Бестужев-Лада И.В. - Социальное прогнозирование
2 вопрос:
Помимо сравнительно примитивных концепций такого плана, которые либо не дожили до
наших дней, либо не имеют значительного распространения, выделяются две, связанные с
существующими мировыми религиями:
а) сложившаяся в I тысячелетии до н.э. и более развитая индуистско-буддистско- джайнистская концепция, согласно которой история представляется в виде постоянной
смены циклов регресса (охватывающих миллионы лет) - от "золотого века" к "концу
света", затем "сотворения нового мира", вновь регресса и т.д. без конца. Счастливое
будущее с таких позиций видится в том, чтобы "добродетельным поведением" избавиться
от бесконечных "перевоплощений" души после смерти, от этого вечного "коловращения"
мироздания и попасть в "нирвану" - качественно иное состояние, при котором
отсутствуют и желания, и страдания. Такие взгляды характерны для современной
религиозной идеологии в обширном регионе Юго-Восточной Азии, и с ними приходится
сталкиваться на международных конференциях или в "литературе о будущем" стран
указанного региона;
б) сложившаяся в I тысячелетии до н.э. - I тысячелетии н.э. и менее развитая иудаистско-
христианско-исламская концепция, согласно которой "история будущего" представляется
в виде прихода "спасителя-мессии", установления "царства божия", наступления "конца
света", "Страшного суда", наконец, опять-таки перехода в качественно новое состояние,
"вечного блаженства" для праведников и "вечных мук" для грешников. С такими
взглядами также приходится сталкиваться на конференциях и в литературе, причем, если
это касается христианства, их пропаганда становится все активнее, поскольку частью
верующих в очередной раз ожидается "конец света".
Со времен завершения своего формирования тысячу и более лет назад религиозная
эсхатология (учение о "конце света") не дала ничего существенно нового. Однако было бы
ошибкой на этом основании недооценивать значение религиозных концепций будущего.
Религиозно-философская мысль древних выработала целый комплекс идей, доживших до
наших дней: идеи "воздаяния" в загробном мире сообразно поведению человека при
жизни, провиденциализма (божественного провидения, целенаправленно определяющего
ход событий независимо от воли человека), мессианизма (упования на приход "спасителя-
мессии", который радикально изменит к лучшему существующие порядки) и т.д.
Религиозные концепции будущего сыграли важную роль в социальной борьбе минувших
тысячелетий. Они оказали сильнейшее влияние на эволюцию утопизма и разнообразной
философии истории. Без них трудно понять особенности некоторых течений современной
футурологии.
3 вопрос:
В I тысячелетии до н.э. следом за религиозными концепциями будущего и в тесной связи с
ними стали развиваться утопические концепции. Они отличались от религиозных тем, что
"иное будущее" человечества определялось не сверхъестественными силами, а самими
людьми, их разумом и действиями. В историко-социологическом смысле утопия
определяется как произвольное представление о желаемом будущем человечества, уже не
связанное непосредственно с провиденциализмом, но еще не основанное на научном
понимании закономерностей развития природы и общества. Объективно утопические
концепции являются чисто умозрительными благими пожеланиями, надуманными
искусственными конструкциями, оказывающимися в непримиримом противоречии с
действительностью (что обычно и вызывает неминуемый крах утопий при попытках их
реализации).
Большая часть утопий посвящена проблемам будущего общества и относится к разряду
социальных. Но некоторые из них затрагивают проблемы науки, техники, технических
вопросов градостроительства, здравоохранения и т.д., лишь косвенно касаясь социальной
стороны дела.
В зародышевой, примитивной форме такие "технические" утопии встречаются еще в
древности, но становятся заметным явлением в средние века (например, утопия Р. Бэкона,
XIII в.) и получают развитие в новое, а особенно в новейшее время. Чаще, впрочем,
встречаются социально-технические утопии, в которых учитываются некоторые
социальные аспекты технических нововведений (наиболее яркий пример - утопия Ф.
Бэкона, XVII в.). Существуют также пацифистские утопии. Наконец, особый тип
составляют антиутопии, рисующие произвольные картины нежелаемого будущего Земли
и человечества.
В основу классификации социальных утопий целесообразно, на наш взгляд, положить не
те или иные формы утопических произведений, как это нередко делается, а основной
принцип: какой именно социальный строй фактически изображается в данной утопии? С
этой точки зрения социальные утопии разделяются на общинные, рабовладельческие,
феодальные, буржуазные и социалистические, идеализирующие соответствующий строй.
Каждый тип подразделяется на подтипы: второго, третьего и так далее порядка.
Например, социалистические утопии распадаются на собственно социалистические
(провозглашающие принцип "каждому по труду") и коммунистические ("каждому по
потребностям"). При этом, естественно, перечисленные типы утопий носят конкретно-
исторический характер, т.е., как будет показано ниже, могут рассматриваться лишь в
рамках определенной исторической эпохи.
4 вопрос:
Первые представления о лучшем будущем не в "ином мире", а на Земле, первые утопии
возникли во второй половине I тысячелетия до н.э. в Древней Греции и в Китае, где
уровень философской мысли был относительно высок, а религия не подавляла ее так
сильно, как в Египте, Персии, Индии. Вопреки утверждениям ряда историков,
буржуазных и тем более социалистических утопий тогда еще не появлялось. Утопии
носили характер либо идеализации родового строя (Лао-цзы, Мо-цзы, Эвгемер, Ямбул),
либо "рационализации" рабовладения (Конфуций, Платон), а позднее - феодализма (Шан
Ян и др.).
Второй этап охватывает эпоху средневековья. Засилье религиозной идеологии в течение
почти полутора тысячелетий сделало немыслимым появление значительных утопий.
Некоторый подъем наблюдался в XI-XIII вв. только на Ближнем и Среднем Востоке
(аль-Фараби, Ибн-Баджа, Ибн-Туфайль, Низами и др.). Однако последовавший затем
упадок продолжался здесь до середины XIX - начала XX в. До той же поры почти не
прогрессировал утопизм в Китае, Индии и других странах Азии.
5 вопрос:
Третий этап связан с эпохами Возрождения и Просвещения (XVI - первая треть XVIII в.:
условно от "Утопии" Мора до "Завещания" Мелье и "Философских писем" Вольтера). В
это время рабовладельческие утопии исчезают, а феодальные отходят на второй план,
уступая место буржуазным и особенно социалистическим (Мор, Кампанелла и др.).
Утопизм наряду с религиозными концепциями будущего становится идеологией буржуазных революций XVI-XVII вв. В нем впервые ставится проблема связи между
социальным и научно-техническим прогрессом (Ф. Бэкон).
Четвертый этап охватывает остальные две трети XVIII в. (условно от Мелье до Бабефа).
Он отличается от предыдущего резким разрывом с религией и эсхатологией,
использованием достижений западноевропейской философии нового времени (Ф. Бэкон,
Гоббс, Декарт, Спиноза, Локк и др.), тесной связью с идеологией просветительства
(Вольтер, Руссо, Монтескье, Гольбах, Гельвеции, Дидро, Лессинг, Гете, Шиллер,
Джефферсон, Франклин, Новиков, Радищев и др.), а также более четким характером
конкретных программ политической борьбы. Последнее относится не только к утопиям
Морелли и Мабли, но и в особенности к утопиям Великой французской революции (Бабеф
и др.). Даже "общинная" по форме утопия Руссо объективно приобрела в этих условиях
характер мелкобуржуазной эгалитаристской утопии. Вновь растет число феодальных
утопий (Новалис, Щербатов), но сохраняется и усиливается преобладание буржуазных и
особенно социалистических.
Пятый этап приходится в основном на первую половину XIX в. (от Сен-Симона, Фурье и
Оуэна до Л. Блана и Кабе, Дезами и Вейтлинга, а в России - до Герцена и
Чернышевского включительно). К его отличительным чертам относятся: попытки
критического осмысления опыта Великой французской революции, в ходе которой
несостоятельность утопизма проявилась особенно наглядно; стремление связать утопизм с
пролетарским движением (отсюда - разнообразные типы "социализма", перечисленные
К. Марксом и Ф. Энгельсом в "Манифесте Коммунистической партии"); попытки
использовать не только идеологию просветительства, но и классическую философию
(Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель), а также классическую буржуазную политическую
экономию (Смит, Рикардо, Сисмонди и др.) - попытки, которые не увенчались и не
могли увенчаться успехом.
Шестой этап охватывает вторую половину XIX - начало XX века и характеризуется в
основном борьбой марксистской и анархистской утопии, причем первая выдавала себя за
науку и резко противопоставляла себя иному-прочему "утопизму".
Седьмой этап (символически - с 1917 г. по сей день) можно считать современным. На
этом этапе состоялась реализация и крах марксистско-ленинской утопии казарменного
социализма, жертвою которой оказалась целая треть человечества, начиная с СССР.
Никуда не делись и прочие многообразные утопии. На этом этапе постепенно
складывается понимание того, что социальный утопизм - это отнюдь не черно-белое
кино с разделением всего и вся на утопическое и реалистическое, а те элементы сознания
и нововведения, в том числе политики, которые исходят не из объективных
закономерностей и не из промысла божия, а из произвольных представлений о желаемом
будущем (которые часто выдаются за научные или за некое откровение). Таким образом
черты утопизма можно найти в политике любого правительства любой страны мира и во
взглядах любого политика, философа, ученого, писателя, вообще любого человека.
Среди социальных утопий второй половины XIX - первой половины XX в. наибольшее
развитие получили марксизм и анархизм. Марксизм сделался к началу XX в. основой
широкого революционного движения и в своей экстремичной форме (марксизм-ленинизм)
привел к попытке реализации этой утопии ("утопия социализма") сначала в масштабах
России, а затем, уже во второй половине XX в., в масштабах целой трети человечества. Но
в 90-х гг. XX в. эта утопия, как и всякая утопия, потерпела крах, и к XXI в. от нее остались
лишь быстро деформирующиеся рудименты.
Анархизм, как общественно-политическое течение, сложился в 40-70-х годах XIX в., но
его идейные истоки восходят к утопии Руссо и другим утопиям XVII-XVIII вв., которые
идеализировали патриархальную общину. Анархистская концепция будущего, изложенная
в работах Годвина, Прудона Штирнера, Бакунина, Кропоткина, Реклю, Грава, Карелина,
Фора и др., в самых общих чертах сводилась к формуле "свободной федерации"
автономных ассоциаций производителей - мелких частных собственников с
немедленным и полным упразднением государства, "справедливым обменом" продуктов
труда отдельных работников.
Заметим, что для утопизма характерно стремление создать детальную картину будущего,
втиснуть ее в рамки априорно заданной и "идеальной схемы", продиктовать своего рода
"правила поведения" будущим поколениям. В противоположность этому течению
общественной мысли на протяжении XIX века сложился позитивизм, для которого
характерно агностическое отношение к предвидению, особенно социальному, требование
ограничиться описанием и объяснением изучаемого объекта, попытки свести
прогностическую функцию науки только к чисто эмпирическим выводам из анализа и
диагноза.
Парадоксально, но, будучи по сути своей утопистами, анархисты в большинстве своем
держались позитивизма и негативно относились к научному предвидению. Будущее
виделось им не как объективно необходимая, неизбежная следующая ступень в истории
человечества, а как результат чисто волевого акта героев-революционеров, способных
увлечь за собой народные массы. Понятно, что при таких взглядах сам процесс перехода к
будущему состоянию не имел существенного значения и ему не уделялось особого
внимания. В итоге политическая программа анархистов страдала непоследовательностью,
неопределенностью, непродуманностью. Ее несостоятельность в полной мере проявилась
в мировом революционном движении второй половины XIX - первой половины XX в.
Еще одну группу социальных утопий представляют различные направления либерального
реформизма, собственно буржуазные утопии, восходящие к "Океании" Гаррингтона
(произведения Бентама, Г. Джорджа, Герцки и др.). Утопии такого рода появляются в
значительном числе и до сих пор.
Особую группу социальных утопий составляют теории феодального социализма
(Карлейль, Дизраэли, Рескин и др.), где будущее рисуется в виде возврата к
идеализированному прошлому средневековья. Разновидностью таких теорий являлся
поначалу христианский социализм (Ламенне и др.). Но на протяжении второй половины
XIX в. это течение приобрело самостоятельный характер, постепенно превратившись в
разновидность буржуазного утопизма. В XX в. на смену исчезнувшим рабовладельческим
и феодальным утопиям приходят фашистские, которые справедливо расцениваются
общественностью как антиутопии.
Сложнее обстоит дело с утопическим социализмом. Утопические идеи Сен-Симона,
Фурье, Оуэна и других социалистов-утопистов первой половины XIX в. просуществовали
в виде соответствующих школ социальной мысли еще несколько десятилетий после
смерти их основателей, а в отдельных странах (особенно в царской России и в ряде стран
Востока) эти идеи сохраняли известное влияние до первой половины XX в. включительно
и даже позднее. Концепции будущего некоторых социалистов-утопистов (Бланки и др.)
сложились хронологически почти одновременно с марксизмом и сохраняли значение во
второй половине XIX в. и позднее. Рождались и новые социалистические утопии (Моррис,
Беллами, Золя, Франс, Уэллс, Дж. Лондон, Циолковский и др.), конкретная оценка
которых возможна только с учетом особенностей творчества того или иного утописта в
конкретной исторической обстановке.
Для утопии Беллами, например, характерны реформистские и технократические иллюзии,
что сближает ее с буржуазными утопиями. На Западе, особенно в США, возникло
множество клубов, члены которых пытались претворить эту утопию в жизнь. В еще
большей степени эклектичность, заимствование идей из различных направлений утопизма
- от феодального до анархистского - характерны для утопических романов Морриса,
Золя, Франса, Лондона, Уэллса.
К.А.Сен-Симон видел смысл истории в постепенном переходе от одной формации к другой (от рабовладельческой к феодальной, а от последней к промышленной) под воздействием роста знаний и развития экономики. Считал, что будущее принадлежит крупному индустриальному производству и промышленному классу (предприниматели, рабочие, ученые). Отстаивал организованный труд, в основе которого лежит принцип: от каждого по способности, каждому по его делам. Для создания общества будущего, с точки зрения К.А.Сен-Симона, необходимо перестроить не только материальные условия жизни, но и развивать духовные качества людей.
Шарль Фурье (1772-1837) считал, что для успеха нового общества необходим рост производительности труда, обеспечивающий богатство для всех, для чего общественный доход должен распределяться соответственно: 4/12 - капиталу, 5/12 - труду и 3/12 - таланту. С укреплением и развитием строя ассоциации эти пропорции, как предполагал Ш. Фурье, будут изменяться в пользу труда. Строй ассоциации создаст крупное коллективизированное и механизированное сельское хозяйство, соединенное с промышленным производством. Это соединение произойдет в первичных ячейках общества - "фалангах", располагающихся в огромных дворцах - "фаланстерах". Таким образом, состоится переход к общественной собственности в масштабах трудовых коллективов. При этом, по мнению Ш. Фурье, конкуренцию сменит соревнование, от которого будут выигрывать все.
Средства для создания и функционирования фаланг должны дать капиталисты.
Ш. Фурье не исключал возможности существования при этом частной собственности. Роль государства в таком обществе ничтожно мала и является пережитком прошлого.
Роберт Оуэн (1771-1858) в отличие от вышеприведенных утопистов свои теоретические воззрения осуществлял на практике.
Основным врагом общества Р.Оуэн считал частную собственность. Деньги предлагал заменить квитанциями, в которых указано количество труда, затраченного работником. По этому принципу он намеревался организовать рынок справедливого обмена.
7 вопрос:
УТОПИЯ И АНТИУТОПИЯ (от греч. ου — отрицательная частица и τόπος — место, т. е. место, которого нет) — изображение идеального общественного строя либо в якобы уже существовавшей или существующей где-то стране, либо как проекта социальных преобразований, ведущих к его воплощению в жизнь. Термин “утопия” ведет свое происхождение от сокращенного названия книги Т. Мора (1516). В 19 и 20 вв. этот термин приобрел характер отрицательного обозначения всех сочинений и трактатов, содержащих нереальные планы радикального переустройства общественных отношений.
Традиционные описания совершенного общественного строя восходят к античным легендам о “золотом веке”, о “земном рае”, об “островах блаженных”, якобы открытых мореплавателями в эпоху великих географических открытий 15—18 вв. (“Город Солнца” Т. Кампанеллы, “Новая Атлантида” Ф. Бэкона, “История севарамбов” Д. Вераса и аналогичные сочинения их многочисленных эпигонов). В 17—19 вв. широкое распространение получили также различные утопические проекты воплощения в жизнь идеалов социальной справедливости (Мабли, Морелли, Бабёфа, Сен-Симона, Фурье, Кабэ, Герцки и др.). Разновидностью утопических сочинений Нового времени были также многочисленные трактаты о “вечном мире” (Э. Крюсе, Ш. Сен-Пьера, И. Канта, И. Бентама, В. Малиновского и др.).
Утопии разнообразны по социальному содержанию и литературной форме — это различные течения утопического социализма, а также рабовладельческие утопии о совершенном государстве Платона и Ксенофонта, феодально-теократические утопии Иоахима Флорского, В. Андреа “Христианополис”, буржуазные и мелкобуржуазные (Э. Беллами “Взгляд назад” и др.), а также многочисленные технократические и анархические утопии. Многие утопические сочинения предлагали решение отдельных проблем: трактаты “о вечном мире”, педагогические (Я. А. Коменский, Ж.-Ж. Руссо), научно-технические (Ф. Бэкон) и т. д. Утопия представлена также в истории общественной мысли древнего и средневекового Китая (утопические сочинения Мо-цзы, Лао-цзы, Шан Яна и др.), народов Ближнего и Среднего Востока (ал-Фараби, Ибн Баджа, Ибн Туфейль, Низами и др.), в литературе России 18—19 вв.— “Путешествие в землю Офирскую” (1786) M. M. Щербатова, “Рассуждение о мире и войне” (1803) В. Ф. Малиновского, сочинения декабристов и революционных демократов, романы А. А. Богданова и т. д.
По мере развития научных знаний об обществе утопия в значительной мере утрачивает свою познавательную и прогностическую роль. Своим возрождением в 20 в. утопия во многом обязана Г. Уэллсу, который не только написал много утопических произведений, но и считал создание и критику социальных утопий одной из задач социологии. В то же время Ж. Сорель противопоставлял утопию как рационализированное ложное сознание интеллигенции социальному мифу в качестве стихийного выражения общественных потребностей. Исследование утопий занимает большое место в социологии знания К. Манхейма, который рассматривал их как социальную критику существующего общественного строя, противостоящую идеологии как ее апологетическому оправданию. Согласно Л. Мэмфорду, основное назначение утопии состоит в том, чтобы направить общественное развитие в русло “уготованного будущего”.
Во 2-й пол. 20 в. в социологической литературе утвердилось деление утопий на “утопии реконструкции”, ставящие целью радикальное преобразование общества, и “утопии бегства” от социальной действительности. В 70—90-х гг. получил распространение термин “обоснованная утопия” для обозначения социальных программ воплощения в жизнь “предпочитаемого будущего”.
Социальные философы долгое время третировали утопии как “химерические” проекты преобразования естественного состояния общества, к числу которых они относили и коммунизм. Однако социальные потрясения 20 в., в особенности революция в России и подъем освободительных движений в мире, были восприняты ими как реальная угроза воплощения утопии в действительность. Господствующей тенденцией в середине 20 в. на Западе стала дискредитация утопий и создание различных антиутопий, предрекавших мрачное будущее человечеству и предостерегавших об опасности насильственного “осчастливливания” человека.
Во 2-й пол. 20 в. утопия вновь привлекает к себе внимание общественных деятелей, идеологов, социальных писателей. Среди них наблюдается двойственное отношение к утопии. С одной стороны, продолжаются попытки ее дискредитировать, подчеркивать недостижимость коммунистических идеалов, отождествить марксизм с утопическим сознанием. С другой стороны, раздаются призывы создать программу обновления государственно-монополистического капитализма посредством “реформации сверху”, противопоставляемой социальной революции. Некоторые футурологи и экологи на Западе стараются использовать утопии для придания привлекательности своим концепциям о будущем; наиболее типичны в этом отношении сочинения Б. П. Беквита “Следующие 500 лет” и Э. Калленбаха “Экотопия”. Некоторые идеологи “новых левых” намеренно становятся на позиции воинствующего утопизма, не видя практических путей к достижению социальной справедливости (Р. Миллс, Г. Маркузе, П. Гудмен и др.). Для некоторых утопий на Западе характерно переплетение утопических и антиутопических тенденций, которое выражается в том, что провозглашаемый в них социальный идеал нередко сопровождается отказом от традиционных гуманистических и демократических ценностей (напр., “Второй Уолден” Б. Ф. Скиннера). Нередко наблюдается переход от “скрытой” к “открытой” утопии, т. е. к намеренному утопизму. Перефразируя Гегеля, некоторые западные социологи утверждают, что “все действительное утопично, а все утопичное действительно”, что перед человечеством нет якобы иной альтернативы, кроме выбора между “утопией или гибелью” (Р. Дюмон, П. С. Хеншоу, В. Феркис и др.).
В прошлом утопия выполняла важные идеологические, воспитательные и познавательные функции. Значение утопии определяется ее познавательным содержанием и идеологическим назначением. Она является выражением интересов определенных классов и социальных слоев, как правило не находящихся у власти. Утопия имеет много общего с социальным мифом по идейному содержанию, с социальной сатирой — по литературной форме, с научной фантастикой — по познавательной функции. Вместе с тем утопия обладает целым рядом особенностей: в первую очередь убеждением в возможности разрешения всех противоречий общества однократным применением какой-либо универсальной схемы, рассматриваемой как панацея от любого социального зла. Для утопии поэтому характерны антиисторизм, намеренный отрыв от реальности, нигилистическое отношение к действительности, стремление конструировать социальные отношения по принципу “все должно быть наоборот”, склонность к формализму, преувеличение роли воспитания и законодательства.
В истории общества и общественной мысли утопия нередко служила формой выражения социально-критической, обличитальной идеологии. Многие основные принципы демократического движения, нравственные и законодательные нормы, системы педагогики и образования были впервые сформулированы в утопиях (напр., государственное устройство США, равноправие женщин, всеобщее обязательное образование и др.). Великие утописты “гениально предвосхитили бесчисленное множество таких истин, правильность которых мы доказываем теперь научно...” (Маркс К; Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 499). Хотя современная утопия и лишилась ряда прежних функций, тем не менее она не утратила своей роли в качестве специфического жанра литературы. Положительное значение утопии в современную эпоху проявляется в двух направлениях: она позволяет предвосхитить вероятное отдаленное будущее, которое на данном уровне познания не может быть научно предсказано в конкретных деталях, и может также предостерегать от некоторых отрицательных социальных последствий человеческой деятельности. Эти формы утопии стимулировали развитие в социологии методов нормативного прогнозирования и построения сценариев с целью анализа и оценки желательности и вероятности предполагаемого развития событий.
В противоположность утопии антиутопия отрицает возможность достижения социальных идеалов и установления справедливого общественного строя, а также, как правило, исходит из убеждения, что любые попытки воплотить в жизнь заранее спрограммированный, справедливый общественный строй превращаются в насилие над социальной действительностью и личностью и приводят к худшему, чем прежде, состоянию общества, прокладывая путь к тоталитаризму В аналогичном смысле в западной социологической литературе упогребляются также понятия “дистопия”, т. е. искаженная, перевернутая утопия, и “какотопия” , т. е. “Страна зла” (от греч. κακός — плохой, злой и τόπος — место). В антиутопии убедительно выявилось осуждение тоталитарного строя, а также смятение значительной части интеллигенции перед лицом грядущих отрицательных последствий научно-технической революции, манипуляции сознанием и поведением людей, оправданная тревога за судьбу личности и человеческого права в предельно регламентированном и бюрократизированном обществе.
Антиутопические тенденции в общественном сознании на Западе, с одной стороны, связаны с охранительными консервативными и неоконсервативными идейно-политическими течениями, а с другой — в них проявились враждебность к “казарменному коммунизму”, стремление защитить традиционные гуманистические и демократические ценности от рационализированной технократической цивилизации, опасения за судьбу личности в “массовом обществе”. Эта гуманистическая тенденция предопределила во многом привлекательность антиутопий Замятина, Оруэлла, Хаксли, проницательно предвосхитивших реальные процессы в современном мире. Переход от третирования проектов преобразования общества к страху перед перспективой их претворения в жизнь был лаконично сформулирован Н. А. Бердяевым: “Утопии выглядят гораздо более осуществимыми, чем в это верили прежде. И ныне перед нами стоит вопрос, терзающий нас совсем иначе: как избежать их окончательного осуществления?” О. Хаксли взял эти слова в качестве эпиграфа к своей книге “Бравый новый мир”.
Наиболее известными и типичными антиутопиями являются романы “Мы” Е. Замятина, “Котлован” А. Платонова, “Бравый новый мир” О.Хаксли, “Ферма животных” и “1984” Дж. Оруэлла, “Механический апельсин” и “1985” Э. Берджеса, “Возвышенные меритократии” М. Янга, “Повелитель мух” У. Голдинга, сочинения Р. Бредбери, С. Лема, И. Ефремова и др. писателей и многие другие сочинения в жанре социальной и политической фантастики. С ними также созвучны некоторые публицистические произведения, напр. “Мрак в полдень” А. Кёстлера, “Последняя ночь мира” Ч. Льюиса, “Миф о машине” Л. Мэмфорда, “Исследование видов человечества на будущее” Р. Хейлбронера и т. п.
Исторически антиутопия ведет свое происхождение от сатирической традиции Дж. Свифта, Вольтера, У. Ирвинга, С. Батлера, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Г. К. Честертона и др. Однако в отличие от острой критики социальной действительности антиутопия, напротив, является сатирой на демократические и гуманистические идеалы и апологию существующего порядка вещей. В этом же состоит и принципиальное различие между антиутопией и романом-предупреждением, к которому обращались в своем творчестве А. Франс, Дж. Лондон, Г. Уэллс, К. Чапек, С. Льюис, Р. Бредбери, Р. Мерль, П. Буль и многие другие прогрессивные писатели, чтобы предостеречь от подлинных, а не мнимых опасностей развития цивилизации.