Механическое смешение классической и романтической

Субъективно-идеалистической) точек зрения

В учении о местоимениях

За исключением предметно-личных местоимений, составляющих небольшую грамматически обособленную группу, другие разряды местоимений рассеяны по раз­ным грамматическим категориям. Они не образуют самостоятельного грамматическо­го класса.

Традиционное, восходящее к греко-римской грамматике определение всего класса местоимений как заменителей или заместителей имени, основанное на этимологии термина местоимение (греч. antonymia, лат. pronomen — вместо имени), было за­браковано в русской грамматике еще в первой половине XIX в.⁴

Г. ГЛавский начинал свое рассуждение о местоимении такими словами: «Имя, данное местоимениям, не вполне выражает их значение в языке. Местоимения не заменяют имен, а служат только указанием на них или напоминанием об них, вовсе не выражая качества, вида, числа вещей... только намекают на них... Местоимение не только не заменяет имени, но даже прямо противоположно ему. Имя, какое бы оно ни было, существительное, прилагательное или числительное прямо указывает на вещь или на ее качество и определительно именует известное число и, следовательно, имеет в себе внутреннее содержание, наглядное, осязаемое, а местоимение служит только формою для умственного созерцания и распределения вещей по категориям. Так, например, под оглавление кто, что подходят все имена существительные, под оглавление какой, чей — все прилагательные, под оглавление сколько... или который-все числительные. Как номер или заглавие книги не может заступить место самой книги, так точно и местоимение не заступает места имени»⁵.

Акад. И. И. Давыдов вторил Павскому: «Местоимение неправильно называют частью речи, поставляемою вместо имени предмета. Поэтому все тропы, например, часть вместо целого, причина вместо действия, особливо все метафорические выраже­ния должны бы относиться к местоимениям, и наоборот, местоимения указательные, притяжательные и неопределенные не принадлежали бы к этой части речи»⁶**. Итак,

Ср. у Л. Андреева: «Видит как бы впервые нежный лик некоего в сером» («Искупитель века»), «Вследствие такого сближения местоимений,— пишет В. И. Чернышев,— при некий получаем ро­дительный некого, известный в старом и современном языке»².

* Моя точка зрения на русские местоимения целиком принята проф. Д. Б. Бубрихом: «Местоименные слова — это в основном семантический разряд слов, отнюдь не грамматиче­ский... Они могут тянуть и к существительным, и к прилагательным, и к наречиям, и к счетно-измерительным словам (которые сами тянут к разным частям речи), и вообще к чему угодно. Исключительное их семантическое своеобразие приводит к появлению исключительных синтак­сических и морфологических особенностей. Особенно ярко это сказывается у тех личных местои­менных слов, которые тянут к существительным (я, ты...). По отношению к языкам типа ин­доевропейских, финно-угорских и т. п. не приходится колебаться в выделении их в особую часть речи. Вот здесь-то и годится термин «местоимение». Довольно ярко то же сказывается у неко­торых других местоименных слов именного склада, чаще всего у тех, которые отвечают на во­просы кто или что»-¹.

** Ср. заявление К. С. Аксакова: «Если хотите, он (а, о) есть единственное местоимение, только в этом случае нисколько не составляющее особой части речи»⁷. Ср. употребление сред­него рода оно как заместительного указания на то у Жуковского в переводе «Эммы» Шиллера:

То, что нас одушевляло, Как тому любовью быть?

Эмма, как то пережить? Небом в сердце зажжено,

Эмма, то, что миновало, Умирает ли оно?

Ср. указательное значение местоимения оно в конструкциях такого типа: «Старайся жить, оно не так легко, как кажется» (Тургенев,.«Фауст»); «Меньше иллюзии будет... Оно полезнее» (Боборы-кин, «Обречена»). Понятно, что местоимение он может употребляться в качестве указания не только на предыдущее, но и на последующее. Например, у Пушкина в «Евгении Онегине»:

Татьяна (русская душою, С ее холодною красою
Сама не зная почему) Любила русскую зиму.

вопреки традиционному учению, унаследованному от античных грамматик, местоиме­ние по большей части не является заменительным словом, не употребляется вместо имени. К этому выводу пришла научная русская грамматика еще в 40-х годах XIX в.

На фоне складывавшейся (под влиянием Г. Павского, И. И. Давыдова, К. С. Ак­сакова) субъективно-идеалистической системы русской грамматики местоимения лик­видировались как особая часть речи. «Местоимение никак не составляет отдельной ча­сти речи»,—писал в 1838—1839 гг. К. С. Аксаков по поводу грамматики В. Г. Белинского⁹*. В русской грамматике 40—50-х годов XIX в., отчасти опиравшейся на идеалистическую философию, местоимения становились семантической основой имен существительных и прилагательных. Местоимения рассматривались как первые имена. На местоимениях иллюстрировались (например, Г. Павским и К. С. Аксаковым) «чистые идеи» предметности и качества (ср. сходные замечания о местоимениях в «Русском синтаксисе» А. М. Пешковского). Личные местоимения рассматривались как источник категорий лица, предмета и рода (он, она, оно), как выра­жение акта человеческого самосознания, сознания я и противопоставления я и не-я. «Природа имеет свое общее имя,— поучал Белинского К. Аксаков,— это имя он (а, о), все то, что существует вне я и вне ты»¹¹. Сами имена существительные освещались как восполнение и развитие личных и предметных местоимений. «Я, ты, он бесспорно относятся к имени. В грамматиках же наших слова эти называются местоимениями. Хотя очень странно вообразить я, ты местоимениями — вместо какого имени употре­бляются они? — но, однако, самое слово местоимение указывает на разряд име­ни»,-- отмечал К. С. Аксаков в своем «Опыте русской грамматики» '2.

Итак, идеалистическая философия, а за нею и русская грамматика 40 —50-х годов XIX в. видела в акте самосознания «я», в возникновении местоимения 1-го лица заро­ждение самой категории имени. Эта точка зрения отражается в грамматических кон­цепциях Г. П. Павского, И. И. Давыдова, К. С. Аксакова. Здесь всюду история имени начинается с возникновения местоимения 1-го лица**.

Тут ее относится к зиме. В этом случае местоимение служит средством живого представления того, что еще не высказано, что еще не названо.

В сущности, ярче всего в этом смысле «местоименное» значение обнаруживается в словах то-то и то-то, такой-то. Ср. в письме А. А. Блока к матери передачу его разговора со школьным учителем словесности Суровцевым:

«Суровцев: Что вы делали летом по русскому языку? Я: Читал Достоевского. Суровцев: Что именно? Я: То-то и то-тоъ.

(Письма Ал. Блока к родным) Ср. стихотворение Пушкина «В альбом Павлу Вяземскому»:

Душа моя Павел, Не делай того-то,

Держись моих правил: Кажись, это ясно,

Люби то-то, то-то, Прощай, мой прекрасный.

Ср. об указательной функции местоимения 3-го лица в разных языках у И. И. Мещанинова⁸. * Любопытно, что Н. И. Греч еще признавал местоимение особой «частью и частицей ре­чи»: «Местоимение есть часть речи, заменяющая имя предмета или качества и в то же время оз­начающая отношение сего предмета или качества к бытию»¹⁰.

** К. Маркс в «Капитале» так иронизировал по поводу этой фихтеанской философии: «В некоторых отношениях человек напоминает товар. Так как он родится без зеркала в руках и не фихтеанским философом: «Я есмь я», то человек сначала смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает отно­ситься к самому себе как к человеку. Вместе с тем и Павел как таковой, во всей его павловской телесности, становится для него формой проявления рода «человек»". Иронизируя над живу­честью этой субъективно-идеалистической концепции местоимений как основной и первичной формы самосознания, Есперсен вспоминал Фихте старшего, который, по рассказам, выделял как праздник не день рождения своего сына, а тот день, в который тот впервые назвал самого себя «я»¹⁴.

Гумбольдт полагал, что первым актом в развитии языка является осознание личности говорящего, выражаемое местоименными словами. Исходя из этого априорного положения Гумбольдта, идеалистические учения о языке доказывали, что личные местоимения во всех языках принадлежат к древнейшему и наиболее устойчивому слою речи.

263.

Нетрудно заметить, что современная русская грамматика целиком остается во власти этих двух точек зрения: античной, «классической», и романтической, субъек­тивно-идеалистической. Ныне местоимения или, по традиции, во всем своем составе, несмотря на полную грамматическую разобщенность отдельных групп, сохраняются как особая грамматическая категория, как самостоятельная часть речи (например, у акад. А. А. Шахматова), или же, лишаясь звания особой части речи, механически рас­пределяются по классам имен существительных и прилагательных. (Наречные мес­тоимения обычно не отделяются от наречий даже теми, кто признает местоимения осо­бой частью речи.) Между тем, если все местоимения собрать в один класс, то нарушится цельность системы частей речи: в классе местоимений окажутся слова разной грамма­тической природы. Объединение местоимений возможно лишь на основе лексико-се-мантических признаков. Но тогда к местоимениям придется отнести и некоторые из тех слов, которые являются существительными, прилагательными, наречиями, союза­ми и даже глаголами. Если же упразднить класс местоимений и рассортировать ме­стоимения по другим категориям, то окажется необходимым не только среди прила­гательных, но и среди существительных выделять местоимения в особые разряды. Целесообразно ли это? Ответить на этот вопрос поможет анализ смысловой струк­туры местоимений.