Ты что? Это же твоя работа!

Нет, моя работа — поднимать зомби. А охота на вампиров предполагается побочным занятием. Иногда и с зомби можно пострадать, но охота на вампиров и одичавших ликантропов куда вероятнее приводит на больничную койку. Может, мне уже надоело видеть новые шрамы, приходя в сознание.

А все-таки приходить в сознание — это хорошо, — сказал он слабым голосом.

Сейчас он уже не смотрел ни мне в лицо, ни мне в вырез. Он смотрел вдаль и будто видел что-то неприятное и переживал его снова — отчасти.

А ты уже не думал, что очнешься, — сказала я сочувственно.

Он поднял ко мне лицо — большие глаза смотрели испуганно и потерянно.

Да, я думал, что это оно. Думал… — Он замолчал и отвел глаза.

Ты думал, что умрешь, — закончила я за него.

Он кивнул и вздрогнул — от этого движения ему стало больно.

Я знала, что не умрем ни я, ни ты. Раны в животе болят дико и заживать могут очень долго, но при современных антибиотиках и правильном лечении редко бывают фатальными.

Он посмотрел на меня недоверчиво:

И ты все это думала, когда засыпала от лекарств?

Не совсем так. Но я много получала ран, Питер. Счет потеряла, сколько раз я теряла сознание и приходила в себя в больнице или в каком-нибудь еще худшем месте.

Я решила, что он опять уставился на мою грудь, но он спросил:

Вот этот шрам у тебя на ключице, он откуда?

Еще один интересный побочный эффект выставления груди напоказ: выставляются еще и шрамы. Мою застенчивость больше смущала именно грудь, чем они.

От вампира.

Я думал, это укус оборотня.

Не, вампира. — Я показала руки со всеми на них шрамами. — Почти все от вампиров. — Я тронула следы когтей на левой руке. — Вот этот — от ведьмы-оборотня. Она перекидывалась по заклинанию, а не от болезни.

Я не знал, что есть разница.

Разница в том, что заклинание не заразно и никак не связано с полнолунием. И никакие сильные эмоции тоже не вызывают перемены. Ее не будет, пока не наденешь соответствующий предмет. Обычно это меховой пояс.

А от оборотней у тебя шрамы есть?

Есть.

Можно посмотреть?

Если честно, самые стойкие шрамы от когтей у меня на заднице. Почти незаметные. Габриэль — тот леопард, который их оставил, — считал это предварительной лаской перед тем, как изнасиловать меня перед камерой. Он был первым, кого я убила большим ножом из заспинных ножен. Надо мне будет придумать другой способ носить этот нож, пока не починят наплечную кобуру. Но есть у меня и новые шрамы, которые можно Питеру показать.

Чтобы вытащить футболку из штанов, пришлось повозиться, но почему-то мне не хотелось ничего расстегивать. Задрав рубашку, я показала Питеру новые раны.

Он издал удивленный звук:

Этого не может быть!

Сказал он это почти шепотом. Потом протянул руку, будто хотел потрогать, и убрал ее — наверное, не знал, как я к этому отнесусь.

Я подошла к кровати ближе, он правильно понял это приглашение и провел пальцами по розовым шрамам.

Могут исчезнуть совсем, могут остаться, — сказала я. — Станет ясно через пару дней — или недель.

Он убрал пальцы, потом ладонью провел по самой большой ране — там, где тигрица будто пыталась вырвать кусок мяса. Ладонь Питера накрыла ее целиком, пальцы вышли за пределы шрамов.

Не может быть, чтобы такая рана зажила за… двенадцати часов не прошло. Ты из них?

Ты хочешь спросить, не оборотень ли я?

Да, — прошептал он будто по секрету.

Рука его ощупывала неровные шрамы.

Нет.

Он дошел до края шрамов, разбегавшихся у пупка.

Мне только что сменили повязки. Жуть смотреть. А у тебя все зажило.

Он взялся ладонью за мою талию сбоку, где шрамов не было. Ладонь легла мне на изгиб талии — достаточно большая уже была ладонь. И это застало меня врасплох: единственный из моих кавалеров, у кого размера ладони на это хватило бы, был Ричард. Казалось неправильным, что у Питера рука так велика, и это заставило меня отодвинуться и опустить рубашку. Питер смутился, чего я не хотела. Вдруг до меня дошло, что не надо было мне давать ему себя так трогать. Но меня это как-то не волновало и не смущало до этой минуты.

Наши рекомендации