Лучший шейк во Флориде Ч.1 6 страница

Леннокс вынужден признать, что его глаз не улавливает различий между слабо освещенными улицами с однотипными домами. Кварталы не назовешь фешенебельными, но и на гетто они не тянут. Дома в основном одноэтажные. Такси начинает петлять по переулкам, теперь дома ближе, в окнах и на террасах свет, и Леннокс видит, как они непохожи друг на друга. Где-то и лужайка, и садик содержатся в идеальном, доходящем до фанатизма порядке, а где-то больше напоминают пустыри. Первые — в собственности, вторые — сдаются внаем, прикидывает Леннокс. Робин живет в многоэтажке, туда ведут ворота, фасад отштукатуренный, бледно-оранжевый, подъездная дорожка освещается фонарями. На алюминиевой панели двенадцать домофонных кнопок, стало быть, здесь двенадцать квартир; в чистом, без излишеств, холле, с синюшной ночной подсветкой столько же почтовых ящиков.

Леннокс привык к крутым лестницам в эдинбургских многоквартирных домах; тем легче ему, движимому гормональной свистопляской, перешагивать сразу через две ступени и прыжком преодолевать кафельные площадки. Робин живет на третьем, самом верхнем этаже. Она выуживает ключ из бог знает чем набитой сумочки, шепчет «Тс-с!» и открывает дверь. Леннокс чувствует на ягодице ладонь Стэрри. Секунду он выжидает, затем шагает в прихожую, минует стол с телефоном. Над столом висит большая белая пластиковая доска, исписанная телефонными номерами. Леннокс чувствует укол совести, поспешно отворачивается, проходит в ближайшую комнату, по ее виду безошибочно определяет, что квартира съемная: черный кожаный диван с бежевыми подушками и такие же кресла, конечно, тут еще с восьмидесятых, куплены в магазине, снабжавшем, по всей видимости, хозяев съемного жилья во всех городах, где побывал Леннокс. Пол деревянный, покрыт ковром, с виду недешевым, на самом деле неизвестно. Столик дымчатого стекла завален журналами; потолочный светильник бросает, словно вызов, блик на столешницу, этот обязательный предмет нюхательной церемонии. Ниша, увитая елочной гирляндой, ведет в маленькую, выложенную керамической плиткой кухню.

— У тебя уютно, — комментирует Леннокс.

Робин поясняет, что живет в этой квартире уже около года. А сама она с юга Алабамы, оттуда переехала в Джексонвилль вместе с дочерью (в «дочери» Ленноксу слышится тройное «р») в поисках работы. Когда в Джексонвилле не вышло, она подалась дальше на юг, сначала в Серфсайд, где недолго работала в доме престарелых, затем сюда. Робин говорит, что квартплата невысокая и до поликлиники добираться удобно.

— Только придется эту работу бросить, — продолжает она виновато, — а то я дочкой совсем не занимаюсь.

— А сколько ей?

— Десять. — Робин вспыхивает от гордости и на цыпочках идет в детскую.

Стэрри провожает подругу взглядом, полным такой нескры-ваемой, такой ядовитой злобы, что, когда Леннокс перехватывает этот взгляд, ей делается по-настоящему неловко. В целях самозащиты Стэрри вздергивает подбородок и выпячивает глянцевые от помады губы.

Возвращается Робин, тихо закрывает за собой дверь, с облегчением произносит;

— Спит без задних ног.

В школе, объясняет она Ленноксу, удочки проблемы. Большинство детей и дома, и в классе говорят по-испански, так что Тианна, так зовут девочку, чувствует себя в изоляции.

— Она в последнее время такая замкнутая, — грустно произносит Робин, перехватывает мрачный взгляд Стэрри и быстро меняет пластинку: — Ну ладно, мы же развлечься собрались. Да?

— Да. — Леннокс плюхается на диван, взгляд его падает на темное пятно, будто выползающее из-под ковра. Хочет задать вопрос, быстро спохватывается. Это вечеринка, он в отпуске. Никаких расследований. Никаких свадебных планов. Только отдых.

Стэрри бросает на Робин, согнувшуюся над плеером, еще один презрительный взгляд. Чтобы не участвовать, Леннокс смотрит на Робин, но при виде ее тонкой, жалкой шейки в его памяти, имеющей неприятное свойство фиксировать образы, после вызывающие спад, всплывает шея отца в день их последней встречи. Робин ставит диск с модной попсовой песенкой, выпрямляется, поднимает Леннокса с дивана. По комнате ползет легенький мотивчик, бесхребетный перепев классики рок-н-ролла, Ленноксу против воли приходит на ум старый друг Роббо — любитель мягкого рока, а также супермаркеты и лифты, которые американцы называют подъемниками.

Робин делает шаг вперед, теперь их ноги образуют перевернутую «дабл-ю», похоть лезет у Робин из ушей, похоть как липкий вонючий мешок. Робин покусывает бесчувственные губы Леннокса, Леннокс машинально отвечает; рот у Робин узкий, кокаин прореживает атомы в запахе табачногадыма, иначе Леннокс не выдержал бы, отшатйулся. Глаза остекленевшие, неживые, как у Марджори, обожаемой куклы Ленноксовой старшей сестры Джеки. Маленьким мальчиком Леннокс «любил» Марджори, «хотел пожениться» на Марджори и носился с ней не меньше, если не больше, своей сестры-командирши.

Как-то он рассказал об этом Труди.

— Тебе нравятся женщины пассивные, как игрушки, — безжалостно фыркнула Труди, прежде чем сесть на него верхом и загнать до седьмого пота.

Труди. Нельзя допустить, чтобы поцелуи Робин притупили чувство к ней. Стэрри ловит его взгляд, кивает на журнальный столик, и Леннокс высвобождается из объятий. У Стэрри уже готовы несколько белых дорожек. «Идеальную невесту» она положила на столик; «Невеста» сразу потерялась среди женских журналов, телепрограмм и глянца. Леннокс берет нечто толстое, под названием «Оушен-драйв», видимо, такие бесплатно раздают в камерных отельчиках. Блондинка, знаменитая тем, что является богатой наследницей, а также тем, что не получает реального удовольствия от секса со своим , бойфрендом (доказательство — растиражированная любительская видеосъемка), треплется о своей карьере поп-певицы: вот, дескать, где она — звезда. Леннокс вспоминает видео на холостяцкой вечеринке. Он тогда подумал, как бы девушка ни пела, все будет лучше ее секса.

Леннокс сворачивает банкноту в трубочку, втягивает кокаин здоровой ноздрей. В голове шумит. Хороший товар. Леннокс смотрит на Робин, та ему улыбается.

— Как твое горло? Споешь? — спрашивает Леннокс.

— Спою. — Робин по-птичьи вскидывает головку, вызывая в Ленноксе одновременно желание и тошноту.

Он идет в ванную, на этот раз спокойно смотрит на струю мочи, упругую, хоть ложку ставь. Вода в ноге унитаза окрашивается в золотисто-оранжевый цвет. Теперь, когда Леннокс один, верх берет его природная критичность, в то время как природная же коммуникабельность отступает. Повсюду следы быстро проходящих благих порывов. Флакон из-под ополаскивателя для рта пылится явно не первый месяц. Рядом с душем, с которого вода капает прямо на кафельный пол, неначатый тюбик герметика. Из слозманного элекроэпилятора торчит ржавая батарейка.

По возвращении в гостиную Леннокс застает Робин сидящей на диване. Взгляд скользит по ее коленям, бедрам, забирается под юбку. Робин улавливает направление, плотно сдвигает ноги, расправляет юбку, будто засмущалась.

«С ней все ясно. Косит под наивную девочку, глазки строит, как в первый раз. Жертва по жизни. Ее дочку, скорее всего, ожидает та же участь. Однако надо мне самому поосмотрительнее, а то я от чего ушел, к тому и приду».

Стэрри принесла напитки — пиво «Миллер», водку и пепси и теперь на журнальном столике готовит новые кокаиновые дорожки. Чем больше, тем лучше — вот первый закон общества потребления. А второй — вынь да положь. Видимо, настоящее веселье еще впереди. Стэрри перехватывает его несытый взгляд.

— Давай же, горец, — кокетничает она.

Ленноксу на ум приходит вестхайлендский терьер Храброе Сердце. Что ж, для затравки прочистим забитую ноздрю. Леннокс тянется к импровизированной соломинке, и тут на пороге возникает девочка в ночной рубашке.

Девочка, в отличие от матери, смуглая; тем удивительнее впечатление потусторонности, совершенно такое же, как от Робин. Продолговатое лицо обрамлено каштановыми волосами длиною до плеч. Нарочитым, театральным жестом девочка трет заспанные глаза. Пристыженный Леннокс бросает скрученную банкноту и подскакивает.

— Привет. Меня зовут Рэй, — произносит он, заслоняя собой журнальный столик.

— Тианна Мэри Хинтон... юная леди... немедленно в постель. Время недетское. — В голосе Робин паника, наверно, с такими интонациями в узком кругу говорят рекламные риелторши из Саут-Бич, ну, когда узнают о падении цен на рынке недвижимости. Робин смотрит не на дочь, а на Леннокса, овечья покорность сменяется тупым упрямством, и наоборот. Наконец и девочка удостаивает его взглядом. Взгляд холодный.

Скорее оценивающий, нежели осуждающий. Без сомнения, она таких, как Леннокс, уже видела. И добра от них не ждет. Да ведь она же была дома одна, пока он, Робин и Стэрри таскались по барам Майами-Бич. «Это неправильно. Детей нельзя оставлять без присмотра. Бритни Хэмил нельзя было пускать в школу одну». Леннокс чувствует приступ гнева, старается запить его пивом, как таблетку. Он все еще стоит между девочкой и журнальным столиком. Едва Тианна отвлекается на суетливые манипуляции матери, Леннокс прикрывает кокаиновые дорожки «Идеальной невестой». В очередной раз замечает во взгляде Стэрри адресованное Робин презрение.

— Я не могла заснуть, — тянет девочка. — Услышала, как вы вошли. — Она толкает мать локтем, требуя объяснений.

— Солнышко, это Рэй. Мой друг из Шотландии.

— Где мужчины ходят в юбках, — сладкакривится Стэрри. — Верно, Рэй?

— Верно. — Леннокс отвечает машинально, его внимание приковано к девочке. Руки и ноги у нее непропорционально длинные. Волосы жидкие. Она худенькая, угловатая, типичный гадкий утенок. Но глаза... Он перехватывает промельк противоестественной, недетской осведомленности. Целую секунду у Леннокса сосет под ложечкой от ощущения, что эти глаза молят о помощи, мольба адресована всем — и никому. Потом ощущение проходит, десятилетняя Тианна снова просто хронически невысыпающееся, обделенное заботой дитя.

— Доченька, иди спать, моя хорошая, — уговаривает Робин.

Позевывая, девочка пятится из гостиной, не то прикрывает рот рукой, не то вяло машет на прощание. Едва дверь за ней захлопывается, Стэрри меняет диск и прибавляет громкость. Звучат кубинские ритмы. С этим жанром Леннокс знаком исключительно по фильму «Клуб «Буэна Виста»» — они смотрели фильм с Труди, Ленноксова политкорректная невеста потом еще диск ему купила. Ленноксу нравились мелодии, несмотря на то что Олли Нотмен, энергичный молодой полицейский с замашками ловеласа, пронюхал про диск и обозвал Леннокса либералом, читающим «Гардиан». В тот вечер ребята из отдела зашли к Ленноксу промочить горло. Среди них был мрачный Даги Гиллман, взявший на себя роль Ленноксовой Немезиды; он весь вечер с Леннокса ледяных глаз не сводил. Однако эта музыка ничего общего не имеет с буэнавистовским диском. Судороги ударных, перекаты струнных, полушепот духовых — Леннокс в жизни ничего печальнее не слышал. Вокал на испанском, исполнители — кубинцы, но Леннокеа не отпускает ощущение, что и музыка, и слова сочинялись здесь, в этом районе Майами. Он хочет спросить, как называется группа, — и душит порыв: пока не знаешь рокового слова, оно, даже и случайно услышанное, для тебя безопасно.

Неровно пульсируют мысли о Труди. Что она сейчас делает? Конечно, она в отеле. Тешится одной из двух своих любимых мантр: «я до смерти устала» и «мне параллельно». Может, повторяет их по очереди, для пущего эффекта.

— К черту, — шепчет Леннокс, дергаясь на диване от смеха.

Стэрри нависает над ним, поднимает на ноги. Некоторое время, пока Робин в туалете, они танцуют. Обе женщины из кожи вон лезут. Леннокс прикидывает, каков был бы секс втроем. Разве не экстрим ему нужен, чтобы снова почувствовать себя мужчиной? Конечно, экстрим. В прошлый раз, когда работа и наркотики обездвижили его тело и душу, помог именно экстрим. Но между Стэрри и Робин повисает напряжение. Они оспаривают Леннокса, борьба жестокая и неприкрытая. Наступают друг на друга, глаза бешеные, зрачки широкие от вожделения, губы плотно сжаты. Ленноксу вспоминаются «Зажигательные танцы». Робин прижалась лобком кего лобку, обнимает за шею. Висит на нем, как пиджак от Армии спасения, предъявляет права, пытается задвинуть Стэрри.

Звонит домофон. Леннокс соображает: еще кого-то принесло, в то время как ноздри его, хоть и забиты так, что аж булькают, улавливают запах волос Робин. Кокаин в совокупности с вожделением, спиртным и разницей во времени составляет зловещую квадригу. По глазам бьет изнеможение, дыхание перехватывает. Несколько секунд — или минут — с изнанки век лопаются лиловые кляксы, закручиваются воронками, утекают во тьму извилин.

Робин отстраняется. Леннокс открывает глаза. Прямо перед ним морщинистое серое лицо, коротко стриженные бесцветные волосы словно налеплены на череп и до окаменелого состояния смазаны гелем. Лицо принадлежит тощему, но жилистому и с виду сильному белому мужчине, его змеиные глаза язвят Леннокса, и Робин тоже. Леннокс невольно отшатывается. Он отмечает, что джинсовая рубашка заправлена в джинсы, а спортивные туфли, или, как принято говорить по эту сторону океана, кроссовки, ослепительно-белые. Отрывисто кивнув Ленноксу и скроив улыбку столь мимолетную, что зафиксировать ее смогла бы только видеокамера, вновь прибывший обращается к Робин.

— Снова приключений искала? — Артикуляция как у деревенщины, близка к нулю.

— Это Рэй, — лепечет Робин. Ленноксу ясно: здесь не только прошлое, здесь еще и незавершенное настоящее.

— Меня зовут Ланс, Ланс Диринг. Рад познакомиться, Рэй. — Диринг склабится, протягивает руку. Леннокс на всякий случай пожимает ее здоровой рукой, это неудобно, но он чувствует облегчение: у Диринга рука сильная, пусть знает, что Леннокс тоже не слабак. — Где это тебя угораздило? — спрашивает Диринг, кивая на Ленноксову правую руку, болтающуюся на перевязи.

— Производственная травма, — бодрится Леннокс.

Однако Ланс Диринг явно прочел на лице Леннокса замешательство. Голос его звучит мягко:

— Расслабься, Рэй, ты тут никому дорожку не перешел. Мы все взрослые люди и развлекаемся, как считаем нужным. Вопросов друг другу не задаем. Верно, девочки?

Стэрри сверкает жемчужными зубами, брови ее ползут вверх, как у фастфудовского менеджера среднего звена, который и лицо, и душу продал родной забегаловке. Робин улыба-ется кисло, с виноватой поспешностью наливает Лансу и еще какому-то типу. Этот; второй — коротконогий, коренастый латинос, волосы у него сальные, до плеч, подбородок сизый. На Леннокса смотрит с неприкрытой враждебностью.

— Познакомься, это Джонни, — улыбается Ланс.

— А ты, верно, не местный, — скрежещет Джонни.

Лицо у него великовато: глаза, нос, рот будто со шпателя метнули в середину жалкой кляксой. С возрастом, думает Леннокс, эффект будет только усиливаться, время ведь — оно храповик, только в одну сторону движется, усугубляет, было бы что. Огромные, как у мясника, ручищи выглядят устрашающе; плюс плотно сбитый торс и бегающие глазки — и мы имеем человека, привыкшего брать что захочется, в уверенности, что возражений не последует. Впечатление разрушает дряблое брюхо, обтянутое футболкой со слоганом «Трахаюсь за дозу».

— По-моему, он не тот парень, о котором ты, Джонни, подумал. — Ухмылка Ланса адресована Ленноксу. — Но мне тут сказали, ты продажами занимаешься.

Дались им эти продажи, думает Леннокс. Шифр у них такой, что ли?

— Нуда.

— Я тоже, — улыбается Ланс. Стэрри сдавленно хихикает.

— Задницей чую, этот парень совсем не такого рода коммерсант, как ты, — смеется Джонни.

— Пожалуй, — скорбно произносит Ланс Диринг. — И все же я считаю, что существуют только два вида коммерсантов: хорошие и плохие. Верно, Рэй?

Леннокс молчит, по тому как Стэрри покусывает губы, ясно: именно с Дирингом и Джонни она и разговаривала по телефону. Для Робин их приход полная неожиданность, причем не из приятных. Леннокс самоустраняется, садится на пуф. В подобных ситуациях всегда лучше молчать, это он давно понял.

Леннокс шарит глазами по комнате, и всякий раз взгляд его возвращается к ногам, бедрам или заднице Робин. Он понимает, что хочет переспать с ней, но, к стыду своему, уверен: хочет только из-за того, что шансы с появлением Ланса и Джонни резко сократились. Этак у любого встанет. В условиях конкуренции.

От внушительной белой горки на столике Леннокс отделяет себе очередную дорожку. Товар принадлежит Стэрри; она водрузила пакет на стол, хотя вероятность, что девочка придет снова, остается. Леннокс втягивает дорожку. Смотрит на стену: там висит принт с изображением полуобнаженной женщины. Снова прикидывает, что связывает Робин с Лансом и Джонни. Тревога, вызванная их появлением, улетучилась. Страх испаряется, Леннокс с наслаждением добивает остатки. Теперь в нем только черная ярость, ледяная, однородная. Он больше не думает о Бритни Хэмил, хотя и знает: если эта мысль явится снова, за смерть девочки он убьет всякого.

Он хочет кого-нибудь убить. Тумак, пинок, даже травма его не устроят. Бешенство разливается по венам подобно яду. О, такие лица ему не раз встречались: у Диринга насмешливая, безгубая улыбка, так мог бы улыбаться ящер; у Джонни несытый взгляд. Этим двоим и невдомек, какая опасность над ними нависла. Леннокс скрипит зубами, прекращает это занятие, только вообразив, как трескается эмаль. Но он полицейский. Да еще за границей. Успокойся, мать твою,

Леннокс идет на кухню, тащит из холодильника очередное пиво. Пиво нивелирует приступы кокаинового бешенства. Робин плетется следом. Он хочет трахнуть ее и поубивать остальных. Даже Стэрри. Стэрри первую. Что-то в ней подозрительное. Она как Протей: вот только что предлагала себя, а вот уже исходит злобой и выпитого ни в одном глазу. Контролирует ситуацию. С приходом Диринга и Джонни Стэрри изменилась. Леннокс это физически чувствует. В глазах у нее читает. Может, все из-за кокаина. Хороший товар. Почти без химии. Может, все потому, что он, Леннокс, больше других вынюхал. Не предложить ли Стэрри денег? В кармане пачка двадцаток.

Ленноксовы мысли не дают заднего хода, боковые ветки тоже не предусмотрены. Ход сугубо линейный, обороты набраны, локомотив мчится к пункту назначения, давно известному и неизменному.

И остановить локомотив способна лишь очередная доза. Кокаин. Кокаин поможет обогнать мысли. Леннокс чуть не бежит обратно в гостиную, Робин тащится за ним, бухтит о гороскопе на сегодня. Леннокс берет со стола «Идеальную невесту». Дорожки, которые он прикрыл журналом, в полном порядке. Стэрри наклоняется, удлиняет их — для Ланса и Джонни.

Ни Ланс, ни Джонни, ни Стэрри больше не внушают подозрений, они вообще не люди, их функция — доставать кокаин. В Ленноксе закипает упрямое ощущение вседозволенности. Он в отпуске. К черту умницу-разумницу Труди. У Стэрри обнаруживается еще один приличный пакет кокаина. Теперь точно проймет. Ночь будет долгая. Долгая-долгая ночь уместится в полчаса.

Вдохнем еще по дорожке. Никогда Ленноксова потребность в наркотиках не достигала такой интенсивности. Они, необстрелянные полицейские, бывало, собирались в «Винограде» или у кого-нибудь на квартире, чаще всего у Леннокса, шумно хвастали, как убрали этого урода, да поставили на место того козла, да посадили небезызвестного ублюдка, да скоро доберутся и до небезызвестного отморозка. Впрочем, настоящий сарказм на преступников не разбазаривали, его берегли для власть имущих: высших полицейских чинов, а еще политиков, как местного, так и государственного уровня. Именно эти кретины портили жизнь, мешали работать.

Леннокс прошел курс реабилитации и до сих пор посещает собрания, или, на его жаргоне, сходки «Анонимных наркоманов». Ему известно, как действует наркотик: сплющивает тебя, словно какую-нибудь ромашку для гербария. Ты вроде ты, но вместо трех измерений существуешь в одном. Дерганый, вырванный с корнем, ты даешь волю сарказму, в тебе доминирует ощущение вседозволенности — словесной, физической и сексуальной.

Девушка, ну та, в Таиланде; она же была совсем дитя.

Мальчишник в Бангкоке. Девушки очень юные, но с этими азиатками никогда не угадаешь — такие они миниатюрные. И вообще, мы были на отдыхе. Напились в баре «Панкин». У меня на коленях тайка, выкрашенная в блондинку. Нотменов пьяный шепоток:

— Хочешь узнать кискину масть — смотри на брови, а не на волосы.

Вот интересно, вписался бы в нашу компанию “Правильный Джордж Марсден, любитель отутюженных костюмов? Может, окажись он тут, повел бы себя как положено полицейскому? А как положено вести себя работникам правоохранительных органов, когда они не при исполнении? Служба службой, а отдых отдыхом.

И тут я увидел, что Гиллман тоже держит на коленях девушку. Точнее, девочку. Я ему сказал что-то типа «поищи кого постарше», а он:

— Ей за это платят, значит, все путем.

Я был пьян. Мы повздорили. Я спихнул с колен свою «блондинку». Спихнул с Гиллмановых колен Гиллманову девочку. Гиллман вскочил. Головой долбанул меня в лицо, обрушил на пол. Потом уже Нотмен довел меня до такси. Бангкокские врачи мне битый час нос вправляли, и все равно он теперь кривой. Потом я узнал, что за мое заступничество поплатилась Гиллманова девочка. Он на нее сорвался. Она была совсем ребенок. Сначала маленькая тайка, потом Бритни...

Хватит рефлексировать.

Порошок попадает на слизистую. Образ Бритни вытесняет реальная женщина, соблазнительная в своей неряшливости.

Робин. Приторно-девчачий голосок становится сексуальным. Красавица с Юга: Скарлетт О’Хара. А Ретт Батлер, конечно, он. «Я сама с Алабамы...»

— Расслабиться не хочешь, красавчик? — мурлычет Робин.

Ленноксу известно: одного ощущения, что готов оттрахать весь мир, недостаточно, нужен экстрим, бешеный, извращенный экстрим, чтобы его вялый пенис хоть мало-мальски затвердел.

— Погоди, — мямлит он, наливает водки.

Он будто сам себе яму вырыл.

На пуф пикирует Ланс Диринг, начинает грузить разговорами о рыбалке. Леннокс знает — это кокаин подействовал, Диринг сейчас не Диринг, вот и пытается материализоваться: он здесь, он сильный, он главный.

— Вчера такую рыбину вытащил, жуть. Тащу, а сам думаю: ведь она мне сейчас удочку сломает. Но все равно тащу. Врешь, не уйдешь. Для тебя, рыба моя, все кончилось, когда ты крючок заглотила.

Рэй Леннокс кривится на Дирингову безгубую улыбку и выдавливает односложные ремарки. Смотрит на мосластое лицо, замечает слюну, скопившуюся в углу рта, и ничего не чувствует: ни симпатии, ни отвращения. Куда что девалось? Их с Дирингом связывает только наркота, и то в один отдельно взятый вечер. Леннокс скрипит зубами. Они с Дирингом — препятствия на пути друг у друга. Так пилоты Формулы-1 на скорости пытаются вписаться в поворот. А тут что? Обмен репликами, мимолетная откровенность в уродливой форме, взаимная демонстрация обнаженных нервов. Ланс встает, танцует с Робин, которая явно его боится, потом с улыбающейся Стэрри, с которой явно спит.

Нельзя ему жениться на Труди. Если бы они намеревались пожениться, они бы уже давно это сделали. Они познакомились, когда ей было восемнадцать, а ему двадцать семь. Восемь лет назад. Он как раз получил второе серьезное повышение, стал детективом-инспектором. Его прочили в самые молодые начальники полиции в Шотландии. Шутили, конечно, но в каждой шутке есть доля правды. Однако с тех пор все заглохло. Болото какое-то. Леннокс втягивает очередную дорожку. Тогда они с Труди расстались.

А через три года возобновили отношения. Он как раз вернулся из Таиланда, весь в благих порывах, записался к «Анонимным наркоманам», снова занялся кикбоксингом. Они встретились в новом спортзале, где Леннокс тренировался. Он не знал, что у Труди абонемент. Кофе попили и разошлись. Оба в свободном поиске. Щелкнуло, закоротило. Не погасло. Склеилось. Поужинали вместе. Сходили в кино. Он поднялся выпить кофе. Постель. И тут сладилось. Секс. Секс был лучше, чем три года назад. Труди: ухоженная, уверенная в себе владелица годового абонемента в фитнес-клуб, а не полноватая неопытная девчонка. Леннокс: свободная от алкогольных паров секс-машина. Отношения строились на чистом сексе. Все равно что капусту по седьмому разу разогревать, говорили приятели. Берегись. Ошибку совершаешь. Леннокс отмахивался.

Но Труди любила его. Любила, потому что он был, что называется, висяком, а степень собственного тщеславия Труди — достаточно убедительной: с ее, Труди, любовью, без баловства и поблажек, любовью, которую она возвела в брэнд, Рэй Леннокс, Проект “Леннокс”, успешно реализуется. Леннокс, вышедший в тираж супермен, произведет на свет здоровых шотландских детей протестантского вероисповедания, каковые дети проявят выдающиеся способности не только в науках, но и в спорте, и станут образцовыми гражданами, что вообще характерно для шотландцев. По крайней мере для экспортных партий шотландцев.

Труди видела, как изменился Леннокс. Зрелый — вот какое определение она чаще всего употребляла. Первое ее прикосновение к Ленноксу после разлуки было не рукопожатие, не объятие — она провела пальцами по его переносице.

— У тебя нос теперь кривоватый.

— В Таиланде сломал, — пояснил Леннокс, глядя ей в глаза. — Поэтому и с наркотиков решил слезть. Понял, до чего они доводят. Понял, что я потерял.

Труди увиденное понравилось.

Но видела она то, что хотела видеть. Леннокс был раздавлен. С виду циник, а душа — как фарш. Непробиваемый Леннокс с расщепленными нервами. Так Роббо говаривал, а Роббо был проницательный.

Леннокс исправно молотил боксерскую грушу. Иногда это помогало. От тренировок крепли мышцы, обострялась реакция, росла уверенность. Леннокс стал ходить вразвалку, смотреть свысока. Знал: другие мужчины чувствуют, это не пустое чванство. Но иногда, если случалось что-то действительно скверное, помогали только разговоры. В Эдинбурге же люди разговаривают разве что за стаканом спиртного, а кокаин дает возможность дольше не пьянеть и соответственно дольше разговаривать. Дело Бритни Хэмил было из разряда действительно скверных. И вскоре Леннокс уже пропускал сходки в «Анонимных наркоманах», а грушу молотил вполсилы. Всякий раз, когда в попытках угадать, кто похитил девочку, Леннокс открывая базу данных и вглядывался в лица педофилов, его потребность в кокаине делалась нестерпимой.

— Давай же, милый, — шепчет Робин, чуя крушение планов. — Я хочу секса. — Ее отчаяние напоминает Ленноксу о стриптизерше из Форт-Лодердейла или даже о Труди. — А что?

Только не говори, что это эгоизм.

«Еще какой, — думает Леннокс. — Шансонетка чертова, у тебя же дочь через стенку спит».

— Да нет. Просто я не хочу тебя трахать. В смысле, — он делает паузу, мрачно смакует эффект, — не могу, я с кокаином, кажется, переборщил.

Робин украдкой взглядывает на Ланса и Стэрри, увлеченных зажигательным латиноамериканским танцем. Судя по липким гримасам и презрительному шепоту, они сговариваются уничтожить и Леннокса, и Робин. Джонни пригорюнился в кресле, от его бегающих глазок воздух в комнате затхлый. Леннокс смотрит на Робин: личико с кулачок, глаза круглые, как у безнадежно напуганного в нежном возрасте.

— Давай тогда просто полежим в соседней комнате, — шепчет Робин, в голосе неприкрытая мольба. — Мне нужно, чтобы кто-то был рядом. Рэй, я по уши в дерьме, я качусь по наклонной. Я запуталась. Меня только мысли о Тианне и держат... Если я что хорошее и сделала в своей проклятой, гребаной, убогой жизни, так это дочь родила...

Робин не замечает, что шепот давно перешел в полувизг и вся компания с интересом слушает ее исповедь.

— Вот это действительно смешно, — глумится Стэрри. — Профессиональная жертва и чувак, который не способен ее трахнуть!

— Ну ты и язва. — Ланс закатывает глаза, Джонни утробно хохочет. Теперь ясно: эти трое заодно.

— Почему, — ноет Робин, хватая Леннокса за больную руку и волоча за собой к двери, — почему люди такие безжалостные?

Почему? Откуда в них столько жестокости?

— Ну, завелась, — шипит Стэрри. Вслед Ленноксу летит ее смех. — Да она вприпрыжку прибежит, как только доза понадобится.

— Па моим подсчетам, минут через двадцать. Время пошло, — глубокомысленно добавляет Ланс.

Леннокса уводят от пакета с кокаином, источника, из которого он черпал силу. Как же мы любим то, что нас убивает. Уверенности все еще хоть отбавляй, только не там, где надо; Робин тащит его к кровати, задирает юбку, под ней телесного цвета стринги с надписью «Моя киска — мои правила».

Стринги летят на пол, являют лобок, лохматый, как панковская прическа. Робин прикладывается к Ленноксову рту. В ее выдохе перестоявший табачный дым, Леннокс стискивает челюсти. Робин отрывается от его плотно сжатых, неуступчивых губ, ложится на кровать. В скудном свете Леннокс видит, как ее нижняя челюсть проваливается, исчезает в неряшливом зобе, откуда он только взялся, ассоциации с экзотической лягушкой, способной в считанные секунды раздуть горло до шокирующих размеров. Леннокс в столбняке, вблизи от этих гипнотизирующих, навыкате глаз он словно насекомое. Внезапный рывок — и Робин повисает на нем, расстегивает ширинку, шарит в брюках и трусах, ее пальцы настырно задают один и тот же вопрос, но желаемого ответа не получают.

Сквозь кокаиновый угар прорывается зевота. Леннокс пытается сдержаться, но лицо само собой растягивается, челюсть со щелчком отвисает и не закрывается, ее постиг спазм. Где-то внизу Робин повторяет, задышливо и безнадежно:

— Хороший мальчик... все у нас получится...

Вряд ли сейчас далеко за полночь, но Леннокс уже чувствует приближение безжалостного рассвета.

Он бросает взгляд на Робин. Ее глаза все еще выпучены, как у сумасшедшего зоолога.

— Сейчас, Рэй, я тебя в норму приведу. Я знаю, что любят большие мальчики!