Дополнение 2: Джессика Хоппер 3 страница
«Heart‑Shaped Box» (или, как впоследствии она была названа, «Heart‑Shaped com») получилась особенной: бьющие через край, резкие гитары, исполненные отчаяния, показывали понимание Куртом той ситуации, в которую они с Кортни угодили. Название песни появилось благодаря привычке Кортни раскладывать в гостиной их квартиры в Норт‑Сполдинге, в Лос‑Анджелесе, свою коллекцию конфетных коробок в форме сердечка; частично это была любовная песня – хотя строчки вроде «I am buried In а heart‑shaped соffin for weeks» («Я похоронен на многие недели в гробу в форме сердечка») со всей очевидностью выявляли ту незащищенность, которая все же отсутствует в большинстве браков. Рефрен «Hey wait/I got а new complaint» («Погоди, у меня еще одна жалоба») – явное свидетельство того, что Курт слишком хорошо понимал, что в прессе его часто изображают как скулящую, испорченную рок‑звезду, а также прощальный поклон знаменитой строчке «Ramones» – «Hey ho/Let's Go» («Эй, пойдем»).
Чтобы умерить вызываемые песней темные чувства, Куртни сочинили историю о том, что Кортни послала Курту коробку конфет в виде сердечка, когда добивалась его, но это, конечно, такой же грубый миф о группе, как мост в Абердине, который упоминается в «Something In The Way».
– Пока они занимались музыкой, все было в порядке, – комментирует Крэйг. – Даже будучи несчастным, Курт пользовался большим уважением у других участников группы.
На следующий день после концерта в Рио группа вылетела в Сиэтл.
– Мы шлялись по дому В Лос‑Анджелесе, и потом они [Курт и Кортни] решили, что точно собираются переезжать в Сиэтл, ‑ вспоминает Кали Де Витт. – Они наняли грузчиков, им всё упаковали. Было где‑то третье число, а арендную плату внесли до конца месяца. И Кортни сказала: «Почему бы вам с Рене не пожить здесь, потому что тут же осталась вся мебель, ее не упакуют до конца месяца, к тому же у вас, ребята, ближайшее время будет пристанище». Потому что я все еще не хотел переезжать и становиться няней. Это нам подходило. Мы подумали: «О, клево, отличный флэт на три недели».
– В Лос‑Анджелесе мы сильно нуждались, жили очень бедно, и тут раздался звонок от Курта и Кортни, – говорит Рене Наваррете. – Они позвонили нам, потому что нужно было кому‑то довериться. Им хотелось срочно уехать из Лос‑Анджелеса. Когда я зашел в дом, то увидел Курта на полу с сияющей Фрэнсис у него на коленях, он ставил ей новую запись «Butthole Surfers». Он был очень возбужден. Казалось, тут какой‑то дурацкий заговор. Они хотели избавиться от проклятой журналистки из «Вэнити фэйр» и нескольких жестянок со шприцами – мне дали пушку и велели стрелять во всех фотографов, которых я замечу шныряющими вокруг. Нам Кали очень понравилось помогать им при переезде: два тинейдера собирают вещи двум рок‑звездам и отправляют их в Сиэтл.
я: Когда это было?
– То ли январь, то ли февраль. [Скорее февраль. 1 февраля Кортни выступала в лос‑анджелесском суде, давая показания по поводу инцидента с Викторией Кларк и стаканом. Позднее дело замяли.] Я тогда недолго был в Лос‑Анджелесе, – отвечает Кали. – Мы с Рене поселились в доме и пользовались им как своим. Отличное время было. Помню, как нагрянули грузчики. Рене давал им указания. Я не хотел вставать и спал на кушетке, потому – о ее они должны были грузить последней. Когда они выносили из главной спальни кровать, один из грузчиков напоролся на иглу, которая оказалась в матрасе. Он взорвался: «Я пойду в полицию, в газету. Что, если я заболею СПИДом из‑за этой иглы?» Рене отговорил его от этого, всучив ему мою 12‑дюймовку «Nirvana», сказав, что это очень редкая вещь. Помню, как Рене долго притворялся, что она [«Come As You Are», вовсе не редкая запись] стоит до чертиков.
14 февраля «Nirvana» под видом группы Саймона Ритчи[334]появилась в «Pachyderm Studios» в маленьком городишке Кэннон‑Фоллз, Миннесота, в 40 милях к юго‑востоку от Миннеаполиса, и начала записывать со Стивом Альбини свой третий альбом. Трио провело в студии полных 14 дней, хотя основные дорожки были наложены за шесть дней (запись закончилась в 26‑й день рождения Курта)всего за 24 000 долларов за студию и 100000 Стиву единовременно. Весь альбом был записан вживую.
«Когда мы начали, – рассказывал Курт голландскому журналу "Оор", – у нас была готова только половина композиций. Остальные родились, пока мы шлялись по студии. Мы установили себе дедлайн и бюджет записи. Я люблю работать именно таким образом», Позднее Курт говорил, что он добивался подобного звучания с самого начала существования группы: вероятно, так и было. «In Utero» – потрясающий альбом, наверняка лучшая студийная работа группы: в нем уместно всё – группа, песни, чувства, мелодии, шумовые сегменты, время появления. И даже сейчас он звучит современно – в то время как «Nevermind» все‑таки остается достоянием начала 90‑х. «Nirvana» оказалась здесь на вершине: разгоряченные спорами, слухами, жульничеством, желанием очистить себя от всего, кроме самой музыки как таковой.
С самой первой строчки альбома – «Подростковый гнев получил воздаяние, теперь я усталый и старый» («Serve The Servants») – очевидно, насколько Курт вырос как автор текстов и музыки. Женитьба на Кортни определенно помогла ему. Обратите внимание на мощный и трогательный куплет из той же песни: «Я так хотел иметь отца, но вместо этого у меня был папа», – эти чувства перекликаются со строчками Джона Леннона «Мама, у тебя был я, а у меня тебя не было» с его первого постбитловского альбома 1970 года – «John Lennon/Plastic Ono Band».
Главная причина того, что альбом отличается от двух предыдущих, – это запись барабанов. Курт хотел живой атмосферы, которой, по его мнению, можно было достичь, если разместить микрофоны вокруг барабанной установки. Так же думал и Альбини. Для одних барабанов потребовалось тридцать микрофонов.
У Альбини сложился определенный имидж среди внутрироковой тусовки – во многом благодаря репутации бывшего фронтмена «Big Вlасk»: Знали, что он режет правду‑матку, что он мизантроп – на грани с женоненавистничеством, отличается невероятным трудолюбием, но не выносит шоу‑бизнес и дураков. Обвинение в женоненавистничестве было несколько надуманным: Альбини просто любил подначивать других – особенно тех, кто, по его мнению, находится не на своем месте. Возьмем название его хардкор‑группы «Rapeman», где он работал после «Big Black»: противоречивое, как и все, что он делал.
Он сомневался, стоит ли работать с Геффеном, но идея записи «Nirvana» его заинтриговала, особенно после заверений Курта, что хитовый сингл – это последнее, что ему нужно. Альбини даже заявил, что ему группа не нравится: «Звучит глупо, – скажет он потом, – но мне их было жалко. Из‑за того положения, в котором они оказались: доходы кучи дельцов шоу‑бизнеса зависели от того, как "Nirvana" запишет хиты. Мне было очевидно, что на деле они такие же ребята, как и 13 тех малобюджетных группах, с которыми я обычно имею дело».
Если бы Курту и «Nirvana» разрешили выпустить изначальную версию «In Utero» в том виде, как она была записана Альбини, ‑ по заявлению звукооператора, у них с группой была устная договоренность, что никому после него не разрешать трогать запись,случилась бы революция в роке. Клянусь. По интенсивности визг гитар мог сравниться только с барабанами Дэйва Грола. Мелодику Курт частично разрушил, чтобы высвободить ту боль, которую он испытывал, будучи рупором поколения Х. Вся его ненависть, вся его паранойя, подстегиваемая наркотиками, весь гнев – все вылилось яростью, которую даже слушать было больно. Хрена с два «Unplugged» был для «Nirvana» шагом вперед. Вот «In Utero» ‑ это да, тут они отдали дань андеграунду.
До сих пор помню суматошный звонок Кортни.
«Джерри! – кричала она. (Кортни часто пользовалась моим настоящим именем.) – Какой у тебя адрес? Мне надо срочно прислать тебе новый альбом Курта. Его лейбл, его менеджеры – все говорят, что на нем нет никакой мелодики. Они требуют перезаписать альбом. Защити Курта, он очень подавлен».
Через несколько дней пленка пришла: это была великая вещь.
Более того – самая честная вещь «Nirvana» со времен «Sliver». И что, никаких мелодий? Господи! А как насчет травматичной, почти убивающей «Rape Me»? Курт начал писать эти едкие стихи, когда группа еще работала над сведением «Nevermind» – сладенький гитарный мотивчик служил только для того, чтобы добавить остроты мрачному смыслу песни, посланию всем фанатам, всем воротилам шоу‑бизнеса, всем журналистам – тем, кто, как он считал, хотел урвать себе частицу его самого. «Я хотел написать веселую песню против насилия, – рассказывал он братьям Стад из "Мелоди мейкер". – Я понял, что нужно быть прямым, если хочешь, чтобы тебя все поняли. Вот чего ждет от песен большинство. Им нужно, чтобы слова бросали прямо в лицо».
Никаких мелодий? Господи! А как насчет первого сингла альбома – жуткой «Heart‑Shaped Box»? Песня начинается медленно, как бы с угрозой; редко голос Курта звучал так мощно, редко он настолько контролировал свой вокал, напоминающий здесь произношением некоторых согласных его друга, Марка Лэнегана, ‑ и внезапная вспышка раскаяния, заунывное и молящее завывание гитар. Это чистейшая мейнстримовая «Nirvana», настолько коммерческая, насколько вообще возможно. Или, как записал в своих дневниках Курт: «Теория вагины‑цветка Камиллы [феминистский автор Камилла Палья) кровоточит и пропитывает ту ткань, которую должен был использовать Леонардо [да Винчи], чтобы улучшить свой дельтаплан, только вот он умер, прежде чем сумел изменить ход истории».
«Ведь не может быть совпадением то, что "In Utero" полон образов, относящихся к детям и к деторождению, с самого своего названия? – спросили журналисты "Мелоди мейкер". – Должно быть, это альбом о том, как Курт Кобейн становится отцом».
«Нет, это только CDвпадение, – отвечал певец. – Меня всегда завораживали рождение и размножение. Долгие годы я рисовал зародышей и делал глиняных куколок. Что‑то потрясающее есть в беременности. Я так уважаю женщин именно потому, что они вынашивают детей. Это делает их в моих глазах священными. Меня интересуют морские коньки. Сначала самка вынашивает потомство, а после передает их самцу, который и дает им жизнь. Совместная беременность».
Никаких мелодий? Да ладно, альбом не настолько изменился. Только послушайте мягкую, горестную «Dumb», мелодию, сокрушающую всё своими заунывными гитарными аккордами. Когда я только познакомился с Куртом, он сказал мне, что всегда действует так, как, его воспринимают. Так что если его считали тупым грязным панком, то он чувствовал желание и вести себя соответственно: «Эта [песня] о тех, кого легко развлечь, – рассказывал он,о тех, кто не только не в состоянии развивать свой интеллект, но и счастлив от того, что десять часов в день торчит перед телевизором. Я знаком с кучей дураков. У них вонючая работа, они, может быть, совершенно одиноки, у них нет девушек, они мало общаются – и все же почему‑то бывают счастливы».
Только послушайте трогательную печальную мелодию «All Apologies» и попробуйте не согласиться с тем эффектом, который она оказывала все эти годы. «Хотел бы я быть тобой, – поет измученный Курт, единственное желание которого – положить уже конец всему этому. Довольным немногим. Во всем виноват я. И принимаю на себя вину». Господи, он так отчаянно хотел верить, что «All we need is Love».
Даже сейчас, когда я вижу и слушаю «Pennyroyal Теа»[335]очки у меня затуманиваются слезами. И этот эффект оказывает музыка, которая, как утверждают, не вызывает никаких откликов? Это ли то, что музыка значит для тебя?
«Иногда, – замечал Курт, – мне хочется принять такую таблетку, которая бы позволила мне радоваться телевизору и другим простым вещам, вместо того чтобы так строго судить и требовать хорошего качества, а не дерьма».
Некоторые песни были действительно рокового жанра, тяжелые и длинные – «Very Аре» (прежде известная как «Perky Or Punky New Wave Number»), «Radio Friendly Unit Shifter» (сначала называвшаяся «Nine Month Media Blackout», в ответ на статью в «Вэнити фэйр»), – шквал звуков, завывание гитар, но все это с лихвой возмещалось стремлением Курта вставить пронзительную мелодию туда, где ее меньше всего ожидаешь. Также присутствовала и традиционная для группы любовь к каверзам. В европейской версии альбома с «Rubbing Alcohol» повторяется та же шутка, что и с «Endless Nameless» на «Nevermind»: песня начинается после нескольких минут тишины.
Прекрасное название получила песня «Frances Farmer Witt Have Her Revenge On Seattle» («Фрэнсис Фармер возьмет реванш в Сиэтле») – навеянная известной историей кинозвезды 30‑х, которая восстала против системы фабрики грез и подверглась электрошоковому лечению; открывает песню басовая партия, которая неосознанно напоминает минималистский, пугающий звук «Young Marble Giants». Это очень беспокойная песня. Курт увидел параллели между тем, как актрису демонизировала мейнстримовая пресса[336]и травлей его жены. «Все заговорщики живы и сидят себе в своих уютных домах, – записал Курт в дневнике. – Танцуют на ее могиле. Разрезают ее раны. Но Господь – это женщина, и она вернется в черном»[337].
Кортни позвонила мне в середине марта и подтвердила историю, которая вскоре появилась в «Чикаго трибьюн». За два дня до окончания мастеринга альбома (21 апреля Бобом Людвигом на студии «Gateway») газета опубликовал интервью с Альбини, который заявлял: «Геффену и менеджменту группы альбом очень не понравился. Когда "Nirvana" попросила записываться у меня, они сочли это проявлением снисхождения. Я совершенно не уверен, что альбом вообще выйдет». Позднее Дэйв Грол сообщал, что Гэри Герш, один из менеджеров группы, был «в ужасе» от перспективы того, чтобы записывать столь важный (по крайней мере, для «DGC») альбом в такой панк‑роковой манере. «Нам сказали что‑то вроде: давайте веселитесь – а потом мы вам подыщем другого продюсера», – говорил он в сентябре 1993 года «Кью».
В то время, однако, и группа и менеджмент полностью отрицали слова Альбини, даже поместив однажды объявление в «Биллборде» на всю страницу, чтобы опровергнуть заявления, которые не замедлили появиться в «Биллборде», «Ньюсуике», «Роллинг стоун» – да везде.
«Никакого давления на нас наш лейбл не оказывал, они не требовали от нас перезаписи треков после работы с Альбини, – заявил Курт в пресс‑релизе "DGC", противореча тому, что мне рассказала Кортни. – Все решения по нашей музыке – стопроцентно наши. Мы, группа, решили, что вокал на многих треках недостаточно громкий: и решили это переделать». «Geffen» также распространил вежливые уверения в том, что лейбл не собирается вмешиваться в дела своей дойной коровы.
Потом Курт даже заявил, что заметил проблемы в миксе, как только вернулся в Сиэтл. «Всю первую неделю мне не хотелось слушать записи, а так обычно не бывает», – рассказывал он «Серкус». И вновь это прямо противоречит телефонному звонку Кортни, которая пыталась объединить друзей и коллег Курта по индустрии вокруг альбома, чтобы противостоять давлению «DGC» и защитить великолепную запись.
Так или иначе, казалось, что все это буря в стакане воды. Я не собираюсь отрицать, что альбом труден для восприятия, ну и что тут такого? Ведь запись не так уж и обезобразили. «Nirvana» в итоге выбросила несколько самых шумных треков, чуть подремонтировала вокал, и лейбл поручил менеджеру «R.E.M.» Скопу Липу «подчистить» пару песен для американского радио. Продались? Да нет. Если воспринимать дело таким образом, то «Nirvana» «продалась» в тот день, когда подписала контракт с Геффеном, а тогда бы не было миллионных тиражей, а вы бы не читали этой книги.
– Курту хотелось чего‑то другого, – комментирует Кэрри Монтгомери. – Он хотел написать песни иного типа, но подозреваю, что он не знал, как это сделать. Он умел только писать песни «Nirvana». Как можно научиться сочинять по‑другому? Месяц слушать другую пластинку «Beatles» и приучиться к иной форме?
Было очевидно, что Курт хотел уничтожить созданное им чудовище. С какого‑то момента все пошло не так – постоянное внимание прессы, вынужденные контакты с таким отстоем, как MTV, таблоиды и журналисты «Роллинг стоун», разрыв с ценителями панк‑рока и Олимпии … Когда Курт создал «Nirvana», они с Кристом были как братья. К 1993 году ничего такого уже не было, Курт даже на гастролях ездил не в том фургоне, что остальная группа. В чем же дело? Зачем оставаться в группе, если даже не разговариваешь со своими товарищами? Неужели контрактные обязательства настолько сильны?
Я сохранил эту кассету единственным способом, которым мог: не распечатывая, бросил ее в кучу тысяч других и попытался забыть, что вообще хоть что‑то знал о группе, когда умер Курт. Она и по сей день все там же, но вроде бы кто‑то выпустил пиратским способом оригинальную версию, посчитав, что такая музыка не должна оставаться в вечном забвении.
Кортни прилетела на «Pachyderm» через неделю после начала записи. Стива Альбини ее агрессивное поведение нисколько не впечатлило: он обозвал ее «психованной сучкой С яйцами». Кортни, в свою очередь, подлила масла в огонь по поводу утверждения «Альбини – женоненавистник», произнеся следующую пламенную речь: «Стив Альбини посчитал бы меня идеальной девушкой музыканта, только если бы я была с Восточного побережья, играла на виолончели, носила бы сережки колечками и черные свитера с высоким воротом, имела бы подходящий к образу гардероб, большие сиськи, а главное – молчала бы в тряпочку».
В тот же месяц, что «Nirvana» провела на студии, вышел совместный сингл «Nirvana» и «Jesus Lizard», «Oh, The Guilt», а «Incesticide» был признан в США золотым (500 тысяч проданных экземпляров). Группа получила целую кучу музыкальных наград или, по крайней мере, номинаций – «Грэмми», «Брито›, «НАРМ», ‑ но панки и панкушки вроде Джессики знали, что подобные поощрения со стороны шоу‑бизнеса – это просто дерьмо. Наверное, потому‑то Куртни и любили тусоваться с ней, а не с ее более «крутыми», взрослыми одноклассниками – собирателями записей.
19 марта «Hole» сыграла закрытый концерт в «Crocodile», где состоялась премьера песен с грядущего альбома «Live Through This». Это был первый концерт группы с басисткой Кристен Плафф, игравшей тогда в трио «Amphetamine Reptile» с Дженитор Джо. Кристен была умненькая брюнетка, сознательная защитница независимой музыки. Ее, судя по «Ночи на Земле», идеально могла бы сыграть Вайнона Райдер. Многие представители хардкор‑сцены Миннеаполиса видели в Кортни дьявола и были в ужасе от того, что Кристен уехала из родного города в Сиэтл.
– «Hole» по‑прежнему требовался басист, – говорит Рене Наваррете. – В предыдущем году они пробовали Лесли Харди[338], но у нее не получалось – и они отвезли ее в Сиэтл [из Лос‑Анджелеса], где я порепетировал с ней, все это время надеясь, что место басиста предложат мне. Но у Лесли все равно ничего не вышло. И тогда они взяли Кристен. Та была великолепна.
– Кортни хотела, чтобы на басу в «Hole» играла я, но мои родители, конечно, не позволили бы, – сетует Джессика.
Наваррете замечает:
– Собственно, это я предложил Кортни Джессику: милая шестнадцатилетка с нетипичной любовью к андеграунду – что может быть лучше? Джессика уже появлялась в национальных американских журналах как типичная «Riot Grrrl» – после чего представительницы «Riot Grrrls» из Олимпии и Вашингтона стали отдаляться от ее образа, поскольку движение это по своей сути было антиассимиляционным.
Джессика продолжает:
– Кортни сказала: «Я, ты и Курт должны собраться и записать демку, а "Флипсайд" [лос‑анджелесский панк‑фанзин] об этом расскажет», – но, конечно, ничего подобного не случилось. В то время в группе были только она и Эрик. Родителей подобная перспектива жутко напугала, но мне‑то она казалась потрясающей. Но сейчас я рада, что не пошла на это. И вот Кортни спросила меня, кого бы я порекомендовала, и я указала на Кристен.
Но потом я поехала к Кортни В Лос‑Анджелес, – продолжает автор фан‑журнала. – Это был самый разгар «войны факсов» с Альбини. В доме царил беспорядок, повсюду валялись журналы. Меня тепло встретили в доме и напоили настоящим чаем. Несмотря на весь хаос, в воздухе витало какое‑то гостеприимство.
Я помню те странные картинки с младенцами, черепами и частями тела: потом они появятся в частных коллекциях. К стене было прибито платье; повсюду валялись головы кукол и крышки от пузырьков с парфюмом. Я спала на кушетке, на которой они играли с Фрэнсис. Несмотря на всю их странность, они оставались прежде всею родителями. Уверена, что им все же хотелось вести нормальную жизнь.
В начале марта, вскоре после приезда Джессики, Куртни переехали в новый дом – Лейксайд‑эйв, 11301, Сиэтл, с видом на озеро Вашингтон, Рейнир‑Маунт и Каскадные горы. Аренда обходилась в 2000 долларов в месяц; в доме было три этажа.
– Награду MTV «Астронавт» Курт держал в сортире, – вспоминает Эрни Бейли. – Можно было ссать как в унитаз, так и в приз. Это было смешно, но очень соответствующе. На входной двери висела сломанная акустическая гитара «Кау» из клипа«Come As You Are». Я предложил ему ее починить.
В гараже стояли две машины: надежный «вэлиант» Курта и серый «вольво» 1986 года выпуска.
– Одна его машина уже мхом покрылась, – смеется Эрни. ‑ Это был такой классический экземпляр для Денни, который коллекционировал странного вида машины шестидесятых – и они купили бледно‑голубой «дарт» в пару к прогнившей машине Курта. Кажется, Курт отдал четыре тысячи за ремонт обоих автомобилей.
К тому времени Джеки Фэрри уже надоело быть няней. И дело было не во Фрэнсис Бин, которую она обожала, а в привычке Кортни держать всех вокруг за прислугу. Джеки часто просили отвечать на деловые телефонные звонки, которыми не хотел заниматься Курт, да к тому же с самого начала у нее почти не было выходных. На смену ей пришел Кали Де Вип. Эта перемена совпала с тем, что Фрэнсис окончательно вернули родителям, 25 марта сняв опеку ‑ главным образом потому, что юрисдикция лос‑анджелесского суда не простиралась на штат Вашингтон.
– Они сказали: «Мы приняли решение взять Кали к нам постоянной няней, а ты можешь тоже приехать к нам в Сиэтл с Эриком», – говорит Рене. – И я стал жить в Сиэтле с Эриком. Мы часто тусовались все вместе – я, Кортни, Эрик и Кали. Было весело. С наркотиками я разобрался очень быстро. У меня завелось множество докторов, с помощью которых я мог достать любой наркотик для удовлетворения наших привычек. Потом я переехал с ними на Лейксайд‑эйв, и мы с Кали взяли на себя все домашние обязанности ‑ нас с Кали даже путали: у нас обоих были крашеные волосы. Я занимался домом. Иногда мне приходилось служить им рупором, когда они отгораживались от мира. Я часто разговаривал с Майклом Майзелем [помощником Джона Сильва], чтобы объяснить, что же у них, собственно, происходит.
В апреле Кортни вылетела в Британию для продвижения нового сингла «Hole» – «Beautiful Son», песни, частично вдохновленной Куртом; на обложке была его детская фотография, он играл в клипе (тот был снят до прихода в группу Кристен) на бас‑гитаре в одном из платьев Кортни – подтверждая тем самым строчку «Тебе идет платье, мой прекрасный сынок». Кортни сыграла акустический соло‑концерт в Лондоне на «Rough Trade records», где не переставая курила, а «Hole» появились в журнале «Уорд».
– Когда Кортни уехала в Англию, то я, Курт, Дилан и Кали вынуждены были впервые обходиться без нее, – откровенничает Рене. – Было так прикольно. Мы выходили в город, шли к наркодилеру: как‑то в один и тот же подвал одновременно не сговариваясь зашли Курт, Дилан, Марк Лэнеган и Лэйн Стэнли[339]. С ума сойти. Сейчас я думаю, что всех этих замечательных, талантливых ребят навсегда испортили наркотики.
Во время лондонского визита Кортни завернула в «Мелоди мейкер», чтобы помочь мне разобраться со страницей писем. Одно удовольствие было наблюдать лицо нашего редактора Аллана Джоунса, когда я показал ему мнение Кортни на тысячу слов без купюр. Неверие в ее вражду с грамматикой сменилось смущением при мысли о том, что нужно предоставить место для ее смешных идей, а затем он пришел в ярость:
– Эверетт, мы не будем печатать эту фигню, и это окончательное решение, ‑ закричал он на меня. Аллан – музыкальный журналист старой школы. Он сохранился с эры Ника Кента, Чарлза Шаара Мюррея и Лестера Бэнгза. Тем не менее он почему‑то терпел мои выходки в «Мелоди мейкер». Он любил тот рок, который защищал я, но мое увлечение феминизмом в стиле «Riot Grrrl» его не так убеждало. И Кортни как автор одного из отделов его любимого «ММ» оказалась последней соломинкой.
Внезапно Джоунс смягчился. Страничка писем Кортни и ее статья появились в «ММ» С некоторыми моими собственными вставками. Она не упустила возможности обсудить две любимые ее темы 1993 года – «Riot Grrrls» и феминизм. Недавно солистка влюбилась в мощную феминистскую нудятину от Сьюзен Фалуди ‑ «Backlash».
«Когда начиналось движение "Riot Grrrl", я очень его поддерживала, – писала она. – Казалось, что теперь будет лучше … Я подсовывала фан‑журнал "Вikini Kill" Эверетту, Ким, Торстону, "Спин" и делала все, чтобы помочь движению».
Это не совсем верно. Свой экземпляр фан‑журнала я, например, получил от Кэлвина Джонсона и как раз таки передал его Кортни, ну да ладно. Верно, что Кортни встала в один ряд с моими соседями по квартире Хагги Бэром и бывшей девушкой Курта Тоби Вэйл. Услышав о чисто женских концертах, которые Хагги Бэр организовывал в Англии в 1992 году, она потребовала, чтобы и «Hole» опустили на один из них.
По любому счету, концерт вышел неудачным. Кортни, никогда не утруждавшая себя политкорректностью, прямо со сцены назвала одну критикессу «жирной». Она говорила потом, что странно выступать на концерте в Лондоне в мое отсутствие. Собственно, это показалось ей настолько непривычным, что потом она взяла такси аж до моего дома в Брайтоне. Вскоре она, однако, устала от новых союзников, особенно когда выяснилось, что они не способны нести бремя славы наравне с ней. К тому же ее попытки внедриться в подозрительный и закрытый мирок Олимпии, чтобы найти одобрение в среде бывших товарищей своего мужа, позорно провалились.
Эта перемена мыслей отразилась в поспешно написанном тексте из колонки «ММ».
«Я словно заново погрузилась в Средневековье, – жаловалась она. – "Riot Grrrl" проповедуют не только анархию, но и топорность и некомпетентность музыкантов‑женщин. Это все равно что назначать женщин на руководящие посты в фирме, даже если они не могут справиться с работой. Я не за ассимиляцию. Я популистка. Я считаю, что все, а не только те, кто лично знаком с "Fugazi", имеют право на бунт, но не собираюсь тупо переть напролом. Я хочу изучить механизмы действия той Империи, с которой буду биться. Я хочу оказаться в числе лучших из них».
Ошибка Кортни в этом случае элементарна. Она предполагает, что есть только один способ писать песни, судить о «компетентности» (ее слово) и штурмовать Империю. Но между женщинами, которые занимаются экспериментальной музыкой, и женщинами, которые удерживаются на незаслуженно высоких постах, нельзя проводить параллели. Возможно, именно то, что музыка, по мнению Кортни, есть то же самое, что бизнес, и объясняет ее музыкальное направление в конце 90‑х и в начале нового века.
«Я слишком много и над слишком Многим работала, чтобы меня могла погубить некомпетентность развращенной элиты, – продолжала она. – Большинство из нас не является ни богатыми, ни развращенными, не пьет элитный кофе с соевым молоком и не выдумывает ежедневно манифесты для кучки избранных. Большинство из нас считают себя некрасивыми и одинокими, а хотят быть симпатичными. Возможно, кто‑то из нас мечтает о красоте, потому что она была и будет силой. Кому‑то; вероятно, хочется нравиться себе, иметь детей и даже смириться с миром и Патриархальной Империей – за ее‑то деньги».
Достаточно. В предыдущем абзаце Кортни говорит не о красоте, а о социализации. Той «красоты», которой она оперирует, не существует, потому что это ложная ценность, которую налагает на индивидуума неустойчивое общество. Единственная «красота», которая подлинно существует, находится внутри. Так что, «красота всегда будет силой»? В таком случае путь вперед – это самосовершенствование, а не движение навстречу стереотипам. Почему бы не стремиться быть информированной, разумной, забавной, мудрой, милой, хитрой … другими словами, богиней, Кортни?
Или так важно купить себе новый нос?
9 апреля «Nirvana» провела благотворительный концерт для жертв насилия в Боснии в Сан‑Франциско, в похожем на пещеру «Cow Palace». Также участвовали «The Breeders», «L7» и «Disposable Heroes Of Hiphoprisy»[340]. (В это время Крист вернулся к первоначальному написанию своего имени.) Помню, как мы с Ким Дил и Джо Уиггсом из «The Breeders» сидели среди всех этих пижонов и смотрели на Курта; играла болезненно едкая «All Apologies».
Курт выглядел таким хрупким, таким уязвимым – крупинка человечности в поколении зевак, фанатов, усталых циников, чистеньких девиц из группы поддержки – без татуировок, в облегающей спортивной одежде. У двери Шелли Новоселич раздавала брошюрки, чтобы дать людям понять, зачем они пришли сюда. Тщетно! Зрители оказались здесь лишь по указке MTV. Но всегда лучше пытаться, чем смириться: возможно, один‑два человека все же, уходя, подумали о боснийском кризисе, потому что об этом попросили их любимые звезды. Не исключаю. В конце концов, разве Клинтон пришел к власти не благодаря кампании MTV «Голосует рок»?[341]