Родители, идиоты и некомпетентные люди 4 страница

После его возвращения миссис Готорн перестала общаться с моей матерью. Она перестала общаться со многими друзьями, словно они стали причиной ее бед. Или, может, ей было стыдно. Затем они переехали в северную часть города. До них было всего пара миль, но они вполне могли переселиться на Северный полюс. Мы с Карлом продолжал общаться, но наши родители больше не встречались. Мать Карла нигде не показывалась.

Однако все видели мистера Готорна. После выхода из клиники он проводил дни на бензозаправке у братьев Гёрни. Когда бы вы ни проезжали и ни проходили мимо, его можно было увидеть сидящим на черном пластиковом стуле за стойкой. Он потягивал кофе из большого стаканчика из пенополистирола. Время от времени он вставал, мыл кому-то стекла, но никогда не заправлял бензин. Он не работал. Работали Дерек Гёрни или его брат-близнец Эрик. Отец Карла просто сидел и попивал кофе. На бензозаправке у братьев Гёрни предоставлялись все виды услуг. На другом конце города, у Дауни, было самообслуживание, а бензин обычно стоил одинаково.

Мать Карла какое-то время ждала перед тем, как начать разговор с мужем о возвращении на работу. Она давала ему время, чтобы привыкнуть к трезвому образу жизни. Однако Карл думал по-другому.

— Почему бы ему просто не сесть на обочине и не повесить на шею табличку: «Я безработный пьяница»?

Отец Карла долго сидел на бензозаправке. Теперь я видел его только там. Затем, однажды после школы, как мне кажется, в середине октября, мы с Анной шли вдоль реки, и Карл вышел из леса, закрывая рукой правый глаз. Я немного смутился при виде его. Я игнорировал Карла после того, как начал встречаться с Анной. В этом не было ничего личного, просто я все время проводил с Анной.

— С тобой все в порядке? — спросила у него Анна.

— Будет в порядке, — Карл отвел руку, и мы увидели, что глаз у него оплыл.

— К утру опухоль спадет, — заметил я.

— Что случилось? — спросила Анна.

Карл посмотрел на нее левым глазом, потом взглянул на меня. Он не хотел ничего объяснять.

— Покупатель выразил недовольство, — только и произнес он.

— Хочешь с ним разобраться? — уточнил я.

— Нет, — покачал головой Карл. — Я потом решу этот вопрос.

Произнося эти слова, он смотрел на мою руку. Я бы помог ему, несмотря на гипс. Я уже собирался это сказать, но тут заговорила Анна.

— Положи на глаз сырую картофелину, — посоветовала она. — Помогает лучше всего.

— А ты откуда знаешь? — спросил я.

— Это старый ведьминский способ, — ответила она. — Я сама могу наслать порчу на того, кто это сделал.

— Не сомневаюсь.

Я пригласил их обоих к себе. В любом случае, Карл не хотел идти домой. И он не хотел, чтобы его видели в городе с оплывшим глазом. Это было бы плохо для бизнеса. Поэтому мы пошли ко мне.

Мы прошли через гараж в кухню, что было ошибкой. Нам следовало заходить через главный вход, так мы бы избежали встречи с моей матерью. Мне надо было это знать, ведь я же каждый день пытался избежать встречи с ней, а тут я привел Карла прямо к ней. Когда мы зашли в кухню, моя мать сидела за кухонным столом вместе с отцом Карла, и они пили кофе.

— Анна с Карлом побудут у нас какое-то время, — сказал я.

Мать удивилась. Она встала из-за стола, затем снова села.

— Хорошо, — сказала она.

Отец Карла ничего не сказал. Карл тоже ничего не сказал.

— Скажи ему, чтобы убрался отсюда, пока я не врезал ему во второй глаз, — вдруг произнес мистер Готорн, не поднимая головы. Он даже не повернул головы и словно бы обращался к тунцу с карри.

Мать посмотрела на мистера Готорна, а он просто продолжал есть. Мы быстро поднялись по лестнице в мою комнату.

— Как вы считаете, в чем дело? — спросил Карл.

Мы ничего не сказали про его глаз. Я не понимал, как мистер Готорн мог избить сына, а затем добраться до нашего дома и обедать. Но, может, он все-таки успел сделать все. Я не собирался это обсуждать, если сам Карл не начнет об этом говорить.

— Как вы считаете, что он здесь делает? — опять спросил Карл.

— Не исключено, он как-то помогает моей матери, — высказал предположение я. — Она всегда кого-то находит, чтобы делать за нее ее работу.

— Может, его выгнали, наконец, с бензозаправки? — сказала Анна.

— А может, она пытается ему помочь? — продолжал я.

— А может, у них роман? — заметил Карл.

Отец Карла оказывался за тем же кухонным столом еще несколько дней — и опять пил кофе. Нам с Анной каждый день хотелось зайти и посмотреть, сидит ли он там, но в то же время мы не хотели туда идти. Нам от этого становилось неуютно. Карл постоянно спрашивал, не видели ли мы его отца.

— Наверное, если кто-то занимается любовью, то не станет надолго задерживаться и пить кофе после того, как все случилось, — заметила Анна. — Твоя мать должна была бы попросить его уйти до того, как кто-то его увидит.

— Но, может, после того, как мы видели его в тот раз, они решили на все наплевать, — сказал я.

— Странно, — заявил Карл.

А потом стало еще более странно.

На следующий день я вернулся позднее обычного, потому что после школы зашел к Анне и засиделся там. Я опоздал на ужин, что обычно считается преступлением у нас дома, но в тот вечер никто ничего об этом не сказал. Когда я вошел, мои родители, как и обычно, сидели по разные стороны стола, а на моем месте устроился отец Карла. Он даже ел с моей тарелки. Я не знал, что делать, поэтому просто стоял в дверях, держа в руках пальто и глядя на мое место за столом.

— Где ты был? — почти дружелюбным тоном спросила мать.

— У Анны. Я просто потерял счет времени. Простите.

— Найди себе тарелку и поешь, пока все не остыло, — сказала она.

Больше никто не произнес ни слова. Я сидел за столом напротив отца Карла, и все молчали.

После ужина я отправился к себе в комнату и позвонил Карлу.

— Что случилось за ужином? — спросил я у него.

— Ничего, — ответил он.

— Твоя мать ничего не говорила? — Нет.

— Догадайся, что произошло у нас.

— Я не знаю.

— Твой отец снова был у нас и ужинал. И мой отец присутствовал.

— Ты серьезно?

— Они втроем сидели за столом и вели себя, как ни в чем не бывало.

— Твой отец ничего не сделал?

— Никто из них ничего не сделал. Мы все поужинали, потом я поднялся к себе и позвонил тебе. Думаю, твой отец ушел несколько минут назад.

Карл пообещал позвонить, если у него дома что-то случится, — но не позвонил. Его отец долго не возвращался, а мать к этому давно привыкла.

Следующие пять или шесть вечеров отец Карла сидел на моем месте за столом, а затем все вдруг прекратилось. Никто не сказал ни слова и ни о чем не предупредил. Что бы он ни делал в нашем доме, это закончилось, и никто ничего не обсуждал.

Моя предыдущая любовь

Анна Кайн не была моей первой девушкой. Весной того же года я встречался с Мелиссой Лафнер. С Мелиссой Лафнер все было в порядке. Эта умная, милая и симпатичная девушка, высокая и худая, с прямыми каштановыми волосами. Иногда она носила очки и была спокойной и тихой. В конце марта ее младший брат Адам сказал Карлу, что я ей нравлюсь, поэтому я позвонил ей однажды вечером и спросил, не хочет ли она сходить со мной в кино или куда-то еще. Она хотела. В пятницу на той же неделе ее отец отвез нас в Хилликер, который располагался примерно в пятнадцати минутах езды. Там находился ближайший кинотеатр. Он высадил нас перед ним и забрал после окончания сеанса. Мелисса едва ли произнесла хоть слово за все это время.

— Я не думаю, что нравлюсь ей, — сказал я Карлу в понедельник.

— Ее брат считает по-другому.

— Даже после пятницы?

— Он говорит, что она прекрасно провела время.

— Может, он просто хочет надо мной посмеяться.

— Ну конечно, — хмыкнул Карл. — Все только и думают, как бы над тобой посмеяться.

Я нашел Адама после школы.

— Карл сказал, что я нравлюсь твоей сестре.

— Почему бы тебе ей не нравиться?

— Я не уверен, что все прошло хорошо, — сказал я.

— Она просто робкая и скромная. Ты не говорил ей, что я разговаривал с Карлом?

— Нет.

— Я имею в виду, что вообще разговаривал с Карлом.

— Нет, — повторил я.

— Хорошо. Позвони Мелиссе еще раз. Если хочешь, конечно.

Я не знаю, разговаривал ли Адам со своей сестрой или нет, но когда мы встретились во второй раз, она вела себя по-другому. Она даже разговаривала. После этого мы стали встречаться — после школы и в выходные. Мелисса обычно звонила мне каждый вечер, вначале я воспринимал это нормально, а потом, наверное, мне стало скучно. На самом деле я не знаю, что случилось. Я просто знаю, что мне перестало хотеться проводить с ней время, независимо от того, сколько мы целовались. Я не чувствовал к ней никакой привязанности, меня к ней не тянуло. В ней было что-то, что заставляло меня хотеть оказаться от нее подальше, когда бы мы ни находились вместе. Нет, я не прав, я неправильно выразился: с Мелиссой Лафнер все было в порядке. Что-то было не так со мной, и поэтому я хотел оказаться от нее подальше. Обычно мы сидели у меня дома, смотрели телевизор, и время тянулось очень медленно. Я ждал, когда она уйдет. Я не знал, что ей сказать, а она молчала, и от этого мне становилось неуютно или неинтересно — или и то, и другое сразу. Было легче оставаться одному, как я думал. Наверное, в то время я хотел быть один. А затем я остался один. Я стал более одинок, чем хотел.

Я едва ли знал, как начать отношения, но я совершенно не представлял, как их закончить. Я хотел порвать с Мелиссой, но не знал, что сказать и что сделать. Поэтому все тянулось еще несколько месяцев. Стал приближаться танцевальный вечер, который каждый год проводится весной для учеников первого класса средней школы, и мы с Карлом придумали план.

Конечно, мы с Мелиссой планировали идти на этот танцевальный вечер, но я позвонил ей в последнюю минуту и сказал, что заболел и не смогу пойти. Она тут же заявила, что тоже не пойдет, но, в конце концов, я убедил ее пойти без меня. Она сможет пообщаться с друзьями и хорошо провести время и без меня. Она должна была пойти на вечер. Это было крайне важно для нашего плана. Увидев, как Мелисса в одиночестве сидит за столом, Карл подошел к ней и сказал:

— Мне очень жаль, что вы расстались.

Потом, после того, как она удивилась, Карл тоже изобразил удивление.

— Я не знал, что он заболел, — соврал Карл. — Он говорил мне, что собирается расстаться с тобой перед танцевальным вечером, поэтому я решил…

Мелисса тут же отправилась домой и позвонила мне:

— Карл сказал, что ты собирался порвать со мной перед сегодняшним вечером.

— Мне очень жаль, Мелисса. Я собирался, но затем заболел и не хотел делать этого по телефону.

По правде говоря, я как ‘раз хотел сделать это по телефону. Карл с легкостью помог мне. На самом деле я думаю, что он получил от этого удовольствие. Для него это была просто еще одна сделка.

Я — трус, и признаю это. Мне хотелось бы сказать, что я чувствовал себя неуютно, но на следующий день мы с Карлом хорошо посмеялись над случившимся.

— Тебе нужно было видеть ее лицо, — сказал он. — Она выглядела так, словно я врезал ей лопатой по голове. Как часто удается такое?

Мелисса со мной долго не разговаривала. На самом деле, она многим наговорила гадостей обо мне, и со мной прекратили разговаривать еще несколько человек. У меня изначально было немного друзей, а теперь Мелисса лишила меня и нескольких приятелей. Она оставила в моем шкафчике пару записок, в которых сообщала мне, насколько я ужасен и как она меня ненавидит. Я просто их проигнорировал. В любом случае не знаю, почему так спешил от нее отделаться.

Не могу сказать, что после расставания с ней я внезапно занялся чем-то более захватывающим. Я в одиночестве бродил по городу, не торопился домой к матери, наблюдал за тем, как Карл ведет дела. Я не мог сопровождать Карла — это было бы плохо для бизнеса, как он говорил. Поэтому я просто следовал за ним по пятам, шпионил за ним с безопасного расстояния. Вот чем я занимался после расставания с Мелиссой — шпионил за своим лучшим другом. Однако я должен признать, что мне всегда было интересно посмотреть, кто покупает у Карла товар. Это не были наркоманы и не спортсмены. Среди его покупателей числились люди, которых все считали хорошими учениками, никогда не пробовавшими наркотики. Среди них были дети священников и учителей, даже пара взрослых, которые встречались с Карлом за каким-то зданием или где-то в стороне от жилья. Он передавал им маленький пакетик с чем-то — и получал взамен немного денег. Иногда, когда мне надоедало следить за Карлом, я притворялся, будто случайно с ним встретился и какое-то время шел рядом. Однако Карл воспринимал это нормально и никогда не говорил о бизнесе. Он делал бизнес.

У нас с Мелиссой было несколько общих занятий, и мы сталкивались почти каждый день, но она перестала со мной говорить. Мы игнорировали друг друга, и я почти о ней забыл. Затем, после того как мы с Анной нашли записки в наших шкафчиках после матча, на котором были вместе, я понял, что их оставила Мелисса. Я в этом даже не сомневался.

Хэллоуин

В предыдущую ночь шел снег. Я выглянул из окна спальни и увидел, что землю покрывает слой снега толщиной в целых пять дюймов. Снег лежал на всем. Очистительные машины еще не подошли, и никто не выезжал на улицу. Настолько видел глаз, простиралось идеально ровное белое одеяло. Мне хотелось бы, чтобы так продолжалось подольше, но как только я об этом подумал, то услышал звук лопаты, задевающей за цемент. Отец находился на подъездной дорожке. Ему потребуется помощь. Я оделся, специально выбрав комбинезон, зашнуровал ботинки, натянул шапку и перчатки, и вышел портить чистый снег.

— Много снега, — заметил я. — Ты помнишь, чтобы столько выпадало так рано?

— Не надейся, все равно пойдешь в школу, — ответил отец.

Это был день переодеваний. Все должны были выбрать себе какой-то костюм. Карл оделся служащим — в костюм с галстуком, и держал в руке кейс. Кепку с козырьком он спрятал в шкафчике, и’ аккуратно причесал волосы. Во время занятий он постоянно притворялся, что разговаривает по мобильному телефону.

Анна пришла в школьной форме частной школы. На ней были черные туфли, белые чулки, юбка в складку, белая блузка и. синий блейзер с гербом. Зато не оказалось ничего черного (за исключением туфель); она даже глаза не подводила. Все были шокированы. Я подумал, насколько же она красива — правда, к тому времени я уже думал, что она красива в чем угодно. На гербе маленькими золотыми буковками было написано: «Сатанинская школа для девочек». Лишь немногие обратили внимание на детали.

Я ничего не хотел надевать, но, в конце концов, решил изобразить упаковку сыра «Велвита». Мне следовало бы одеться пиратом. Можно было бы надеть какую-нибудь старую, рваную одежду и повязать бандану, а еще прикрепить какой-нибудь крюк к большому пальцу. Вместо этого я приготовил большую прямоугольную картонную коробку, а внутрь вставил старые подтяжки отца, чтобы она держалась у меня на плечах. Я раскрасил коробку в ярко-желтый цвет, а мама помогла мне нанести логотип. Она даже купила мне трафарет, чтобы мне было легче наносить буквы. Их я написал красной краской.

— А почему ты хочешь изображать упаковку сыра? — спросила она.

— Не знаю. Кажется, этот «костюм» легко сделать. И кто еще выберет что-то подобное?

Но Билли Годли, который был младше меня на год, тоже вырядился сыром. И его «костюм» выглядел значительно лучше моего. У меня он получился слишком большим и помялся, когда я пытался запихнуть его на заднее сиденье машины. Затем снова пошел снег, и когда я добрался до школы, несколько красных букв уже потекли. Самым худшим было то, что я не мог сидеть в классе. Картон сполз с плеч к лодыжкам, и мне приходилось или стоять, или снимать «костюм». Но тогда зачем было его надевать? Билли Годли подготовился лучше. Он мог опустить коробку на колени и, по крайней мере, сидеть на стуле — только не за партой, а выставив ноги в проход. Перед последним уроком я отправился к мистеру Девону, чтобы выбросить коробку в мусорное ведро.

— А мне твой костюм понравился, — сказал он. — Он оригинален. Ты сделал свою заявку.

— У Билли Годли лучше, — заметил я.

— Скольких пиратов ты сегодня видел?

— Примерно двадцать.

— А как они заявили о себе?

— Не знаю, — ответил я. — Я даже не знаю, как заявил о себе сам.

Мистер Девон жестом позвал меня за собой, мы проследовали в его кабинет, он снял книгу с полки и открыл.

— Посмотри на рисунок, — предложил он. — Плетеные корзинки и банки с супом. То есть почти то же, что и упаковки сыра. И они находятся в музеях и публикуются в книгах.

— Может, мне все-таки стоит достать свой костюм из мусорного бака, — заметил я.

— Так далеко заходить не нужно, — сказал мистер Девон и рассмеялся.

Мое внимание привлекла книга на столе мистера Девона. Это была та же книга об Арчиле Горьком, которую я видел на кровати у Анны.

— Анна брала ее у вас? — спросил я.

— Нет, — ответил он. — Анна… Это твоя подружка?

— Да. У нее такая же книга.

— О, правда? Может, нам стоит как-нибудь собраться всем вместе и поговорить об искусстве.

— Вероятно, ей это понравится, — сказал я. Наверное, книга была’ совпадением, и позднее Анна дала ясно понять, что вообще не хочет разговаривать с мистером Девоном, — и не только об искусстве. По крайней мере, так она заявила мне.

* * *

Когда прозвонил последний звонок, я отправился убирать учебники в свой шкафчик и понял, что сегодня не надел пальто. Это получилось из-за идиотского «костюма», который я напялил на себя сегодня утром. Кто-то должен был бы мне напомнить про пальто, обратить внимание, что я ухожу без него. Разве не для этого существуют матери? Конечно, она не забирала меня после школы. Это означало, что мне придется идти домой пешком без пальто, без шапки и без перчаток. Я вышел из школы и медленно пошел мимо припаркованных машин, в которых родители ждали своих сыновей и дочерей. Я надеялся, что кто-то обратит внимание на мое бедственное положение и предложит помощь.

— Эй, кусок сыра! — крикнул мне кто-то. Я развернулся. Кричала Анна. Она спешила за мной, выбежав из школьной двери. — А где твоя красивая желтая обертка?

— Надета на Билли Годли.

— Послушай, ты выглядел гораздо более достоверно, чем Билли Годли. Ты больше походил на упаковку сыра!

— Не сомневаюсь.

— А теперь ты куда идешь?

— Наверное, домой.

— Ты ничего не забыл?

— То, что нужно, я забыл еще утром.

— Хочешь надеть мое пальто?

Это было мужское пальто. Старое черное пальто, которое носили в 40-е или 50-е годы. Вероятно, оно бы и мне подошло.

— Не беспокойся. Все в порядке, — сказал я.

— Можешь надеть мой блейзер, — предложила Анна.

— Не хочется неправильно представлять сатанинскую школу.

— Моя мама должна меня встретить. Хочешь, мы тебя подвезем?

— Это было бы здорово.

— Кто знает, может нам удастся убедить ее отвезти тебя домой через какое-то время, а не сразу.

— Это было бы еще лучше.

Миссис Кайн притормозила на круглой площадке перед школой, Анна подошла к ней, быстро поговорила, потом махнула мне рукой, приглашая в машину.

— Садись вперед, — сказала Анна. — Чтобы быть ближе к печке.

На самом деле это был первый раз, когда я видел мать Анны вблизи в дневное время. Она выглядела более дико, чем когда-либо. В этот день волосы особо буйствовали, и, казалось, их словно магнитом тянет к верху салона. Сзади из копны волос торчал карандаш, словно кто-то воткнул его прямо ей в череп.

— Так где твой костюм?

— Я его снял в конце дня, — сообщил я.

— Анна сказала, что ты пришел в школу, нарядившись упаковкой сыра.

— «Велвита».

— Интересно. Неплохой выбор костюма.

— Мне тоже так казалось, но на самом деле все получилось не очень хорошо.

— Непрактично?

— Вот именно. Сыру-то особо шевелиться не требуется. Она рассмеялась. Хорошо, когда мать твоей девушки смеется благодаря тебе. В особенности, если она считает тебя идиотом — из-за того, что ты пошел в школу, вырядившись сыром, и 2) забыл свое пальто после ночного снегопада.

* * *

Когда мы добрались до дома Каинов, миссис Кайн предложил мне леденцы. У нее по всему дому стояли маленькие вазочки с шоколадными конфетами, «ММ» и орешками.

— Я ite могу есть ничего из этого, — сказала она.

Она всегда так говорила. В тот день я подумал, что у нее стоит столько вазочек из-за Хэллоуина, но они находились там всякий раз, когда я появлялся у них в доме. И я каждый раз видел, как она ест что-то из этого. Миссис Кайн никогда не брала больше одной конфетки из вазочки, но если у тебя по всему дому расставлено двадцать вазочек, то получается внушительное количество конфет. И когда бы я ни появлялся в их доме в присутствии матери Анны, она всегда говорила одно и то же:

— Я не могу есть ничего из этого. Угощайся.

Мы с Анной оставили ее мать с конфетами и отправились в комнату Анны. Она закрыла дверь и расчистила место на полу, чтобы мы могли сесть. Анна кучей затолкнула книги, диски и бумаги под письменный стол. Затем она запустила руку в кучу дисков на полу, и достала один в черной коробочке, если не считать белых линий, из которых получались неровные горы. Это было что-то среднее между рентгеновским снимком и топографической картой.

— Это была любимая группа моего отца, когда он учился в колледже, — сказала она, включила компьютер и стала показывать мне сайты для фэнов. — Солист совершил самоубийство за два дня до того, как им предстояло отправиться в турне по США.

— Музыка соответствующая, — заметил я.

Она неодобрительно посмотрела на меня и снова повернулась к компьютеру, перепрыгивая с сайта на сайт, со ссылки на ссылку. Мы перешли от группы к городу Манчестеру и к сайту о Лондоне.

— Ты был там? — спросила она.

— Нет, я нигде не был.

— Здесь тоже неплохо.

— Ты серьезно?

— Конечно. Мне здесь нравится. Однако когда-нибудь тебе может захотеться посмотреть мир.

— А ты где была?

— Я скрывалась во тьме, — сказала она. — Ждала тебя. Диск закончился, Анна порылась в куче и извлекла из нее еще один. На коробке была черно-белая фотография антенны и проводов.

— Папа только вчера отдал его мне, — сообщила Анна.

Это была не музыка. Какие-то люди произносили цифры на иностранных языках, снова и снова, некоторые из них было почти невозможно различить из-за помех. Через каждые несколько секунд гудел клаксон или звучал звонок. Таких дисков набралось четыре, это были записи радиосигналов.

— Что это?

— Никто не знает, — сказала Анна. — Это продолжалось долго, более двадцати лет. Некоторые считают, что это зашифрованные послания, используемые шпионами, ЦРУ, КГБ и другими подобными организациями.

В дверь постучали. Это был ее отец. Я быстро слез с кровати.

— Пожалуйста, не закрывайте дверь, — сказал он, затем посмотрел на стереосистему. — Что ты об этом думаешь?

— Странно и непонятно, — сказал я.

— Ты когда-нибудь слышал что-то подобное?

— Нет.

— На ужин останешься?

Я посмотрел на Анну, и она кивнула, предлагая мне согласиться. Я остался.

— Мне только нужно позвонить маме, — сказал я.

— Давайте после ужина еще послушаем, — предложил он. — Только по радио.

Когда мы спустились к столу, то увидели миссис Кайн, одевшуюся в костюм принцессы. Она зачесала волосы назад и вверх, чтобы затолкать их под шляпу в форме воронки. Единственный раз я увидел какое-то сходство между матерью и дочерью.

— А что твоя мать готовит на Хэллоуин? — спросила она у меня.

— Она любит печь, — ответил я.

Это было не совсем ложью. Моя мать покупала готовое песочное тесто, которое продают скатанным в трубу в картонной упаковке. Все, что требовалось от нее, — это снять упаковку, нарезать его на кусочки, а то и просто отделить друг от друга уже нарезанные, выложить на противень и поставить в духовку. Она любила сидеть в темноте и есть свежеиспеченное печенье. Когда я в Хэллоуин одевался в маскарадный костюм и уходил, мать обычно выкладывала леденцы. На самом деле, это было идеальным построением, достойным какого-нибудь полка. Она обычно выкладывала их идеально ровными рядами, а затем, после того, как угощала заходящих в дом детей, поправляла нарушенные ряды и заново перекладывала конфеты, чтобы все построение было идеальным. Я выходил из себя, всего лишь наблюдая за этой демонстрацией организованности, рвения и энтузиазма, которые мать не проявляла ни в чем другом. Это была женщина, которая не могла правильно сложить бумаги и толком ответить на телефонный звонок, но оказывалась способной выложить конфеты по алфавиту, по размеру или по еще какому-то принципу — только она сама знала, по какой системе это делается. Выложив конфеты ровными рядами на столе в коридоре, мать потом раздавала их, следуя какой-то собственной логике и методам, известным только ей одной. Потом она обновляла ряды, чтобы они сохраняли свою структурную целостность. Как такое было возможно?

После того, как я сам перестал одеваться в маскарадный костюм и приносить конфеты домой, мои родители тоже перестали раздавать их детям. Наверное, это имело какое-то отношение к закону взаимозаместимости. Я мог представить, как отец прокручивает цифры в голове, выводит дебит, и как после каждого стука в дверь дебит увеличивается, цифры нарастают. В любом случае ему никогда не нравилось, что дети стучат в дверь и приходят в дом. v — Нет звука хуже звонка в дверь, — ворчал он.

Поэтому теперь мои родители просто удаляются на свои обычные места — отец в берлогу, где уединяется, а мать ест печенье в темноте, чтобы никто не подумал, что они дома.

Когда мы направлялись в подвал после ужина, к дверям подошла группа детей.

— Где ведьма? — повторяли они.

— Здесь нет ведьм, — спокойно ответила миссис Кайн. — В этом доме живут только принцессы.

Я посмотрел на Анну, но она вела себя так, словно никто не произнес ни слова.

Подвал

Рядом с кухней находилась дверь, за которой начинались ступеньки, ведущие в подвал дома Каинов. Мы впервые спустились туда вместе с мистером Каином после ужина. Там практически ничего не было, и подвал находился как бы отдельно от остального дома. Там можно заранее услышать, что кто-то приближается. Поэтому никто не мог появиться неожиданно и застать нас врасплох.

Мы спустились по ступеням в большую комнату, размером примерно сорок на сорок футов, и практически квадратную. Только у самой лестницы имелся небольшой отсек, в котором располагался бойлер и остальное оборудование, необходимое для обеспечения отопления и горячей воды. Почти у самой лестницы стоял старый большой стол, а у стены — видавшая виды старая коричневая кушетка. В другом конце подвала была еще одна кушетка, ее разместили у печки, которую топили дровами. Из подвала имелся выход прямо на улицу. Требовалось подняться на несколько ступенек — и вы оказывались под деревянным навесом в задней части дома. Этот выход вел во двор. Двор спускался к улице.

Мистер Кайн провел нас мимо груды коробок, оставшихся после переезда, мимо старого телевизора, который они поставили у стены отсека с бойлером. Это был единственный телевизор в доме.

— Он цветной? — пошутил я.

— Он цветной, да, папа? — спросила Анна.

Мистер Кайн засмеялся, мягкие черты лица внезапно стали зловещими, и я увидел человека, способного сломать кому-то запястье и повредить плечевой сустав. Анна больше не произнесла ни слова, пока он не оставил нас в подвале одних.

— У нас шесть телевизоров, — сказал я. — По два для каждого. Мне кажется, что у нас постоянно работает, по крайней мере, один. Не бывает, чтобы все были выключены.

Мистер Кайн, тем временем, направлялся в конец комнаты.

— Это мое рабочее место, — сказал он.

Он имел в виду длинную столешницу, возможно, в восемь футов длиной. Под ней располагались четыре шкафчика с дверцами и ряд из четырех ящиков — один над другим. Сверху располагались еще два шкафчика с дверцами и несколько гнезд для бумаг различных размеров. Справа от рабочего стола стену покрывала доска с крючками, на которых в беспорядке висели инструменты. Поверх стола лежали другие инструменты, рыболовные снасти, пустые ружейные патроны, а также несколько старых радиоприемников и радиодетали. Рядом со столом располагался станок для изготовления ружейных патронов. На самом столе, в углу, стоял коротковолновый радиоприемник. Он представлял собой просто маленькую серую коробочку с несколькими шкалами.

— Мне нельзя держать его наверху, — сказал мистер Кайн.

Он включил приемник, а потом стал терпеливо перемещать движок по шкале, пока не нашел какую-то передачу, которая его заинтересовала.

— Это гораздо лучше передач на средних волнах, к которым ты привык, — заявил он. — Диапазон здесь очень широк, примерно в двадцать раз больше, чем средневолновый. Здесь есть все — от новостей до музыки, этой частотой пользуются радиолюбители, корабли береговой охраны, коммерческие авиалинии. На ней ведут переговоры военные. Можно слушать передачи со всего света.

У него имелся блокнот, туда он записывал частоты станций, которые ему понравились. Он также отмечал время, когда он их слушал. Мистер Кайн посмотрел в записи и настроил радиоприемник на передачу из Кувейта, затем на Алжир. Я ничего не понимал, но он явно наслаждался. В эти минуты он очень напоминал Анну — слова лились потоком, энтузиазм был заразителен. Мистер Кайн не пытался что-то мне навязывать, он просто думал, что занятие мне понравится точно так, как нравилось ему. Вначале я не видел никакой привлекательности, но затем мистер Кайн переключился на станции, передачи которых очень напоминали записи на диске. Может, это были те же самые станции, которые повторяли старые программы. Звуки напомнили голоса из открытого космоса, пытающиеся нам что-то сообщить. Некоторые из них были счастливыми голосами, другие напоминали звуки машин, а третьи будто бы просили, чтобы хоть кто-то их понял.