Посмотреть остальные 107 комментариев 2 страница

«Привет. Я не знаю, зачем пишу тебе. На самом деле, я знаю зачем. Я действительно скучаю по тебе, Дара».

28 июля: Дара

До того, как мы родились, спальня была внизу, совмещенная с ванной, в которой было огромное джакузи и отвратительные золотые светильники. Спальня потом была переделана под гостиную, а затем в кладовку, где мы хранили разное дерьмо, из которого выросли: измельчители бумаги, сломанные факсы, разбитые айпады, старые телефонные кабели, кукольный домик Ники, которым она грезила ровно пять секунд, прежде чем решила, что куклы - это для «желторотиков».

Но ванная все еще была там. Джакузи перестал работать, когда мне было пять, и родители не побеспокоились, чтобы заменить его, хотя вода, льющаяся потоком из всех четырех кранов, своим громоподобным шумом создавала тот еще эффект. Мыльница была в форме зубчатой раковины. Еще была выемка, куда можно было положить ноги. Около десяти лет мама хранила один и тот же флакон соли для ванны с лимоном и вербеной, с перекошенной от пара и воды этикеткой, на которой давно невозможно было что-то прочесть.

Когда мы с Ники были маленькими, то использовали ванну, чтобы складывать туда купальники или плавали там вместе, притворяясь, что мы русалки в своей лагуне. Каким-то образом тот факт, что мы были одеты в купальники, а иногда и в очки для плавания, делало наше общение жестами и подмигиваниями через пузырьки еще более веселым. Мы были настолько маленькими, что могли легко вытянуться рядом друг с другом, валетом, словно две сардинки в банке.

Сегодня я вновь полностью исполнила ритуал: включила все четыре крана, добавила полторы ложечки соли для ванны, дождалась, пока вода станет настолько горячей, чтобы кожа порозовела, и по очереди выключила краны. Затем сделала глубокий вдох и погрузилась под воду. Боль почти мгновенно испарилась. Мое разбитое тело парило в невесомости, волосы развивались позади, задевая плечи и руки, словно усики. Я прислушиваюсь, но все, что слышу - это биение сердца, которое звучит одновременно и громко и будто издалека. Но потом к первому ритму присоединяется второй.

Бум. Бум. Бум.

Звук долетает даже под воду. Кто-то стучится, нет, ломится во входную дверь. Я поднимаюсь, всё ещё задержав дыхание. Стук прекращается, и на мгновение с надеждой думаю, что кто-то просто ошибся, - какой-нибудь пьяный подросток перепутал наш дом с домом своих друзей. Или, может быть, это чья-то тупая шутка. Но потом стук повторяется, немного тише, но так же настойчиво. Это не может быть Ники; я почти уверена, что Ники уже дома и спит, несомненно, психологически настраивая себя на наш завтрашний семейный ужин. Кроме того, Ники знает, что запасной ключ лежит под искусственным камнем рядом с клумбой, как и в других семьях Америки.

Раздраженная, вылею из ванны, осторожно передвигаясь на негнущихся ногах. Дрожа вытираюсь полотенцем, потом надеваю хлопковые трусики и старую футболку, которую носил мой отец в колледже. Волосы остались мокрыми, - нет времени просушить их. Я хватаю свой телефон с крышки унитаза. На часах половина первого ночи.

В коридоре решетчатые окна пропускают лунный свет, создавая геометрические узоры. Кто-то двигается за стеклом, подсвеченный лампочкой на крыльце. На секунду я отступаю назад, испугавшись; подумав, совершенно иррационально, о Мэделин Сноу, вспомнив истерические слухи об извращенцах и охотниках на девочек, застигнутых врасплох. Потом кто-то прижимает руку к стеклу и заглядывает внутрь, и мое сердце сжимается. Паркер. Даже до того, как я открыла дверь, мне стало ясно, что он пьян.

- Ты, - он тяжело опирается о стену, скорее всего для того, чтобы удержать себя на ногах: одну руку вытянул вперед, словно собирался дотронуться до моего лица, я отскочила назад, тем не менее, его рука задержалась в воздухе, а пальцы парили, словно бабочки. - Я так рад, что это ты.

Я проигнорировала слова, проигнорировала то чувство, что от них стало хорошо, и как сильно хотела услышать их.

- Что ты здесь делаешь?

- Я пришел увидеться с тобой. - Он выпрямляется, проводит рукой по волосам, немного покачиваясь. - Дерьмо. Прости. Я пьян.

- Это очевидно.

Я выхожу на крыльцо, дверь закрывается позади меня, и скрещиваю руки на груди, желая, чтобы на мне сейчас не было старой футболки моего отца, чтобы мои волосы были не мокрыми, и чтобы, Бога ради, на мне был лифчик.

- Прости. Просто все это дерьмо с днем рождения реально выбило меня из колеи.

Паркер смотрит на меня так, как только может он: подбородок опущен, огромные глаза с густыми ресницами, которые на ком-то другом выглядели бы по-женски, полная верхняя губа, по форме напоминающая сердечко.

- Помнишь, в прошлом году, когда мы поехали вместе в Восточный Норфолк? И Ариана отобрала пиво у того слабака, который работал в 7-11. Как его звали?

Память тут же откликнулась: мы с Паркером стоим на парковке и умираем со смеху, потому что Метти Карсон ссал в мусорный бак рядом с салоном красоты, хотя внутри был туалет. Я не помню, почему Метти был там. Может потому, что он предложил принести бластер, который стащил у своего младшего брата.

Паркер не дождался от меня ответа.

- Мы пытались пробраться в тот жуткий маяк на Сиротском пляже. И у нас была водная битва. Я замочил тебя. Я полностью тебя облил. Мы ждали рассвет. Я никогда не видел рассвет, такой как тот. Помнишь? Он был практически...

- Красный. Да. Я помню.

Было холодно, а в глазах у меня было полно песка. Тем не менее, я была счастливей, чем когда-либо помнила, а может, такой счастливой вообще не была никогда ранее. Паркер одолжил мне свой свитер (Национальный день числа пи[14]), он у меня до сих пор где-то валяется. Ариана и Мэтти уснули на большом плоском камне, прижавшись друг к другу под пледом, а Ники, Паркер и я сидели бок о бок, накинув на наши плечи одеяло для пикника, как огромный плащ, допивая по кругу последнюю банку пива, зарыв пальцы ног в холодный песок, пытаясь пускать камушки по волнам. Небо было серое, потом тускло медное, словно старая монета. А потом, неожиданно, солнце вырвалось из-за океана, электрически красное, и ни один из нас не мог произнести ни слова, - мы просто смотрели и смотрели, пока не стало слишком ярко, а глаза не начали болеть.

И я начинаю злиться на Паркера за то, что воскресил в памяти воспоминание о той ночи, что я так яро пыталась забыть; за его совершенные губы, за его улыбку и за те неистовые глаза; за то, что даже стоя рядом с ним, чувствую невидимое притяжение между нами. Мой учитель по химии назвал бы это магнетизмом. Поиск своей пары.

- Ты пришёл, чтобы сказать это? - Я смотрю в сторону, надеясь, что он не догадается, как это больно для меня, находиться рядом с ним, как сильно я хочу его поцеловать; если я не стану сердиться, если не буду сердиться, боль только усилится. - Чтобы совершить путешествие в прошлое почти в час ночи в среду?

Он щурится, потирая лоб.

- Нет, - говорит он. - Нет, конечно, нет.

Я чувствую себя виноватой. Никогда не могла выдержать, если Паркер выглядел несчастным. Но напоминаю себе, что он сам виноват, он тот, кто появился из ниоткуда через столь долгое время.

- Послушай. - Паркер покачивается и невнятно произносит слова, не проглатывая их, конечно, но так, словно и не старается говорить четко. - Мы можем где-нибудь поговорить? Пять минут. Десять, максимум.

Парень двигается к двери, но я не могу позволить ему зайти, рискуя разбудить маму или еще хуже - Ники. Она никогда ничего не говорила о нас с Паркером, но я видела по её лицу, как сильно сестра не одобряет наши отношения. Хуже, я видела сожаление, и знала, о чем она думает. Однажды даже слышала, что сказала её подруга Иша, - они находились в комнате Ники, а я спускалась по решетке, и Иша неожиданно повысила голос: «Она не красивее, чем ты, Ники. Просто она сует свои сиськи всем под нос. Знаешь, люди жалеют её». Я не слышала ответа Ники. В этот момент она встала, и её взгляд скользнул по окну, и клянусь, она видела меня, - замершую, сжимавшую решетку двумя руками; затем она задернула шторы.

- Пошли, - говорю, хватая Паркера за руки и стаскивая с крыльца.

Я удивилась, когда он неловко сжал мою руку, и вырвалась, снова скрестив руки на груди, - прикасаться к нему было болезненно.

Моя машина была не заперта. Я открыла пассажирскую дверь и жестом пригласила его сесть внутрь. Он замерз.

- Итак?

Он уставился на машину так, словно никогда прежде её не видел.

- Здесь?

- Ты сказал, что хочешь поговорить.

Я обошла машину, открыла дверь со стороны водителя и села. Помедлив, он тоже залез внутрь. Когда обе двери закрылись, стало очень тихо. Обивка слабо пахла плесенью. Я до сих пор сжимала свой телефон, и половина меня желала, чтобы он зазвонил и нарушил эту тишину. Паркер провёл руками по приборной панели.

- Эта машина, - произнес он. - Сколько времени прошло с тех пор, как я последний раз сидел в ней.

- Так что? - Подсказываю я.

В машине душно, и настолько тесно, что при каждом движении мы задеваем друг друга локтями. Мне не хочется думать о том, что мы делали тут раньше, и чего мы не делали, чего мы никогда не делали.

- Ты хотел что-то сказать мне?

- Да. - Паркер проводит руками по волосам, которые немедленно принимают прежнее положение. - Да, хотел.

Я выдерживаю паузу, но он молчит, даже не смотрит на меня.

- Уже поздно, Паркер. Я устала. Если ты просто пришел...

Внезапно он поворачивается ко мне, и слова застревают у меня в горле; его глаза сверкают как звезды. Он настолько близко, что я могу чувствовать тепло его тела, словно мы уже обнимаемся, даже больше - целуемся. И мое сердце начинает чаще биться.

- Я пришел поговорить с тобой, потому что мне нужно сказать тебе правду. Мне нужно рассказать тебе.

- О чем ты?

Он перебивает меня.

- Нет. Моя очередь. Послушай, ладно? Я лгал. Я никогда не говорил тебе, никогда не объяснял.

В бесконечной паузе, которую он делает, чтобы вздохнуть, прежде чем снова заговорить, может поместиться весь мир.

- Я люблю. Я влюблен. - Голос Паркера опускается до шепота, а я не дышу, мне страшно пошевелиться, страшно, что если я шевельнусь, то все исчезнет. - Может быть, я всегда любил, но был слишком глуп, чтобы это понять.

«Тебя», - думаю я. Единственное слово, которое мне хочется услышать, единственное, о чем я могу мечтать сейчас, - «тебя». Может быть, на подсознательном уровне он услышал меня. Может быть, в параллельной реальности Паркер знал, потому что он произнес это.

- Я люблю тебя, - и его руки оказываются на моей шее, скользят по лицу и волосам. - Всю жизнь, это всегда была ты.

Затем он целует меня. И в эту секунду я понимаю, что все те усилия, которые прикладывала, чтобы забыть то, что он меня волновал, все те минуты, часы, дни, проведенные в воспоминаниях о нас, кусочек за кусочком, - были потрачены впустую. В ту секунду, когда его губы прикоснулись к моим, сначала неуверенно, словно он сомневался, хочу ли я этого, в ту секунду, когда его пальцы запутались в моих волосах, я поняла, что бесполезно притворяться.

Я люблю Паркера. Я всегда любила Паркера.

Прошли месяцы с тех пор, как мы целовались, но не было никакой неловкости, никакого напряжения, как с другими парнями. Это было просто: как дышать, как толкать, как тянуть, как отдавать, как брать и снова отдавать. На вкус он как сахар с чем-то еще, чем-то глубоким и пряным. В определенный момент мы прерываемся, чтобы отдышаться. Я уже не держу в руке телефон, без понятия, куда он делся, да и мне все равно.

Паркер отодвигает волосы с лица, поглаживая нос, и проводит по щеке большим пальцем руки. Мне интересно, смог ли он почувствовать шрамы, кожа на которых была гладкой, но словно чужой, и я невольно отпрянула.

- Ты такая красивая, - говорит он, но я понимаю, что он имеет в виду, и от этого мне становится плохо; давно, целую вечность, на меня так никто не смотрел, как он.

Я покачала головой.

- Я теперь уродина.

Мое горло сжимается, слова с трудом проталкиваются наружу.

- Нет, - он берет мое лицо в руки, заставляя посмотреть на него. - Ты прекрасна.

На этот раз я поцеловала его. Напряжение ослабло: снова я почувствовала тепло, ощутила себя счастливой и умиротворенной, словно плавающей в самом прекрасном в мире океане.

Паркер считает, что я красива. Паркер любил меня все это время. Я больше не буду несчастной.

Одной рукой он отодвигает ворот моей футболки, целуя меня от ключицы до самой шеи, проводит губами по подбородку, двигаясь к уху. Мое тело начинает дрожать, но в то же время мне жарко. Я хочу все, сейчас же, немедленно, и понимаю, что сегодня та самая ночь. Прямо здесь, в моей дурацкой машине, воняющей плесенью. Я хочу его. Хватаюсь за его футболку и притягиваю ближе, он издает что-то среднее между стоном и вздохом.

- Ники, - шепчет он.

Мгновенно все мое тело становится ледяным. Я отпускаю его, отскочив назад так, что голова ударяется об стекло.

- Что ты сказал?

- Что? - Он тянется снова ко мне, а я сбрасываю его руки. - В чем дело? Что не так?

- Ты назвал меня именем сестры.

Неожиданно чувствую тошноту. То, что я старалась отрицать - чувство в глубине души, что я недостаточно хороша и никогда такой не буду - возникает снова, словно чудовище поднялось из недр для того, чтобы поглотить моё счастье.

Он смотрит на меня, потом качает головой, вначале медленно, потом быстрее, набирая обороты, как будто отрицая.

- Никогда, - говорит он; на секунду вижу промелькнувшее чувство вины на его лице, и понимаю, что права, что все именно так. - Никогда. Я никогда бы…,что за черт, я имею в виду, почему бы я..?

- И, тем не менее, ты сделал это, я слышала.

Затем выскакиваю из машины и, не заботясь о том, что могу разбудить кого-то, хлопаю дверью так сильно, что, кажется, гремит вся машина.

Он не любит меня. Он никогда меня не любил. Все это время он любил её. А я была просто утешительным призом.

- Подожди. Серьезно, остановись. Подожди.

Паркер уже вышел из машины и пытается перехватить меня прежде, чем я доберусь до дверей дома. Он хватает меня за запястье, а я, вырываясь, поскальзываюсь на траве, выворачивая лодыжку, и острая боль поднимается до самого колена.

- Отпусти.

Начинаю рыдать, даже не осознавая этого. Паркер останавливается и смотрит на меня со смесью ужаса и жалости, и, наверное, вины.

- Оставь меня одну, хорошо? Если ты меня так любишь, если хоть немного заботишься обо мне, просто сделай мне одолжение. Оставь меня, черт возьми, одну.

К чести Паркера, он это и делает: не следует за мной к крыльцу, не пытается снова остановить меня. А я, как только оказываюсь внутри, прижимаю лицо к холодному оконному стеклу, делая глубокий вздох, чтобы остановить рыдания, и вижу, что он уходит, не задерживаясь.

16 февраля: Ники

РАНЕЕ

- Повтори еще раз. - Аарон прикусил мочку моего уха зубами и слегка сдавил. - Во сколько твоя мама возвращается домой?

Он заставил меня повторить это уже трижды.

- Аарон! - Смеясь, отвечаю я. – Нет!

- Пожалуйста.- Настаивает он. - Это так сексуально звучит.

- Её не будет. - Сдаюсь я. - Она не ночует сегодня дома.

Аарон улыбнулся и провел губами от моей шеи к подбородку.

- Думаю, это самые горячие слова в английском языке.

Что-то жесткое и неприятное врезалось мне в поясницу, вероятно, этикетка диванной подушки. Я проигнорировала это, пытаясь вернуться в нужное настроение, что бы это ни означало. Никогда не понимала этой фразы: «сексуальное настроение». Звучит, будто настроение зависит от твоего выбора, например, какие брюки надеть. Мы с Дарой однажды решили, что «сексуальное настроение» - это обтягивающий кожаный комбинезон. Но, в большинстве таких случаев, я чувствую себя как в растянутых спортивных штанах. И когда Аарон перемещает свой вес, раздвигая коленом мои ноги, я вскрикиваю.

- Что? - Он садится и немедленно извиняется. – Прости. Я сделал тебе больно?

- Нет.

Теперь я начинаю стесняться и отодвигаюсь назад, инстинктивно прикрыв грудь рукой.

- Прости. Что-то впилось мне в спину. Ничего страшного.

Аарон улыбается. Его волосы, черные и шелковистые, отросли, - он откидывает их с глаз.

- Не прикрывайся. - Говорит он, слегка отстраняя мою руку от груди. - Ты прекрасна.

- Ты мне льстишь, - отвечаю я.

Аарон красавец: мне нравится, какой он высокий и какой маленькой я чувствую себя рядом с ним; нравится, как занятия баскетболом натренировали его плечи и руки; нравится цвет его кожи, кремово-золотистый, как свет, проходящий сквозь осенние листья; нравятся его глаза и отросшие шелковистые прямые волосы. Мне нравятся только отдельные моменты, деления на компасе, точки диаграммы. Но когда всё сходится в общую картину любви к нему, я не могу его воспринимать. Или не хочу. Не знаю, почему, и важно ли это.

Аарон обнимает меня за талию, отклоняется назад и одновременно сажает меня к себе на колени, так что я оказываюсь сверху. Потом он снова целует, тщательно исследуя мой рот языком, его руки медленно проходятся вдоль моей спины. Он дотрагивается до меня так, как он делает всегда: с настороженным оптимизмом, словно я зверек, который может отпрыгнуть из-за его неосторожных движений. Я пытаюсь расслабиться, пытаюсь освободить свой разум от глупых картинок и мыслей, но внезапно оказывается, что все, на чем я могу сосредоточиться - это телевизор, все еще включенный, и по которому идут старые выпуски шоу покупок в каком-то известном продуктовом магазине. Поэтому отстраняюсь на секунду, и Аарон позволяет заметить свое расстройство.

- Прости. Просто я не уверена, что смогу это сделать под саундтрек к «Цене покупки».

Парень тянется к пульту, который лежит на полу рядом с нашими рубашками.

- Хочешь переключить?

- Нет. - Я начинаю слезать с него. – Точнее, я просто не уверена, что смогу сделать это. Прямо сейчас.

Он хватает меня за ремень и улыбается, но его глаза темнее, чем обычно, да и дышит он тяжелее, но не от раздражения.

- Давай, Ники, - шепчет он, - Мы никогда не бываем одни.

- Что ты имеешь в виду? Мы всегда одни.

Аарон откидывает с глаз волосы и приподнимается на локтях.

- Не совсем. Не так, как сейчас. У меня такое чувство, что ты все время бежишь от меня. - Он кладет руку мне на талию и ложиться обратно, потянув за собой.

- Чего ты хочешь? - Выпаливаю я, прежде чем могу себя остановить; он колеблется, его губы отодвигаются от моих, и сам он отодвигается, чтобы посмотреть на меня.

- Знаешь, все думают, что мы с тобой спим с Ночи Основателей, - произносит он.

Сердце в моей груди начинается биться, как у кролика.

- И?

- И...., - он снова целует мою шею, медленно перемещаясь к уху, - Если все уже и так думают...

- Ты не можешь говорить об этом всерьез.

На этот раз я встаю с его коленей. Он тяжело вздыхает.

- Только на четверть, - говорит он, приподнимаясь с дивана так, чтобы сесть, скрестив ноги.

Аарон упирается локтем одной руки в колено, а вторую руку кладет мне на бедро.

- Ты до сих пор не сказала мне, что произошло с тобой в Ночь Основателей. - Он по-прежнему улыбается, но глаза улыбку уже не излучают. - Мистическое исчезновение подружки.

Его рука движется по моему бедру, он дразнит меня, пытаясь превратить все в шутку и вернуть меня в нужное настроение.

- Волшебная исчезающая девушка...

- Я не могу сделать это.

Даже не представляла, что смогу произнести эти слова, до того, как они вырвались из меня, но инстинктивно я испытала облегчение. Словно все это время тащила что-то тяжелое у себя внутри, а теперь тяжесть исчезла, отступила, испарилась.

Аарон вздыхает и убирает руку.

- Все в порядке. Мы можем просто посмотреть телек.

- Нет. - Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох, думая о руках Аарона, его улыбке, о том, как он выглядит на баскетбольной площадке: неуловимый, загорелый и прекрасный.- Я имею в виду, я не могу. Ты и я. Это никогда не случится вновь.

Аарон откидывается назад, будто я ударила его.

- Что? - Он начинает качать головой. - Нет, ни за что.

- Да.

Теперь, когда ужасные переживания позади, мой живот скручивает от чувства вины и сожаления. Что, черт возьми, со мной не так.

- Мне жаль.

- Почему?

Его лицо такое открытое в этот момент, а сам он выглядит потерянным и уязвимым, что часть меня хочет обнять и поцеловать его, сказать, что я пошутила. Но я не могу. И сижу, положив руки на колени, пальцы онемели и словно перестали быть моими.

- Не могу поверить, что это правда, - говорю я. – Но я не та девушка, которая нужна тебе.

- Кто сказал? - Аарон снова начинает тянуться ко мне. - Николь...

Но он замолкает, когда видит, что я не двигаюсь и даже не смотрю на него. Ужасно долгие секунды мы сидим рядом друг с другом, воздух между нами наполняется чем-то холодным, словно открылось невидимое окно, и буря залетела в комнату.

- Ты серьезно, - наконец произносит он.

Это не вопрос. Его голос меняется. Теперь он звучит, как незнакомец.

- Ты не передумаешь.

Качаю головой. Мое горло саднит, и я понимаю, что если посмотрю на него, то сдамся: начну плакать, или умолять его простить меня. Больше ничего не говоря, Аарон встает. Он подхватывает свою рубашку и рывком натягивает её через голову.

- Не могу поверить. А весенние каникулы? А Вирджиния Бич?

Несколько парней из баскетбольной команды планировали поехать в марте в Вирджинию Бич. Моя подруга Одри собиралась ехать туда со своим парнем Фишем; мы с Аароном говорили о том, чтобы снять вместе домик на пляже. Представляли вечеринки на пляже и долгие дни со вкусом соли. Я воображала, как буду просыпаться с открытыми окнами, в которые будет залетать холодный ветерок с океана, представляла теплые руки, обвитые вокруг моей талии... Но не его руки.

- Прости, - повторяю я.

Мне нужно опустить руки вниз и подобрать рубашку, так как начинаю остро ощущать свою наготу, словно в темной комнате неожиданно стало светлее. Всего пять минут назад мы целовались, наши ноги были переплетены, а потрепанный диван прогибался под весом наших тел. И хотя из нас двоих я всё испортила, именно я чувствую головокружение и дезориентацию, словно смотрю фильм в быстрой перемотке. Может поэтому натянула рубашку наизнанку, но не было сил переодеть её. С лифчиком я даже не стала возиться.

- Не могу поверить. - Говорит Аарон наполовину для себя; когда он сердиться, он говорит намного тише. - Я признался тебе в любви. Я купил тебе то дурацкое чучело-кота на День Валентина...

- Не дурацкое, - автоматически отвечаю, хотя так и есть, но я считаю, что в нем что-то есть.

Кажется, он не слушает меня.

- Что скажет Фиш? - Он зарывается пальцами в волосы, но они тут же падают обратно ему на глаза. - Что скажут мои родители?

Я не отвечаю. Просто сижу, сжимая кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладонь. Сижу, охваченная выходящими из-под контроля чувствами. Что, черт возьми, не так со мной?

- Ники…,- голос Аарона становится мягче.

Я поднимаю глаза: он уже в зелёной куртке, которую получил по программе «Среда обитания человека» в Новом Орлеане летом после второго курса, и которая загадочным образом пахнет океаном. В этот момент я почти готова сдаться. Даже знаю, что он думает о том же: «К черту все. Давай представим, что ничего не произошло».

Наверху хлопает дверь, затем раздаётся голос Паркера:

- Эй, кто-нибудь дома?

И момент был упущен, скатился в тень, как насекомое, скрывающееся от шагов. Аарон развернулся что-то бормоча.

- Что ты сказал?

Мое сердце снова забилось, словно зудящий кулак, который хочет ударить что-нибудь.

- Ничего. - Он застегивает свою куртку и не смотрит на меня. - Забудь.

Паркер словно почувствовал нас. Он начал спускаться вниз по лестнице, прежде чем я успела остановить его и замер, увидев Аарона. Его взгляд прошелся по мне и моему лифчику, по-прежнему валяющемуся на ковре. Вначале его лицо побелело, а секунду спустя, стало полностью красным.

- Вот дерьмо. Я не знал. - Он кинулся к выходу. - Простите.

- Все нормально.

Аарон посмотрел на меня, - я знаю его в любом настроении, но это выражение лица не в состоянии понять. Злость, определенно. Но что-то еще, что-то глубже, будто он, наконец, нашел ответ на сложную математическую задачу.

- Я уже ухожу.

Парень перешагивал по две ступеньки за раз, а Паркер вжался я в стену, чтобы дать дорогу. Они с Паркером никогда не нравились друг другу. Не знаю почему. В тот момент, когда они встретились на лестнице, атмосфера наэлектризовалась, опасность повисла в воздухе; я испугалась, что Аарон ударит Паркера, или наоборот. Но мгновение спустя Аарон продолжил подниматься.

Паркер не сдвинулся с места, даже после того как входная дверь закрылась за Аароном.

- Прости, - сказал он. - Надеюсь, я вас не прервал.

- Нет.

Мои щеки покраснели. Мне хотелось наклониться и поднять свой дурацкий розовый лифчик с ромашками, как у двенадцатилетней, или засунуть его под диван, но это только привлекло бы внимание. Так что мы оба делали вид, что не замечаем его.

- Окей, - Паркер растянул слово, давая понять, что знает, что я вру.

Секунду он не произносил ничего, потом спустился с лестницы, медленно подходя ближе, словно я животное, которое может быть бешеным.

- Ты в порядке? Ты кажешься...

- Кажусь какой? - Я уставилась на него, испытывая гнев.

- Забудь. - Он остановился в десяти шагах от меня, расстроенной и разозленной; следующие слова он произнёс очень осторожно, словно каждое из них было стеклом, которое могло порезать его рот. - У вас с Аароном все в порядке?

Я чувствовала себя глупо, сидя на диване, в то время как он стоял. В этой ситуации я находилась в невыгодном положении, поэтому тоже встала, скрестив руки на груди.

- У нас все в порядке. Я в порядке.

Я планировала рассказать Паркеру о разрыве в ту секунду, как увидела его дурацкие Surf Siders на лестнице (Пр. редактора: мужская повседневная обувь в спортивном стиле). Думала, смогу ему сказать и, может быть, даже рассказать почему; поплакать и признаться, что со мной что-то не так, что я не знаю, что такое быть счастливой и что полная идиотка.

Но теперь я не могу рассказать ему. Не могу.

- Дары нет дома, - сказала я.

Паркер вздрогнул и отвернулся, сжав челюсти. Даже в середине зимы на его коже загар. Я хочу, чтобы он выглядел хуже. Хочу, чтобы он выглядел настолько плохо, насколько я себя чувствую.

- Ну, ты же пришел к ней, не так ли?

- Господи, Ники, - он снова поворачивается ко мне. - Нам нужно, не знаю, обсудить это, что ли. Поговорить.

- Не понимаю, о чем ты, - отвечаю я, сильно сжимая ребра руками; если не буду держать себя, то просто развалюсь.

- Ты понимаешь, о чем я. Ты моя лучшая подруга. Или была ей. - Одной рукой он обводит пространство между нами: длинный подвал, где мы годами строили форты из подушек и соревновались, кто сможет дольше выдержать щекотку. - Что случилось?

- Случилось то, что ты начал встречаться с моей сестрой. - Это прозвучало громче, чем я хотела.

Паркер сделал шаг ко мне.

- Я не хотел обидеть тебя, - тихо проговорил он.

На секунду я захотела сократить расстояние между нами и зарыться в мягкое место между его рукой и плечом; рассказать ему, какой глупой я была, дать ему подбодрить меня отвратительным исполнением песни Синди Лопер или какой-нибудь историей о самом большом гамбургере в мире или сооружении из зубочисток.

- Не хотел обидеть никого из нас. Это просто...произошло. - Теперь он практически перешел на шепот. - Я пытался прекратить.

Я сделала шаг назад.

- Не очень усердно ты пытался.

Знаю, что поступаю как сучка, но меня это не волнует. Он тот, кто все разрушил. Тот, кто поцеловал Дару. Тот, кто продолжает целовать её. Тот, кто не перестает говорить ей «да», и неважно сколько раз они расставались.

- Я передам Даре.

Паркер меняется в лице. И в этот момент я понимаю, что причинила ему боль, может быть такую же, как и он мне. Я ощущаю триумф, хотя от него почти тошнит. Так же, как, например, поймать насекомое между складками салфетки и раздавить его. Теперь Паркер выглядит разозленным, словно его кожу натянули на камень.

- Да, хорошо. - Он делает два шага назад, прежде чем развернуться. - Скажи ей, что я приходил повидаться. Скажи, что волнуюсь за неё.

- Конечно.

Мой голос звучит незнакомо, словно доносится из трубы протяженностью несколько миль. Я порвала с Аароном. И для чего? Мы с Паркером больше не друзья. Я везде облажалась. Чувствую себя больной.

- О, и Ник! - Паркер замирает на ступеньке, выражение его лица трудно определить, на секунду я думаю, что он пытается снова извиниться. - Твоя рубашка надета наизнанку.

После этого он ушел, поднявшись вверх по лестнице, оставив меня одну.

29 июля: Поздравительная открытка от Ники Даре

С Днем Рождения, Д.

У меня для тебя сюрприз. Сегодня в 22.00 в «ФанЛэнд». Чему быть, того не миновать. Увидимся за ужином.

С любовью, Ники