И снова размолвка, старые друзья 2 страница

Она стояла в дверях, застыв, смотрела на меня, не веря своим глазам.

— Кейд?

Кисточка упала на пол.

— Эвер, — прошептал я в полуденном свете.

Каждая молекула моего тела полыхала огнем, когда я преодолел расстояние между нами — инстинкт и нужда овладели мной, командовали, передвигая ногами, подняв мои руки, прижав ладони к ее щекам. От прикосновения кончиков пальцев к ее коже пробежала искра, а ее глаза были такими большими, такими яркими и такими изумленными, а ее руки обнимали меня, гладили мою спину, мою шею, и я целовал ее, целовал ее, Господи, я целовал ее.

Что-то сломалось у меня в душе. Губы ее были теплыми, мягкими, ее поцелуй был вкуса клюквы. Она поцеловала меня в ответ, без колебаний, без сомнений — не было ничего, кроме восторга и упоительной страсти.

Никогда раньше я не испытывал такого всепоглощающего чувства, наполненного столь невероятной силой. Я не мог дышать из-за поцелуя, я не вдыхал воздух целую вечность, но мне было все равно, потому что она внезапно стала моим воздухом. Я никогда никого так не целовал. Ее пальцы запутались в моих волосах, она подталкивала меня к себе. Эвер поднялась на цыпочки и одной рукой обняла меня за плечи, и я ничего не мог поделать — поднял ее, одной рукой обхватил за бедра, за ягодицы, и поцеловал. У меня голова кружилась от того, с какой жадностью она поглощала мой поцелуй, мое дыхание, мою жажду и возвращала ее в ответ, не задаваясь вопросами о моем внезапном появлении или об этом поцелуе; ее реакция была именно такой, в которой я отчаянно нуждался.

Мы куда-то шли, и я услышал, как захлопнулась дверь, почувствовал, как ее рука снова зарылась в мои волосы, и подо мной оказалась кровать, и я рухнул на нее — сел, а потом упал на спину и все время обнимал ее, отказываясь отпустить ее хотя бы на секунду. Она была надо мной, окружала меня, и ее волосы закрывали наши лица, как темный покров ночи; ее губы отчаянно искали мои губы, она жадно ласкала меня языком во рту и издавала эти тихие стоны, которые сводили меня с ума и наполняли примитивным желанием обладать ей.

Играла песня «Awake my soul» («Пробуди мою душу») «Mumford & Sons», и да, моя душа словно впервые пробуждалась, просыпалась, училась дышать.

Она отодвинулась чуть-чуть от меня, чтобы заговорить, ее губы касались моих, ее глаза, такие блестящие, были напротив моих.

— Это правда?

— Да.

— Ты и действительно здесь?

— Да.

Она всхлипнула и прижалась лицом к моей шее.

— Не... не лги мне. Пусть это будет не сон.

Я прикасался к ее бедрам, горячим, как уголь, и мягким, как шелк.

— Эвер...

Я не знал, что сказать. Я так же горячо молился, чтобы это был не сон, как и она.

— Это правда. Скажи мое имя, чтобы и я знал, что это — правда.

— Кейден, — она подняла голову, чтобы посмотреть на меня. — Кейд.

И потом:

— Почему ты здесь?

Она провела руками по моим волосам, по вискам, ее губы, когда она не говорила, оставляли на моих губах, в уголках моего рта поцелуи, легкие, как перышко.

— Я не мог... просто больше не мог вынести это.

— Не мог вынести что?

Я убрал волосы от ее глаз за уши. Казалось, что я всю жизнь знал, каково это — касаться ее тела, обладать ее плотью, знал это с тех пор, как сделал свой первый вдох.

— Одиночество. Воспоминания. Жажда того, чего у меня никогда не было. Необходимость заполнить чем-то дыру внутри меня.

Все это была голая, неприукрашенная правда, но не вся...

— Я всегда все тебе рассказывал. Мама умерла, и я написал тебе. Папа умер, и я написал тебе. А теперь... умер мой единственный друг, и я так больше не мог, не мог вынести это в одиночку.

— Кто умер? Как?

Она провела пальцем по моей щеке, и от ее прикосновения у меня побежали мурашки.

— Алекс. Мой сосед по комнате. У меня никогда не было друзей. Кроме тебя. А он... у него был передоз. Я обнаружил его в его комнате мертвым. И я больше так не могу, не могу хоронить еще и его. Черт, я... один. Всегда один. И я... так больше не могу.

— Ты не один. У тебя всегда была я. И как ты узнал, что ты мне нужен?

Она сказала это шепотом, и от ее уязвимости стало больно.

— Я сходила с ума. Сомневалась во всем. Сомневалась в себе. Сомневалась в самой жизни. И потом приходишь ты, и... я так боялась подойти к тебе, боялась, что ты не захочешь меня, не полюбишь...

— Шшш, — я остановил ее. — Я люблю тебя. Всегда любил.

— Тогда почему... почему мы встречаемся только сейчас? Почему только сейчас делаем это?

Она затряслась, ее дрожащие плечи выдавали ее рыдания, которые она скрывала, уткнувшись мне в рубашку.

— Не знаю. Боже, Эвер. Я не знаю. Почему? — я обнимал ее и чувствовал, что и у меня выступают слезы. — Так близко, но так долго. Почему мы никогда не...

Она услышала, как у меня садится голос, услышала слезы. Подняла лицо, чтобы я увидел, как она плачет, прижала губы к моим губам, и мы поцеловались, а наши слезы смешались.

— Не знаю. Но больше это не имеет значения. Теперь это не важно. Ты здесь. Я здесь. Мы... мы здесь.

Она всхлипнула и обняла меня за шею.

— Не уходи. Пожалуйста. Пожалуйста. Никогда не оставляй меня.

Наши чувства, ничем не сдерживаемые, изливались бурным потоком. Как будто бы наша тайная страсть, наша заточенная любовь, которую мы сдерживали всю жизнь, наконец, взмахнула когда-то подрезанными крыльями и взлетела, взмыла в прозрачные голубые небеса и обрела там свободу.

— Не уйду.

Она пристально посмотрела на меня. В ее нефритовых глазах я увидел страсть.

— Что с нами такое?

— Не знаю.

Да и что я мог сказать? Я только что встретил ее, после того, как мы переписывались пять лет. Но я знал ее, нуждался в ней.

— Это... все. Это...

— Вот, что мне нужно. Все, Кейд. Мне нужен ты... все в тебе. Я твоя навеки.

Она говорила это, как будто эти слова вырывали из нее, из самых глубин ее души. Как будто она не хотела говорить, признавать такую необходимость, но ничего не могла поделать.

Я точно знал, что она чувствовала.

— Это безумие? — спросил я.

— Да. Так и есть.

Ее лоб коснулся моего. У нас обоих были закрыты глаза.

— Мы посвящены в наши глубочайшие секреты, наши самые сокровенные тайны. Мы писали друг другу пять лет и ничего не скрывали. По крайней мере, я ничего не скрывала от тебя, думаю, что и ты тоже.

— И я тоже. В последнее время мы, наверное, нечасто писали друг другу, и когда я нашел Алекса, просто не мог...

— Я нуждалась в чем-то большем, чем письма. Я не знала, что писать. Билли... он изменил мне, обманул, и все у меня в голове так смешалось, что я даже не знала, как справиться с этим. Ты мне снился, и я не могу выкинуть тебя из головы, я все время тебя рисую. Даже когда я была с Билли, рисовала тебя, когда все остальное теряло смысл, когда не могла работать ни над чем еще. Я рисовала твое лицо. Снова и снова, и это всегда помогало, и потом я узнала, что Билли обманывает меня, изменяет мне, и я просто... думала о тебе, может ли быть что-то между нами, что если я приеду к тебе домой...

— Почему не приехала?

Эвер положила голову мне на плечо, уткнувшись в мой бицепс, а мои руки лежали на ее талии, одна — на ее бедре, вторая — на талии. Это было так знакомо. Как будто я обнимал ее вот так целую вечность, как будто мы всегда так обнимали друг друга. Но это было не так, и от этого голова шла кругом. Это была Эвер, это действительно была она, и ее мягкое, теплое тело прижималось ко мне, и тяжесть ее тела была приятной, а ее грудь давила на меня, и я хотел так много, но нам еще было что сказать друг другу.

— Я боялась.

— Чего?

— Что ты перестанешь... заботиться обо мне. Именно так. Таким образом. Ты говорил, что влюбился в меня, что это была любовь по переписке, но значило ли это что-то большее? Я не решалась спросить тебя, потому что тогда я была с Билли, и я... даже не знаю, почему спросила это, почему не...

Она вдруг замолчала, сжала в кулаках мою рубашку — ее переполняли чувства.

— Почему мы потратили так много времени, Кейд? Почему?

— Я не знаю, Эвер. — Я погладил ее по спине, мои руки замерли на ее талии. — Хотел бы я знать. Хотел бы все это время быть с тобой. Я... никогда не переставал испытывать эти чувства к тебе.

Она подняла голову, и наши глаза встретились. Мы все еще лежали на кровати, она была сверху. Ее наполовину расстегнутая рубашка ничего не скрывала, и я видел, что на ней не было бюстгальтера, вообще ничего не было под этим тонким слоем хлопка. Все внутри меня полыхало огнем.

— Какие чувства? Скажи мне, Кейд, скажи, что ты чувствуешь. Мы никогда не скрывали правду друг от друга.

— Но... мы же... мы же не видели друг друга с четырнадцати лет. Или с пятнадцати? Мы ведь и, правда, встречаемся в первый раз. Как я могу... так быстро рассказать обо всем? Как могу тут же все это почувствовать? Это безумие. Это... уже слишком. Голова идет кругом. Я сам иду кругом.

— И я тоже.

Теперь она лежала на мне, обнимая меня и прижимаясь всем телом. Ее обнаженные руки подчеркивали выпуклость груди. Я был зачарован, ее манящие глаза и соблазнительные груди разрывали меня на части.

— Но... все это время, все эти годы мы знали друг друга. Я знаю тебя, Кейден Монро. Я знаю, кто ты. Это правильно, и я этого не боюсь. Я боюсь потерять. Сейчас я боюсь только этого. Потерять тебя. Так что это значит для тебя? Кто я для тебя?

Я открыл рот, чтобы заговорить, но не мог вымолвить ни слова. Я так давно не говорил этих слов. Не говорил никому, кроме мамы и папы.

Глаза Эвер пронзали меня, они сверлили меня, жадно глядели на меня. Они отказывали мне в шансе солгать, поколебаться, уклониться от ответа, постесняться — я мог только все признать, всем рискнуть, обнажить все.

— Это любовь, Эвер, — признание потрясло мое существо до самого основания, — я люблю тебя. С тех пор, как я встретил тебя в Интерлокене, я любил тебя.

Глава 27

В воздухе стоял сильный запах масляной краски. Кейд лежал подо мной — мускулистый парень, такой большой, просто огромный, такой сильный. Внутри меня все напряглось, еще когда я открыла дверь и увидела, что он стоит там, и его освещает полуденное солнце. На нем были потрепанные джинсы «Levis», которые выглядели так, как будто их действительно очень долго носили — это были не те нарочно порванные, искусственно состаренные джинсы Билли стоимостью сто пятьдесят долларов. Торс Кейдена обтягивала узкая черная футболка, которая не скрывала мускулов. Он был закален работой и потрепан жизнью. Его ладони на моих щеках были грубыми, мозолистыми, как и в моем сне, но такими нежными. Его глаза, цвета чистого янтаря, были, как жидкий огонь, они обжигали, требовали все, что у меня было, все, кем я была, и то же самое давали мне.

Он хотел меня.

Он любил меня.

Он любил меня? Как? Как он мог любить меня? И знать об этом? Я потребовала, чтобы он рассказал мне, что чувствует. А что чувствовала я?

— Я люблю тебя, Кейд, — я не сказала слово «тоже», не то, чтобы я тоже любила его, я просто любила его. Я всегда любила, но по какой-то причине, которую не понимала, и игнорировала этот факт пять лет.

Он весь задрожал, когда осознал это.

— Правда?

Я не могла не рассмеяться, услышав, с каким удивлением и восторгом он сказал это.

— Правда.

— Но почему?

— Потому что наши души предназначены друг для друга. Потому что... после всего, через что ты прошел, всего, что ты вытерпел в жизни, ты все еще здесь. Ты силен. Ты... мой мужчина. Ты талантлив, но скромен. Ты знаешь меня. Знаешь мои секреты. То, о чем я никому больше не могла бы рассказать. Ты был со мной еще с тех пор, как я была ребенком, девочкой, которая познавала саму себя, и теперь я знаю, кто я, и ты — часть этого. Наши письма стали частью меня, частью моего созревания, частью того, кто я есть. Вот почему я люблю тебя.

Это был так легко сказать. Я думала, что будет тяжелее.

На его щеках проступала черная щетина, подчеркивая янтарные глаза. Кожа загорела от того, что много часов он проводил под солнцем, и Кейд смотрел на меня, не отводя глаз. Я могла бы нырнуть туда и утонуть в его взгляде.

Его губы зашевелились, как будто он хотел что-то сказать, но не мог подобрать слов. Однако, все, что я видела, как они шевелятся, немного обветренные и покусанные от того, что он целовал меня, то, как из-за движения лицевых мышц двигалась и щетина. Скулы у него были высокие и крупные, темные ресницы слегка дрожали. Я хотела поцеловать его, поцеловать его нежную кожу под глазами.

Но я ведь могла сделать это, правда? И мне не нужно было мечтать об этом, воображать, представлять это. Я почувствовала, как моя голова опустилась, а губы коснулись его бровей, уголков его глаз, и я наслаждалась его дыханием, пока мои губы ласкали его кожу, наслаждалась тем, как его руки сжимали мою талию.

Он так осторожно держал руки на моей спине, на талии, так старался смотреть мне в глаза, все время отрывая взгляд от моей груди, моей кожи. Я хотела большего. Я хотела всего. Мне было нужно все. Он весь. Я нуждалась в том, чтобы обнажиться перед ним, позволить ему погрузиться в меня. Я нуждалась в том, чтобы взлететь в бескрайнюю ширь небес, которыми были его тело, его прикосновения, ласка и его любовь.

Я никогда раньше не чувствовала такой любви и нежности. Потом ощутила, как меня охватывает страсть, безудержная похоть.

— Эвер... — его голос был низким, таким мелодичным, таким приятным. — Ты... невероятна. Так прекрасна. Я пьянею от твоих поцелуев. Я словно под кайфом от того, что касаюсь тебя. У меня голова кружится от твоей кожи.

От поэзии, скрытой в его словах, я задрожала, обняла его сильнее и, не думая ни о чем, поцеловала. Я обнимала его, чувствовала его адамово яблоко, целовала ямку на его шее, впадинку возле уха, твердую челюсть.

— Ты — это все, что есть, все, что я знаю. Все, что мне нужно, — я прошептала эти слова ему на ухо. — И мне нужно больше. Мне нужен весь ты. Сейчас. Мне нужно все... и сразу. Пожалуйста, Кейд. Я так давно нуждалась в тебе. Не заставляй меня больше ждать.

— Я... сломлен, Эвер, — у него дрогнул голос, когда он сказал это. Это признание вырвалось из самых глубин души.

— И я тоже. Давай исцелим друг друга. Снова сделаем нас целыми.

— Здесь?

Я разочарованно застонала. Я не хотела, чтобы мне напоминали о реальности. О том, что моя частная студия была не заперта, и что окна были открыты, так что все было слышно, даже хотя жалюзи и были опущены.

— Нет. Боже. Черт возьми.

Я соскользнула с него и встала, наслаждаясь тем, как жадно он смотрел на мое тело, а потом отвел глаза, словно смущаясь от того, что разглядывает меня.

Я протянула ему руку, и он взял ее, его ладонь обхватила мои пальцы. Я притянула его к себе, прижалась грудями к его торсу.

— Можешь посмотреть, Кейден, — сказала я ему, — посмотри на меня.

Я расстегнула пуговицу и почувствовала, что рубашка едва-едва прикрывает мои соски.

Он оторвал взгляд от моих глаз, посмотрел вниз, и когда он увидел почти обнаженную грудь, у него перехватило дыхание.

Кончиком указательного пальца он коснулся моей ключицы, провел пальцем так, чтобы отодвинуть край рубашки. Потом его палец скользнул вниз, и он смотрел на меня, пока рубашка скользила вниз, и вот моя левая грудь была обнажена для его взгляда, его прикосновений, а я была бездыханна. Он обхватил мою грудь, приподнял ее, наслаждаясь ее тяжестью, краешком ладони задев мой твердый сосок, и по мне побежали искры. Потом он отодвинул другой край рубашки и стал ласкать правую грудь, а потом встал передо мной на колени, и его пальцы расстегивали последние пуговицы, и я почувствовала, как он целует меня, щекочет языком пупок.

Я провела пальцами по его волосам и попыталась вспомнить, как это — дышать. Кейден целовал меня, двигаясь все выше, проводя губами по моей коже, покрытой мурашками. Его руки скользнули по моей талии, коснулись обнаженной спины, он обнял меня крепче, и его губы стали так нежно целовать округлости грудей, и я издала восторженный вздох, который стал сладострастным стоном, когда его губы сомкнулись у меня на соске. Он захватил его в рот, и меня не стало, была только сладкая боль, которая сотрясала все мое тело, огонь, который полыхал во мне, от сосков до самой моей сердцевины. А когда он потянул мой сосок своими чувственными губами, атмосфера накалилась еще больше, и изнутри меня между бедер хлынул поток страсти.

— Кейд, Боже, Кейд... — выдохнула я, — не останавливайся, прошу, только не останавливайся...

Его губы коснулись другой груди, и у меня закружилась голова, ослабли колени, его руки гладили меня по спине, обнимали за лопатки, скользили по моим плечам и снова вниз, к изгибу округлой попки.

— Ух ты, — пробормотал он, когда понял, что на мне нет трусиков. Его губы оставили поцелуй между моих грудей — от этого пробежала искра — и опустились вниз, все мое тело... что горячее огня? Жарче пламени?

Он отвел взгляд в сторону, и я застонала от того, что он больше не касается своими горячими, влажными губами моей кожи. Но была вознаграждена, увидев пылкую страсть в его глазах, с которой он смотрел на мои интимные места. Он облизнул губы и еще крепче сжал мои бедра, надавливая на плоть с такой же силой, с какой пытался контролировать себя.

— Поговори со мной, Кейд, — мне нужно было услышать его отклик. Нужно было знать, что он думает, что чувствует. Мне было нужно услышать его голос.

— Я хочу тебя, Эвер, — его голос дрожал, — так сильно. Ты была прекрасна, когда тебе было пятнадцать. Ты.. черт возьми, Эвер, теперь ты богиня. Позволь мне поклониться тебе.

— Пожалуйста... — я едва могла говорить.

Моя рубашка для рисования едва держалась у меня на локтях. Его губы целовали мой пупок, то место, где соединяется бедро и живот. Я задрожала, зарыла пальцы в его волосы, стала часто дышать, услышала, как из меня вырываются частые и прерывистые стоны, когда он целовал меня в бедра, двигаясь то вниз, то вверх, и в низ живота. Я нуждалась в его прикосновениях; я положила свою руку на его руку и подтолкоула ее так, чтобы он обхватил меня за зад; я откинула назад голову, закрыла глаза, дыхание мое было частым, прерывистым от необузданной страсти.

Он понял намек и обоими руками обхватил мою округлую упругую попку, погладил ее, пощупал пальцами; его руки скользнули вниз и приподняли ее, пальцы скользнули по складочке, забравшись внутрь и разжигая огонь желания до адского пламени.

Я почувствовала, как раздвигаю ноги.

— Кейд? Еще. Коснись меня, пожалуйста.

Я нисколько не возражала против того, чтобы умолять его; я бы молила его, пока он не насытил бы неуемный голод внутри меня; я жаждала его прикосновений, поцелуев, его ласки и любви. Я нуждалась в этом больше, чем в чем бы то ни было, а он двигался так медленно, так осторожно, так терпеливо изучал меня, что я дрожала от нетерпения.

Он держал меня за попу и целовал мой лобок, рядом с тем местом, где росли волосы, а я едва стояла на ногах в его объятиях и вся дрожала, и все же нашла в себе силы обнять его за плечи и опереться на него.

— Да... прошептала я. — Пожалуйста. Поцелуй меня. Прямо здесь, Кейден, пожалуйста.

Мне нравилось называть его по имени, нравилось произносить имя с такой страстью.

И потом он перестал целовать меня.

— Я думал, мы пойдем куда-нибудь, где можно уединиться?

Я едва не закричала.

— Мне все равно... прямо сейчас. Мне просто нужен ты.

Он прижался лбом к моему животу.

— Не хочу делиться с кем-то теми звуками, которые ты издаешь. Не хочу... не хочу, чтобы нас прерывали. И не хочу, чтобы ты потом смущалась.

— Он думал обо мне, защищал меня от моего же нетерпения. Я и правда ужасно смутилась, когда вспомнила, что кто угодно мог зайти. Я отперла дверь для него и потом не заперла ее. Иден часто появлялась у меня без предупреждения, как и мисс Мейер, моя преподавательница.

Я подняла его на ноги.

— Пойдем. Ко мне в комнату.

— Но твоя соседка... — он застегнул мне рубашку, пропустив пуговицу, и вышло криво.

— Она уйдет. Или нам нужно закрыть дверь и вести себя тихо.

Я натянула штаны для йоги, схватила с пола футболку, лифчик и туфли и повела Кейда через дорогу, ко мне в спальню.

Стеф сидела в очках на диване с толстой книгой на коленях. По телевизору шла серия «Доктора Кто». Когда мы вошли, она взглянула на нас, заметила растрепанные волосы Кейда, мою криво застегнутую рубашку и одежду под мышкой и волнение на моем лице и резко вскочила на ноги.

— Пожалуй... схожу в Маркс, — пробормотала она, опустив голову, и ушла в свою спальню, где рекордно быстро собрала сумку, и засунула ноги в пару сабо.

— Напиши мне, когда будет... можно.

И с этими словами она ушла.

Я заперла за ней дверь, прижалась ладонями к двери и оперлась о нее.

— Теперь мы одни.

Я так торопилась, но теперь мне хотелось оттянуть этот момент, насладиться его пылающим взглядом, явной выпуклостью в его штанах, возбуждением, которое я чувствовала в крови.

— Совсем одни, — сказал Кейд, подойдя ко мне.

Я потянулась к нему, но вместо того, чтобы прижать его к себе и поцеловать, ухватилась за подол его футболки и сняла ее через голову, отбросив в сторону, при этом я запоминала этот неповторимый запах. Я пожирала его глазами. Через футболку я видела, как он хорошо сложен, но ничто не могло подготовить меня к потрясающей красоте его обнаженного торса. Я прислонилась головой к двери, с жадностью глядя на него. Широкие плечи, мощные, сильные руки, выпирающие грудные мышцы, кубики на животе, V-образная линия, которую прикрывали трусы. Каждая мышца была сильной и четко обозначенной, но не от многочасовых тренировок в зале, а от тяжелой работы — это были мускулы сильного мужчины, который знал, как обращаться со своим телом. Он выглядел так, словно мог одним ударом повалить быка на землю, нести на плечах теленка, с легкостью поднять стог сена.

Когда я сняла с него футболку, он расстегнул три пуговицы на моей рубашке, потом остановился.

— Криво застегнул, — сказал он, усмехнувшись.

— Знаю, — ответила я, — ты вроде как волновался.

Я погладила его плечи, его бицепсы, его грудь, пальцами погладила кубики на его животе. Он, не отрываясь, смотрел на меня, положив руки мне на бедра, ждал и смотрел, что я буду делать. Я посмотрела ему в глаза. Он открыл рот и глубоко вдохнул, когда я просунула указательный палец под резинку его трусов, провела пальцем по талии. Я расстегнула молнию на его джинсах. Теперь он не дышал, задержал дыхание, а его руки сжимали ткань моей рубашки. Я засунула руки между джинсами и трусами, поглаживая его по заднице и в то же время снимая с него джинсы. На нем были надеты серые обтягивающие боксеры, его член стоял, и он был большой. На ткани виднелась небольшая влажная капелька.

Я едва не ахнула, когда увидела его во всей красе, целиком и полностью, под серой тканью трусов, и я хотела все. Я потянулась к резинке, но он взял меня за руку своей сильной рукой. Другой рукой он осторожно расстегнул три последние пуговицы на рубашке. Отпустил меня, положил ладони мне на щеки, подтолкнул меня к себе, прижал свои голодные губы и целовал, пока я не впала в экстаз. Я выпрямила руки и позволила рубашке упасть.

Я стояла перед ним обнаженная.

Он продолжал целовать меня, а его руки исследовали все мои изгибы. Скользили по моим рукам, шее, спине, по изгибу попы, по бедрам и обратно, нежно сжимая плоть, и снова двигаясь вверх, к складке рядом с моей киской, дразня и мучая меня так, что колен дрожали.

И мои руки не лежали на месте: я провела пальцем вдоль его тела, вниз по ткани трусов, и потом больше не могла притворяться и нетерпеливо стянула их с него; мы стояли друг перед другом совершенно обнаженные. Я слегка укусила его за нижнюю губу и взяла в руку его член, поглаживая его, стон Кейда встретился с моим поцелуем.

— Я не думал об... этом... когда постучал в дверь, — пробормотал Кейд, — так что... у меня ничего нет. В смысле, защиты.

Я нежно сжала его член, почувствовала, какой он твердый, оценила его длину, обхват, то, как прямо он стоял, его упругую головку.

— Ничего, — сказала я, — у меня спираль.

— Слава Богу, — сказал он.

Он наклонился и поцеловал меня в шею, и я оперлась о дверь, подставив ему горло. Кейден наклонился ниже, и я просто держалась за него, отчаянно желая посмотреть, как еще он потрогает меня, какое удовольствие мне доставит, каким наслаждением напоит мое страстное тело. Его губы коснулись моего соска, одним поцелуем сделали его твердым, как алмаз, он поласкал его языком, укусил, и с каждым движением его влажных губ я стонала. Одной рукой обхватив его член, другой я обняла его за шею, прижала к себе и выгнула спину, чтобы получить еще больше его поцелуев.

— Твои сиськи такие приятные на вкус, — простонал Кейд, — такие приятные. Эвер, это совершенная грудь. Просто совершенная.

— А мне нравится твой член, — выдохнула я, — он такой большой и твердый.

— Я хочу услышать, как ты кончишь, — он просунул руку между моих бедер, и я раздвинула ноги, чтобы дать ему место. — Скажи мое имя, когда кончишь, Эвер.

— Мне нравится, когда ты произносишь мое имя, — так медленно, как я могла, моя рука двигалась вверх и вниз по его члену, и я наслаждалась его размером и его совершенством. Это был Кейден, настоящий, здесь, в моем доме, его член был в моей руке, а его пальцы гладили мою киску.

— Да, Кейден. Да. Потрогай меня там. Я кончу для тебя.

Я так раньше не говорила. Никогда. Неважно, как хорошо было, я никогда так не говорила, и никогда, никогда мне не было так хорошо. Это даже не был секс, это была прелюдия, а моя жизнь уже изменилась, мое понимание удовольствия изменилось, мое знание о страсти стало другим.

Я громко застонала, когда его палец скользнул прямо в мою мокрую киску, но застонала еще громче, когда он нашел то самое идеальное местечко и стал ласкать меня там, так нежно, так медленно, как будто точно знал, где коснуться, как довести до оргазма. Он знал мое тело, знал так, как будто всегда занимался со мной любовью.

Неожиданно Кейд схватил меня за руку и оттолкнул ее от себя, прижал ее к стене; его мышцы были напряжены, дышал он часто и неглубоко.

— Я... едва не кончил, — пробормотал он сквозь сжатые зубы, — прошло так много времени, а я так сильно тебя хочу. Ты так чертовски восхитительна, а когда ты так меня трогаешь, я едва не кончил тебе на руку.

Я услышала смущение в его голосе.

— Я хочу, чтобы ты кончил, — сказала я, — хочу, чтобы ты почувствовал это.

Я высвободила руку и снова схватила его эрегированный член, несколькими движениями руки снова доведя его до такого состояния, когда он стонал, едва держась на ногах. Другую руку я сняла с его шеи и обхватила его яйца и стонала, потому что его пальцы внутри меня доводили до оргазма, как и я его, но мы пока держались.

Внезапно я поднялась в воздух, и мои ноги обнимали его за талию, руки за шею, и он был у входа в меня, его губы целовали мою грудь, дыхание было горячим, а сильные руки держали меня за задницу, я прижималась к стене и стонала от усилия не кончить. Он посмотрел мне в глаза и увидел слезы, о которых я до этого момента и не знала.

Кейд замер.

— Эвер? Что не так? Что я сделал?

Я покачала головой, прижалась к его шее.

— Нет, ничего. Я... настолько готова. Прости, что плачу. Не знаю, почему, но просто всего этого так много, и это настолько невероятно и сильно, чем я могла надеяться или мечтать, фантазировать.

Он замер у входа в меня, а я показывала ему, как уязвима.

— Прости, прости, я... Боже, просто не останавливайся. Я хочу, чтобы ты был внутри меня. Займись со мной любовью, Кейд.

Держа меня на руках, он обернулся, быстро прошел по гостиной, вокруг дивана и забытого телевизора, который все еще работал и остановился у входа в ванную и две спальни. Я показала на свою, и он открыл дверь, закрыл ее и осторожно положил меня на кровать. Я откинулась назад, отбросив в сторону подушки и одеяла, я тянулась к нему и умоляла, чтобы он пришел ко мне.

Он, однако, оставался на месте, поставив одно колено на кровать, и смотрел на меня.

— Я хочу запомнить этот момент, — сказал он. — Ты на кровати тянешься ко мне, обнаженная, совершенная. Никто никогда не смотрел на меня так, как ты сейчас.

— Как будто я люблю тебя так сильно, что от этого больно? — спросила я. — Как будто ты — центр моей вселенной?

Меня смутило, как мои чувства к нему могли разрастаться с такой невероятной гипер-скоростью. Хотя я поняла, что было не так уж и внезапно, когда смотрела, как он забирается на кровать и подбирается ко мне, как сильное, примитивное животное, гибкое и проворное. Эти чувства все время были во мне, я просто не видела их, отказывалась признавать, а все это время они, невидимые и неслышимые, набирали силу, как кипящая и бурлящая вода в колодце, готовая перелиться через край — и теперь Кейден был со мной, и он хотел меня, и он любил меня. И он был таким потрясающим, как я даже и представить себе не могла. Его рост, сила, внешность, его сила взгляда, нежность его прикосновений, голод в его поцелуях... Это было слишком много, слишком много. Он подавлял меня, и я почти что хотела убежать от него в свои мысли, в свое искусство, потому что я по-своему боялась, как он и отметил, ужасно боялась отдавать себя ему, позволить взять мою жизнь, мое тело и мою душу.