Транспортировка и хранение

Трубки

Как отмечает Сью Вулкук (2), Холмс лучше всего известен именно как курильщик трубки. Фраза “задача на три трубки” почти превратилась в пословицу и известна даже тем, кто понятия не имеет, откуда она взялась. И вовсе не без причины: о том, что Холмс курит трубку, упоминается при описании, по меньшей мере, двадцати двух расследований. Точное количество таких упоминаний определить тяжело, потому что в таких рассказах, как “The Disappearance of Lady Frances Garfax” и “Wisteria Lodge” говорится, что Холмс “много курил”, и, хотя вероятнее всего, он курил именно трубку, утверждать это со всей определенностью нельзя.

Уотсон дает понять, что трубок у Холмса было немало. В рассказе “Шерлок Холмс при смерти” доктор замечает ‘a litter of pipes’ среди прочих предметов на каминной полке (в русском переводе “на каминной полке лежали в беспорядке трубки, кисеты с табаком…” – “Шерлок Холмс при смерти”. – прим. пер.), а в “Голубом карбункуле” у Холмса, когда он тщательно исследует шляпу г-на Генри Бейкера, под рукой подставка для трубок (“а pipe rack”). Можно с достаточной уверенностью утверждать, что для одной или двух трубок подставку не покупают.

В то же время конкретные упоминания в тексте не сразу могут подтвердить наше первое впечатление о том, что трубок у Холмса много. Есть полдюжины упоминаний старой, черной или закопченной глиняной трубки, в нескольких случаях упоминается бриар (иногда в тексте это слово пишется “brier” а не “briar”), а один раз – в рассказе “Медные буки” - речь идет о “длинной трубке вишневого дерева”, о которой Уотсон говорит, что она “заменяла глиняную в те дни, когда он (Холмс) был настроен скорее спорить, нежели размышлять” (© перевод Н. Емельяниковой). Зная Холмса, можно предположить, что это случалось не так уж редко.

Вовсе не очевидно, что бриаровая трубка, упомянутая в “Знаке четырех” та же, что упоминается в “Человеке с рассеченной губой”, так что у Холмса, теоретически, могло быть любое количество бриаровых трубок. В то же время, трубка могла быть одна и та же, причем она могла оказаться и той “безвкусной (противной) трубкой”, о которой говорится в “Долине страха”, поскольку трубка вполне может стать безвкусной в результате длительного использования. Этот – или другой – бриар мог быть даже подобен трубке ADP, которой пользовался Стрэкер в “Серебряном” (в оригинале - “… an A D P brier-root pipe, a pouch of sealskin with half an ounce of long cut Cavendish…” В переводе “…трубка из корня вереска, кожаный кисет и в нем пол-унции плиточного табаку…”).

“Старая черная трубка”, упомянутая в рассказе “The Creeping Man”, вполне могла быть глиняной – может, даже той самой “черной и закопченной” глиняной трубкой, о которой сказано в рассказе “Установление личности”. Глиняная трубка в Британии используется, по данным Г. Ф. Гарриса (3), с незапамятных времен: еще до появления табака из таких трубок курили лекарственные растения, а практика такого курения еще древнее, чем сами трубки. Римляне и другие народы древности имели обычай бросать такие растения в огонь и вдыхать их дым. Во времена Холмса глина, скорее всего, была самым распространенным материалом для трубок, а на втором месте шла пенка. Бриар тогда был еще относительным новшеством, хотя в дальнейшем он сильно потеснил первые два материала.

Глиняная чаша при курении нагревается так, что ее невозможно держать рукой. Ее удерживали особым способом: указательный и безымянный пальцы – под чубуком, а средний – сверху на чубуке, как показано на изображении Холла Пикрофта (иллюстрация Сиднея Паджета к рассказу “Приключение клерка” в журнале “Стрэнд”) и на изображающей Уотсона иллюстрации Джорджа Хатчинсона к повести “Этюд в багровых тонах” (издание 1891 года). На этой иллюстрации, кстати, усы Уотсона необычайно хороши и могут служить предметом истинной гордости.

Если глиняная трубка слишком уж “старая и закопченная”, ее чубук может просто-напросто наглухо забиться, поэтому общепринятой практикой было прокаливание таких трубок: трубку клали в огонь, чтобы выжечь из нее все остатки. В результате этого глина, разумеется, становилась все более хрупкой и легко ломалась. Поэтому в любом более-менее старом саду-огороде при вскапывании земли обычно находят немалое количество обломанных глиняных чубуков. Такого рода чистка была обычным делом в пабах и гостиницах, которые бесплатно предлагали трубки своим уважаемым посетителям (и табак тоже, и это говорит о том, что курение в ту пору было недорогим удовольствием). Существовали при этом и гигиенические соображения. Г-ну Рубену Хайесу, хозяину “Боевого петуха”, можно было бы посоветовать, что лучше курить одну из чистых трубок из его собственного бара, а не “черную глиняную”, которую он курил, когда с ним встретились Холмс и Уотсон в рассказе “The Priory School”.

Г-н Таддеуш Шолто в “Знаке четырех” курил экзотический кальян, но у Холмса, очевидно, не было желания последовать его примеру. Холмс держал в руках трубку с опием – она была частью его маскарада в “Человеке с рассеченной губой”, - а рассуждения о том, курил ее он по-настоящему, выходят за рамки данного исследования.

Однако, при всех канонических упоминаниях о трубках, имеется одно вопиющее опущение: ни в одном месте не упоминается трубка, которую общественность теснее всего ассоциирует с Холмсом, а именно, “бент” или “калабаш” (изготовители и продавцы трубок со временем превратили английское слово “бент” в имя существительное, и оно стало обозначать все трубки с гнутым мундштуком).

Вишневая трубка вполне могла быть слегка изогнутой, как это видно на иллюстрации Паджета к “Медным букам”, а глиняная, возможно, начала свою жизнь как “черчварден”, а в дальнейшем была обломана до более удобного размера. Даже бриаровая трубка могла быть бентом, хотя все иллюстраторы журнала “Стрэнд” показывают прямые трубки, возможно, потому что Уотсон нигде не говорит о “гнутой трубке”, хотя часто описывает трубку как “старую”, “черную” и т.п.

Тем не менее, в наше время на обложках книг и на логотипах обществ почти непременно присутствует бент. За последние несколько десятилетий он постепенно превратился в калабаш, как это видно на вывеске паба “Шерлок Холмс” на Нортамберленд-авеню или на обложке полного собрания произведений о Холмсе издательства “Пингвин”.

Гнутая трубка стала такой же неотъемлемой частью популярного имиджа Холмса, как и охотничья двухкозырьковая кепка (© S. B.), хотя в “Тайне Боскомбской долины” и “Серебряном” (на иллюстрациях “Стрэнд” к этим рассказам Холмс изображен именно в такой кепке) головной убор конкретно не упоминается ни разу.

Как упоминалось, иллюстраторы журнала “Стрэнд” изображают трубки с прямым мундштуком. Паджет обычно рисовал трубку формы “Дублин”, т.е. прямой чубук и кубок, слегка расширяющийся кверху. Эта форма близка к викторианским формам глиняных трубок, и возможно, трубка, изображенная Паджетом, задумывалась именно как глиняная, а не как бриаровая.

На своей иллюстрации к “Долине страха” Френк Уайлз изобразил “бильярд”, трубку с прямым чубуком и практически цилиндрическим кубком. У этой трубки довольно толстый чубук с серебряным кольцом, так что это или бриар, или пенка. На обложке журнала “Стрэнд” (январь 1927 года) размещена иллюстрация к рассказу “Москательщик на покое”, на которой снова изображена такая же трубка, но в этот раз четко видно, что это бриар.

Похоже, что “бент” впервые появился в 1899 году в театральной постановке “Шерлок Холмс” с Уильямом Жиллеттом в главной роли. На фотографиях Холмс-Жиллетт изображен в роскошном вышитом халате с гнутой бриаровой трубкой. Жиллетт предпочел “бент”, поскольку с прямой трубкой ему трудно было произносить свои реплики. В отличие от иллюстраторов “Стрэнда”, иллюстраторам “Колье” “бент” понравился, что прекрасно видно по обложке номера за август 1908 года, где размещена иллюстрация Фрекдерика Д. Стила к “Wisteria Lodge”. Возможно, на выбор формы трубки повлиял и тот факт, что Жиллетт был американцем, но это уже область чистых рассуждений.

Интересен тот факт, что датский актер Алвин Нойсс в фильме “Den Stjaalne Million-Obligation”, студия Nordisk Films, 1908 год, курил гнутую пенковую трубку. Странно было бы, если бы у Холмса не было пенки, поскольку они были очень популярны в то время, но в Каноне нет ни единого упоминания об этом. Возможно, фильм с участием Нойсса и связал впервые Холмса с калабашем, трубкой со съемной пенковой вставкой.

В других экранизациях такие актеры, как Эйли Норвуд (“Знак четырех”, 1923 год) и Клайв Брук (“Шерлок Холмс”, 1932 год), также курили бриаровые “бенты”, следуя, возможно, традиции, заложенной Жиллеттом. Так же поступил в дюжине своих фильмов, снятых кинокомпанией “Universal”, и Бэзил Рэтбоун, которого многие считают самым большим авторитетом среди всех, игравших Холмса в кино. После всего этого для общественного мнения Холмс и “бент” стали неразлучными.

Калабаш, то есть, узкая часть тыквы, имеющей то же название, с широкой плоской вынимающейся чашей из пенки, появляется, хоть и мельком, в 1965 году в фильме “Этюд в тонах ужаса”, а затем в 1970 году в фильме Уайлдера “Частная жизнь Шерлока Холмса”. Однако тяжело утверждать с определенностью, что ранее такая трубка нигде не появлялась.

Можно, тем не менее, с немалой долей уверенности сказать, что Холмс вряд ли был большим поклонником калабаша, даже если он и входил в его коллекцию. Тыква действует как камера расширения: она не только охлаждает дым, что неплохо, но и убирает их него часть смол и никотина, а вот это уже вряд ли придется по вкусу человеку, который обычно курит самый крепкий табак, какой только есть. Если у Холмса действительно был калабаш, то, скорее всего, его подарил ему какой-нибудь благодарный клиент, и Холмс курил эту трубку не слишком часто.

В “Желтом лице” Холмс несколько пренебрежительно говорит о мундштуке трубки г-на Гранта Мунро:

“…Хороший длинный мундштук, сделанный из того, что торговцы табаком называют янтарем. Интересно, сколько в Лондоне мундштуков из настоящего янтаря? Некоторые полагают, что если в янтаре есть муха, то он настоящий. Но ведь нет ничего проще, чем сунуть фальшивую муху в поддельный янтарь”.

Последнее предложение, непонятно почему, отсутствует в тексте, изданном “Пингвином”. А жаль – оно показывает, что Холмс, с его академической натурой, вовсе не лишен чувства юмора.

Можно предположить, что хотя бы одна трубка в янтарным мундштуком у Холмса была, поскольку в рассказе “The Priory School” он указывает на интересные места на карте “дымящимся янтарным мундштуком своей трубки”. Хотя, возможно, это был образчик первых попыток делать мундштуки из пластика, а вовсе не настоящий янтарь. Также можно предположить, что, для полноты картины, фальшивая муха в нем тоже была.

Те, кто действительно заинтересован “холмсоведением”, могут попытаться предположить, что именно означают инициалы ADP на трубке Стрэкера в “Серебряном” (если, конечно, они вообще что-то означают). Этот орешек оказался крепким. Имеются очевидные варианты ответа, как то “что-то насчет Петерсона” или “Alfred Dunhill Pipe”, но чтобы их принять, нет достаточных оснований. В Викторианский период было огромное количество производителей и продавцов трубок как в провинции, так и в Лондоне, так что аббревиатура ADP вполне могла обозначать фирму-изготовителя или же продавца, но что это за фирма или продавец, остается загадкой. Того, кто сможет ее разгадать, ждет тихая слава среди шерлоковедов.

Табак

От трубки мало пользы, если нет табаку. У нас есть все основания предполагать, что Холмс изучал пепел всех 140 сортов табака, самолично его скурив. Сегодня тяжело думать о том, что если он купил по одной унции каждого из 140 сортов, то, исходя из цен, указанных в “Желтом лице”, все исследование стоило ему менее 3 фунтов стерлингов.

Шерлок Холмс, очевидно, предпочитал самый дешевый и крепкий табак, какой только можно найти, по крайней мере, для повседневного курения. Уотсон в начале их знакомства поступал так же. В “Этюде в багровых тонах” Холмс спрашивает, не против ли он крепкого табака, на что доктор отвечает, что он и сам всегда курит “корабельный”. “Корабельный” табак – это “перевязанный” плаг, для получения которого листья недорого табака – во времена Уотсона это, возможно, была Nicotiana rustica, а не общепринятая сейчас Nicotiana tabacum – кладут один на другой в длинный ряд, а затем сворачивают и стягивают тонким шнуром (изначально). Позднее в промышленном производстве стали применять машины. Если в результате получался очень тонкий сверток, его называли “поросячьим хвостом”, и такую его разновидность моряки очень любили курить или жевать (во времена деревянных судов, когда курение представляло немалую опасность).

“Корабельную” смесь до сих пор можно найти в специальных табачных магазинах, но слабым людям он не рекомендуется. Само раскуривание трубки порождает во рту концентрированное облако, полное смол и никотина, из-за которого практически невозможно дышать. Вкуса как такового нет, только горло очень дерет, а запах от него именно едкий, как его описывает Уотсон в “Собаке Баскервилей”. У Найджела Брюса (одного из исполнителей роли доктора Уотсона), который не был достойно оценен, в одном из его фильмов с Рэтбоуном есть по этому поводу чудесная реплика: “Свежо здесь. Воняет, как в пабе после закрытия”.

Поскольку, как говорит Уотсон в рассказе “Палец инженера”, перед завтраком Холмс любил курить остатки табака, собранные после предыдущего дня (русский перевод: “Эту трубку он обычно выкуривал до завтрака, набивал ее остатками всех табаков - они с особой тщательностью собирались и сушились на каминной доске”), а накануне он курил “корабельный, то неудивительно, что иногда он оставлял завтрак – и не только завтрак – нетронутым.

Холмс оставался верен своей первой любви – самому сильному табаку – и часто просил Уотсона зайти в табачную лавку и попросить прислать ему побольше табака грубой нарезки. При этом речь шла не просто о грубо нарезанном табаке, но и о самом крепком.

Хотя вклад самого Уотсона в процветание торговцев табаком часто меркнет по сравнению с вкладом Холмса, но все же свою долю доктор внес. Холмс редко достает кисет с табаком или портсигар, не предложив его предварительно Уотсону, а тот никогда не отказывается.

Однако со временем вкусы Уотсона изменились в сторону более благородного табака. В “Горбуне” Холмс замечает, что он “курит тот же табак, что и в холостяцкие времена” (к оригинале Arcadia miхture). Можно предположить, что Уотсон перешел с “корабельного” на Arcadia miхture вскоре после знакомства с Мери Морстен (повесть “Знак четырех”), т.е. около 1887 года, хотя мнения специалистов по поводу дат расходятся. Благородная молодая леди из хорошей семьи вряд ли отнеслась благосклонно к вони “корабельного” плага, особенно если эта вонь исходит от человека, за которого она собиралась выйти замуж.

К радости курильщиков, существует очень большое количество смесей. Г-н Грант Мунро в “Желтом лице” курит Grosvenor, и Холмс замечает, что это очень дорогой табак – по восемь пенсов за унцию (5 американских центов – далее без комментариев). В хороших табачных магазинах Лондона могли сделать эксклюзивный бленд для любого, кого не устраивали готовые смеси (а в Данхилле это и сегодня возможно), так что монография Холмса, как уже говорилось, вовсе не является всеобъемлющей.

Упоминаются также и другие табаки. В “Знаке четырех” Холмс говорит о том, что его монография включает “птичий глаз”, но сам он его нигде в рассказах не курит. Однако на иллюстрации в “Скетче” 18 сентября 1901 года изображен Жиллетт в образе Холмса, “окруженный клубами дыма “птичьего глаза”, на которых нарисованы разные персонажи, включая возлюбленную Холмса (не Агату). Возможно, это первый официально зафиксированный случай серьезного искажения Канона драматургами и сценаристами, хотя утверждать это тяжело. “Птичий глаз” – это табак, в котором центральная жилка листа ферментируется вместе с остальной его частью (во многих случаях центральная жилка, слишком жесткая, перед ферментацией удаляется), а название его происходит от того, что в готовом продукте там и сям видны круглые точки – поперечный разрез жилок.

Стрэкер в “Серебряном” носил в кисете “нарезанный длинными кусками Кавендиш” (в переводе просто “плиточный табак). “Кавендиш” - это любой сорт крепкого прессованного табака, а Таддеуш Шолто в “Знаке четырех” предпочитал “легкий бальзамический аромат восточного табака”. Кажется удивительным, что Холмс не попросил у него этой экзотической смеси, хотя бы для коллекции. Возможно, однако, что он и просил, просто Уотсон, всецело увлеченный Мери Морстен, просто не заметил этого. Это может также быть объяснением того, почему сам доктор не попросил этого табака, который напомнил бы ему о времени, проведенном в Индии.

В рассказе “Картонная коробка” в этой самой коробке, в которой Саре Кешинг присылали уши, было полфунта “медовой росы”. Мед, так же, как ром и виски, можно добавлять в табак после обработки для того, чтобы придать ему медовый аромат и предотвратить высыхание. Однако у Холмса табак, скорее всего, не залеживался и не успевал пересохнуть. В “медовой росе” промышленного производства, очевидно, применяется патока, а не настоящий мед.

Сигары

Сигары упоминаются примерно в семнадцати рассказах, хотя курит их не всегда Холмс: он обычно предлагает сигару кому-то другому, например, полковнику Россу в “Серебряном”, Лестрейду в “Шести Наполеонах”, Хопкинсу в “Золотом пенсне”, капитану Кроукеру в рассказе “Убийство в Эбби-Грейндж”, фон Борку в “Последнем поклоне”. Причина этого, возможно, в том, что если предложить кому-то трубку с крепким “корабельным” табаком, это может быть воспринято как невежливость или даже грубость.

Сигара традиционно венчает собой хороший обед. Холмс предлагает сигару Уотсону в итальянском ресторане Гольдини в “Чертежах Брюса-Партингтона”, хотя Уотсон пришел только к кофе с кюрасо. Холмс, очевидно, гораздо более переборчив в отношении сигар, чем в отношении трубок: он отмечает, что сигары у Гольдини “не так гнусны, как можно было ожидать”. Гнусны они или нет, Уотсон вряд ли смог ими полностью насладиться, поскольку он волновался из-за “кражи со взломом”, которую им предстояло совершить позднее в тот же вечер.

Несколько раз упоминаются индийские сигары (в оригинале “lunkah” и трихинопольские), описанные также в монографии Холмса. Почему-то (возможно, потому что они придают человеку какую-то ауру беспутства) индийские сигары, по крайней мере, в Каноне, практически всегда означают дурной характер. Индийские сигары курит Тернер в “Тайне Боскомбской долины”, Гримбси Ройлотт в “Пестрой ленте” и двое убийц в “Постоянном пациенте”, хотя в последнем случае у несчастной жертвы был достаточно хороший вкус, чтобы предпочесть гаванские.

Из рассказа “Шерлок Холмс при смерти” мы знаем, что время от времени они любили подкрепиться в ресторане Симпсона. Если так, им должно было быть известно о Сигарном диване на втором этаже этого знаменитого ресторана на улице Стрэнд 101-103, даже если они и не были завсегдатаем. Доступ к Дивану имели только джентльмены – у дам была своя комната в другом конце здания. За один шиллинг джентльмен не только получал право войти в помещение, чашку кофе и сигару, но и неограниченный доступ к широкому ассортименту английских и иностранных газет за приемлемую цену. Диван был также излюбленным местом шахматистов.

Сигары, предлагавшиеся у Симпсона, были, скорее всего, среднего уровня или несколько ниже среднего, так как Бедекер (4) сообщает, что лучшие гаванские стоили 6 шиллингов, а 3 шиллинга были минимальной ценой, за которую можно было получить приличное “зелье” (это сказал Бедекер, а не я). Даже учитывая инфляцию, неудивительно, что во времена Холмса сигар курили больше, чем в наши дни.

Сигареты

Чтобы получить полное удовольствие от трубки или от сигары, им нужно уделять определенное время. Поэтому для курения “на ходу” больше подходят сигареты. В начале столетия была популярна песня, где упоминалось, что Холмс курит сигареты (5), и это подтверждают с полдюжины канонических ссылок.

Когда Холмс ожидал своего августейшего посетителя в рассказе “Скандал в Богемии”, у него не было времени возиться с набивкой и раскуриванием трубки, поэтому в ознаменование блестящего вывода о том, кем является его гость, он выпустил “из своей папиросы большое голубое облако” (в оригинале: “a great blue triumphant cloud from his cigarette”). И именно сигарете Холмс был рад больше всего после трех дней без пищи, воды и табака в рассказе “Шерлок Холмс при смерти”.

Похоже, что Холмс курил сигарет столь же много, как и трубочного табака. В “Тайне Боскомбской долины” он упоминает о “коробке сигарет”, которые нужно выкурить (оригинал: “A caseful of cigarettes that need smoking”, перевод: “Можно и покурить”), и, как говорилось ранее, ему удалось отлично воспользоваться результатом курения огромного количества сигарет в “Золотом пенсне”. Хотя вполне возможно, что он выкурил бы не меньше сигарет профессора Корама, даже если бы ему и не нужно было создавать слой пепла на полу, чтобы успешно завершить свое расследование.

Уотсон тоже пристрастился к этому новому способу курения и покупал свои сигареты у Бредли на Оксфорд-стрит. Эта привычка позволила Холмсу выявить присутствие своего друга в каменной пещере в “Собаке Баскервилей”. В случае с доктором это, опять-таки, могло быть результатом цивилизующего влияния Мери, которая, пожалуй, и сама могла иногда выкурить сигарету в своей гостиной.

И Холмс, и Уотсон покупали готовые сигареты, хотя и не ввозили их оптом, как это делал профессор Корам в “Золотом пенсне”. А вот доктор Мортимер в “Собаке Баскервилей” предпочитал самокрутки.

Жевательный табак

Не похоже чтобы Холмс или Уотсон жевали табак. Эта привычка была распространена среди той части рабочего класса, для которой традиционное курение представляло опасность, например, среди шахтеров и моряков. Может быть, Холмс для эксперимента и пробовал жевать табак или делал это, когда ему приходилось маскироваться под портового рабочего, например, в “Знаке четырех”, но это относится к области предположений.

В Каноне привычка жевать табак упоминается лишь единожды: в “Человеке с рассеченной губой” Холмс отмечает, что конверт был заклеен человеком, жевавшим табак, что позволило сохранить в расследовании атмосферу порта, в районе которого и “исчез” Невилл Сент-Клер.

Снафф

Употребление снаффа, так же как и жевание табака, было популярно среди шахтеров и моряков по соображениям безопасности, а, кроме того, снафф употребляли также и некоторые представители аристократии – такой себе пережиток прошлого века, хотя со времен Регентства эта привычка несколько утратила популярность.

Джабез Уилсон в рассказе “Союз рыжих” – хороший пример рабочего – любителя снаффа. Он начал трудовую жизнь корабельным плотником, а этот род занятий, где курить, несомненно, опасно.

Майкрофт, брат Шерлока, представляет собой пример любителя снаффа из совершенно иного слоя общества. Он, очевидно, регулярно употребляет снафф, поскольку привычно пользуется большим носовым платком, чтобы убрать рассыпавшиеся крошки табака в рассказе “Случай с переводчиком” (Он “…отряхнул с пиджака табачные крошки большим красным шелковым платком”). Большой носовой платок – важный атрибут того, кто употребляет снафф регулярно, так как хорошо известная понюшка на самом деле представляет собой две понюшки, вдыхаемые одна за другой. После первой наступает реакция – чихание, но слизистая носа при этом теряет чувствительность, и следующей понюшкой (или понюшками, если промежуток времени между ними не очень большой) можно наслаждаться в полной мере, не боясь, что при чихании табак вылетит из носа. Тот факт, что Майкрофт не чихал, свидетельствует, что понюшка, которую он вдохнул в “Случае с переводчиком”, была в тот день не первой.

Похоже, что ни Холмс, ни Уотсон не употребляли снафф регулярно. В рассказе “Установление личности” имеется эпизод, когда Холмс угощает Уотсона снаффом, но, скорее всего, он просто хотел похвастаться своей золотой табакеркой с большим аметистом, полученную от благодарного короля Богемии за оказанную помощь (рассказ “Скандал в Богемии”).

Спички

В те времена было общепринято раскуривать трубку от свечи или от газового рожка, как это обычно делал г-н Грант Мунро в рассказе “Желтое лицо”. Во многих табачных магазинах были небольшие газовые горелки, которые горели целый день и от которых прохожие (не обязательно покупатели) могли раскурить трубку или сигару. В табачном магазине на Ковент-Гарден эта милая традиция соблюдается до сих пор. Сам Холмс в рассказе “Медные буки” раскуривает свою вишневую трубку от тлеющего уголька.

Тем не менее, спички были широко распространены. Их качество значительно повысилось с момента создания фосфорных спичек, опасных как для тех, кто их производил (это были, в основном, женщины), так и для тех, кто ими пользовался. Одна из таких спичек послужила ключом к разгадке в рассказе “Серебряный” (это была восковая спичка, которые называли “Веста”, как и римскую богиню домашнего очага, вокруг которого протекала вся жизнь в древние времена).

Уотсон, несомненно, носил с собой спички, что видно из рассказ “Подрядчик из Норвуда”,да и Холмс вряд ли каждый раз искал зажженную свечу или газовый рожок. Тем не менее, Холмс довольно часто просил огонька у Уотсона, как, например, в том же “Подрядчике из Норвуда” или “Красном круге”. Кажется странным, что такой заядлый курильщик не имеет при себе спичек и вынужден просить их, но, возможно, все дело в том, что Холмс каждое утро брал полную коробку, а к полудню она уже оказывалась пустой?

Транспортировка и хранение

И у Холмса, и у Уотсона было, по меньшей мере, по одному кисету для табака, что видно из упоминаний в рассказах “Шерлок Холмс при смерти” и “Горбун”. Возможно, они были из тюленьей кожи, как и кисет Патрика Кейрнса (“Черный Питер”), который тоже курил крепкий “корабельный” табак.

У Холмса был футляр для сигар, наполнение которого оказалось важной прелюдией для расследования в “The Cardboard Box”, был у него и портсигар, о котором упоминается в “Тайне Боскомбской долины”. Скорее всего, это тот самый “серебряный портсигар, который он обычно носил”, и который он использовал для того, чтобы прижать прощальную записку в “Последнем деле Холмса”. Остается только гадать, каково ему пришлось без табака во время длительного ночного похода через Швейцарские Альпы. Хотя, возможно, у него были при себе сигары.

Уже упоминалось о том, что Холмс владел золотой табакеркой с аметистом (подарок короля Богемии). Эта табакерка была, скорее всего, предметом хвастовства, в отличие от более скромной черепаховой табакерки Майкрофта, которой он пользовался регулярно. Интересно отметить, что в конце расследования “Скандала в Богемии” Холмс проигнорировал протянутую для пожатия руку короля, причем выглядело это как-то по-детски. Король, очевидно, обладал гораздо лучшими манерами, поскольку в знак своей благодарности он преподнес Холмсу очень ценную табакерку, когда тот хотел удовлетвориться только фотографией Ирен Адлер (хотя не стоит забывать и о чеке на расходы на сумму 1 000 фунтов).

Привычка Холмса держать сигары в ведерке для угля, а трубочный табак – в персидской туфле вызвала немало комментариев (похоже, так и было задумано). Кристофер Мортли (7) сказал, что такие места хранения табака ему не очень нравятся, поскольку они для него являются “сознательной эксцентричностью”. Стоило бы спросить, чья это была “сознательная эксцентричность” – Холмса или Уотсона. Винсент Старретт (8 ) вспоминает малоизвестное стихотворение Роберта Браунинга “Подобие”, где упоминается сатиновая туфля в роли футляра для сигар. Старретт спрашивает, не это ли стихотворение вдохновило Холмса. Возможно. Однако именно Уотсона мы должны воспринимать как “Служителя пера” (как назвал его Холмс в “Wistery Lodge”) и “автора” этих рассказов. Как показала Дороти Л. Сейерс (9), доктор, очевидно, значительно преувеличил свое знание женщин, так что нельзя исключать, что преувеличенной оказалась и его “естественная богемность”, которой он так гордится в “Обряде семейства Месгрейвов”. В самом деле, трудно представить себе человека, еще менее богемного, чем Уотсон. В “Убийстве в Эбби-Грейндж” Холмс подтверждает наше представление о докторе как о благопристойном законопослушном гражданине, говоря, что он не знает “человека, который был бы более достоин этой роли” (присяжного заседателя). В “Последнем поклоне” Холмс говорит о своем друге как о “единственном, что осталось неизменным в этом век перемен”. Возможно, Уотсону просто хотелось добавить что-то экзотическое в свои записки, хотя не все согласятся с тем, что это было необходимо: той выдающей роли, которую доктор играет в описанных расследованиях, вполне достаточно.

Аксессуары

Спички, которые Уотсон передал Холмсу в “Подрядчике из Норвуда”, вполне могли быть в маленьком серебряном или золотом футляре, который можно повесить, чтобы не потерялся, на цепочку от часов, хотя четкого подтверждения этого в тексте нет.

Ни Холмс, ни Уотсон, скорее всего, не пользовались мундштуком для сигарет или сигар, в отличие от Джона Тернера, курившего сигару через мундштук в “Тайне Боскомбской долины”, и одного из убийц в “Постоянном пациенте”.

И Холмсу, и Уотсону не помешал бы перочинный нож, хотя бы для того, чтобы обрезать кончики сигар, как это делали Тернер и один из негодяев в “Постоянном пациенте”. Интересно, что оба эти убийцы позволили свои ножам затупиться, может в результате их общей “моральной небрежности”. Можно не сомневаться, что карманный нож, который носил Холмс и которым он резал пилюли в “Этюде в багровых тонах”, был острый, как бритва. То же (примерно с такой же уверенностью) можно сказать и про Уотсона: ему, в частности, совсем не помешал бы “многофункциональный” нож, подобный тому, который описан в “Убийстве в Эбби Грандж”, со штопором и прочими приспособлениями. Он пригодился бы и в случае неожиданного вызова к больному, и для того, чтобы откупорить бутылку вина.

Наши рекомендации