Попытки спрятать вулкан

Единственным способом выжить, доступным жертвам ранних травм инцеста, чаще всего оказывается психическое сокрытие. Воспоминания об инцесте погружаются так глубоко в слои бессознательного, что проходят годы, прежде чем они всплывут на уровень сознания, если вообще всплывут.

Часто воспоминания об инцесте наводняют сознание неожиданно, под влиянием какого-то конкретного жизненного события. Некоторые клиенты рассказывали мне, что подобного рода воспоминания возникли в связи с рождением ребёнка, свадьбой, смертью какого-то члена семьи, в связи с просмотренными телепередачами или с прочтёнными публикациями, в которых затрагивалась тема инцеста, и даже в связи со сновидением, которое привело к повторному переживанию травмы.

Также часто вскрытие воспоминаний об инцесте происходит, когда человек проходит терапию в связи с какой-то другой проблемой, но и тут многие предпочитают не упоминать об инцесте, если только терапевт не подводит их к этой теме.

Даже когда воспоминания об инцесте всплыли и оформились, многие чувствуют такую сильную панику, что стараются вновь подавить их, отрицая или сомневаясь в их достоверности.

Одним из самых драматичных эмоциональных переживаний для меня, как терапевта, стал случай с Джули, доктором биологических наук, сотрудничавшей с одним из наиболее престижных исследовательских центров в Лос-Анджелесе. Она пришла ко мне, потому что после того, как она услышала по радио моё выступление, в котором я говорила об инцесте, у неё появились воспоминания о том, что её брат подвергал её сексуальному насилию с восьми до пятнадцати лет: «У меня постоянно были кошмары: то я умираю, то схожу с ума и меня помещают в сумасшедший дом. В последнее время я всё больше лежала в кровати, натянув одеяло на голову. Я вообще не выхожу из дома, кроме как на работу, да и там от меня никакого толка. Все очень переживают за меня. Я знаю, что всё это из-за моего брата, но я не могу говорить об этом, чувствую, что я задыхаюсь».

Поведение Джули говорило о том, что она вот-вот сорвётся. Она то истерически хохотала, то начинала громко и конвульсивно плакать. Она практически потеряла контроль над негативными эмоциями: «Мой брат впервые изнасиловал меня в восемь лет. Ему было четырнадцать, но он действительно был очень сильным для своего возраста. Потом он насиловал меня где-то три-четыре раза в неделю. Мне было так больно, что я почти теряла сознание. Сейчас я понимаю, что он был ненормальным, он связывал меня и начинал пытать: ножом, ножницами, бритвенными лезвиями, отвёртками, чем под руку попадётся. Чтобы как-то выжить, я воображала, что всё это происходит с кем-то другим, а не со мной». Я спросила, где был её родители, пока её подвергали этому ужасу: «Отец работал по шестнадцать часов в день, включая выходные, а мать всё время была под действием таблеток. Я никогда ничего не сказала им о том, что делал Томми, потому что он пригрозил, что убьёт меня, и я ему верила».

Джули была необходима терапия, и несмотря на тяжёлое эмоциональное состояние, в которое она погрузилась, когда вспомнила садистический сексуальный абьюз, которому подверг её брат, она набралась мужества и присоединилась к моей терапевтической группе жертв инцеста. В течение нескольких месяцев она упорно работала, её самочувствие стало значительно попровляться, она уже не находилась в постоянном балансировании на грании истерии и депрессии. Однако, мой опыт подсказывал мне, что несмотря на улучшение, что-то оставалось внутри неё, что-то, похожее на инфекцию, тайное и тёмное.

Однажды вечером Джули пришла на группу крайне взволнованная новым воспоминанием: «Пару дней назад я отчётливо вспомнила, как моя мать заставляет меня вылизывать её. Этого не может быть. Я всё выдумываю, и наверное, воспоминания о Томми тоже выдумки. Да, моя мать всё время была под таблетками, но я не верю, что такое возможно. Я окончательно сошла с ума, Сюзан, тебе придётся направить меня в клинику».

Я сказала ей: «Дорогая, если твои воспоминания об опыте с твоим братом ложные, как же тебе удалось улучшить твоё состояние, работая с ними?» Джули согласилась с моим аргументом, а я продолжила: «Знаешь, обычно люди не воображают себе подобные вещи. То, что сейчас начала вспоминать абьюз со стороны матери, означает, что ты стала гораздо сильнее и в состоянии проработать подобные воспоминания».

Я объяснила ей, что её бессознательное сильно защищало её. Если бы она сразу вспомнила всё в том состоянии, в котором она находилась, когда мы с ней познакомились, возможно, у неё наступил бы полный эмоциональный коллапс. Но благодаря её работе в группе, её эмоциональная сфера стабилизировалась. Тогда бессознательное выпустило следующее травматическое воспоминание, так как теперь Джули была в состоянии встретиться с ним.

Об инцесте между матерью и дочерью почти не говорится, но в моей практике было по крайней мере десять человек, которые его пережили. Мотивацией сексуальной агрессии со стороны матерей обычно бывает гротескная дефомация необходимости в нежности, физическом контакте и в привязанности. Матери, которые способны так извратить связь с дочерями, обычно находятся в психически неадекватном состоянии, и часто у них наблюдаются психопатические расстройства.

Усилия Джули по подавлению травматических воспоминаний привело её к границе нервного срыва. Однако, какими бы болезненными и пугающими не были её воспоминания, они стали ключом в её прогрессивном выздоровлении.

Двойная жизнь

Часто дети, подвергающиеся сексуальному абьюзу со стороны членов семьи, становятся выдающимися актёрами. В их внутреннем мире царят ужас, путаница, печаль, одиночество и чувство отверженности, поэтому многие начинают взращивать в себе «фальшивую самость», которая служит им для связи с внешним миром и позволяет вести себя так, как будто в их жизни всё идёт наилучшим образом.

Трейси говорит о своём сращивании с этой «фальшивой самостью»: «Я чувствовала себя так, как будто в моём теле живут две личности. С моими друзьями я была открытой и дружелюбной, но как только я оказывалась дома, я полностью замыкалась. Часто у меня бывали приступы безудержного плача. Я заболевала всякий раз, когда надо было выходить в свет с семьёй, потому что надо было притворятся, что всё замечательно. Ты не можешь себе представить, как трудно постоянно разыгрывать эти две роли. Часто я была полностью истощена».

Дэн также был кандидатом на Оскар за лучшую актёрскую игру: «Я чувствовал себя таким виноватым за то, что проделывал мой отец по ночам! Я действительно чувствовал себя вещью; я ненавидел себя, но постоянно разыгрывал роль счастливого ребёнка, и никто в семье ни о чём не догадывался. Потом, неожиданно у меня пропали сны и пропали слёзы. Я притворялся счастливым. В классе я играл роль клоуна, я играл на пианино, я обожал принимать гостей и развлекать их, я делал всё, чтобы понравиться окружающим, но внутри я страдал. В тринадцать лет я стал тайком напиваться».

Добиваясь расположения других людей, Дэн достигал определённого чувства собственной адекватности и успешности. Однако, внутри он продолжал чувствовать себя из рук вон плохо, поэтому ничто не могло доставить ему удовольствие. Это цена за жизнь во лжи.

Тихие подельницы

Агрессор и жертва инцеста разыгрывают театральное представление с тем, чтобы их секрет не был вынесен за стены дома, но нужно спросить себя, какую роль играет во всём этом другой член родительской пары.

Когда я начала работать со взрослыми, пережившими в детстве инцест, я столкнулась с тем, что многие жертвы инцеста между отцом и дочерью были более злы на мать, чем на насильника-отца. Многие из них мучали себя вопросом, на который часто невозможно было получить ответ, о том, знала ли их мать об инцесте. Многие были убеждены, что их матери должны были что-то знать уже потому, что часто телесные следы сексуальных агрессий невозможно было скрыть. Другие думали, что их матери должны были бы по поведению дочерей узнать, понять, чтó происходит, догадаться, что что-то идёт не так, что матерей должно было бы больше волновать, что происходит в семье.

Трейси, которая совершенно спокойно рассказала о том, как её отец, страховой агент, перешёл от подглядывания за ней к прикосновениям к её гениталиям, несколько раз разрыдалась, когда начала говорить о своей матери: «Это как если бы я постоянно была в обиде на мать. Я могла любить и ненавидеть её одновременно. Эта женщина видела, что я постоянно в депрессии, рыдаю как истеричка в моей комнате, но она и слова мне не сказала. Вы думаете, нормальной матери всё равно, что её дочь столько времени плачет? Я не могла пойти и рассказать ей, что происходит, но, возможно, если бы она меня спросила... Не знаю. Может я бы ей всё равно ничего бы не сказала. Господи, как я хотела, чтобы она догадалась, что он со мной делает!»

Трейси выражала желание многих жертв инцеста: чтобы кто-то, особенно мать, каким-то образом догадался об инцесте, и жертве не пришлось бы проходить через транс, рассказывая о том, что происходит.

Я согласилась с Трейси, что бесчувственность матери перед горем дочери в её случае была невероятной, но сказала, что это ещё не означало, что её мать что-то знала.

Есть три типа матерей в инцестуозный семьях: те, кто действительно ничего не знают, те, кто догадываются и те, кто точно знают об абьюзе.

Возможно ли, чтобы мать жила рядом с совершающимся инцестом и не знала о нём? Есть теории, которые утверждают, что это невозможно, но я не согласна с ними: есть матери, которые действительно ни о чём не догадываются.

Второй тип матерей – это классические тихие подельницы, которые носят шоры. Все симптомы инцеста налицо, но мать предпочитает ничего не видеть и не замечать в ошибочной попытке защитить саму себя или сохранить семью.

Третий тип матерей – наиболее виновные. Это те, к кому дети обратились за помощью, и которые ничего не сделали, чтобы помочь. В этом случае ребёнок оказывается преданным дважды.

Когда Лиз было тринадцать, она предприняла попытку остановить изнасилования своего отчима, которые раз от раза становились всё более жестокими. Лиз решила рассказать матери об абьюзе: «Он совсем загнал меня в угол. Я подумала, что если я расскажу матери, она, по крайней мере, поговорит с ним. Какое там! Она – раз – и раскисла в слезах, и сказала мне... Я никогда не забуду её слова: «Зачем ты рассказываешь мне это, что ты задумала против меня? Я девять лет прожила с твоим отчимом, и я уверена, что он не способен на такое. Он проповедник. Все его уважают. Тебе это всё приснилось. Почему ты непременно хочешь разрушить мою жизнь? Бог тебя накажет». Я ушам своим не верила! Мне стоило таких усилий рассказать ей обо всём, а она набросилась на меня. Кончилось тем, что я стала успокаивать её, чтобы она не расстраивалась».

Лиз расплакалась. Я обняла её, пока она заново переживала боль и горе из-за того, как её мать отреагировала на правду. К сожалению, реакция матери Лиз была довольно обычной, так как мать Лиз была классической тихой подельницей, молчаливой, пассивной, зависимой и инфантильной. Её очень сильно волновало её собственное благополучие и сохранность её семьи. В результате она была готова отрицать всё, что так или иначе могло поставить под угрозу семейную стабильность.

Многие тихие подельницы сами часто являются жертвами инцеста; как следствие, их самооценка чрезвычайна низка, и весьма возможно, что они заново переживают свой травматический детский опыт. Обычно они очень тревожатся и пугаются любого конфликта, угрожающего семейному статусу-кво, потому что не хотят осознавать ни свои собственные страхи, ни свою зависимость. Как это часто происходит, в случае с Лиз закончилось тем, что девочка стала утешать маму, хотя в поддержке нуждалась она сама.

Есть и такие матери, которые сами подталкивают дочерей к инцесту. Дебора, которая была в той же терапевтической группе, что и Лиз, рассказала ужасную историю: «Люди говорят, что я красива, и я знаю, что мужчины засматриваются на меня, но сама я большую часть жизни чувствовала себя как инопланетянин из фильма «Чужой». Я постоянно чувствовала, какая я отвратительная, скользкая, покрытая слизью. То, что мой отец делал со мной, было ужасным, но то, что делала моя мать, для меня было гораздо хуже. Она была посредницей. Она сама назначала время и место, и часто держала меня, прижимая мою голову к своему подолу, пока он меня насиловал. Я умоляла её, чтобы она не заставляла меня делать это, но она говорила: «Пожалуйста, золотко, сделай это ради меня. Ему недостаточно только меня, и если ты не дашь ему, он найдёт себе другую женщину, а нас вышвырнет на улицу». Я пытаюсь понять, почему она делала то, что делала, у меня сейчас двое детей, и те события кажутся мне самой невероятной вещью, на которую только может решиться мать».

Многие психологи полагают, что тихие подельницы пытаются навязать своим дочерям обязанности супруги и матери. Действительно, в случае Деборы, похоже, так оно и было, хотя поражает откровенность, с которой это навязывание осуществлялось.

Согласно моему опыту, большинство подельниц не то чтобы навязывали дочерям материнскую роль и роль жены отца, они скорее отрекались от своей собственной силы и власти. Чаще всего они не подталкивают дочерей на собственное место, но позволяют мужьям полностью доминировать над ними и на дочерями. Их страх и стремление к безответственности, к зависимости оказываются больше, чем материнские чувства, и таким образом, их дочери остаются без защиты.

Наследие инцеста

Любой взрослый, который в детстве стал жертвой инцеста, тащит с тех пор на себе непреодолимую неадаптированность и считается себя недостойным и извращённым. Хотя на первый взгляд их жизни не похожи одна на другую, все взрослые жертвы инцеста хранят в себе одно и то же наследие: они чувствуют себя грязными, повреждёнными и отличными ото всех остальных людей. Эти три ощущения ложились камнем на жизнь Конни, которая пояснила мне: «Обычно, когда я шла в школу, я ощущала у себя на лбу клеймо, на котором было написано, что я жертва абьюза. И до сих пор я думаю, что люди могут видеть внутри меня, видеть, как я отвратительна. Я не такая как они, я ненормальна».

За годы практики, я услышала от жертв инцеста, что они чувствовали себя как «человек-слон», «инопланетянин», «сбежавшая из дурдома», «последнее дерьмо из мирового дерьма».

Инцест похож на психологический рак. Это несмертельное заболевание, если вовремя начать лечить, хотя лечение и болезненно. Конни терпела без лечения в течение двадцати лет, и это наложило огромный отпечаток на всю её жизнь, особенно в том, что касалось межличностных отношений.

«Я не знаю, что значит любовь в отношениях»

Отторжение самой себя привели Конни к серии унизительных отношений с мужчинами. Так как её первые отношения с мужчиной (её отцом) представляли собой предательство и эксплуатацию, в её представлении любовь и унижение были тесно переплетены. Уже будучи взрослой, она чувствовала влечение к тем мужчинам, с которыми можно было воспроизводить детский сценарий. Здоровые отношения, в которых бы присутствовали любовь и уважение, казались ей чем-то ненормальным, они никак не вязались с её видением самой себя.

Когда жертвы абьюза становятся взрослыми, большинство испытывает огромные трудности в интимных отношениях с другими. Если случайно жертва инцеста попадёт в здоровые отношения, обычно они оказываются вскоре заражёнными, особенно в сексуальной сфере.