Пока е2 ли могу вернуться». 2 страница

Ему о многом не хотелось думать.

Дамочка скрестила ноги и глубоко затянулась, задержав дыхание, словно понятия не имела о вреде курения. Она была с длинными рыжими волосами, высокая и такая худая, что казалось, можно порезаться о ее острые кости. Она не спросила Тоби, где он был. Наверно, даже не заметила, что он уходил. Как и Бабуля, он терпеть не мог поблизости незнакомцев. А сейчас еще та новая леди в доме Ремингтонов. Она сказала, что ее зовут Гадюка. Он не думал, что это на самом деле ее имя, но откуда ему знать.

Все утро он следил за домом на случай, если Панда, его владелец, тоже появится. Тоби никогда не встречался с Пандой, но был совершенно уверен, что тот прекратит посылать деньги, если узнает, что вместо Бабули он, Тоби, ухаживал за домом с тех пор, как в январе она заболела. Тоби требовались эти деньги, или его план жить здесь самостоятельно не сработает. Последний раз Панда был на острове два месяца назад и не позвонил Бабуле, чтобы на что-нибудь пожаловаться, из чего Тоби заключил, что хорошо убирался в доме.

Дамочка потушила сигарету в блюдце, оставленном на ступеньках.

– Хочешь, чтобы я что-нибудь сообразила тебе поесть?

– Не хочу я жрать.

Бабуля не позволяла ему так говорить, но она теперь не жива, а он должен как-то убедить эту, что может сам о себе позаботиться, а ей стоит убираться и оставить его в покое.

Она вытянула ногу и почесала коленку. Даже для белой женщины дамочка была уж чересчур белая с крошечными веснушками на руках. Тоби не верил, что она умеет готовить, потому что только и делала, что разогревала всякую всячину, оставленную Бабулей в огромном холодильнике. Будто бы он сам не мог с этим управиться.

Наконец она взглянула на него, но не похоже, что взаправду хотела его видеть.

– Торчать здесь я тоже не хочу. Во всяком случае, не больше, чем этого хочешь ты. – Голос ее звучал так, словно она по-настоящему устала, но он понять не мог, как она могла устать, ничего не делая целыми днями.

– Тогда почему не уедешь? – спросил Тоби.

– Потому что твоя бабушка оставила мне этот дом и сделала твоей опекуншей, а я понятия не имею, что с этим делать.

– Тебе ничего не придется делать. Ты можешь уехать. Я сам о себе позабочусь.

Она взяла пачку сигарет и уставилась на пчелиные ульи. Словно потеряла интерес.

Он прошел мимо нее и потопал по выложенной из камня тропинке вокруг дома. Почему бы ей не уехать? Он сам ходил в школу, сам себе готовил и стирал одежду, и все такое дерьмо. Разве он не делал это с тех пор, как заболела Бабуля? Даже те две недели, когда после похорон оставался с мистером Вентцелем. Бабуля считала, что каждый человек может позаботиться о себе сам, потому у нее не водилось много друзей, кроме мистера Вентцеля и Большого Майка, который возил ее к врачам. И еще Тоби к тому же заботился обо всем.

Он добрался до входа в коттедж. Они с Бабулей покрасили его три года назад – в ярко–голубой цвет со светло–серой окантовкой. Бабуля хотела покрасить в фиолетовый, но Тоби ее отговорил. А теперь ему хотелось позволить ей красить в любой цвет, какой бы она пожелала. Также как ему хотелось, чтобы он никогда ей не перечил и не доставлял огорчения, когда она не покупала ему новую компьютерную игру или еще по какому дурацкому поводу.

Он обхватил ствол огромного дерева перед домом – клен, про который Бабуля говорила, что он старше ее на много лет. Пока Тоби вскарабкивался на дерево, то ободрал коленку о кору, но продолжал взбираться, потому что чем выше взбирался, тем дальше от этой и от пчел, и от мыслей о леди из дома Ремингтонов. И тем ближе к Бабуле и папочке на небесах. И его мамочке тоже, но она оставила его, когда он был малышом, и он много о ней не думал. Бабуля говаривала, что любила свою дочь, но та была никудышным созданием.

Бабуля и его мамочка были белые, а он черный, как его папа, и как ни сильно Тоби сейчас скучал по Бабуле, по папе он скучал больше. Ему было четыре, когда тот умер. Папа работал монтажником–высотником, строил башни, самая опасная работа в мире, любой скажет, и погиб, спасая другого парня, застрявшего на большой сотовой вышке у Треверс–Бей. Дело было зимой, температура ниже нуля, да к тому же в пургу. Тоби отдал бы все, что у него есть, даже бы дал отрезать руку или ногу, лишь бы папа был сейчас жив.

В гараже Люси нашла дорогой горный велосипед и отличный морской каяк в лодочном сарае: и то, и другое слишком новые, чтобы остаться от Ремингтонов. Разведав, что путешествие в городок совсем не такое сложное занятие, как ей казалось в первый вечер странствования, она стала пользоваться велосипедом, чтобы привезти продукты в рюкзаке. Чарити–Айленд кто только не навещал, и поэтому ее оранжевые дреды, кольцо в носу и армейские ботинки не особо привлекали внимания.

Спустя несколько дней она воспользовалась паромом, чтобы съездить на материк и избавиться от арендованной машины. Раз уж она обосновалась здесь, то прикупила парочку вещей к гардеробу и нанесла несколько немыслимых временных татуировок.

В конце первой недели пребывания в доме Люси вычистила кухню сверху донизу. Входя сюда, Люси с каждым разом все больше ненавидела большой стол. Не только потому что он смотрелся омерзительно и был слишком велик для алькова, но и покрашен в уродливый зеленый цвет, которому, должно быть, предназначалось сочетаться со стенами, да все бестолку. А еще даже спекла несколько буханок хлеба.

Кроме мелькания время от времени в роще шпиона–двенадцатилетки, ее ничто не отвлекало, и потому наступил идеальный момент, чтобы начать делать наброски для книги отца. Поскольку Люси не собиралась возобновить лоббистскую деятельность до сентября, то изначально намеревалась начать работу над книгой, как только вернулась бы из свадебного путешествия. Мэт говорил, что ему надоели типы, занимавшиеся описанием наследия Нили, и он верил, что будущие поколения заслуживают знать более личную историю первой женщины–президента.

Отец – журналист опытный и сперва задумывал написать книгу собственноручно, но через несколько месяцев решил, что описывать с одной точки зрения – слишком упрощенно. Он захотел добавить несколько перспектив, чтобы каждая высвечивала различные аспекты жизни Нили, поэтому попросил отца Нили написать одну главу, а Терри Аккермана, бессменного советника Нили, сочинить другую. Больше всех отец хотел иметь точку зрения Люси. Она была закулисным свидетелем с того времени, как Нили начала предвыборную гонку за место сенатора и во время всего ее президентства, и Люси могла написать о Нили, как о своей матери. Люси ловила момент, но пока не выдала ни строчки. Хотя крайний срок назначен в сентябре, сейчас было бы идеальное время что-нибудь начать.

Люси нашла в кабинете какой-то лэптоп – компьютер, с которого удалили всю персональную информацию, и после завтрака вынесла его на веранду. Устраиваясь в одном из шезлонгов, застеленных ею пляжным полотенцем, она осмотрела татуировку в виде колючек и капающей крови, нанесенную вокруг бицепса. Восхитительно вульгарная татуировка, и Люси в нее просто влюбилась, или просто влюбилась в идею демонстрировать нечто подобное, хотя бы на время. Упаковка сулила, что картинка продержится не меньше двух недель, но Люси купила несколько штук на замену вместе с другими мотивами тату, которые, может, когда и использует.

Люси оторвалась от кровавых шипов и задумалась, что же ей хотелось бы написать. Наконец она прикоснулась пальцами к клавиатуре.

«Когда мама была президентом…»

Тут ее отвлекла зацокавшая прямо за щитом белка. Люси снова вернулась к клавишам.

«Когда мама была президентом, ее рабочий день начинался раньше шести утра с занятий на беговой дорожке…

Люси терпеть не могла беговые дорожки. Под дождем или в снегопад уж лучше гулять, чем топать на тренажере.

«Мама верила в пользу физических упражнений…»

Люси тоже, что вовсе не означало, что она их обожала. Фокус состоял в том, чтобы отыскать то, что ты не станешь ненавидеть всей душой.

«Программу ей составлял тренер, но они с отцом обычно занимались одни в гимнастическом зале».

И гимнастические залы Люси не жаловала.

«Начинали они с легких растяжек, потом…»

Тут она помрачнела. Да кто угодно мог написать такие скучные предложения. Мэт хотел что-то особенное, личное, а вовсе не это.

Люси удалила файл и выключила компьютер. Утро было слишком замечательным, чтобы заниматься писаниной. Люси схватила бейсболку и по шатким деревянным ступенькам спустилась к лодочной пристани. Спасательный жилет в каяке оказался ей велик, но она его как-то приспособила и взяла лодку.

В тот момент, когда она гребла вдоль каменистого пляжа, венчавшего Гусиную бухту, ей с трудом верилось, что она залегла на каком-то острове на Великих Озерах. Она явилась сюда с целью раскопать секреты человека, которого ее родители наняли ради ее безопасности, но дом не дал никаких ключей к разгадке, так почему она все еще здесь?

Потому что ей не хотелось покидать это место.

Поднялся ветер, когда она попала в открытые воды озера, и Люси повернула лодку носовой частью к волнам. На мгновение она освободила руку и потерла кровавый терновый венец на руке. Она больше не знала, кто она такая. Продукт беспорядочного детства? Сирота, взвалившая на себя ответственность за маленькую сестренку? Знаменитый ребенок, который стал частью символической американской семьи? Стал примерной студенткой, преданным делу социальным работником, состоявшимся лоббистом? Она привлекла много денег для решения некоторых важных вопросов и проталкивала законодательство, изменившее жизнь многим людям. И не беда, что в ней росло недовольство этой работой. Совсем недавно Люси превратилась в невесту-неврастеничку, давшую от ворот поворот мужчине, предназначенному стать любовью всей ее жизни.

Разрываясь между работой, семьей и планированием свадьбы, она была слишком занята, чтобы предаваться самоанализу. Зато сейчас времени у нее уйма, и ей не по душе пришлись чувства, возникшие от раздумий, поэтому она повернула снова к дому. Приходилось грести против течения, усилий тратилось больше, однако настроение только улучшилось. Люси добралась до спокойной бухты и перевела дух. И тогда увидела одинокую фигуру человека, стоявшего в конце пристани.

Черты разглядеть было нельзя, но этот силуэт она узнала бы где угодно. Широкие плечи и узкие бедра. Длинные легкие на подъем ноги, развевающиеся волосы.

Сердце глухо застучало. Люси старалась выиграть время, сделав ненужный крюк, чтобы проверить бобровую хатку, потом еще один, якобы срочно заинтересовавшись упавшим в воду деревом. И все это совершая медленно. Собираясь с духом.

Ему не стоило целовать ее в аэропорту Мемфиса. Не следовало тогда так на нее смотреть. Если бы он ее не поцеловал, не посмотрел со всеми этими бурными чувствами, клубившимися в его взгляде, она бы вернулась в Вашингтон, к своей работе, и у него не осталось бы ничего в память о ней, кроме одноразового перепихона.

Чем ближе Люси подплывала, тем больше в ней закипал гнев: не только на него, но и на себя. А что если он решил, будто она гоняется за ним? Чего и в помине не было, но в данный момент все выглядело именно так.

Люси подплыла к пристани. Вытаскивать лодку на каменистый берег ей трудно было, поэтому в хорошую погоду она главным образом привязывала суденышко к лестнице. Впрочем, сейчас она не стала этого делать: вместо этого прикрепила свободно каяк – слишком уж свободно – к столбику на конце пристани. И наконец взглянула на гостя.

Он маячил над ней, одетый в стандартный набор из джинсов и футболки, на последней значился выцветший логотип Детройтского департамента полиции. Люси охватила эти высокие скулы, крупный нос, эти тонкие садистские губы и голубые и пронзительные, как лазеры, глаза. Он сверху сердито смотрел на нее.

– Что, черт возьми, приключилось с твоими волосами? И что ты делаешь одна на озере? И кто, по-твоему, будет тебя спасать, случись чего?

– Твои две недели истекли, поэтому тебя это не касается, – огрызнулась она. – А сейчас бы я предпочла, чтобы ты помог мне забраться на пристань. У меня судорога.

Ему стоило предвидеть, к чему это приведет. Впрочем, он ведь знал только Люси и не был знаком с Гадюкой. Он подошел к краю пристани аки агнец на заклание и потянулся к ней. Она схватила его за запястье, собралась с духом и со всей силы резко дернула.

Вот дурачок набитый. Свалился прямо в воду. Она, вообще-то, тоже, но ей было наплевать. Ей нужно было только любыми возможными способами взять над ним верх.

Он вынырнул из ледяной воды, сыпля проклятиями и отфыркиваясь, с мокрыми, торчащими во все стороны волосами. Ему не хватало только абордажной сабли в зубах. Люси отбросила с глаз мокрые волосы и крикнула:

– Я думала, ты не умеешь плавать.

– Я научился, – рыкнул он в ответ.

Она отплыла от каяка, спасательный жилет задрался под мышками.

– Ты жалкое ничтожество, ты это знаешь? Лживое и жадное ничтожество.

– Давай, выкладывай все, не стесняйся.

Он поплыл к лестнице длинными сильными гребками.

Она плыла вслед за ним, от гнева неровно гребя.

– И ты первоклассный… – Гадюка подобрала нужное слово. – Задница!

Он оглянулся на нее, потом стал взбираться на лестницу.

– Еще не закончила?

Люси схватилась за нижнюю ступеньку. Вода еще не потеряла весеннюю прохладу, и зубы выбивали дробь так сильно, что заболели.

– Лжец, притворщик.. – Она запнулась, узрев выпуклость. В точности, где и ожидала увидеть. Люси вскарабкалась вслед за ним по лестнице.

– Надеюсь, твой пистолет водопроницаемый. Что, нет? Какая жалость.

Он уселся на настил и задрал правую штанину, освободив черную кожаную кобуру на лодыжке, которая объясняла, почему он отказывался носить шорты на Каддо–Лейк и не лез в воду. Вытащил пистолет и откинул магазин.

– Ты снова на задании? – Она убрала с глаз влажные крашенные волосы – палец запутался в косичке. – Что, мои родители продлили твой контракт?

– Если ты чем-то недовольна, разбирайся со своими родными, а не со мной. Я просто делал свою работу.

Он, стукнув, высыпал пули в ладонь.

– Они снова тебя наняли. Вот почему ты здесь.

– Нет. Я здесь потому, что до меня дошел слух, что кто-то самовольно вселился в мой дом. Кто-нибудь просветил тебя, что проникновение со взломом – это уголовное преступление?

Он продул пустой магазин.

Она пришла в неистовство:

– А кто-нибудь просветил тебя, что телохранители должны представляться тем, кого охраняют?

– Я уже сказал. Разбирайся со своей семьей.

Люси уставилась сверху на его макушку. Волосы уже начали завиваться. Ох уж эти буйные кудри. Как дебри лесные густые и враждебные. Что за человек отращивает такие волосы? Она стала неуклюже возиться с застежками на спасательном жилете, так разозлившись на Панду – и на себя – что никак не могла их расстегнуть. Она проделала весь этот путь из–за какого-то поцелуя, убедив себя, что он что-то значит. И частично была права. Значил он только то, что она не в своем уме. Люси рванула жилет.

– Так, выходит, ты еще и оправдываешься? Ты просто делал свою работу?!

– Поверь. Это было нелегко. – Он отвлекся от продувания магазина на время, достаточное, чтобы окинуть взглядом ее прическу и терново-кровавую татуировку на предплечье. – Надеюсь, это не вечная. Ты выглядишь дико.

– Да пошел ты! – Гадюка сказала бы «пошел на хрен», но с уст Люси не смогли слететь такие ругательства. – Тебе, конечно же, понравилось это небольшое дополнение к оплате, которое ты поимел в конце? Оттрахать дочку президента, чтобы получить право хвастаться в раздевалке корешам-телохранителям.

Сейчас он с виду разозлился не меньше ее.

– Так вот что ты думаешь?

«Я потеряла последние клочки своего достоинства, когда приехала сюда – вот что я думаю».

– Если ты профессионал, то следовало и вести себя соответственно – вот что я думаю. А это значит, ты должен был сказать мне, кто ты. А главное, это значит, что ты должен был держать свои руки при себе.

Он вскочил.

– Черт возьми, я так и делал! Все эти дни, когда мы застряли как в ловушке в этой дерьмовой дыре на Каддо–Лейк. Да мы просто терлись друг о друга. Ты бегала в этом клочке черного целлофана, который называла купальником, и в розовом топе, через который все можно разглядеть даже слепому. Черт, да я тогда отлично держал руки при себе.

Она пробила его броню – крошечное подспорье ее гордости.

– На меня у тебя имелось полное досье, а вот про себя ты не рассказал и крупицы правды. Ты играл со мной и делал из меня идиотку. Ты знал обо мне все, Панда, если тебя и впрямь так зовут.

– Я вовсе не играл с тобой. То, что случилось той ночью, не имеет отношения к работе. Мы просто люди, которые захотели друг друга. Все просто.

Но для нее оказалось непросто. Будь все так просто, она бы сюда никогда не приехала.

– Я делал свою работу, – добавил он. – И не обязан перед тобой отчитываться.

Ей нужно знать – придется спросить – и Гадюка спрятала под насмешкой, насколько ей важно было знать ответ на свой вопрос:

– А что, этот жалкий, виноватый поцелуй в аэропорту тоже был частью твоей работы?

– О чем ты толкуешь?

От замешательства треснул еще один слой его самоуверенности.

– В том поцелуе чувствовался налет нечистой совести. Тебе захотелось отпущения грехов, потому что ты точно знал, каким был подлым.

Панда застыл с каменным лицом:

– Если ты так на это смотришь, то я не собираюсь разубеждать тебя ни в чем.

А Люси ведь хотела, чтобы он разубедил ее. Сказал хоть что-нибудь, от чего она почувствовала себя лучше за все, что случилось с той поры, как она запрыгнула на заднее сидение его мотоцикла. Но больше Панда ничего не произнес, и она лишь преисполнилась сожалений, что слишком много сказала сама.

Он не пытался ее удержать, когда она ушла с пристани. Люси сделала остановку в летнем душе. Не раздевшись, намылила голову шампунем, чтобы смыть озерную воду, потом обернулась в пляжное полотенце и вошла в дом. Прошла по кухне, оставляя за собой мокрые следы. Закрылась в спальне, сняла влажную одежду, натянула черную майку, подпоясанную ремешком юбку–пачку и армейские ботинки. Несколько минут ушло, чтобы густо намазать глаза черным карандашом, а губы накрасить коричневой помадой и прикрепить колечко на носу. Потом скидать наспех все пригодное в рюкзак. Через полтора часа отходил паром. Настало время возвратиться домой.

На дороге стоял темно–серый внедорожник последней модели с иллинойскими номерами. Странно было представить Панду за рулем машины. Люси села на горный велосипед и направилась в городок.

Стоял жаркий солнечный полдень. До Дня Независимости летний сезон еще не набрал силу, но на Бульваре Бездельников уже прогуливались туристы в шортах и шлепанцах, смешиваясь с толпой местных жителей. Из «Догс-н–Малтс», пляжной хибары со скрипучей дверью и потрескавшимися столиками для пикников, доносился запах картофеля–фри. Люси миновала «Пэйнтид Фрог Кафе», где только вчера покупала каппуччино. У следующей двери, у входа в «Джерри Трейдинг Пост», в тенечке дремала собака. Глядя на все это, Люси вдруг поняла, как сильно полюбила этот остров, и как же ей не хотелось его покидать.

Магазин «Джейк Дайв Шоп» попутно торговал билетами на паром. Там воняло заплесневелой резиной и кофе пополам с бензином. Люси купила билет в один конец и прислонила велосипед к решетке, огораживающей муниципальную стоянку. Может, Панда найдет его здесь. А может и нет. Наплевать.

Люси пристроилась к очереди туристов, только что начавших садиться на паром. Какая-то мамочка выскочила из очереди и бросилась ловить разыгравшегося ребеночка, который только начал ходить. Сколько раз Люси представляла себя с малышом Теда? Сейчас она раздумывала, будут ли у нее вообще когда-нибудь дети?

Хотелось бы ей задать Панде еще парочку вопросов, вроде того: какой уважающий себя телохранитель считает хорошей идеей умыкнуть клиентку на заднем сидении мотоцикла и отправиться в дорожные приключения? Стоявший за ней в очереди человек подошел слишком близко и толкнул рюкзак. Люси подалась вперед, уступая, но маневр повторился. Она обернулась и уперлась взглядом в холодные голубые глаза.

– Все, что я тебе говорил, правда. – Сердитый голос, неулыбчивый рот. – Бамперные наклейки уже были на байке. Я их не цеплял.

Он был одет во все ту же мокрую одежду, в которой его затащила в воду Люси, и волосы еще не совсем высохли. Она твердо решила сохранить все свое достоинство.

– Ну так мне уже все равно.

– И футболки те носил назло тебе. – Он окинул ее взглядом, задержавшись на юбочке–пачке и армейских ботинках. – Ты выглядишь, как тинейджер, переодевшийся в уличную проститутку, сшибающую деньжат на наркоту.

– Одолжи мне одну из твоих футболок, – не осталась в долгу Люси. – Наверняка они наведут глянец на мой внешний вид.

Как водится, он и так привлекал внимание, потому ему пришлось понизить голос.

– Послушай, Люси, ситуация тогда сложилась куда сложнее, чем ты хочешь признавать. – Он продвинулся вместе с ней в очереди. – Весь мир наблюдал за твоей свадьбой. Тебе требовалась собственная охрана.

Она не выйдет из себя.

– Три слова. «Я твой телохранитель». Разве сложно?

Они дошли до подножия трапа. Почесывающий грудь болван, подобравший ее тогда, превратился в мистера Без Дураков.

– Меня наняли твои родители. Они знали, что тебе понадобится частная охрана, особенно в медовый месяц, поэтому захотели держать тебя в неведении.

– Что? В мой медовый месяц? – чуть ли не выкрикнула Люси. – Меня собирались охранять в мой медовый месяц?

– Ну как ты не можешь это понять?

Она протянула свой билет. Он показал абонемент на паром. Она поднялась по трапу, стуча по доскам ботинками. Он последовал справа от нее.

– Тед знал, что это необходимо, даже если ты так не считала.

– Тед знал об этом?

Ей захотелось в ярости топнуть ногой, выплеснуть гнев, ударить чего-нибудь.

– Он реалист, Люси. Как и твои родители. Тем первым вечером из круглосуточного магазина я позвонил твоему отцу. Он сказал мне не называть себя. И сообщил, что если я себя назову, то ты найдешь способ оставить меня в какой-нибудь канаве. Я не очень-то поверил, но ведь он нанял меня, поэтому – нет, я не стану извиняться за то, что следовал пожеланиям клиента. – Люси попыталась отойти от него, но Панда схватил ее за руку и потащил на корму. – Как только твой медовый месяц закончился бы, и ты вернулась в Уинетт, мы сняли бы охрану. Только ничего не вышло. Ты сбежала, а повсюду охотились репортеры. Уж слишком большой скандал. Чересчур много на тебе сосредоточилось внимания.

– Никто меня не узнавал.

– Почти узнали, а будь ты сама по себе, тебя вычислили бы мигом.

– Может, да. А может, нет. – Паром разразился предупреждающим гудком, когда они дошли до кормы. Один из мужчин озабоченно рассматривал Люси. Она вспомнила, как молодо выглядит, и какой угрожающий вид у Панды, и поняла, что мужчина колеблется, вмешаться ему или нет. Все-таки решил не рисковать. Люси потащила Панду прочь. – Ты сказал, что вы с Тедом друзья.

– Я познакомился с ним за три дня до свадьбы.

– Еще одна ложь.

– Я делал свою работу, как лучше всего умею.

– О да, ты настоящий профи, – парировала она. – Это что, типичные методы телохранителей – умыкать клиентов на заднем сиденье мотоциклов?

У него упрямо затвердели скулы.

– Я не намерен ничего объяснять, пока ты не сойдешь с этой посудины.

– Отвали.

– Послушай, я знаю, ты обижена. Я понимаю. Давай сойдем, возьмем по паре бургеров и спокойно все обсудим.

– А, сейчас ты хочешь поговорить? Ладно, начнем с твоего имени.

– Патрик Шейд.

– Патрик? Не верю.

– Ты считаешь, я стал бы придумывать себе имя?

– Да в момент. – Она сунула большие пальцы за ремни рюкзака. – Где ты живешь? Поскольку в том доме, откуда мы сейчас ушли, ты точно не живешь.

– Я обитаю в Чикаго. Хочешь знать больше, тогда слезай с парома.

Ей хотелось знать больше, но гораздо больше она хотела отплатить.

– Признаюсь, мне любопытно. Но я не слезу. – Паром издал последний гудок. – Если хочешь поговорить со мной, мы можем побеседовать прямо здесь. Но сперва мне нужно найти дамскую комнату, иначе меня стошнит.

– Хорошо. Поговорим здесь, – решил он не давить на нее.

– Посмотрим, хватит ли у тебя сноровки найти нам место, где никто не будет глазеть на тебя.

Она направилась в салон, ударившись рюкзаком об огнетушитель, завернула за угол и пригнулась. Проскочила в дверь с другой стороны и поспешно спустилась по трапу, как раз когда его собирались втянуть. Секундой позже она стояла, укрывшись за вывеской парковки, наблюдая, как паром отчаливает с Пандой на борту.

Мысль, что она надула его, подняла настроение, но она будет чувствовать себя еще лучше, если не застрянет здесь до возвращения парома, который на борту наверняка привезет и Панду. В такую заварушку могла бы влипнуть Мег, но отнюдь не Люси, однако она ничуть не сожалела. По крайней мере она вернула себе толику гордости.

Темно–серый внедорожник с иллинойскими номерами, который она последний раз видела рядом с домом у озера, припаркован был на муниципальной стоянке. Люси нужно было убить время до полудня, когда сможет снова уехать, и она не собиралась торчать в городке.

Возвращаясь на велосипеде в дом, она проехала мимо какой-то детской площадки. В точности на такую площадку аж за десять кварталов Люси после смерти матери таскала маленькую сестренку покататься на детских качелях. Таковы были представления девочки в четырнадцать лет, какой следует быть матери. И Трейси все время визжала.

Если зафрахтовать лодку, чтобы уехать на материк, то Люси больше не придется с Пандой встречаться. Дорогое удовольствие, но оно того стоило. Она развернула велосипед и поехала в обратную сторону в магазин для ныряльщиков.

– У нас все заполнено до конца дня, – заявил парень за прилавком. – «Мэри Джей» и «Дина Кен» тоже не в счет. Но если вы хотите подождать до завтра…

– Ладно, сойдет и завтра, – сказала она, хотя совсем ничего хорошего в этом не было.

Возможно, ей больше не придется иметь с Пандой дело. Она прояснила свою позицию, а он не из тех мужчин, которые объясняются дважды.

В доме витал слабый запах бытового газа и гамбургера, приготовленный ею на ужин прошлым вечером. Как он мог владеть таким домом и не оставить ни единой отметки своей личности на нем? Люси сменила армейские башмаки на шлепанцы, схватила книгу, приобретенную вчера в городке, и отправилась вниз по шаткой лестнице.

Панда вытащил каяк на сушу. Люси села на край пристани, но читать не смогла, ничего не могла делать, кроме как пытаться подавить панику. Чем ей бы заняться, когда вернется на материк? Куда она пойдет?

Люси отвлек какой-то шум. Она взглянула вверх и увидела, как от дома спускается какой-то человек и явно не Панда. Мужчина был высокий, с мощной грудной клеткой. Ступеньки пошатывались под его ногами, и потому он не спешил. Его тщательно уложенные светлые волосы блестели: он явно применял какое-то недешевое средство по уходу за волосами.

– Эй, там! – весело крикнул он.

Несмотря на приятную внешность, все в нем выглядело чрезмерным – его голос, герб на кармане стильного спортивного пиджака, тяжелый золотой браслет и большое в честь окончания колледжа кольцо, от которого любой здравый человек избавился бы тут же, лишь окончились деньки студенческого братства.

– Я слышал, Панда вернулся на остров, – сказал он, подойдя к пристани и одним взглядом охватив татуировку и прическу Люси. – Но на стук никто не открывает.

– Его здесь нет.

– Очень жаль. – С широкой улыбкой мужчина протянул руку: – Я Майк Муди. Большой Майк. Спорим, вы видели мои вывески.

Люси пожала протянутую руку, о чем сразу же пожалела, поскольку едкий запах его одеколона тут же въелся в ее кожу.

– «Биг Майкз айленд брокеридж» («Островная брокерская контора Большого Майка»), – пояснил Большой Майк. – Тот, кто продает или покупает собственность на этом острове – дома или суда, большие или маленькие. Черт, я даже продал парочку лошадей. Все это моя забота. – Его зубы так ослепляли белизной, которую можно приобрести только в кресле у дантиста. – Этот дом продал Панде я.

– Вот как?

– Я не расслышал ваше имя.

– Я… прозываюсь Гадюкой.

– Нешуточно. Какое интересное прозвище. А, вы из этих девушек–хиппи.

Как хороший продавец, он говорил больше с восхищением, чем осуждающе.

– Готка, – поправила она, что прозвучало как-то запредельно глупо.

– Да, точно. – Он кивнул. – Заскочил тут, потому что у меня есть посудина, которая, по–моему, могла бы заинтересовать Панду.

Люси всегда была готова пойти навстречу, но Гадюка совершенно не разделяла ее принципов.

– Приходите, когда вернется шестичасовой паром. Я знаю, что Панда захочет поговорить с вами об этом. Можете принести заодно и пиццу. Вам предстоит долгая беседа.

– Спасибо за совет, – сказал Большой Майк. – Панда отличный парень. Я близко с ним не знаком, но он кажется интересной личностью.

Он подождал, надеясь, что услышит от нее какие-нибудь подробности, и Гадюка решила уважить его:

– Он сильно изменился с той поры, как вышел из тюрьмы...

Напрасно она надеялась посеять смуту. Результат не оправдался.

– Все заслуживают второй шанс, – торжественно заявил Большой Майк. А потом вдруг: – Тысяча чертей, вы мне кажетесь знакомой.