Глава 3. Если включить плеер достаточно громко, то можно представить что ты да где угодно

Если включить плеер достаточно громко, то можно представить что ты… да где угодно. Для этого даже не нужно закрывать глаза. Мельтешащие школьники кажутся просто ярким смазанным фоном. Отламываю кусок от булочки – запихиваю в рот. Странный вкус: бумажной салфетки. Медленно пережевываю, стараясь не морщиться. Кроме булочки, на столе передо мной еще сок и йогурт. Йогурты я терпеть не могу. Так что тянусь к пакетику. Виноградный на этот раз. В общем, все равно.

С большим удовольствием я бы поспал. Хоть двадцать минут.

Дома не получилось. Сны, которые не запоминаешь. От которых остается только смутное ощущение тревоги в солнечном сплетении и гадостный, мерзкий привкус на языке. Просыпаешься от страха, не понимая, чего боишься. Никак не отдышаться, и первые секунды не въезжаешь, где находишься. Можно включить свет, пройтись по квартире – до кухни, налить в стакан воды. Простые безопасные действия, подгоняющие стук сердца под обычный ритм. Но.

Я кричал, наверное. Или, может быть, стукнулся локтем в стену – не знаю. Что-то же разбудило Андрея?

Свет. Страх. Еще больший, чем во сне.

- Что? – хриплым голосом.

- Поднимайся и пойдем.

- Куда?

- В спальню.

- Нет, - отчаянное, инстинктивное. – Андрей, дай поспать. Мне в школу…

- Вставай. Папе холодно.

Подушка пахнет мамиными духами: томительно сладко, бьет в самое сердце. До слез.

- Не бойся.

Нет, не страх. Вернее… это всегда калейдоскоп. Один и тот же набор острых разноцветных осколков: страх, да. Обида. Разные оттенки боли. И неизвестно, в какую картинку они сложатся в следующий раз.

Этой ночью был стыд. Он на вкус, как кайенский перец. Как если бы ты высыпал его на ладонь и слизал узкую кирпично-красную дорожку.

Рука – тяжелая, горячая. Ровно между лопаток. Давление. Резкий запах алкоголя вспарывает легкий флер сладковатого аромата. Хриплое, шумное дыхание.

На наволочке - рисунок из бледно-желтых цветов. Что-то вроде куриной слепоты. Невзрачных, застиранных.

- Я не сделаю ничего плохого.

Прижимаю языком верхнюю губу, сосредоточенно считаю мелкие, расплывающиеся в темноте бутоны. Три. Дальше стена. Ближе к ней уже не подвинуться. И так упираюсь коленками.

Он продолжает говорить:

- Вы моя семья.

- Андрей, я хочу спать.

Может быть, хватит на сегодня?

- Конечно. Давай, иди сюда. Тебе приснился кошмар, и я…

Шершавые пальцы проходят по позвонкам вверх, к шее, гладят кожу за ухом, перебирают волосы.

Остановить – как угодно.

- Я сплю, хорошо?

- Ты не можешь даже поговорить со мной?

Заводится. К горлу подкатывает тошнота. Пальцы цепляются за подушку, соскальзывают.

- Нет. Ты можешь только воровать деньги и расхаживать по квартире полуголым, завлекая…

Стыд. Зажать рот, глаза – как те дурацкие мартышки. Не вижу. Не слышу. Не говорю.

- Пожалуйста…

- Спи, бессердечная маленькая сучка.

Холодно. От поясницы вверх, к шее.

Мне не нужно было вспоминать об этом сейчас. Трек заканчивается, и в уши волнами бьется гул столовой.

И потом - словно луч, пробивающий серое штормовое небо:

- Привет, Валя.

Яркая птичка. Моментом хлынувшее: слова, рыжие брызги веснушек, зеленые глаза, всплески темно-синих шнурков у капюшона, фиолетово-черная клетка рубашки. Движение.

Сережа садится напротив, быстро – только руки мелькают – расставляет обед, видимо, в том порядке, в котором собрался его прикончить.

- Жаль, что ты с нами не пошел вчера. Было весело. Хотя фильм - полный отстой. Знаешь, такая слезовыжималка для девочек.

- Ты сегодня один?

Если и не спокойнее, то… Болтовня Сережи отвлекает. Как музыка в наушниках. Течет свободным широким потоком, смывая липкий налет грязи – словно дождь со стекла.

- Да, их задержали. Литераторша читает мораль. Кто-то на перемене из рюкзака девчонки кошелек спер. Вот училка и взывает… к тому, чего нет.

- Ты под дверью подслушивал?

- Нет, - смеется, слизывая крошки с губ. – Она делает это очень громко: весь коридор в курсе.

У литераторши голос, и правда, такой, что ей бы больше подошло командовать парадом. Но она мне нравится. Может, потому что не выделяет никого. И когда вызывает к доске, кажется, что даже не слушает, но стоит заткнуться - поднимает взгляд от журнала, смотрит – не на тебя, нет, либо в окно, либо вперед, через головы – и задает вопрос. Обычно вопросы пугают, даже если они «призваны не потопить, а помочь выплыть». Но она спрашивает: «Хорошо, пропустим. А что ты сам думаешь?..» И хотя я не люблю говорить о себе, с ней – не раздражает. Просто мне нужно время – я не могу давать ответы сразу. А она не торопит.

Ладно, по литературе у меня тоже тройка. Но я, по крайней мере, с ней согласен. А на остальные предметы мне просто наплевать.

Бумажный пакет сдувается, вытягиваю последние капли сока через трубочку. Арс проходит по столовке, будто по красной ковровой дорожке, сунув руки в карманы. Девица из параллельного класса вскакивает с места, взвизгнув так, что оборачиваются все в радиусе десяти метров. Семенит к нему, протянув руки. Арс коротко улыбается, обнимает ее за талию.

- Видимо, они закончили?

Сережа вопросительно смотрит, потом прослеживает мой взгляд.

- А… Это ничего не значит. Он мог просто встать и выйти. Ему воровать резона нет. Проблем с наличкой не бывает.

Арс целует девицу и тут же отпускает ее, идет дальше между столами.

- Это его девушка?

- У него нет девушки. Постоянной нет, - Сережа внимательно изучает меня, отодвигает поднос. – Илья тебе не рассказывал?

Нечто похожее на чувство вины. Как будто это я не хотел ничего знать.

- Он не говорил о вас.

Арс шумно отодвигает стул, садится и только после этого, оглядев меня снизу вверх, кивает.

- Привет, - через силу, почти шепотом.

Пауза. Тяжелая, как капля расплавленного пластика – застыла, вот-вот сорвется: ждешь этого, а время идет и ничего не происходит.

Шлеп.

Сережа тычет пальцем в мой йогурт:

- Ты не будешь?

Моргаю, замечая, что, пока ждал чего-то, пялился на ладонь Арса. Голубоватые дорожки слегка выпуклых вен, тяжелые темно-синие бусины браслета и густые мазки черного лака на коротких аккуратных ногтях.

- Нет.

Арс, усмехнувшись, откидывается на стуле, поднимает руки и стягивает с короткого хвостика на затылке резинку.

Сморщив нос, отворачиваюсь. Как будто застукали за чем-то неприличным. Стыд. Хочется встать и уйти. Но я сижу.

Медленно, неторопливо убирает волосы назад ладонями, переводит взгляд на Сережу, сдернувшего с баночки йогурта блестящую пленку.

- Хватит жрать.

- Какие проблемы? Я расту.

- Вширь?

Сережа закатывает глаза, тычет ложкой в лицо Арсу:

- Отвали, а? Достал.

Я думаю, смог бы так же? Если мне только от этого пренебрежительного тона сводит живот.

«Не смог бы».

«Твоя правда».

- Я… пойду.

Когда отодвигаю стул, рюкзак шлепается на пол. Ручки вываливаются из открытого кармана, рассыпаются по полу. И мне стыдно и за это тоже. За свою неловкость и угловатость. Торопливо собираю их, сую назад, в рюкзак.

- Подожди.

Сережа тянется через стол, обхватывает мое запястье. И я не отдергиваюсь, нет, просто замираю. Пальцы теплые, в черточках пасты, с неровно обкусанными ногтями. Сережа, рассмеявшись, отпускает меня, поясняет:

- В субботу у Светки день рождения. Светка – девочка Ромы. Завтра мы собрались за подарками после школы. Пойдешь?

Не понимаю, какое я имею отношение к девушке, да и к Роме со всей этой компанией, что меня приглашают с собой. Сначала быстрое, короткое «нет», а потом уже лихорадочно начинаю придумывать повод. Но в голове только: у Андрея выходной.

- Завтра – физика. Скажут результаты теста. Мне там ничего хорошего не светит, так что придется заниматься.

Вариант лучше не придумывается. И я понимаю, что путаюсь и слишком тороплюсь. Но, в конце концов, кому какое дело?

Сережа смеется:

- Арс тебе поможет. У него твердая пятерка, - кривляется, пихает парня в бок.

- Научись говорить только за себя. Тебе это зачем-то нужно – ты и помогай, - Арс раскачивается на стуле, барабанит кончиками пальцев по столу.

- Мне тринадцать. Я при всем желании…

- Вот и заткнись. А еще лучше - вали в свою песочницу.

Мне не по себе. От того что, по сути, они сейчас обсуждают меня – так, словно меня тут и нет.

Ножки стула со стуком опускаются на пол, Арс неторопливо принимается вываливать из карманов на стол мобильник, пачку сигарет, зажигалку.

Мои закончились.

- Не нужно. Справлюсь сам.

Помедлив, киваю на сигареты:

- Можно?

Арс пальцами подталкивает по столу пачку ко мне.

- Илья говорил, ты не куришь.

Полувопрос – полуутверждение. Не требует ответа. Раздражает, что брат говорил обо мне. Что еще? Как, каким тоном, в каком контексте он произнес это? «Мелочь не курит, наивный мальчик». Что-то такое? Или?.. Что бы он сказал, если бы знал…

Выдыхаю, вытягиваю две сигареты и только потом толкаю пачку обратно: она едва не слетает со стола. Застывает на краю.

- Теперь курю. Завтра после школы?

«Мальчик осмелел?»

Игнорирую, смотрю в глаза Арсу. Губы кривятся в улыбке, он пожимает плечами, кивает на Сережу – мол, он приглашал, у него и спрашивай.

- Да, встречаемся у раздевалки.

- Пойдет.

Дома тихо. Больше всего я люблю эту пустоту. Мне спокойно. Закрываю дверь в родительскую спальню, как будто отсекая часть пространства. Словно там по углам прячутся призраки и ждут момента, чтобы выползти в коридор, уцепиться костлявыми пальцами за ноги, утянуть к себе. Смешно. Если здесь и есть призрак – то только один. И его я не боюсь. Мы с ним подружились. Так, как не смогли даже при его жизни.

Когда мне было… Задумываюсь, кусая ноготь. Тринадцать, наверное… Я боялся темноты. Нет, скорее всего, это даже был не страх – неясная тревога, похожая на сегодняшний кошмар. От нее сердце начинало частить, как безумное, и ладони покрывались пленкой ледяного липкого пота. Тревога разрасталась, взвивалась внутри лентами пламени, в которое подбросили веток, – до размеров иррационального ужаса. Он парализовывал. Мне хотелось вытащить руку из-под одеяла, дотянуться до настольной лампы, но я не мог. Зубы стучали. Пока сверху не раздавался сонный недовольный голос Ильи:

- Ну, чего ты возишься?

Это было уже при Андрее. Потому что после нескольких недель моего лунатизма, когда никого не было дома, он все-таки поинтересовался, что со мной не так. Сидел за столом на кухне, а я стоял между его разведенных коленей. Он гладил меня по спине - осторожно, как гладят, наверное, лабораторных мышат, успокаивая, прежде чем вколоть смертельный вирус. Такие же аккуратные ласковые вопросы. Пальцы, царапающие поясницу.

«Ублюдок боялся, что поднимется шум, станут допытываться, когда это началось и какие причины… И выйдут на него. В конечном счете, страх пришел вместе с ним, ведь так?»

«Возможно. Но… он разрешил оставлять свет в комнате».

«О, ты послушай себя. Сейчас дойдешь до оправданий. Разрешил, потому что зассал, что все выплывет наружу. Как дерьмо весной из-под снега».

«Я не спорю. Просто, Андрей – единственный, кто поддержал меня тогда».

«Лучше заткнись. Может, он прав и тебе все это нравится?»

Не клеится. Ничего.

«Мне не_ нравится. Точка».

Мать была против того, чтобы «потакать детским капризам». Илья сообщил, что не может так спать. И Андрей просто стал оставлять зажженным свет в туалете. Бледно-золотистая полоска под дверью нашей комнаты казалась мне… ну, по меньшей мере, лазерным мечом из «Звездных войн». Совершенным оружием.

Страх прошел. Когда? В тот момент, когда стало понятно, что с ним можно договориться. Сосуществовать. Как и с моей тайной.

Я сажусь за уроки. На завтра доклад по обществоведению.

Компьютер гудит. На экране две иконки: Илья и Валя. Загружаюсь под профилем брата. Зачем? Я знаю, там нет ничего. После его смерти прошерстили весь жесткий диск в поисках подсказок. Хоть чего-то, подталкивающего к ответу: почему?

Ничего. Папка «Учебное» с рефератами и недоделанными проектами. Еще две: одна с фотографиями, другая - «Руки убери», с порнушкой. Тоже ничего необычного: «никаких извращений», по словам мамы.

Но если Илья знал… готовился, что ли… Разве не мог он уничтожить то, что не должно было открыться?

Я так и делаю. Самое надежное место для моих тайн – голова.

В общем, папки в моем профиле – почти калька с папок брата. За исключением разве что порнушки. Меня тошнит от секса. Его и без того - слишком много.

Ролик, выученный мной наизусть, был в папке с фотографиями.

Кто снимал его? Илья так смеется, что это просто не может быть кто-то малознакомый.

Я не понимаю, почему мне настолько важно знать. Яркое солнце – наверное, осень. За полгода до… Примерно на двадцатой секунде - чья-то тень на асфальте. Мне хотелось бы уметь читать по губам, чтобы узнать, что Илья говорит человеку с камерой. Говорит и смеется. Прежде чем уйти.

Мне нужно…

- Ты же не ответишь, да?

Молчание.

Или я плохо ищу.

Как будто он ждет меня. Ослепительно-белый. Треплет одежду теплый ветер, пахнущий морем. Морем, увиденным мной лишь единожды, в детстве. Илья улыбается – снисходительно, как улыбался днем Арс. Ты должен сам… Сам.

Выключаю компьютер, тянусь к мобильнику.

- Мам, привет. Я выезжаю. Скоро буду у тебя.