Ich bin ein обитатель пляжа 4 страница

– Или лапши с собачатиной, – добавил Сэмми. Он повернулся к Франсуазе. – Мы ели лапшу с собачатиной в Чиангмае. По вкусу похоже на курицу. Собаки, ящерицы, лягушки, змеи – они всегда похожи по вкусу на курицу.

– А как насчет крыс? – поинтересовался я.

– А-а, и крысы тоже. Этих вообще не отличишь от курицы.

Зеф зачерпнул рукой горсть песка и начал просеивать его между пальцами, выводя узоры на полоске, ограниченной его расставленными ступнями. Затем он кашлянул, как будто стоял на трибуне и хотел привлечь к себе внимание.

– Эй, – обратился он к нам, – а вы слышали о жареной крысе по-кентуккийски?

Я нахмурился. Это было похоже на новый розыгрыш. Я подумал, что если Этьен опять поведется, то я заплачу. У меня перед глазами все еще стояло его лицо, когда он рассказывал о своем красном велосипедике.

– Нет. А что это такое? – осторожно спросил я.

– Одна очень известная история.

– Городские мифы, – добавил Сэмми. – У кого-то в горле застряла косточка. Потом оказалось, что это была крысиная косточка.

– Да. Это случилось с двоюродным братом тетушки одного моего друга. Такое не случается с человеком, с которым разговариваешь.

– А, – сказал я. – Ясно.

– Великолепно. Итак, сейчас ходит басня про жареную крысу по-кентуккийски. Вы слышали?

Я покачал головой.

– Ходят слухи про пляж. Про изумительный пляж, затерявшийся где-то, – никто точно не знает где.

Я отвернулся. У самой воды мальчик-таиландец играл с кокосовой скорлупой, подбрасывая ее в воздух коленями и боковыми сторонами ступней. Он сделал неловкий удар, и скорлупа упала в воду. Несколько секунд он стоял – наверное, раздумывал, стоит ли окунуться ради того, чтобы достать скорлупу. Потом он побежал по песку к гостинице.

– Нет, – ответил я Зефу. – Никогда не слышал об этом. Расскажи-ка нам.

– О'кей, – сказал Зеф. – Я нарисую вам картину. – Он снова улегся на песок. – Закройте глаза и представьте себе лагуну, которую не видно со стороны моря и с проплывающих мимо лодок благодаря изогнутой гряде высоких скал. Потом вообразите пляж с белым песком и коралловые рифы, которые никогда не страдали от взрывов динамита или от рыболовных сетей. На острове, покрытом джунглями (не таиландскими лесами, а именно джунглями), множество водопадов с пресной водой. Трехъярусные шатры из листвы, тысячелетиями нетронутые растения, птицы с причудливым оперением и резвящиеся на деревьях обезьяны. Община избранных путешественников целыми месяцами живет на белых песках, ловит рыбу в коралловых рифах. Кто хочет, тот уезжает; кто хочет, возвращается обратно. Только пляж остается таким же, как и раньше.

– Община избранных? – тихо, как сквозь сон, спросил я. Картина, нарисованная Зефом, полностью захватила меня.

– Да, избранных, – подтвердил он. – Молва молвой, но доходит она лишь до немногих счастливчиков.

– Это просто рай, – пробормотал Сэмми. – Эдем.

– Эдем, – согласился Зеф. – Очень подходящее название.

Франсуаза была совершенно обескуражена тем, что Сэмми и Зеф тоже знают о существовании пляжа. Она не могла бы вести себя более подозрительно, даже если бы и очень старалась.

Неожиданно она быстро встала.

– Вот что, – начала она, стряхивая с ног песок. – Завтра рано утром мы отправляемся на этот… как его, на Пханган. Поэтому нам, пожалуй, уже пора ложиться спать. Этьен? Ричард? Пошли.

– Что? – спросил я, растерявшись из-за того, что образ пляжа в моем воображении неожиданно рассыпался. – Франсуаза, еще только половина восьмого.

– Мы отправляемся рано утром, – повторила она.

– Но… Я еще не ел. Я буквально умираю от голода.

– Хорошо, пойдем поедим. Спокойной ночи, Сэмми и Зеф, – сказала она американцам, прежде чем я успел предложить им присоединиться к нам. – Было очень приятно познакомиться с вами. Но этот ваш пляж… Такая глупая история! – Она весело рассмеялась.

Этьен сел прямо, глядя на нее так, будто она сошла с ума. Она не обратила внимания на его замешательство и двинулась по направлению к ресторану.

– Послушайте, – обратился я к Сэмми и Зефу. – Я думаю, что она… Если вы не против поесть вместе с нами…

– Да, – вмешался Этьен. – Идемте с нами. Пожалуйста.

– Круто, – ответил улыбнувшись Сэмми. – Мы посидим на берегу еще немного. Желаю вам приятно провести время на Пхангане. Вы собираетесь вернуться в Чавенг?

Я кивнул.

– Хорошо, тогда еще встретимся. Мы пробудем здесь некоторое время. Минимум неделю.

Мы пожали друг другу руки, а потом вдвоем с Этьеном отправились вслед за Франсуазой.

Обед прошел в тяжелом молчании, которое иногда прерывалось непродолжительными диалогами на французском. Франсуаза понимала, что поступила глупо. Когда мы желали друг другу спокойной ночи, она попыталась загладить свою оплошность.

– Не знаю, – объяснила она, – но я почему-то внезапно испугалась, что они захотят отправиться с нами. Зеф все так описывал… А я хочу, чтобы мы были только втроем… – Она нахмурилась, досадуя на неспособность выразить свои мысли. – Как вы считаете, они догадались, что мы знаем о пляже?

Я недоуменно пожал плечами:

– Трудно сказать. Все были под сильным кайфом.

Этьен кивнул.

– Да, – сказал он и положил ей руку на плечо. – Все были под кайфом. Нам не стоит беспокоиться.

В ту ночь я долго не мог уснуть. Не только из-за волнений по поводу завтрашнего дня, хотя и они были причиной. Меня тревожило также то, что я чересчур поспешно простился с Зефом и Сэмми. Мне нравилось их общество, и я понимал, что вряд ли найду их снова по возвращении на Самуй. Мы попрощались слишком быстро и неуклюже, одурманенные наркотиками и тайной. Я чувствовал, что не успел сказать им что-то очень важное.

Правильное решение

Я не могу назвать это сном. Встречи с мистером Даком совершенно не походили на сны. Они, скорее, напоминали какой-то боевик или выпуск новостей, снятый переносной телекамерой.

Мистер Дак бежит ко мне через лужайку перед посольством. На запястьях его по-прежнему видны свежие раны, и, когда он сгибает руки, у него из ран вовсю хлещет кровь. Меня пошатывает от шума беснующейся толпы и вертолетов. Я наблюдаю за снегопадом из искромсанных в шреддере документов. Бумажные снежинки, кружась под влиянием обратной тяги от лопастей винтов, опускаются на подкрашенную траву.

– Ты опоздал родиться лет на двадцать, а? – орет мистер Дан, нанося удар кулаком мимо меня и делая в воздухе «колесо». – Плюнь на это! – Хлещущая из ран его кровь при кувырке повисает на короткое время в воздухе, подобно следу от фейерверка. – Посмотри туда!

Я послушно смотрю в указанном им направлении. С крыши взлетает что-то, похожее на насекомое. Люди цепляются за его лапки-шасси. При взлете оно резко теряет высоту под тяжестью груза и срезает крону растущего возле посольства дерева.

Я кричу от охватившего меня возбуждения.

– Вот это мальчик! – орет мистер Дак, ероша мои волосы мокрой рукой, отчего намокает воротник моей рубашки. – Хорош малыш!

– Мы будем эвакуироваться с крыши посольства? – ору я ему в ответ. – Я всегда мечтал об этом!

– Эвакуироваться с крыши посольства?

– Так будем?..

– Конечно, – смеется он. – Черт, еще бы!

Отъезд

Я быстро рисовал, вспотев несмотря на утреннюю прохладу. Уже не было времени рисовать карту так старательно, как это когда-то сделал мистер Дак. Острова – круги неправильной формы, изрезанная береговая линия Таиланда – несколько неровных штрихов. На карте остались лишь три названия – Самуй, Пхелонг и Эдем.

Внизу я написал: «Ждите нас в Чавенге три дня. Если мы не вернемся к этому времени, значит, мы добрались до пляжа. Увидимся там? Ричард».

Я тихонько выбрался на улицу. В домике Этьена и Франсуазы уже горел свет. Дрожа от холода, я подкрался к соседнему крыльцу и подсунул карту под дверь Сэмми и Зефа. Потом поднял свой рюкзак, запер домик и пошел в ресторан дожидаться остальных.

Мальчик-таиландец, игравший вчера вечером с кокосовой скорлупой, подметал пол. Когда я вошел, он выглянул наружу, чтобы удостовериться, что было рано, как он и предполагал.

– Вы хотеть банана блинчик? – осторожно спросил он.

Я отрицательно покачал головой.

– Нет, спасибо. Я хотел бы купить четыре сотни сигарет.

ПРИБЛИЖАЯСЬ К ЦЕЛИ

Мусор

Моторка толстяка была окрашена до уровня ватерлинии в белый цвет, а ниже этого уровня – в желтый. Точнее говоря, днище было желтым, когда нос лодки появлялся из воды, а в воде оно казалось бледно-зеленым. Когда-то лодка, скорее всего, была красной. Белая краска кое-где вздулась или слезла, и на этих местах виднелись малиновые, похожие на порезы полосы. Порезы наряду с покачиваниями лодки и шумом двигателя создавали впечатление, что лодка живая. Она знала, что я пытаюсь угадать направление ее движения, и каждый раз удивляла меня.

Рядом, в бурлящей воде, играли лучи утреннего солнца. У самой поверхности, не отставая от лодки, кружились золотистые тени. Стайка рыб? Я сунул руку в воду и поймал рыбку. Она начала извиваться у меня на ладони, трепеща над линией жизни. Я сложил пальцы в неплотно сжатый кулак. Рыбка скользнула в образовавшееся отверстие и теперь плыла в моих сомкнутых пальцах.

– Не смотри вниз, – сказала мне Франсуаза, свесившись с другого борта лодки. – Если будешь смотреть, тебя стошнит. Взгляни лучше на остров. Он не двигается.

Я посмотрел в указанном ею направлении. Странно: Самуй остался уже далеко позади, а остров, к которому мы направлялись, по-прежнему казался таким же далеким, как и час назад.

– Меня не укачивает, – ответил я и снова уставился вниз. Загипнотизированный золотой рыбкой, я не шевелился до тех пор, пока вода не стала голубой и я не увидел на дне неясные очертания кораллового рифа. Толстяк выключил мотор. Удивленный внезапной тишиной, я поднес руку к уху, подумав было, что оглох.

– Теперь платите, – бодро сказал толстяк. Лодка медленно скользила к берегу.

Песок на острове был скорее серого, чем желтого цвета. Берег был усеян высохшими водорослями, сплетенными приливом в волнистый узор. Я присел на ствол упавшей кокосовой пальмы и смотрел вслед удалявшейся лодке. Вскоре она уже практически исчезла из виду: лишь время от времени на гребне высокой волны возникало маленькое белое пятнышко. Потом оно не появлялось минут пять, и я понял, что лодка окончательно исчезла, а мы оказались в полном уединении.

Этьен и Франсуаза расположились в нескольких метрах от меня, прислонившись к своим рюкзакам. Этьен изучал карты, пытаясь определить, к какому из соседних островов мы должны теперь плыть. Он явно не нуждался в моей помощи, поэтому я крикнул ему, что хочу прогуляться по острову. Я никогда раньше не бывал на настоящем необитаемом острове – пустынном необитаемом острове – и поэтому испытывал необходимость произвести разведку.

– Куда ты? – спросил он меня, оторвавшись от карты и прищурившись – солнце светило ему в глаза.

– Хочу просто побродить вокруг. Я скоро вернусь.

– Через полчаса?

– Через час.

– Хорошо, но мы должны отправляться после ланча. Нам не следует оставаться здесь на ночь.

Я помахал рукой в ответ, уже удаляясь от них.

Я прошел вдоль берега примерно восемьсот метров в поисках места, откуда можно было бы начать продвижение в глубь острова. И наконец наткнулся на кустарник, образовавший подобие темного туннеля, который вел к лесу. В конце туннеля я разглядел зеленые листья и солнечный свет, поэтому я протиснулся в кусты и пополз вперед, смахивая с лица паутину. И вот я оказался на поляне, заросшей доходившим мне до пояса папоротником. Надо мной в вышине виднелся клочок неба, пронзенный веткой, напоминавшей часовую стрелку. На противоположной стороне лужайки лес начинался снова, но мою исследовательскую страсть сдерживала боязнь заблудиться. С лужайки было труднее разглядеть туннель, так как его закрывала высокая трава, и я мог ориентироваться лишь по шуму волн. Поэтому я закончил на этом свое символическое исследование, и, пробравшись через заросли папоротника в середину лужайки, сел на землю и закурил.

Мысли о Таиланде действуют мне на нервы, и пока я не начал писать эту книгу, я старательно отгонял их прочь. Я предпочитал, чтобы они гнездились где-то в глубине моего сознания. Иногда, правда, я думаю о Таиланде. Обычно это случается поздно ночью, когда я долго не могу заснуть и мои глаза уже различают в темноте узор занавесок и строй книг на полках.

В такие минуты я пытаюсь вспомнить, как я сидел на этой поляне и курил, а на папоротниках лежала тень от похожей на часовую стрелку ветки. Я цепляюсь именно за данный момент, поскольку точно могу сказать, что тогда в последний раз я чувствовал себя самим собой. Со мной было все нормально, в моей голове не было никаких особых мыслей, кроме той, что остров прекрасен и здесь удивительная тишина.

Это не значит, что от всего прочего в Таиланде у меня остались плохие воспоминания. Были и приятные события. Множество приятных событий. Происходили также вещи самые привычные: я умывался по утрам, купался в море, готовил поесть и так далее. В воспоминаниях, однако, все это заслоняется окружающей обстановкой. Иногда у меня возникает чувство, что я пришел на лужайку и закурил, а потом появился кто-то другой и докурил сигарету. Докурил, затушил ее, отшвырнул окурок в кусты и пошел искать Этьена и Франсуазу. Это своего рода отговорка, ведь она тоже помогает мне отстраниться от того, что со мной случилось, но такое уж у меня ощущение.

Этот другой человек вел себя совсем не так, как я. У нас были разными не только моральные принципы, но и характеры. Взять хотя бы окурок: в кусты его кинул тот, другой парень. Я бы сделал иначе: возможно, закопал бы его. Я не люблю сорить, не говоря уже о том, чтобы оставлять мусор в национальном морском парке.

Это трудно объяснить. Я не верю ни в колдовство, ни в сверхъестественные силы. Я знаю, что на самом деле именно я бросил окурок в кусты.

Да черт с ним.

Я надеялся, что разберусь во всех этих вещах, когда напишу о них, но мои надежды оказались напрасными.

Вернувшись на пляж, я застал Этьена сидящим на корточках возле небольшой туристической газовой плитки «Калор». Около него лежали три кучки пакетиков лапши «Маги-Нудл» – желтая, коричневая и розовая.

– Замечательно, – сказал я. – Я просто умираю от голода. Что у нас сегодня в меню?

– Выбирай: цыпленок, говядина или… – Он поднял розовый пакетик. – А это что такое?

– Креветки. Я, пожалуй, съем цыпленка.

Этьен улыбнулся:

– Я тоже. На десерт шоколад. У тебя есть шоколад?

– Конечно, что за вопрос. – Я расстегнул рюкзак и вытащил три плитки. Лежа наверху, они уже успели растаять, а затем застыть, повторяя форму бутылки с водой, но фольга осталась целой.

– Обнаружил что-нибудь интересненькое? – спросил Этьен, вскрывая перочинным ножом один из желтых пакетиков.

– Да так, ничего особенного. Я в основном держался берега. – С этими словами я огляделся вокруг. – А где Франсуаза? Она что, не будет есть с нами?

– Она уже поела. – Он показал рукой в сторону пляжа. – Она пошла прикинуть, сколько нам плыть до острова.

– Ты уже вычислил, какой остров нам нужен?

– Да. Но я не совсем уверен в своих расчетах. Карта в путеводителе сильно отличается от карты твоего друга.

– На какую же карту ты полагался?

– На карту твоего друга.

Я кивнул:

– Ты сделал правильный выбор.

– Надеюсь, – ответил Этьен, вытаскивая ножиком лапшу из кипящей воды. Лапша повисла на лезвии. – Отлично. Теперь мы можем поесть.

Thai-Die

Франсуаза решила, что до острова плыть не более километра, а Этьен считал, что два. Я не умею определять расстояние на воде, но я сказал, что, по моему мнению, это полтора километра. Как бы там ни было, нам предстояло долгое плавание.

Остров, к которому мы собирались плыть, был широким. На обоих его концах вздымались высокие пики. Их соединяла примерно вдвое меньшая по высоте горная цепь. Я предположил, что пики когда-то были вулканами, расположенными достаточно близко друг к другу, так что в конце концов их связали истекавшие из них потоки лавы. Независимо от своего происхождения, остров был раз в пять больше того острова, на котором мы сейчас находились. Там, где заканчивались деревья, виднелись скалы, на которые меня совершенно не тянуло взбираться.

– А есть ли уверенность, что мы сможем туда добраться? – произнес я, ставя вопрос скорее перед самим собой, чем перед кем-то еще.

– Сможем, – ответила Франсуаза.

– Можем попытаться, – поправил ее Этьен и пошел за своим рюкзаком, который он оснастил полиэтиленовыми мешками для мусора, купленными рано утром в ресторане.

«Команда „А“» – это сериал, который был очень популярным, когда мне было лет четырнадцать. Четверых ветеранов вьетнамской войны – Б. А. Барракуса, Фейсмена, Мердока и Ганнибала – обвинили в преступлении, которого они на самом деле не совершали. Теперь они работали наемниками, расправляясь с плохими ребятами, до которых не мог добраться закон.

«Команда „А“» подвела нас. На мгновение показалось, что штуковина Этьена поплывет. Она погрузилась в воду, но не утонула: верхняя четверть рюкзака торчала из воды, будто айсберг. Вскоре, однако, мешки лопнули, и рюкзак камнем пошел ко дну. Три последующие попытки также закончились провалом.

– Ничего из этого не выйдет, – заметила Франсуаза, спустившая купальник до талии, чтобы загар был ровным, и намеренно не смотревшая на меня.

– Да, действительно, – согласился я. – Наши рюкзаки слишком тяжелые. Знаете, нам нужно было испытать эту штуку еще на Самуе.

– Верно, – вздохнул Этьен. – Надо было.

Мы стояли в воде, молча размышляя над создавшимся положением. Наконец Франсуаза сказала:

– О'кей. Давайте возьмем только по одному полиэтиленовому мешку. Возьмем с собой лишь самое необходимое.

Я отрицательно замотал головой:

– Я не хочу этого делать. Мне нужен мой рюкзак.

– И какой выход? Сдаемся?

– Ну…

– Нам нужен запас еды и немного одежды – только на три дня. Если мы не найдем пляж, мы приплывем обратно и подождем возвращения лодки.

– Паспорта, билеты, travel-чеки, наличные, таблетки от малярии…

– Здесь нет малярии, – сказал Этьен.

– Нам не нужен паспорт, чтобы добраться до острова, – добавила Франсуаза. Она улыбнулась и рассеянно провела рукой по груди. – Вперед, Ричард, мы ведь уже почти у цели.

Я нахмурился, не понимая, что она имеет в виду, и стал мысленно перебирать возможные варианты.

– Мы слишком близко, чтобы останавливаться.

– А, – сказал я наконец. – Да. Согласен.

Мы спрятали рюкзаки под густым кустарником, росшим у одной примечательной пальмы – пальмы с двумя стволами. Я положил в свой полиэтиленовый мешок таблетки «Пури-Тэбз», шоколад, запасные шорты, майку, кеды «Конверс», карту мистера Дака, бутылку воды и двести сигарет. Я хотел взять с собой четыре сотни, но для них не хватило места. Мы вынуждены были также оставить газовую плитку «Калор». Значит, нам придется питаться холодной лапшой – размоченной, чтобы она размягчилась. По крайней мере, нам не грозила голодная смерть. Еще я оставил таблетки от малярии.

После того как мы завязали мешки на столько узлов, на сколько позволял полиэтилен, а затем положили каждый в другой такой же мешок, мы проверили их на плавучесть. Без рюкзаков мешки держались на воде лучше, чем мы могли себе представить. Во время плавания за них можно было даже держаться, поэтому мы получали возможность работать только ногами.

Без четверти четыре мы вошли в воду, полностью готовые к отплытию.

– Может быть, больше километра, – услышал я позади слова Франсуазы. Этьен что-то сказал ей, но его ответ потонул в шуме набежавшей волны.

Наше плавание разделилось на несколько этапов. На первом этапе мы были полны уверенности, оживленно болтали, потому что нас переполняло возбуждение, и мы отпускали шуточки по поводу акул. Потом у нас заболели ноги, а вода уже перестала казаться прохладной. И мы замолчали. К этому времени, так же, как и при путешествии на лодке из Самуя, остров, откуда мы отплыли, остался далеко позади, но наша цель – остров впереди – нисколько не приблизилась. Шутки по поводу акул уступили место настоящему страху, и я начал сомневаться, что смогу доплыть до острова. Короче, просто засомневался. Мы находились почти на полпути между двумя объектами. Не доплыть до цели значило умереть.

Если Этьен с Франсуазой тоже встревожились, они не подавали виду. Упоминание о страхе только осложнило бы ситуацию. В любом случае, мы не могли облегчить наше положение. Мы сами все это затеяли, и у нас оставался единственный выход – выпутываться самим.

А потом неожиданно сделалось легче. Хотя у меня еще сильно болели ноги, они стали работать в каком-то рефлекторном ритме, вроде сердца. Он помогал мне двигаться вперед и позволял забыть о боли. Кроме того, я был поглощен одной идеей. Я придумывал газетные заголовки, из которых люди узнают о моей судьбе. «Смертельный заплыв молодых путешественников. Европа скорбит». Вот в этом содержалась исчерпывающая информация. Писать собственный некролог оказалось труднее, принимая во внимание то, что за моими плечами не было выдающихся свершений. Мои похороны стали, однако, приятным сюрпризом. Я составил несколько проникновенных речей, послушать которые пришло множество людей.

Затем я стал думать о том, что, вернувшись в Англию, попытаюсь сдать экзамены и получить водительские права, но вдруг я увидел впереди прибитое к берегу дерево и понял, что мы уже почти у цели. Большую часть пути мы старались держаться вместе, однако на последних сотнях метров Этьен вырвался вперед. Доплыв до берега, он сделал «колесо» буквально из последних сил, потому что после этого он тут же рухнул на песок и лежал, не шевелясь, пока я не присоединился к нему на берегу.

– Покажи мне карту, – попросил он меня, пытаясь сесть.

– Этьен, – тяжело дыша сказал я и толкнул его вновь на песок. – На сегодня хватит. Мы тут переночуем.

– Но до пляжа уже, наверное, рукой подать. Может быть, нужно совсем немного отойти от берега.

– Довольно.

– Но…

– Тс-с.

Я лег, уткнувшись лицом в мокрый песок. По мере того как боль уходила из мышц, мои прерывистые вздохи постепенно сменялись дыханием в нормальном ритме. У Этьена в волосах застрял пучок водорослей – зеленый, устрашающий.

– Что это? – недоуменно пробормотал Этьен, обессиленно дернув за него.

Из моря вышла Франсуаза. За собой она тащила свой мешок.

– Надеюсь, этот пляж существует, – сказала она, плюхнувшись возле нас. – Я не уверена, что смогу доплыть обратно.

Я был слишком измотан, чтобы сказать, что согласен с ней.

Всякая всячина

На потолке моей спальни сияет добрая сотня звезд. Здесь разместились полумесяцы, полные луны, планеты с кольцами Сатурна, точные копии созвездий, метеорные дожди и похожая на водоворот галактика с летающим блюдцем на хвосте. Их подарила мне одна моя подружка, которая удивлялась, что я зачастую еще бодрствую после того, как она уже заснет. Она обнаружила это как-то ночью, когда проснулась и пошла в ванную. На следующий день она купила мне клеящиеся обои с яркими звездами.

Эти звезды – очень странная штука. Создается впечатление, что потолка вообще нет.

– Посмотри, – прошептала мне Франсуаза очень тихо, чтобы не разбудить Этьена. – Видишь?

Я посмотрел в указанном ею направлении – мимо изящного запястья с непонятной татуировкой – на миллионы световых пятнышек.

– Нет, не вижу, – прошептал я. – Где?

– Вон там… Он движется. Видишь это яркое пятно?

– Ага.

– А теперь посмотри вниз, потом налево и…

– Нашел. Изумительно…

Спутник, светивший отраженным светом Луны. Или Земли? Он быстро и плавно скользил между звездами. Сейчас его орбита проходила над Сиамским заливом; позже он, наверное, пройдет над Дакаром или Оксфордом.

Этьен заворочался и повернулся во сне на другой бок. Зашуршал мешок, который он положил себе под голову. В лесу позади нас коротко проверещала какая-то невидимая нам ночная птица.

– Эй, – приподнимаясь на локтях, прошептал я. – Хочешь, расскажу тебе одну смешную вещь?

– О чем?

– О бесконечности. Но это совсем не сложно. Я имею в виду, что не нужно иметь ученую степень.

Франсуаза взмахнула рукой. Сигарета в ее руке прочертила в воздухе красную линию.

– Это означает «да»? – шепотом спросил я.

– Да.

– Хорошо, – ответил я и тихо откашлялся. – Если ты согласна с тем, что Вселенная бесконечна, значит, существует бесконечное число вероятностей, что касается развития событий, верно?

Она согласно кивнула и затянулась красным «угольком», мерцавшим у нее в пальцах.

– А если существует бесконечное число вероятностей, что касается развития чего-то, тогда это «что-то» в конце концов случится – не важно, насколько мала вероятность.

– А.

– То есть где-то там, в космосе, существует планета, на которой, благодаря необычайному стечению обстоятельств, происходит то же самое, что и у нас. Вплоть до мельчайших деталей.

– Неужели?

– Именно так. Наконец, есть еще одна планета, которая во всем похожа на нашу, за исключением того, что вон та пальма находится на полметра правее. И еще одна, где это дерево расположено на полметра левее. На самом деле существует бесконечное множество планет, которые отличаются друг от друга лишь расположением этого дерева.

Молчание. Интересно, не заснула ли она?

– Ну, как тебе это? – попробовал выяснить я.

– Интересно, – прошептала она. – На этих планетах может случиться все, что только возможно.

– Точно.

– Тогда на одной планете я, наверное, кинозвезда.

– Никаких «наверное». Ты живешь в Беверли-Хиллз и в прошлом году получила несколько «оскаров».

– Это хорошо.

– Да, но не забывай, что на другой планете твой фильм потерпел провал.

– Что?

– Он провалился. На тебя обрушились критики, киностудия понесла убытки, а ты ушла в запой и наглоталась наркотиков. Очень неприглядная картина.

Франсуаза легла на бок и взглянула на меня.

– Расскажи мне о других мирах, – прошептала она. Когда она улыбалась, ее зубы в лунном свете отливали серебром.

– Я еще много чего могу рассказать, – ответил я.

Этьен зашевелился и вновь повернулся на другой бок.

Я наклонился и поцеловал Франсуазу. Она отпрянула. Или засмеялась. Или тряхнула головой. Или, закрыв глаза, поцеловала меня в ответ. Этьен проснулся и открыл рот, не веря своим глазам. Этьен все спал. Я спал, когда Франсуаза поцеловала Этьена.

На расстоянии множества световых лет от наших сделанных из мешков для мусора постелей и мерного шума прибоя происходили все эти события.

После того как Франсуаза закрыла глаза, а ее дыхание стало ровным, я поднялся со своей полиэтиленовой простыни и направился к морю. Я постоял на мелководье, медленно погружаясь в воду по мере того, как волна уносила с собой песок. Огни Самуя пылали на горизонте, похожие на солнечный закат. Звезды висели так же, как у меня дома на потолке.

Страх

Мы отправились дальше сразу же после завтрака. Он состоял из половины плитки шоколада на человека и холодной лапши, на размягчение которой мы истратили большую часть воды из наших фляжек. Слоняться без дела не имело смысла. Нам нужно было найти источник пресной воды; кроме того, согласно карте мистера Дака, пляж находился на противоположном берегу острова.

Сначала мы шли вдоль берега, надеясь обойти остров по окружности. Вскоре, однако, песок сменился островерхими скалами, которые затем превратились в непреодолимые утесы и ущелья. Потеряв таким образом драгоценное время, мы попытались обойти остров с другой стороны, пока солнце еще поднималось ввысь. Здесь мы натолкнулись на такой же барьер. У нас не осталось другого выхода, кроме как пробираться в глубь острова. Нашей целью было найти проход между горными пиками, поэтому мы закинули мешки на плечи и начали пробираться сквозь джунгли.

Первые двести-триста метров от берега были самыми трудными. Пространство между пальмами заросло странного вида ползучим кустарником с крошечными, но острыми, как бритва, листьями. Нам не приходилось выбирать, и мы стали продираться через него. По мере продвижения вперед рельеф делался более гористым, и пальмы стали попадаться реже, чем другая разновидность деревьев. Эти были похожи на заржавевшие, обвитые плющом космические ракеты; корни деревьев возвышались метра на три над землей и расходились веером подобно хвостовым стабилизаторам ракеты. Чем меньше солнечного света проникало через лиственный шатер, тем скуднее становилась растительность на земле. Иногда путь нам преграждали густые заросли бамбука, но мы быстро находили звериную тропу или проход, проделанный упавшей веткой.

После рассказов Зефа о джунглях, в которых росли растения Юрского периода и жили птицы с причудливым оперением, я был несколько разочарован реальностью. Меня не покидало ощущение, что я гуляю в каком-то английском лесу, раз в десять уменьшившись в размерах. Правда, здесь попадались и экзотические вещи. Несколько раз мы видели маленьких коричневых обезьян, которые быстро лазили по деревьям. Над нами висели похожие на сталактиты лианы, будто перенесенные сюда из фильмов о Тарзане. Здесь было очень влажно: вода каплями стекала по шее, прибивала волосы, приклеивала наши майки к груди. Воды было так много, что наши полупустые фляги уже не заботили нас. Встаешь под ветку, встряхиваешь ее – и можешь сделать два хороших глотка, а также принять настоящий душ. От меня не ускользнула ирония обстоятельств: во время плавания мы сохранили свою одежду сухой лишь для того, чтобы она промокла во время нашего путешествия в глубь острова.