincoats».
я: Как вы думаете, повлиял ли Кэлвин на Курта как на личность? – Не знаю. Курт был очень замкнутым. Мы с ним тусовались как два крайних интроверта.
– Я считаю, что аутсайдерство кардинально изменило мою жизнь и укрепило меня в собственных идеях, – говорит Кэлвин. Суть конфликта не в том, чтобы показать, насколько я круче других людей; я противостою их праву исключить меня, сделать аутсайдером. Я не хочу сказать: «я крут и могу над вами издеваться, как хочу». Я говорю: «я делаю то, что хочу. Почему это вас бесит?»
Живя в «лачуге», Курт подпал под влияние Олимпии. Он ездил туда вместе с «Melvins», выполняя – бесплатно – функции их роуди; он носил усилитель Базза, когда те выступали в одном из крошечных районных панк‑клубов столицы штата.
Андеграунд в Абердине был очень немногочисленным сообществом; когда Крист в конце концов согласился начать репетировать с Куртом – год спустя после записи кассеты «Fecal Matter», – практически все, кто ходил с длинными волосами, появлялись у них во время репетиций (репетировали они в пустой квартире над парикмахерским салоном мамы Криста). Больше идти было некуда. Кроме них в группе играл еще «какой‑то чувак» на барабанах – Боб Макфадден; у них был дешевый микрофон и потрепанный гитарный усилитель – Крист отдал свой Мэтту Люкину, когда тот внес за него залог: Криста посадили после стычки с какими‑то гопниками на парковке. Крист и Курт не любили тех, кто околачивался рядом с ними: они пренебрежительно называли их «Haircut 100 Club» по имени легковесной английской поп‑группы того времени.
Тех, кто ошивался в «лачуге», Курт тоже не любил: большинство из них были малолетками, которые хотели выпить и которым не было дела до хозяев дома. Курт же больше налегал на кислоту и травку. «Он постоянно обдалбывался – в любое время дня, вспоминает Крист. – Это была настоящая жесть».
В начале весны 1987 года Мэтт Люкин ушел из «Melvins» – когда Базз решил завязать с выпивкой и сделать «Melvins» непьющей группой. Мэтт сказал: «Не катит». Позднее Базз в качестве причины распада команды указывал свой переезд в Калифорнию.
Не ладились и отношения Курта с его другом. Ситуация окончательно накалилась, когда Курт протянул ленту посередине дома и запретил Мэтту переходить эту границу. Увы, туалет был на стороне Курта. Люкин съехал, а его место занял Дилан Карлсон. Карлсон был гением‑самоучкой с взъерошенными волосами, нечесаной бородой и устоявшимися взглядами на жизнь. Курт пытался пристроить его укладчиком ковров – ничего не вышло: начальник Курта в отеле в Оушн‑Шорз был так пьян, что не смог открыть им дверь. Курт с Диланом стали лучшими друзьями.
– Впервые я встретил Дилана в 1985 году, – вспоминает Рич Дженсен. – Ему, наверное, было лет 13‑14. Он был мрачным ребенком. Этакий Уильям Берроуз в детстве – если принимать Берроуза за квинтэссенцию тьмы. Мне казалось, что он родился в деревенской семье, и они держали дома оружие. Он любил повеселиться, но было в нем что‑то темное. Мои одноклассники интересовались карбюраторами машин, усилителями, компьютерами и всем таким. Дилан же увлекался оружием, хеви‑металом и странными религиями.
– Однажды Дилан обдолбался, – рассказывает Слим Мун, также бывший участник «Earth», – и кроме него никого не было дома. Крист барабанил в дверь, но никто не открывал. Тогда он взобрался на второй этаж – из окна на него смотрели два ствола дробовика. Дилан всегда держал ружье под кроватью. Дилан всегда говорил, что хочет убивать людей: раз у него не получилось стать рок‑звездой, то нужно стать серийным убийцей. Однажды он нашел на пляже сгоревшую собаку. Он положил ее рядом со своей кроватью, устроив подобие алтаря. Труп собаки, свечи, четки и прочая псевдорелигиозная атрибутика.
С Трэйси Марандер Курт познакомился в тот период, когда жил в «лачуге».
– Трэйси была прекрасна, – говорит Тоби Вэйл. – Одна из тех панкушек, которые есть в каждом городе; они разбираются в музыке лучше многих парней, они целиком преданы музыке этого города, но им не доверяют – потому что такая преданность не ценится, хотя музыкантам и необходимы подобная любовь и поддержка. Ей очень нравились герл‑бэнды – правда, их было не очень много. Кажется, благодаря ей я узнала о «Frightwig»[67]. Она годами собирала фотографии с концертов панк‑групп Северо‑Запада. У нее, наверное, набралось материала на целую книгу. У Трэйси было отличное чувство стиля и настоящий талант. Она была старше меня, и я ее просто боготворила. Она была клевая. И по‑настоящему заботилась о нем …
Трэйси и ее подруга Тэм Ормунд не были похожи на девушек из Абердина: у Трэйси были ярко‑рыжие волосы, и она носила куртку в черно‑белую полоску. Она часто меняла цвет волос: то походила на типичную панк‑рокершу, а могла носить густые, вьющиеся коричневые волосы с челкой; позже она одевалась как обыкновенный инди‑кид из Олимпии – колготки, тяжелые ботинки, цветастая юбка, свитер с растянутыми рукавами. Она была крупнее Курта; тот надевал несколько слоев одежды – стиль тихоокеанского побережья Северо‑Запада (когда прекращался дождь или становилось теплее, можно было снять какую‑нибудь из вещей). Впервые Курт и Трэйси встретились около панк‑клуба для всех возрастов в Сиэтле, где малолетнего Курта частенько забирали в полицию за употребление спиртного. Трэйси не сразу удалось объяснить Курту, что она хочет с ним встречаться. Сблизились они, когда рассказали друг другу про своих крыс: У Курта был самец по имени Китти, которого он растил в «лачуге» С самого рождения и в итоге отпустил на волю.
– Тэм и Трэйси одевались как настоящие панки – а весь Абердин ходил в клетчатых рубашках и бейсболках, – вспоминает Кэндис Педерсен. – Мы все ездили в Абердин, слушали там музыку «Black Sabbath», «Kiss». Не спали всю ночь, веселились, а потом возвращались домой. Все это было довольно невинно.
– Трэйси была очень милой, – говорит Иэн Диксон. – Она работала в закусочной в «Боинге» и реально заботилась о Курте.
После того как Люкин съехал из «лачуги», Курт жил там еще два месяца. Затем, осенью 1987 года, Трэйси переехала из Такомы в новую квартиру в Олимпии по адресу Норт‑Пир‑стрит, 1141/2, и Курт переселился к ней. Трэйси составляла для Курта списки заданий, которые ему следует сделать, пока она на работе, и расклеивала их по всей квартире – на двери холодильника, на ящиках и стенах. Что‑то вроде «постирай вещи, помой полы, почисти клетки, сходи в магазин». Ну, как обычно.
– Впервые я встретил Курта, когда мы пришли к ним, чтобы спросить у Трэйси, можно ли к ним переехать, – рассказывает Иэн. – Мне было девятнадцать. Курт был года на два старше. Меня просто ошеломила эта первая встреча – во многом из‑за его гостеприимства. Он вынес кофе на крыльцо, где мы сидели, и сказал: «Чуваки, не хотите кофе?» А я подумал: «Боже мой! Это Курт Кобейн! Он из Nirvana!» Хотя, конечно, названия «Nirvana» тогда еще не было …
Через парадную дверь были видны кухня и большая комната,продолжает Диксон. – Там была большая клетка с несколькими этажами для огромной крысы по имени Свитлиф [«Sweetleaf», возможно, по названию песни «Black Sabbath»]. в квартире было полно всякой всячины, которую Курт собирал. У них было кабельное телевидение, что необычно – тогда ни у кого не было кабельного. Он мог целыми днями сидеть перед телевизором. Это было время, когда только появился Джерри Спрингер и работала куча всяких христианских каналов. Был канал, который назывался «Пауэр ТВ», где тяжелоатлеты‑христиане с криком «Во имя Господа!» разбивали кирпичи локтями. Курт записывал все это на кассету и вставлял туда кадры из других долбанутых передач, которые находил по кабельному. Мы всегда говорили: «Черт возьми, у тебя слишком много кислоты и слишком много свободного времени».
Курт иногда оставался дома у Никки Макклюр, когда она куда‑нибудь уходила. Он был хорошим гостем – оставлял все на своих местах и в чистоте – к большому удивлению хозяйки. «Возможно, из‑за того, что он стеснялся и не готовил никакой еды», – объясняет она.
– Однажды я пришла домой к Курту и застала его на кухне,рассказывает Никки. ‑ Когда он меня заметил, то сказал: «Отлично! Я готовлю! Будешь есть?» Он готовил «Райс‑а‑Рони» – смесь риса и вермишели быстрого приготовления.
Никки не соблазнило его предложение – не только из‑за непривлекательного вида блюда, но и из‑за того, что на кухне был полный бедлам, а над холодильником Курт повесил клетку с кроликом.
– Курт был затворником. Он странно проводил время, – говорит она. – Хотя к нему приходили на вечеринки, особенно часто ходил Крист. Он садился с двумя кружками вина – по одной в каждой руке.
В квартире Трэйси висели обезображенный постер Пола Маккартни, изуродованные куклы и рисунки Курта – анатомические модели, религиозные артефакты. «Он делал коллажи из вещей, которые находил в секонд‑хендах, – в них была продумана каждая мелочь, – говорит Слим. – Это была странная смесь однодневной попсы и классической глиняной скульптуры».
«Я не хотел, чтобы куклы выглядели страшными, – говорил мне Курт в 1992 году. – Но почему‑то они всегда получались именно такими. Мне очень нравился Гойя». Певец выкрасил ванную комнату в‑кроваво‑красный цвет, написал на стене «RED RUM»[68]. На заднем дворе они с Трэйси развесили гирлянды дешевых лампочек в стиле 80‑х. На холодильнике красовались фотографии мяса вперемежку с изображениями больных вагин – сочетание было просто ужасным. «Его восхищало все отвратительное», – говорила Трэйси одному журналисту. На стене висела картина, на которой Курт нарисовал портрет самого себя в виде скелета. Квартира была тесной и захламленной; там воняло, летали мухи – все из‑за животных … но это был дом.
– у H~ были крыса, крольчиха и кот, – вспоминает Диксон. Кот занимался сексом с крольчихой, от этого вагина крольчихи выворачивалась наизнанку – Курту приходилось брать карандаш и заворачивать ее обратно. У него был отличный аквариум с черепахами, который занимал половину квартиры. Черепахи постоянно выбирались наружу …
я: У них были постеры на стенах?
– У них хватало всякого хлама, ‑ говорит Диксон. – Не поймешь, где мусор, а где нет. Что‑то они вырывали из журналов и наклеивали на стены. Он читал «НМЭ» и «Мелоди мейкер» – эти британские журналы он покупал в магазине «Positively Fourth Street».
– Курт делал аудиоколлажи из кассет, которые обычно продаются за один доллар на гаражных распродажах, – рассказывает Слим. – Использовалось все – от актеров, отвратительно перепевающих какие‑нибудь песни, до инструкций, собачьего лая и кассет, выпускаемых к Хэллоуину. На другой стороне первой демокассеты «Nirvana» был трек под названием «Montage Of Heck» («Монтаж всего подряд»)[69]– примерно полчаса подобного аудиоколлажа.
Курт устроился на работу уборщиком и на заработанные – небольшие – деньги купил подержанный автомобиль марки «датсун». Он играл на гитаре, смотрел телевизор, вел дневник и занимался искусством. Большую часть времени он нигде не работал.
– Олимпия – это маленький город с невероятными ресурсами, например, радио «KAOS», – утверждает Брюс Пэвип.
В 1979 году Пэвип переехал из Чикаго в Олимпию – учиться.
Там он писал колонку для журнала «Оп» о независимом американском роке, в 1980 году начал выпускать фэнзин «Сабтеррэйниан поп», посвященный той же тематике. Это продолжалось года два, после чего вышли несколько сборников на кассетах. В 1983 году Брюс переехал в Сиэтл и начал писать ежемесячную колонку для журнала «Рокет» и вести радиопередачу, которая выходила раз в две недели – и то, и другое называлось «Sub Pop».
– «КАОS» обладало самой полной коллекцией независимой музыки – ни у одной радиостанции в США не было ничего подобного. – рассказывает Пэвитт. – Во многом это стало результатом политики Джона Фостера, музыкального директора радиостанции, который предлагал особые условия для независимых звукозаписывающих лейблов. Благодаря этой коллекции музыки издавался журнал «Оор»[70], посвященный независимой музыке. Таким образом, начиная с конца 70‑х годов Олимпия стала центром притяжения для инди‑групп.
Процесс был строго организован, панк‑рок рассматривался практически с научной точки зрения. Именно это я изучал в колледже Эвергрин‑Стейт. Я тусовался в библиотеке «КAOS», слушал их кассеты и диски и получил за это зачет в колледже. Практически все, кто жил в то время в Олимпии, так или иначе сталкивались с Кэлвином Джонсоном или делали материалы для «КAOS» – или, как в случае Курта Кобейна, давали интервью Кэлвину Джонсону на радио «КАОS». Хотя Курт и был из Абердина, сам факт того, что он сидел в библиотеке «КАОS», не мог не повлиять на его отношение к музыке.
– В музыке групп из Олимпии была особая чистота, высокая преданность искусству, – продолжает Пэвитт, – тогда как в Сиэтле группы больше ориентировались на извлечение прибыли. Курт был воспитан в Олимпии. В Сиэтле он зарабатывал деньги. Я бы так сказал. И еще Курт, возможно, тусовался в Такоме. Но когда речь заходит об Олимпии, нельзя не сказать об особенном отношении к женщине. Такие женские панк‑группы, как «The Slits», «The Raincoats»[71]и, безусловно, «The Marine Girls»[72], высоко ценились, и именно они предвосхитили появление групп, образовавших движение «Riot Grrrl». Это на самом деле ключ к пониманию личности Курта – его боготворение женщины. Если выражением духа Абердина был хард‑рок – металл или панк, – в Олимпии все зачастую сводилось к следующему: «Сейчас мы пороемся во всяком хламе и найдем женские панк‑группы, которые не очень‑то популярны».
Я не согласен с определением, согласно которому Олимпия город модов, а Сиэтл – город рокеров. Другое определение гласит, что Олимпия – это хардкор, как его понимали Иэн Маккей и лосанджелесские группы начала 80‑х, а Сиэтл – скорее панк, как его видели «The Sex Pistols» и британские группы конца 70‑х. Поскольку суть панка в разрушении, то панк‑группы хотят оставаться внутри мейнстрима, тогда как хардкорные команды не видят никакого смысла заключать себя в его рамки. Панк – это отношение к жизни. Хардкор – образ жизни. Панк стремится разрушить общество. Хардкор не хочет иметь к нему никакого отношения.
– Именно, – соглашается Брюс. – Мы с Кэлвином поняли это уже давно. Когда «Sub Pop» был еще просто журналом, там работали только мы с ним. Я задумывал «Sub Pop» как некое средство связи. Я был заинтересован в том, чтобы существовало множество региональных музыкальных сообществ, мне всегда была интересна синергия, которая возникает при объединении людей или сообществ. Поэтому был образован журнал «Sub Pop», в котором все альбомы и синглы рассматривались с региональной точки зрения. А затем я стал издавать кассеты с записями музыкантов со всей страны, в том числе и сборник «Sub Pop 100».
«К» задумывался исключительно для записи «Beat Happening», лейбл вырос именно из этого. В обоих случаях наши с Кэлвином персональные пристрастия и интересы отражались в том, что мы делали. Целью «К» было создание в Олимпии мощного альтернативного сообщества. И хотя «Sub Pop» был основан в Олимпии и затем переехал в Сиэтл, это более общенациональный проект, целью которого являлось объединение музыкальных сообществ по всей стране. «Sub Pop» превратился в лейбл, который продвигал музыку, создававшуюся в Сиэтле. Для этих целей был создан «Singles Club», а затем лейбл стал сотрудничать с группами со всей страны.
На Курта очень повлияла работа Кэлвина с неизвестными независимыми музыкантами, и Торстон Мур [гитарист «Sonic Youth»] оказал на него схожее действие. Однажды я пришел к Курту, когда тот жил в Олимпии, чтобы попытаться убедить его подписать расширенный контракт с «Sub Pop». Я провел восемь часов у него дома. В качестве дипломатического жеста я принес копии записи «The Shaggs»[73]и диск Дэниела Джонстона. Я хотел дать ему понять таким образом, что «Sub Pop» поддерживает альтернативную музыку. Пару лет спустя я увидел в журнале «Роллинг стоун» фотографию Курта в футболке с изображением Дэниела Джонстона.