Не увлечение, а смысл жизни 4 страница
Вскоре о хозяине Лубянки в футбольном мире стали ходить всевозможные слухи - о «накачках» перед матчами и разносах после них в случае поражения.
Однажды динамовец Василий Трофимов рассказал брату Андрею такую историю.
Раздосадованный тем, что его команда вынуждена пребывать на вторых ролях, Берия вызвал к себе одного из тренеров «Динамо».
- У меня только один вопрос, - произнес Лаврентий Павлович. - В чем дело? - Слова повисли в густой, зловещей тишине огромного кабинета. - Ну, - блеснул он стеклами пенсне, - я жду...
- В «Спартаке» больше платят, - наконец, вымолвил тренер.
- Как? - удивился Берия. - «Пух и перья» получают больше, чем чекисты? - И бросил стоявшему навытяжку помощнику: - С этим надо будет разобраться и поправить.
- Есть разобраться и поправить! - отчеканил офицер.
- Ты запиши. Я поумнее тебя и то иногда записываю нужные мысли, - не взглянув на него, с неприязнью сказал хозяин. И сразу словно забыл о существовании побледневшего адъютанта.
- Что еще? - спросил у тренера.
- Есть проблема в защите, но мы надеемся...
Берия не дал тренеру договорить:
- Может, вам в защиту роту пулеметчиков поставить? Это можно. Только учтите, ваши спины тоже будут на мушке. Подумайте о сегодняшнем разговоре. Я вам не советую о нем забывать...
Слушателями Трофимова в «Метрополе» - любимом в те годы месте сбора московской богемы, кроме Андрея, были Юрий Олеша и Михаил Яншин. Вполне допускаю, что рассказчик, стараясь произвести впечатление на столь знатную компанию, мог что-то приукрасить. Хотя, честно говоря, вспоминая обстановку тех лет, ничего неправдоподобного в рассказанной Трофимовым истории не вижу.
Как бы то ни было, одно я знал абсолютно точно: разносы разносами, но спортсменам-динамовцам Берия помогал. Тем болезненнее им воспринимались их неудачи.
Думаю, наиболее чувствительный удар по самолюбию он получил в 1939 году. Выяснение отношений между «Спартаком» и «Динамо» по воле случая имело особый подтекст. В продолжающемся соперничестве интересы «Динамо» представляла на этот раз команда Тбилиси.
В октябре в полуфинальном матче на кубок СССР сошлись «Спартак» и тбилисское «Динамо». Все помнили еще полуфинальный поединок этих же соперников в розыгрыше кубка 1936 года. Тогда, проигрывая за двенадцать минут до конца матча 1:3, «Спартак» сквитал счет. Была назначена переигровка. На следующий день события повторились с той же точностью, но только наоборот - сначала «Спартак» вел 3:1, а в последние пятнадцать минут пропустил два гола. Вновь ничья, вновь 3:3. Опять дополнительное время, за которое «Спартак» постигает катастрофа: он пропускает еще три мяча. Счет 6:3. Триумф Тбилиси. Динамовцы выходят в финал, где, однако, проигрывают московскому «Локомотиву».
Прошло три года. Но у футболистов долгая память, а еще длиннее память у болельщиков. Новая встреча, безусловно, воспринималась всеми как продолжение тех драматичных поединков.
...Во втором тайме спартаковец Андрей Протасов наносит удар по воротам. Вратарь динамовцев Дорохов бросается за мячом, но не достигает его. И тут капитан тбилисцев Шевгулидзе в невероятном шпагате, не давая опуститься мячу на землю, выбивает его в поле. Поздно: судья фиксирует гол. Тбилисцы бурно протестуют. Помощник рефери подтверждает: гол был, «Спартак» выигрывает 1:0.
Судил матч ленинградец Иван Горелкин, в прошлом футболист ленинградского «Динамо». Авторитет его в спортивном мире был достаточно высок. Он прославился как левый крайний сборной команды СССР по хоккею с мячом. Виртуоз, он во время игры мог проделывать такие номера: бил мяч о борт, сам выскакивал за пределы поля, бежал вдоль бортика с другой стороны, обегая защитника, потом, оторвавшись от него, вновь впрыгивал на поле и овладевал мячом... Нечто подобное в хоккее позже случалось лишь в исполнении Всеволода Боброва.
Вот кому судьба вручила свисток в тот злополучный день...
Руководство тбилисского «Динамо» подало протест. Всесоюзная футбольная секция его отклонила. Председатель Всесоюзного комитета по физкультуре и спорту В. В. Снегов утвердил отказ.
Через две недели мы спокойно выигрываем финал у ленинградского «Сталинца» - 3:1.
«Спартак» получает кубок, празднует победу...
Проходит месяц. Футбольная жизнь течет своим чередом. И вдруг ко мне в кабинет вбегает администратор «Спартака» Семен Кабаков и с порога произносит:
- Николай Петрович, я только что был на «Динамо», неожиданно встретил там тбилисцев. Они говорят, что приехали переигрывать с нами полуфинал.
Я спрашиваю:
- Ты в своем уме? Как это переигрывать полуфинал, когда уже финал разыгран? Вот кубок стоит, полюбуйся.
Он опять за свое:
- Их поселили в домике у входа, где обычно живет сборная. Я говорил с Пайчадзе, он врать не будет.
Ничего не понимая, совершенно ошарашенный, заглядываю в календарь первенства. Действительно, странно - что бы им тут делать, в Москве, если игр у тбилисцев на этой неделе по расписанию нет. На всякий случай звоню в Комитет физкультуры. Мне отвечают:
- Есть решение переиграть матч.
Вот так так! Что же делать?
Вторым секретарем горкома партии в то время был Владимир Константинович Павлюков, болельщик «Спартака». Понимая, что дело принимает нешуточный оборот, еду к нему за советом. Озабоченный услышанным не меньше меня, он снимает трубку прямого телефона к Щербакову. По разговору понимаю, что первый секретарь горкома не в курсе. Павлюков это подтверждает:
- Успокойся, Николай, никакой переигровки не будет.
Проходит еще два дня. События развиваются, как в детективе. Меня вызывает председатель Комитета физкультуры Снегов:
- Я сам не понимаю, что происходит, ты же знаешь, мы официально отклонили протест. Но есть указание полуфинал переиграть.
Я категорически отказываюсь, уверенный в поддержке Щербакова. А назавтра сижу уже в кабинете заведующего отделом ЦК партии Александрова:
- Товарищ Старостин, решение о переигровке принято, вам надлежит его исполнять.
- Это невозможно. Переигрывать полуфинал после финала - случай в спорте беспрецедентный.
- Не вам решать, что возможно, что нет. Вас вызвали не для дискуссий, а для того, чтобы передать личное поручение товарища Жданова. За его выполнение вы отвечаете своим партийным билетом. Ясно?
- Товарищ Александров, я беспартийный.
- Да? Ну тогда как руководитель «Спартака». Вы свободны.
В тот же вечер заключительный аккорд - звонок Щербакова:
- Николай Петрович, игру придется переиграть. Есть указание, которое не может быть не выполнено. Готовьте команду.
Положение «Спартака» оказалось архисложным. Накануне в игре с ЦДКА Андрей Старостин получил серьезную травму: нападающий армейцев Алексей Гринин случайно, как он потом утверждал, наступил на руку упавшему Андрею. Перелом.
В горячке борьбы к Гринину подбежал спартаковец Алексей Соколов и ударил его кулаком в лицо. Судья справедливо выгнал Соколова с поля, дисциплинарная комиссия дисквалифицировала его на три матча.
Алексей был одним из ведущих игроков команды, нападающий, почти равный по классу Степанову. Боец, не знающий страха и сомнений.
Вот так глупо «Спартак» лишился двух ведущих футболистов. Я требовал, чтобы переигровка велась в старых составах. Андрею наложили на руку гипс, он, конечно, играть не мог. Но Соколов имел право выйти на поле. Мы настаивали на том, что он должен играть, тбилисцы возражали. Футбольная секция, которой руководил тогда Валентин Гранаткин, поддержала позицию «Динамо». Этот раунд был нами проигран.
Но предматчевая борьба не закончилась. Оставался нерешенным главный вопрос - кто будет судить. Каждой из команд было предложено назвать по пять судей. Вскрыли конверты, посмотрели фамилии - ни одной «общей» кандидатуры.
Видя безвыходное положение, Снегов принимает волевое решение: назначает судить матч Николая Усова. Это было хоть и маленькое, но все-таки облегчение «Спартаку». Дело в том, что Горелкин был дисквалифицирован. Тем самым как бы ставилась под сомнение репутация ленинградской коллегии судей. Мы рассчитывали, что Усов, тоже ленинградец, объективным судейством постарается восстановить пошатнувшийся престиж арбитров своего города.
В сложившейся неблагополучной для «Спартака» предматчевой обстановке такая естественная, на первый взгляд, вещь, как объективное судейство, воспринималась, словно подарок судьбы.
Однако сколько бы времени ни отнимал у нас судейский вопрос, голова постоянно болела о другом. Кто заменит Андрея Старостина и Алексея Соколова?
Нам пришлось перекроить почти полсостава. Вместо Соколова вышел Андрей Протасов. Центрального защитника Андрея заменил Константин Малинин, а вместо него правым хавбеком встал Сергей Артемьев. С левого на правый край мы переставили Владимира Степанова, место правого инсайда занял Георгий Глазков...
После всех этих перестановок, по-моему, лишь один игрок занял свое привычное место на поле - это вратарь Анатолий Акимов. В тот день была его очередь выходить на поле. В запасе оставался сам Жмельков.
Я что-то не припомню, чтобы когда-нибудь потом в нашем футболе появилось сразу такое созвездие вратарских талантов, как в 1937 - 1938 годах: Владислав Жмельков, Анатолий Акимов, Евгений Фокин, Владимир Никаноров, Николай Разумовский (все Москва), Виктор Набутов (Ленинград), Александр Дорохов (Тбилиси), Николай Трусевич (Одесса - Киев).
Беру на себя смелость утверждать, что среди блистательных голкиперов того времени совершенно особняком стоит Жмельков. Ради него стоит сделать отступление.
В моей памяти Владислав остался как вратарь почти сказочный, вратарь без слабых сторон. Это не умозрительное заключение. За полтора года пребывания в «Спартаке» он отразил все одиннадцатиметровые удары, назначенные в его ворота. Среди них был пенальти-кик, назначенный «Спартаку» за семь минут до конца кубковой игры при счете 0:0. В сезоне 1939 года Жмельков, чередуясь в играх с Акимовым, пропустил в свои ворота всего семь мячей.
Высокий (183 см), сухощавый, физически сильный, пружинистый и уверенный в себе, Жмельков вопреки обычным воплям вратарей: «Не давайте бить!» - не раз покрикивал своему главному партнеру Андрею Старостину (№ 3): «Да пропустите его, Андрей Петрович! Пусть пробьет...»
Вот и представьте, как действовали эти слова на защитников и как такая уверенность отражалась на чужих форвардах.
Жмельков делал все образцово: одинаково безупречно играл внизу и вверху, тонко угадывал место в воротах и безошибочно сражался «на выходах». Его популярность принесла ему медаль «Лучшему спортсмену года», учрежденную газетой «Красный спорт». А ведь в 1939 году в опросе, проведенном газетой среди читателей, фигурировали имена Михаила Ботвинника, боксера Николая Королева и других наших знаменитостей.
В чем же секрет мастерства Жмелькова? Думаю - помимо природного таланта, в феноменальном трудолюбии. Он тренировался в воротах по пять - шесть часов ежедневно. Он молился в то время одному богу - футбольному мячу (в дальнейшем, к несчастью, у него появились другие кумиры).
Владислав отлично играл и в поле - правого защитника. Такой редкой способностью совместительства на моей памяти владел только правый защитник (1922 - 1924 гг.) Василий Степанович Лапшин. В те годы он успешно соревновался за право занимать место в воротах московской сборной с самим Николаем Евграфовичем Соколовым.
Интересно, как очутился в «Спартаке» Жмельков и как он от нас ушел.
В 1937 году в армию был призван спартаковский вратарь Анатолий Акимов, оказавшийся поэтому в воротах московского «Динамо». А в московский «Спартак» перешел оттуда обиженный вратарь динамовцев Александр Квасников. Мы ему в дублеры искали молодого вратаря. В связи с этим кто-то из наших игроков вспомнил, что против них в товарищеской встрече на юге прошлой осенью подкупающе легко сыграл молодой паренек из подмосковного городка Подлипки. Его решили срочно разыскать. И он явился в городской совет «Спартака». На мой вопрос, вратарь ли он из Подлипок и как его фамилия, он ответил утвердительно и назвался Кузнецовым. Я направил его на сбор в Одессу и вскоре получил сообщение от начальника команды Ивана Михайловича Филиппова, что особыми достоинствами присланный мною Кузнецов не блещет. Это подтвердилось в товарищеских играх, и «Спартак» расстался через месяц с Кузнецовым, считая версию о подлипковском вратаре очередной футбольной басней.
Однако в мае в «Спартаке» появился другой юноша и осведомился, верно ли, что мы искали вратаря из Подлипок. Я на этот раз был более осмотрительным и проэкзаменовал пришельца - подробно расспросил о товарищеской игре на юге.
- Кузнецов был моим дублером в подлипковской команде. А играл против «Спартака» я, Жмельков, - как-то очень просто сказал мой собеседник.
Хорошо, что в тот счастливый для «Спартака» день я сразу поверил Жмелькову и послал его к Филиппову. Так началось его восхождение на вратарский пик.
Полтора сезона с августа 1938 по ноябрь 1939 года, играл он в московском «Спартаке». Эти месяцы принесли ему немеркнущую и по сей день славу.
Блеск его игры разжег зависть в сердцах конкурентов. Всем хотелось заполучить себе эту звезду. И вот в ЦДКА выискали, что Жмельков не дослужил двух месяцев в Белорусском военном округе. На этом основании он был снова призван и, ввиду категорического отказа выступать за ЦДКА, оказался в воинской части в Чите. Здесь весной 1940 года в соревнованиях он получил тяжелую травму колена.
После окончания войны 32-летний Жмельков, четыре года сражавшийся на фронте, попытался вернуться в большой футбол. Но это была только тень незабываемого вратаря. Тень и по мастерству и по отношению к футболу.
Последние выступления Жмелькова совпали с описываемым событием, которому нет равного в истории футбола.
Игра началась азартными атаками тбилисцев, понимавших, что перестроенной защите «Спартака» нельзя давать время на сыгровку. Расчет был верный, но в воротах москвичей стоял Акимов. Град ударов он парировал с присущей ему легкостью и уверенностью.
Штурм продолжался. И вот Пайчадзе ударил в правую девятку. Такие мячи не берутся, если вратаря чудом не занесет именно в этот угол. Анатолий там и оказался. Было от чего гостям прийти в смятение. Каждая армия сильна своим тылом, а тут этакий дьявол в спартаковских воротах...
Атмосфера накалялась. Трибуны, на девять десятых набитые москвичами, поддерживали своих. Я сидел на низенькой скамеечке за нашими воротами рядом со Жмельковым. Владислав сочувственно поглядывал, как я, нервничая, выдираю траву из-под скамейки целыми пучками.
Клокотало в душах и у тех, кто был на поле: спартаковцы вышли отстаивать свое право на кубок. Бороться за справедливость приехали и тбилисцы: их мало интересовали формальности и штабные уловки. Они бойцы, их задача - выложить все силы, до конца постоять за родной клуб. Вот почему на поле не было плохих игроков, все двадцать два делали больше, чем от каждого ожидали.
Я не верю в заранее разработанные тактические тонкости. Но кое-что принципиальное подсказать игроку можно и нужно. Вряд ли уместно учить футболиста, что следует делать на поле. Практичнее посоветовать ему, чего он должен избегать.
Мы знали, что левый хавбек Челидзе часто рвется вперед, и рекомендовали правому инсайду Георгию Глазкову не преследовать его, как тогда было принято, а оставаться на передней линии атаки: грузинский полузащитник не мог в такой степени грозить чужим воротам, как обладающий превосходным ударом спартаковский бомбардир Глазков.
Подсказы смахивают на лотерею. Но на этот раз билет выиграл. В одну из тбилисских атак Жорж, оставаясь в центре поля, получил мяч. Дорога к воротам на мгновение оказалась открытой, остальное решали самообладание и техника. Преследуемый по пятам, он нанес удар сразу, как вошел в штрафную, и мяч, словно крупная щука, забился в сетке у дальней штанги ворот.
Вместо того, чтобы разобраться, почему это произошло, южане со свойственным им нетерпением сразу кинулись отыгрываться. Снова защитники и Жмельков подверглись суровому экзамену. И опять они ответили отлично по всем предъявленным билетам футбольной науки. Передача Глазкову, и вот по знакомой дорожке он мчится с мячом к воротам Дорохова, безукоризненно бьет.
Больше я не рву траву. «Ведь нет же, - думаю, - сейчас у нас в стране команды, способной вырвать у «Спартака» победу, проигрывая 0:2». И представьте, я чуть было не ошибся. Тогдашний тренер тбилисского «Динамо» Михаил Павлович Бутусов появился у своих ворот и что-то громко и выразительно прокричал Челидзе, показывая пальцем на Жоржа. Я понял, что наша ставка на Глазкова в дальнейшем будет бита. Как и следовало ожидать, грузины пошли ва-банк и наконец сорвали и свой куш в этой азартной игре. Мяч влетел в наши ворота после того, как два спартаковских защитника в волнении кинулись к нему и помешали друг другу. Мгновенно последовала тонкая передача, и после удара Бориса Пайчадзе мяч оказался в сетке.
К перерыву счет 2:1, а это значит, что колода карт перетасовывается заново.
Что делать? Ворота на замок, пытаться удержать минимальное преимущество в счете? Нет, решаем штурмовать. За это все в раздевалке - и маститые ветераны, и тренеры, и, главное, сами игроки. Не сомневаемся, что и тбилисцы будут рваться вперед.
Немного перестраиваем тактику: решаем наступать флангами, они свежее, да и противник больше ждет атак по центру.
Сразу нажим с обеих сторон. Но горячие гости действуют рискованней и отвоевывают центр поля.
На первый взгляд это удача, но в ней таится опасность прозевать чужой прорыв в оголенные тылы. Это улавливает В. Степанов. Весь вложившись в удар, сильно и точно он направляет мяч левому краю, Павлу Корнилову. Сейчас все решит скорость, а в ней у великолепно сложенного Корнилова нет соперников. С замиранием сердца слежу, как он выиграл первую гонку у Шавгулидзе и, прокинув мяч внутрь поля, соревнуется в беге с Гагуа. Вот уж и второй защитник позади. Перед Корниловым один вратарь. Вижу, тот стремительно бежит на москвича, но Павел обводит и последнюю опору южан. В безвыходном положении Дорохов лежа хватает спартаковца за ногу и валит на землю.
Свисток. Усов показывает на отметку одиннадцатиметрового удара. Корнилов все еще на земле: на всякий случай демонстрирует, что высшая мера наказания справедлива.
К мячу подходит все тот же Глазков - непревзойденный в то время пенальтист. Я слышу, как Бутусов кричит Дорохову:
- Глазков бьет под правую руку!
Георгий разбегается, но при ударе ковыряет ногой землю, и изумленный стадион видит, как Дорохов стремительно летит в правый угол, кусок дерна - в левый, а мяч спокойно вкатывается в ворота прямо по центру. Все!
Перевожу взгляд с табло на центральную трибуну. Берия встает, со злостью швыряет стул, выходит из ложи и уезжает со стадиона.
А динамовцы опять треплют нервы. Их энергия неиссякаема. Хоть бы скорее ползли эти проклятые медлительные минуты! Бутусову же, вероятно, кажется, что время летит чрезмерно быстро.
Тбилисцы отчаянно наступают, вся их команда на спартаковской половине поля. Но зато и наша тоже вся здесь.
Последняя четверть часа. Все сбилось в одну кучу. Забыта тактика, а порой и техника. С одной стороны навал, с другой - отбой. Нападающий Степанов сражается у самых ворот сзади центрального полузащитника Малинина. Динамовские беки атакуют впереди своих форвардов.
Обычно такая неразбериха бесплодна. Но в этом историческом матче сама судьба захотела быть объективной и справедливой. За ошибку Дорохова при пенальти она отплатила ошибкой кого-то из наших игроков. Несчастный неосмотрительно остановил мяч на вратарской площадке и мгновенно вместе с мячом оказался втиснутым в ворота. Гол забил Бережной. К тому же получил повреждение Акимов, его уносят с поля.
3:2 - и несколько минут до финального свистка. Мне кажется - ах, много; Бутусову - ох, мало. Прав был он - это оказалось мало. Во-первых, потому, что наши противники изнемогли одинаково с нами, а в футбольном цейтноте всегда легче защищаться, чем объявить шах королю. Во-вторых, грузинских футболистов доконали психологические удары. Не так-то просто беспрерывно отыгрываться, да еще с разницей в два гола.
Но вот Усов дает, наконец, финальный свисток. «Спартак» второй раз выходит в уже выигранный им финал.
Тридцать лет без малого прошло со дня этой неправомерной схватки, но подробности ее свежи и ярки в моей памяти. И если до нее мы в команде говорили о достойном футболисте: «Он играл с басками», то теперь высшей похвалой стало: «Он участвовал в переигровке с тбилисцами».
Что было бы, если бы «Спартак» тогда проиграл, мы так и не узнали...
Начинаем ждать решения. Может быть, заставят переигрывать и финал? После того, что произошло, я готов ко всему.
Через несколько тревожных дней Снегов, думаю, согласовав вопрос в ЦК, сообщает: финал переигрываться не будет.
Слава богу! Здравый смысл в этом мире все-таки существует.
Но к чувству восстановленной справедливости примешивалась тревога. Тогда я не мог понять, откуда она появилась и что означала. А происходила простая, в сущности, вещь: гонимые мной последние годы смутные предчувствия начали обретать плоть. Дьявол в обличье Берии включил часы моей судьбы. Время пошло...
По своей наивности я еще не догадывался, что даже светские воскресные встречи на Патриарших прудах в предписанном ходе событий ничего уже изменить не могли.
Зимой на Патриарших был один из лучших в Москве катков, где проводились матчи на первенство города по хоккею с мячом. Берия, живший в особняке неподалеку, нет-нет да и заглядывал на наши хоккейные игры в сопровождении охраны и многочисленной свиты. Прошло 50 лет, но я хорошо помню его первый визит. Я подъехал к нему. Разговаривали только на спортивные темы. Кто как играет, что нового в команде. Потом он сказал:
- Идите, Николай, играйте. Вы все объяснили, мы посмотрим без вас, спасибо за информацию.
В тот раз он представил меня своей свите:
- Это тот самый Старостин, который однажды убежал от меня в Тифлисе.
Довольный произведенным эффектом - ни я, ни его окружение не знали, как реагировать на услышанное, - он напомнил мне о давно забытом всеми матче. В начале 20-х годов наша команда выступала в Тбилиси. В рядах наших противников играл грузный, не очень техничный, грубоватый левый полузащитник. Это был Берия. Как правый крайний нападения, я постоянно сталкивался с ним в единоборствах. Правда, при моей тогдашней скорости не составляло большого труда его обыграть, и во втором тайме я действительно убежал от него и забил гол.
Почему у Берия остался в памяти тот матч? Может быть, потому, что я стал потом известным футболистом и он считал для себя лестным, что играл против меня? А может, потому, что это был тот редкий случай в его жизни, когда он, как все, подчинялся правилам. Потом многие годы играл только в одни - чужие ворота. Не знаю, но даже если бы я помнил тот матч, при всем желании не смог бы узнать в этом ожиревшем человеке в пенсне своего опекуна. Берия, словно прочитав мои мысли, глядя на меня в упор, сказал:
- Видите, Николай, какая любопытная штука жизнь. Вы еще в форме, а я больше не гожусь для спортивных подвигов.
Мне стало не по себе от его по-звериному холодного взгляда...
Чья-то злая воля будто специально продолжала держать «Спартак» в фокусе внимания Берия. Через месяц мы опять сталкиваемся с «Динамо» Тбилиси, на этот раз в календарном матче на первенство страны. Ноябрь. Отвратительная погода, мокрый снег. Бедные южане выходят на поле, стуча зубами от холода, и почти без сопротивления пропускают три гола, открывая нам «зеленую улицу» к золотым медалям. «Спартак» выигрывает чемпионат. Второй дубль подряд!
Думаю, что и раньше Берия не испытывал к «Спартаку» особых симпатий. Но уверен, именно в 1939 году он отнес меня к разряду если и не личных врагов - больно уж велика была разница в положении на государственной иерархической лестнице, - то наверняка к разряду людей, ему явно неугодных. Судьба Старостиных была предрешена.
... 1940 год. Давно уже, с приезда басков, не было у наших футболистов международных встреч. Мы чувствовали, что советский футбол сделал шаг вперед, но проверить истинный его уровень можно было лишь в игре с командой европейского класса. Намечавшаяся поездка «Спартака» в Болгарию послужила бы в этом смысле хорошим испытанием.
Футбольная характеристика болгар была внушительной: в 1932 и 1935 годах их сборная выиграла кубок балканских стран. В 1937-м сыграла вничью с сильной командой Чехословакии - 2:2. Через год со счетом 4:0 выиграла у югославов. Экзамен предстоял очень серьезный, но спартаковцы рвались в бой.
Турне в Болгарию придавалось большое политическое значение. Ход подготовки к матчам контролировала специально созданная комиссия, в которую входили Щербаков, Мехлис, Вышинский. Перед самым отъездом Щербаков предупредил всех о чрезвычайной ответственности, которая ложилась на представителей социалистического государства при визите в монархическую тогда страну.
Я пребывал в постоянных предотъездных хлопотах. Как вскоре выяснилось, совершенно напрасных: вместо меня руководителем делегации поехал Снегов. Впервые в жизни мне было оказано недоверие.
Я впервые ощутил мстительность Берия. Это был урок за переигровку с тбилисцами...
Каким коварством все тогда представлялось!
Каким безобидным, почти интеллигентным стало казаться всего лишь через год во внутренней тюрьме Лубянки!
ДЕЛО БРАТЬЕВ СТАРОСТИНЫХ
...Сезон 1941 года запечатлелся в памяти, поскольку это был сезон крупных пертрубаций в спортивном календаре. Профсоюзы вдруг решили выставить две сборные команды, ликвидировав целый ряд своих клубов. Взамен родились сборные ВЦСПС-1 и ВЦСПС-2. Руководство, видимо, хотело за счет такого ударного тандема выдержать конкуренцию с «Динамо» и «Спартаком», забыв известную истину: в футболе скоропалительные или волевые решения не могут принести пользу. Главная ставка делалась на первую команду, во главе которой стоял популярный в Москве тренер Матвей Иосифович Гольдин. Он сформировал неплохую сборную, но времени для «притирки» игроков у него не хватило. Вторая команда с тренером Константином Павловичем Квашниным создавалась как вспомогательная. К концу первого круга ВЦСПС-2 находилась где-то в середине таблицы, а ВЦСПС-1 плелась в хвосте.
До сих пор помню жаркие, неутихающие споры вокруг профсоюзной новинки. Одни говорили, что в клубном первенстве какие бы то ни было сборные участвовать не вправе. Другие утверждали, что новшество оправдает себя, так как обещает более острую борьбу в чемпионате.
И никто не предполагал, сколь ничтожна значимость так горячо обсуждаемых футбольных проблем на фоне надвигавшихся грозных событий...
21 июня 1941 года «Спартак» прибыл в Ленинград на календарную игру с местной «Красной Зарей». Это была неплохая команда, но и мы были, что называется, на ходу и, безусловно, рассчитывали на победу. Словом, в день матча, 22 июня, проснулся я в бодрящем волнении, которое неизменно возникает у меня от предвкушения встречи с футболом.
И вдруг телефонный звонок. Звонил школьный друг Андрея Сергей Ломакин, игрок сборной Ленинграда по футболу и по хоккею. Он служил в гражданской противовоздушной обороне Ленинграда.
- Я на казарменном положении, - коротко сообщил Сергей. - Война!
...Из-за боязни налетов фашистской авиации зрителей на стадион не пустили. Целый час мы просидели в раздевалке ставшего сразу чужим и холодным стадиона. Никто не мог точно сказать, состоится ли матч. Наконец выяснилось: игру отменили, и мы сразу бросились на вокзал, чтобы первым же поездом выехать в Москву. Глядя на возбужденных, мечущихся по перрону людей, я впервые в жизни почувствовал, что это за мучительное душевное состояние - растерянность перед еще неосознанной, непонятной, но уже ставшей реальностью бедой.
Единственное желание, которое владело мной во время сумбурных разговоров в специально, казалось, ползущем с черепашьей скоростью поезде Ленинград - Москва, - как можно быстрей добраться домой.
Перед спортивными обществами были поставлены задачи военного времени. Рядом с Тарасовкой, в Подлипках, находилось несколько заводов, выпускавших продукцию военного профиля. Мне удалось добиться согласия городских властей, чтобы нашу команду почти в полном составе зачислили на завод.
Кроме того, по согласованию с Мосгорвоенкоматом были сразу организованы группы подготовки призывников по лыжам, плаванию, борьбе, боксу...
В повседневной текучке не хотелось думать о худшем, гнал от себя сомнения, которые приходили вместе со сводками Совинформбюро. Но в глазах людей, собиравшихся вокруг раковин репродукторов, все чаще и чаще читался вопрос: что будет с Москвой?
Серьезность обстановки я, пожалуй, полностью осознал, когда мне как человеку, числящемуся по своей должности в ранге «ответственного» работника, выдали пистолет «Вальтер».
Началась эвакуация заводов и учреждений. По решению Государственного комитета обороны в далекий Ташкент отправили группу столичных спортсменов и их семей. Старостины остались в Москве.
Дни пролетали в череде нескончаемых забот, приходилось постоянно что-то «утрясать» и согласовывать. Я колесил по городу, безуспешно пытаясь оказаться сразу в нескольких местах. А ночью, как и многие, дежурил на крышах, наловчившись под руководством нашего дворника Пахомыча тушить вражеские «зажигалки». Пахомыч легко расправлялся с ними, словно с брошенными окурками.