Шпион и зельевар

Шеклболт не напоминает о предложении, словно и не было разговора. А отпущенная мне неделя подходит к концу. Но ведь я сам сказал ему, что подумаю и отвечу, Мерлин мой, я тупица, зачем я это сделал. Надо было отказаться сразу же. А теперь вряд ли смогу. Наверное, я превратился в мазохиста, раз нахожу привлекательной постоянную угрозу рассудку и жизни.

О том, как я кончил, едва прижался к его бедру, я себе думать запрещаю, это невыносимо стыдно. У меня был шанс, а я повёл себя как... озабоченный сопляк. И тем хуже — а может, лучше, я уже ничего не знаю — что Снейп ничего никогда не говорит по поводу того вечера в его кабинете, и я не знаю, что он об этом думает. И думает ли. И что это было для него. Акт милосердия к гормонально и психически нестабильному существу? Жалость по-снейповски? Он избегает прикасаться ко мне, по-прежнему убедительно холоден, и я бы поверил в его равнодушие, если бы не было там, около стены камина, того рваного хриплого выдоха. Выдоха, который выдал Снейпа и добил тогда меня.

О том, что его выдержка могла дать сбой конкретно из-за меня, а не, допустим, из-за отсутствия постоянного партнёра, я тоже запрещаю себе думать. Чтобы не расслабиться. Не поверить в состряпанные собственным мозгом иллюзии. Потому что потом, когда надуманные мной миражи развеются, будет слишком больно, гораздо больнее, чем я смогу выдержать.

— Очень неплохо, Поттер, — говорит однажды Снейп на практическом занятии по Высшим Зельям, взглянув в мой котёл.

Стараюсь справиться с лицом, на котором вместе с изумлением расплывается улыбка. Загоняю ликование вглубь, не хочу, чтобы кто-то увидел. Кто-то из тех, чьё удивление совсем не приправлено радостью. Гермиона не в счёт, ей тоже приятно, не зря же я изводил её вчера вопросами по теме сегодняшнего занятия. А вот парочка слизеринцев брезгливо кривит губы, и, конечно же, Малфой, да. Возможно, он действительно метит к Снейпу в ассистенты, потому что слышит от зельевара "очень неплохо" гораздо чаще меня. Да у меня вообще сегодня премьера. Внутри бурлит что-то новое, от чего приливает жар к кончикам пальцев, и когда я понимаю, что это такое, уже почти поздно. Моя же магия обманула меня, в этот раз взметнувшись не ледяной пустотой, а раскалённой лавой. Я дышу этим жаром, сцепив руки в замок. Если поднести сейчас к моему рту пергамент — вспыхнет?

В этот раз Снейп не выгоняет никого из класса, только замер в напряжённом ожидании — верит в меня, что ли?

А я смогу?

Я смогу.

Обходится всего лишь одним треснувшим стеклом в шкафу с готовыми зельями и одной опрокинувшейся пробиркой на моём столе.

И я вижу, как расслабляются его плечи и руки, когда он чувствует конец выброса.

— Занятие окончено, — говорит Снейп, словно выплёвывает. — Благодаря мистеру Поттеру. Рабочие столы магией никому не чистить. Поблагодарите его же.

Наблюдаю, как студенты покорно убирают свои рабочие места, бросая на меня злобные взгляды, собирают тетради, наконец и сам отмираю, кладу свои вещи в сумку и направляюсь к выходу. Милосердная Гермиона вытерла лужу и смахнула в мусор остатки ингредиентов и с моего стола. Надо будет ей что-нибудь хорошее сказать.

— А вы, Поттер, задержитесь.

Сердце падает вниз, стремительно и болезненно, будто остриём пробивает себе дорогу. Возвращаюсь на место, кладу сумку на стол. Стою. Жду.

Снейп подходит очень близко, смотрит на меня в упор, потом зачем-то заходит за спину и оттуда прямо в ухо спрашивает:

— Ну и что мне с вами делать, Поттер?

Я чувствую его дыхание, я вообще чувствую его всей спиной, хотя Снейп и не прикасается совсем. Но от него ко мне словно дует тёплый ветер — так я чувствую.

Уйми свои фантазии, Поттер, немедленно, а то опять опозоришься. А твоё везение не бесконечно.

— Молчите? — он снова перемещается так, чтобы посмотреть мне в глаза, потом отходит, садится за свой стол и устало говорит: — Вас ругаешь — у вас выброс. Вас хвалишь — у вас выброс. Мне казалось, наши занятия всё же принесли пользу. Видимо, я ошибся. Как с вами остальные преподаватели справляются?

Не может быть, чтобы Снейп не знал. Не верю. Это издевательство такое, да?

— Я жду ответа, — напоминает он.

Да, издевательство. Надо непременно озвучить? Ему мало того вечера?

— Рядом с остальными преподавателями у меня не бывает выбросов, — говорю я, прикрыв глаза, а голос такой — вороны позавидуют.

Сам не верю, что я это произнёс. Потому что теперь из категории догадок моё сумасшествие можно смело переводить в ряды свершившихся фактов. Я ведь практически подтвердил, что это всё из-за него, теперь он свяжет с моими словами тот вечер... и ответит? Внутри ноет от ожидания, сердце колотится в горле. Пусть бы, в конце концов, сказал, что я идиот, что я не привлекаю его ни в каком смысле, но только бы ответил. Чтобы я знал точно.

А ответом мне служит тишина. Быстро открываю глаза, чтобы увидеть на его лице — что? Удивление? Отвращение? Гнев?

А вот фигу тебе, Гарри. Нет там ничего. Обычная мрачная маска, без тени эмоций. Только смотрит Снейп не на меня, а на ту трещину, результат моей сегодняшней промашки. И говорит так же не глядя:

— Идите.

Бесчувственное чудовище, вот он кто. Я могу порваться в клочья рядом с ним, а он будет всё так же бесстрастно взирать своими глазами-безднами. Вот на это я хочу себя обречь после выпуска? Я ненормальный.

И в подтверждение своему безумию я посылаю Шеклболту сову. В письме всего четыре слова и одна точка. "Я согласен. Гарри Поттер"

Ответ от министра приходит быстро, следующим же утром:

"Гарри, ты поступил очень правильно. Ты настоящий гриффиндорец. Учись и ни о чём не беспокойся. Сразу же после экзамена директор МакГонагалл тебе всё объяснит. К.Ш."

О, вот этого бы не надо — "настоящий гриффиндорец", "правильно"... Особенно меня умиляет предложение не беспокоиться. Сейчас, только переключатель найду.

Дни проходят как в тумане. Я не появляюсь в Хогсмиде, не пользуюсь привилегией совершеннолетних — аппарацией, чтобы пить огневиски в барах Косого переулка. Не хожу по ночному Хогвартсу, не нарушаю школьных правил, разве что сигареты тают неумолимо, уходя дымом в открытое окно спальни. Хорошо, что тогда, в начале года, я подавил первый дурацкий порыв и не стал отказываться от отдельной комнаты.

Только занятия со Снейпом, да-да, три раза в неделю днём в общем классе и столько же по вечерам, но наедине с ним — только они служат мерилом времени и заставляют меня выныривать из вязкого киселя самокопания. Я не хочу разочаровать Снейпа окончательно, а для этого мне необходима собранность, внимание и эмоциональная отстранённость. Я словно окружаю себя бронёй, через которую не пробьётся ни злое, ни ласковое слово. Снейп, кажется, несколько удивлён, это заметно во время занятий, особенно когда он в очередной раз сообщает своё мнение о моём зелье, сообщает осторожно, подбирая слова. и когда я сдержанно киваю, подняв взгляд от котла, его бровь ползёт вверх. Совсем немного, но я вижу.

Безумие моё приобрело новые черты. Спасибо Кингсли Шеклболту и его затейникам, родившим идею подкинуть меня Снейпу, как недотопленного котёнка. Сердце моё по-прежнему сбивается с ритма, стоит остановиться на мне глазам, в которые я однажды уронил своё "ненавижу". Не исчез жгучий стыд, неизменный спутник возбуждения и памяти о худом жёстком теле, прижавшем меня к тёплому камню камина. Только теперь всё это, кажется, потеряло остроту, подёрнулось пеплом.

Потому что думать я могу только о том, что будет, когда Снейп узнает имя своего будущего ассистента. Он ещё не знает, ведь если бы знал — знал бы и я. О, уж он бы мне сказал...

Неделя до экзамена.

Снейп сообщает, что мои вечерние занятия окончены. Без предупреждения, после того, как я, не прибегая к палочке и вербальным формулам, потратив всего несколько мгновений, трансфигурирую жёсткий стул в мягкое кресло. Вот в него-то Снейп садится и сообщает. Это что, финальный тест? Проверка на крепость стен темницы, в которую я запираю свои эмоции? Если так, то тест провален, у меня на лице, наверное, всё написано, но я сейчас не могу заботиться о мимике.

— Поттер, — предостерегающий тон, приподнятая бровь. — В чём дело? Выбросы вас больше не тревожат. Вы получили от меня достаточно знаний и практических навыков, чтобы держать свою магию в узде и уметь нею пользоваться. Всё остальное с лёгкостью найдёте в библиотеке.

— А если... если мне будет что-то непонятно, я могу спросить у вас, сэр?

Лучше бы он съязвил по поводу "что-то", сказал бы, что я идиот, что он удивится, если я хоть что-то пойму из прочитанного. Но Снейп просто морщится молча, как будто у него ноет зуб, и неопределённо пожимает плечами.

Можно, я расценю это как согласие?

— Вам нужно готовится к экзамену. Идите.

Иду.

Занятий больше нет вообще. Все зубрят, читают, бубнят, повторяют.

Гермиона почти поселилась в библиотеке. Она охотно поселила бы там и меня, но я не хочу зубрить и повторять. Меня не интересуют высокие баллы. Если Шеклболт не передумал, моё будущее уже решено. И снова не мной — мне только предоставили выбрать лучшее из худшего. Это вызвало бы во мне протест, если бы я сам знал, чего хочу. Те желания, в которых я уверен, никакого отношения к профессии не имеют.

А профессия моя будет называться странно и знакомо: шпион и зельевар.

Я буду совсем как вы раньше, профессор, сэр.

В чулане на Привэт-драйв была старая картонная коробка, в которой хранились мои сокровища. Убогие, недоломанные Дадли, но мои. Я перебирал их, когда оказывался заперт, или просто перед сном, и не было в тот момент ничего важнее. Сейчас, когда я вижу Снейпа лишь мельком и издалека, я занимаюсь тем же. Я перебираю всё, что скопилось в коробке памяти, все прикосновения, взгляды, слова, моё имя, произнесённое им — этого ничтожно мало, я сам себе жалок, я похож на нищего, ласкающего пальцами мелкие монеты подаяния в рваной шляпе. Но это моё, останется с мной, не отдам.

Конец мая. Я неожиданно тихо веселюсь, когда, показывая профессору Флитвику практическое задание на экзамене, взмахиваю ненужной палочкой. Но так положено, и я не хочу расстраивать профессора, не представляющего себе магию без посредников. МакГонагалл кивает, принимая у меня теоретическую часть билета, и, кажется, чем-то недовольна. Но мне безразлично, тем более, она ставит "Превосходно".

Мне хорошо. Ровно до тех пор, пока я не подхожу к столу Снейпа, сжимая во влажной ладони склянку со свежесваренным экзаменационным зельем. Нет, он не придирается. Он молча берёт у меня склянку, не глядя ставит её в ряд уже сданных, резко черкает в моей карточке "выше ожидаемого" и выплёвывает:

— Свободен.

Всё. Он знает. Он знает, и я ему не нужен, он не хочет, но ничего не может сделать. Чем-то Кингсли его прижал. Меня, как министру кажется, взяли разговоры о доверии, а чем можно было вынудить Снейпа? Или его причины согласиться так же непрозрачны для министра, как и мои? И что это за причины? Уж конечно, не желание видеть рядом с собой Гарри Поттера ещё неопределённое количество лет, в этом я уверен, я не настолько безумен, чтобы даже предположить такое.

— Гарри, зайди ко мне в кабинет через час, — это директор МакГонагалл выдёргивает меня из ступора, оказывается, я всё ещё стою перед столом зельевара и хорошо, если не пялился на него всё это время.

Этот час я трачу сначала на то, чтобы отбиться от Гермионы, тянущей меня в Нору праздновать сдачу экзамена, а потом, остаток времени, — на бесцельное блуждание по переходам, лестницам и коридорам.

Гермиона обиделась, конечно. Словно она ожидала, что экзамен станет переломным моментом, и я опять превращусь в того Гарри, которого она знает. А со мной нынешним ей трудно, я сочувствую ей, но облегчать не хочу. Мне лень, правда, Миона. Единственное, чем могу помочь — остаться в Хогвартсе, чтобы вы с Роном не видели мою физиономию. А впрочем — кому я лгу? Я просто эгоистично избавляю самого себя от необходимости делать радостный вид. Потому что я направляюсь сейчас к МакГонагалл, и речь явно пойдёт не о пряниках.

Чаю снова не предлагают. Не думал, что буду скучать по навязчивому потчеванию Дамблдора. Одно хорошо — Снейпа здесь нет.

МакГонагалл велит мне сесть, а сама нервно кружит по кабинету. Наконец находит слова:

— Гарри, что это за история с профессором Снейпом?

Странные слова, однако.

— Какая история, профессор?

— Гарри! — она гневно смотрит на меня, но быстро сникает: — Послушай... Я не знаю, что там себе думают в Министерстве... но ты уверен, что хочешь быть его ассистентом? Министерство, конечно, утверждает кандидатуры служащих Хогвартса, но навязывать?! Это просто неслыханно. Я хочу, чтобы ты знал — в моих силах всё отменить. Подумай, Гарри. Хочешь, я подберу тебе другую должность в школе?

А, понятно. МакГонагалл будет соревноваться с Шеклболтом, кто из них главнее в магическом мире. А поводом изберут меня. Нет уж. И потом, своими руками отдать возможность понять Снейпа? Я ведь именно этого хочу, я себя убедил. А для директора сойдёт вот так:

— Мне и правда не хочется уезжать из Хогвартса. Это же мой дом, вы сами всегда так говорили. Но, профессор, я действительно задумался о карьере зельевара после того, как узнал, что не смогу стать аврором. Ведь я же неспроста записался на факультатив по Высшим Зельям на седьмом курсе. А когда Кингсли, — да, сейчас нелишне назвать министра по имени, — сказал, что есть вакансия ассистента, причём у такого специалиста, как профессор Снейп... Конечно, я уверен!

МакГонагалл стоит и смотрит на меня в упор, она не намного выше меня сидящего, и я в деталях могу разглядеть её лицо. Мы все постарели за последний год, хотя это и смешно звучит в мои восемнадцать, но она выглядит так, словно с моего поступления в Хогвартс прошло лет сорок. Мелкая сетка морщин, почти незаметных раньше, сейчас взрезала щёки гораздо глубже. И губы её слегка подрагивают — а ведь никогда прежде я не мог прочесть признаки слабости на лице МакГонагалл.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Гарри, — тихо говорит она. — И ты, конечно, догадываешься, что профессор Снейп не в восторге от подобной перспективы. Он надеялся действительно получить помощника.

Я киваю. Конечно, догадываюсь. Если бы Снейп мог, он бы вылил мне на голову моё же зелье там, на экзамене, и поставил бы тролля. Наверное. И дописал бы в дипломе... как это там... а, "нестабильное существо", чтобы я не только у него, но и вообще не нашёл пристойной работы.

Но он не может. Почему? Я не знаю. Знаю только, что постараюсь действительно стать тем помощником, на которого он рассчитывал. Пусть даже буду засыпать сидя, обложившись энциклопедиями и справочниками по зельеварению.

— Ну что ж, — тон директора сух как камыш зимой. — Диплом свой получишь завтра. В министерстве зарегистрируешь его сам, коль так уж дружен с Шеклболтом. По крайней мере, обойдётся без проволочек.

МакГонагалл садится за стол и вертит в руках перо, потом, видимо, решает, что это недостаточно выражает степень её занятости, принимается покрывать пергамент мелкими строчками и говорит, не отрывая взгляда от написанного:

— Ты можешь идти.

— Куда? — тупо спрашиваю.

— Видимо, знакомиться с будущим местом работы. А впрочем, как знаешь. У тебя ещё есть время до завтра. Пока твой диплом не подтверждён печатью министерства, в должность ты вступить не можешь. Так что иди, развлекайся, празднуй сдачу экзамена, или что там ты считаешь поводом для веселья. Пока есть время.

Прекрасно, Кингсли. Это называется "директор МакГонагалл тебе всё объяснит". Да?

Но, Мерлин мой, я ещё никогда такого тона по отношению к себе от профессора МакГонагалл не слышал. Ни когда получал от неё заслуженную выволочку во время учёбы, ни когда она была вынуждена снимать баллы со своего собственного факультета из-за наших выходок. Даже тогда в её глазах скакали неуловимые чертики, исподтишка подстрекающие к новым проказам. Теперь этого нет и в помине. Надо как-нибудь присмотреться, думаю я, уходя из директорского кабинета — появятся ли они, когда МакГонагалл будет общаться с кем-то другим. А если да, что ты будешь делать, Гарри?

Плюнешь, как уже плюнул на мнение о тебе Гермионы и Рона?

Останется ли хоть один человек, чьё мнение для тебя важно?

Останется. Один останется.

Ты болен, Поттер. И не лечишься.

Зачем лечиться, если можно прямо сейчас пойти и нарваться на непростительное? Прекрасное решение проблемы. Я весело хмыкаю и отправляюсь в подземелья, мурча под нос разухабистую маггловскую песенку. Не так страшно, знаете ли. И мозг занят — я текст песенки весь не помню, приходится додумывать на ходу.

Потому что если не буду этого делать, стану придумывать другое. Например, что скажу сейчас Снейпу. И тогда я до подземелий не дойду. Я тихо скончаюсь где-нибудь по дороге. И тем самым отдам Снейпа в жадные руки Шеклболта, отдам всего, с потрохами, со всеми его проектами и исследованиями, со всем, что он хочет скрыть от министерства.

А вдруг ему нечего скрывать? А, Гарри? Вдруг ты, как последний идиот, ломишься защищать того, кто в твоей защите не нуждается, как не нуждается и в тебе самом? И не нуждался никогда?

Что-то не помогает песенка. Но я уже дошёл.

Дошёл и стучу в дверь кабинета, как делал десятки раз за этот год. Как привык. Но повод визита другой, и чем закончится этот визит, неизвестно.

Мерлин мой, дай мне сил, а? Мои как-то кончились.

— Войдите, — слышу.

Сердце исполняет ритуальный танец, а я тяну на себя тяжёлую дверь и вхожу.

Снейп, конечно же, проверяет чьи-то работы. Наверное, даже на последнем занятии давал каким-нибудь несчастным второкурсникам контрольную.

— Присаживайтесь, — велит он, не поднимая головы.

Я умру сидя? Ладно.

За неимением лучшего занятия смотрю, как работает Снейп. За год не насмотрелся, не иначе. Но перед смертью, как известно, не насмотришься. Он отшвыривает простое чёрное — кто бы сомневался в цвете? — перо, складывает на столе перед собой руки и наконец смотрит на меня.

Не знаю, чего я ждал. Интересно, я хоть когда-нибудь смогу понять, что у него на уме? Потому что на лицо Снейп надел обычную пустую маску, за которой не различишь даже, удобно ли ему сидеть.

— Поздравляю, мистер Поттер. С окончанием Школы и с новой интересной работой. Итак. Чего я жду от вас как от своего ассистента. Первое...

Он говорит отрывисто, словно бросает дротики. Я ждал, что меня станут убивать, но не ждал, что станут делать это лишь интонациями. А в смысл услышанного я поверить не могу.

— ... после недолгой стажировки читать Зелья первокурсникам. В ваши обязанности будет входить также проверка их заданий. Практические занятия...

Что, он даже не выразит возмущения тем, что меня ему навязали? Так и будет просто излагать мою должностную инструкцию, сухо, будто документ читает? Будто я ему незнаком? Что же такое нашёл Шеклболт на Снейпа?

А Снейп тем временем встаёт, подходит к полкам, и я снова начинаю слышать слова:

— ... здесь ингредиенты для сложных зелий, которые мне не хотелось бы держать в классных шкафах. Поскольку у вас будет доступ в кабинет, я рекомендую их не трогать без консультации со мной, тем более, первому курсу они не понадобятся...

Хочется закричать. Его руки касаются полок, указывают на надписи, но пальцы сведены судорогой напряжения, как и плечи, и спина, обтянутая чёрной тканью, и я больше не могу этого выносить, я встаю, делаю шаг и тихо прошу:

— Пожалуйста, не надо так.

Он умолкает резко, на полуслове, но не поворачивается — там что-то безумно интересное на полках, раз он продолжает показывать мне спину. Безумно. Вот ключевое слово, определяющее всё, что происходит.

Тогда я подхожу ещё ближе, повторяя как заведённый:

— Не надо, только не так, пожалуйста.

Потому что так — я не выдержу.

Других слов у меня нет, я, наверное, и сам не знаю, о чём прошу, то есть, я точно знаю, как не надо — а как надо-то?..

Снейп всё ещё изучает склянки и пакеты, вцепившись пальцами в дерево полок. Он нарочно не поворачивается, да? Боится не сдержаться и заавадить меня тут же? Ну и пускай.

Я даже помогу ему. Вот так, приблизившись, став совсем вплотную, обхватив руками. Мерлин мой, какой же он худой и высокий...

Он вздрагивает, когда я утыкаюсь подбородком меж острых лопаток, и произносит:

— Мистер Поттер, я ещё не договорил. Но, кажется, вам неинтересно. Понимаю. На сегодня можете быть свободны. Присоединяйтесь к вашим приятелям, вам есть что отпраздновать, я полагаю.

Невозмутимость, да. А та дрожь, что пробежала по его телу под моими руками — это от подземных сквозняков. Да? Или от ненависти? А то, что он до сих пор стоит и позволяет себя обнимать? Я осознаю этот факт так внезапно, что крышу мою сносит напрочь, я уже забыл, что хотел защищать его от министерства, я сейчас хочу только, чтобы он хоть немного перестал меня не любить.

— Прости меня, пожалуйста, — говорю, прижавшись к жёсткой, как одеревеневшей, спине и закрыв глаза, чтобы не отвлекаться ни на что, иначе решимость меня покинет. — Прости, прости, прости, я не отказался, правда, я не смог тогда. Но, знаешь, пока диплом не зарегистрирован в министерстве, я ещё не твой ассистент, мне МакГонагалл только что сказала. Я думал, что смогу, но, ты знаешь, нет, я завтра пойду и откажусь, правда, вот прямо с утра пойду к министру и пошлю его, в грубых выражениях, чтоб уж наверняка, и у тебя будет другой ассистент, не я, раз тебе так ненавистно моё присутствие...

Дышать всё-таки надо, хотя бы ради того, чтобы продолжить говорить глупости, и он этим пользуется. Расцепляет мои руки, наконец-то поворачивается, наклоняется к моему лицу — глаза в глаза — и задумчиво сообщает, почти касаясь тонкими бледными губами моих, искусанных и дрожащих:

— Гриффиндорство неизлечимо. Да, Хэрри?

Вдохнуть я забываю.

19.04.2012