Назад в будущее: фигурационная социология Норберта Элиаса

В этой главе мы рассматривали некоторые из последних по времени попыток ин­теграции микро- и макроуровней, которые предприняли американские социоло­ги. Однако лучше всего соответствует названию главы подход, предложенный европейским теоретиком, Норбертом Элиасом. (Хорошую подборку его работ см.: Mennell and Goudsblom, 1998.) Элиас попытался преодолеть дистанцию меж­ду микро- и макроуровнем и вообще свойственную социологам тенденцию раз­граничивать индивида и общество (Dunning, 1986, р. 5; Mennell, 1992). Наибо­лее продуктивным периодом в его научной деятельности стали 1930-е гг., но лишь совсем недавно наследие этого ученого получило то признание, которого оно заслуживает (Kilminster and Mennell, готовится к публикации; van Krienken, 1998). Теперь самое время, чтобы рассмотреть взгляды Элиаса, касающиеся вопро­сов интеграции микро- и макроподходов, и ознакомиться с его основными теоре­тическими идеями.

Элиас выдвинул понятие фигурации. Эта идея

делает возможным сопротивление социально обусловленному давлению, направлен­ному на то, чтобы расколоть наше понимание человечества, сделать его поляризован­ным, что препятствует нашему восприятию людей как индивидов пето же время как сообществ. ...Поэтому понятие фигурации служит в качестве простого концептуально­го инструмента, дабы ослабить такое социальное принуждение, заставляющее говорить и думать так, как если бы «индивид» и «общество» представляли собой нечто антаго­нистическое и разное (Elias, 1978, р. 129-130; курсив мой)

Фигурации можно, прежде всего, рассматривать в качестве процессов. В сущ­ности, Элиас в дальнейшем предпочитал говорить о своей теории как о «социоло­гии процессов» (Mennell, 1992, р. 252). Фигурации — это социальные процессы, в которых люди «сплетены» друг с другом. Это не внешние, принудительные для человеческих отношений структуры; это и есть взаимоотношения. Индивиды

[433]

воспринимаются как «открытые» и связанные с другими субъекты; фигурации бразуют именно они. Власть играет главную роль в социальных фигурациях, оторые, вследствие этого, постоянно изменяются:

Сердцевину изменяющихся фигурации — самый их центр — составляет подвижное, гибкое равновесие, колебание баланса сил, перевес их сначала в одну, а затем в другую сторону. Это колебание баланса власти является структурной характеристикой изме­нения любой фигурации (Elias, 1978, р. 131)

Фигурации возникают и развиваются, но в основном невидимым и незаплани-ованным образом.

Основное значение здесь имеет тот факт, что понятие фигурации применимо к микро-, и к макроуровню, а также к любому социальному феномену, что рас­положен между этими двумя полюсами. Указанный концепт

можно применять и к относительно малым группам, и к сообществам, состоящим из тысяч или миллионов взаимосвязанных индивидов. Учителя и ученики в классе, вра­чи и пациенты больниц, постоянные клиенты в пивной, дети в начальной школе — все они образуют достаточно опредленные фигурации. Но жители деревни, города или стра­ны также создают их, правда, в данном случае фигурации нельзя воспринимать прямо, поскольку цепочки взаимозависимости, соединяющие людей, сложнее и разнообразнее (Elias, 1978, р. 131; курсив мой)

Таким образом, Элиас не рассматривает взаимосвязь «индивида» и «обще­ства», а сосредоточивает внимание на «отношениях между людьми, восприни­маемыми как индивиды, и людьми, воспринимаемыми как общества» (Elias, 1986a, р. 23). Иначе говоря, уровни индивидов и обществ (и любого социального явле­ния, находящегося между этими крайностями) предполагают участие людей — наличие отношений между ними. Понятие «цепочек взаимозависимости», отме­ченное выше, наиболее адекватно тому, что Элиас подразумевает под фигураци-ями и что составляет важнейший предмет его социологии: «Как и почему люди объединяются, образуя особые динамические фигурации, составляется один из центральных вопросов, возможно, даже самым главным вопросом социологии» (Elias, 1969/1983, р. 208).

Предложенное этим ученым понятие фигурации связано с идеей о том, что индивиды открыты другим индивидам и пребывают во взаимосвязях друг с дру­гом. Элиас утверждает, что большинство социологов исходят из представления о человеке как homo clausus, т. е. используют «образ отдельных людей, каждый из которых, в конечном счете, абсолютно независим от всех остальных — инди-вид-в-себе» (Elias, 1969/1983, р. 143). Это неприемлемо для теории фигурации: в ней действующий субъект понимается как «открытый» и вместе с тем находя­щийся в отношениях взаимозависимости.

Учитывая специфику тех задач, которые определены в этом разделе нашей книги, преимущественное внимание мы уделим проблеме интеграции микро- и макроуровней, однако нельзя не заметить, что научное наследие Элиаса считает­ся образцом синтезирования и обобщения направлений не только в указанном смысле. Например, ничуть не меньше, чем дихотомия микро- и макроявлений,

[434]

НОРБЕРТ ЭЛИАС; БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

Карьера Норберта Элиаса интересна и весьма поучительна. Важнейшие его работы от­носятся к 1930-м гг., однако ни тогда, ни много лет спустя их не признавали. Но в конце жизни Элиаса он сам и его труды были «открыты», особенно в Англии и Голландии. Се­годня авторитет этого ученого постоянно растет, а его наследие приковывает к себе все большее внимание, получая признание во всем мире. Элиас дожил до 93 лет (он умер в 1990 г.), достаточно долго, чтобы успеть насладиться запоздалым признанием своей работы.

Родился Элиас в Бреслау (Германия), в 1897 г. (Mennell, 1992). Отец его был мелким про­мышленником, и семья жила вполне обеспеченно. Очевидно, дома царила атмосфера любви, давшая Элиасу уверенность в себе, что сослужило ему хорошую службу в даль­нейшем, когда его идеи не получали признания:

Я приписываю это сильному чувству уверенности, знакомому мне с детства. ...Во мне очень глубоко коренилось это, ощущение уверенности, что в конце концов все обернется к лучшему, я объясняю его той величайшей эмоциональной защитой, ко­торую родители давали мне, своему единственному ребенку. Уже в ранней молодости я знал, чем хотел бы заниматься; я хотел поступить в универ­ситет и заняться исследовательской работой. Я осознал это довольно рано и осуще­ствил намеченное, несмотря на то, что иногда это казалось почти невозможным.... У меня была абсолютная уверенность, что в конце концов мой труд получит признание как ценный вклад в область знаний о человечестве (Elias; цит. по: Mennell, 1992, р. 6-7).

Во время Первой мировой войны Элиас служил в немецкой армии, а по окончании вер­нулся в Бреслау, чтобы изучать философию и медицину в местном университете. Хотя он добился успехов в медицинской области, все же оставил ее ради изучения филосо­фии. Работа в сфере медицины позволила ему понять характер взаимосвязей между различными частями человеческого тела, и этот взгляд сформировал его подход к вза­имосвязям в социальной области — его интерес кфигурациям. В январе 1924 г. Элиас получил степень доктора философии, отправившись затем в Гейдельберг изучать со­циологию.

У Элиаса не было никакого оплачиваемого места в Гейдельберге, однако он оказался активным членом в социологических кругах университета. В 1920 г. умер Макс Вебер, но возглавляемый его женой Марианной салон активно действовал, и Элиас стал его за­всегдатаем. Он также познакомился с братом Макса Вебера, Альфредом, который рабо­тал в университете на кафедре социологии, и с Карлом Мангеймом (которого Элиас [Elias, 1994, р. 34] охарактеризовал как «бесспорно блестящего» социолога); тот в пла­не карьеры был впереди Элиаса. По сути дела, Элиас стал другом Мангейма и его до­бровольным внештатным помощником. Когда в 1930 г. Мангейму предложили место в университете Франкфурта, Элиас поехал вместе с ним уже в качестве штатного ассистен­та (об отношениях между этими людьми и их работах см.: Kilminster, 1993).

ученого волновал раскол в социологии — как в теоретическом, так и в собственно исследовательском плане. По его мнению, теория становится высушенной, если не опирается на реальные данные, а практическое рассмотрение без внушительного те­оретического обоснования не имеет четкой направленности. Идея синтеза теорети­ческих и научно-практических платформ, как и попытка показать интеграцию мик­ро- и макроуровней отчетливо сказались в двух томах («История манер» [Elias, 1939/ 1978] и «Власть и вежливость» [Elias, 1939/1978]), составляющих самое известное произведение Элиаса, «О процессе цивилизации» (Elias, 1939/1994). Именно этой работе посвящен данный раздел книги.

[435]

НоРБЕРТ ЭЛИАС: БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК (ОКОНЧАНИЕ)

В феврале 1933 г. к власти пришел Адольф Гитлер, и вскоре после этого Элиас, как и многие другие ученые-евреи (в том числе и Мангейм), вынужден был эмигрировать, сначала в Париж, а затем в Лондон (считается, что мать Элиаса умерла в концентра­ционном лагере в 1941 г.). Именно в Лондоне он проделал большую часть работы над книгой «О процессе цивилизации», опубликованной в Германии в 1939 г. Поскольку в Германии тогда для евреев книжный рынок оказался недосягаем, Элиас так и не по­лучил гонорара за это издание. Кроме того, в других странах книга была встречена прохладно.

Все время, пока шла война, и почти десять лет по ее окончании у Элиаса не было стабиль­ного заработка, он оставался вне научных кругов Англии. Однако в 1954 г. ему предложи­ли две академические должности, одну из которых, в Лейстере, он выбрал. Таким обра­зом, Элиас начал свою научную карьеру штатного сотрудника в возрасте 57 лет! В Лейстере она успешно развивалась, появились важные публикации. Элиас разочаровался в своей работе в Лейстере, поскольку попытка закрепить в науке эволюционный подход, который послужил бы альтернативой подходам статического характера (свойственным Толкотту Парсонсу и др.), доминировшим тогда в социологии, не удалась. Он был также разочаро­ван тем, что его подход восприняло весьма ограниченное число студентов. Элиас оставал­ся «гласом вопиющего в пустыне» даже в Лейстере, где студенты считали его эксцентрич­ным «голосом из прошлого» (Mennell, 1992, р. 22). Это чувство отверженности выразилось в навязчивом сне, о котором рассказал Элиас, сне, когда голос в телефонной трубке по­вторяет: «Вы можете говорить громче? Я не слышу вас» (Mennell, 1992, р. 23). Интересно отметить, что за все годы его работы в Лейстере ни одна книга Элиаса не была переведе­на на английский язык, а тогда мало кто из английских социологов свободно владел не­мецким.

В 1950-1960-х гг. в остальной Европе, особенно в Голландии и Германии, наконец-то «от­крыли» работы Элиаса. В 1970-е гг. ученый получил признание не только в европейских научных, но и в общественных кругах. В заключительный период своей жизни он получил ряд наград, в том числе и степень почетного доктора. Также были опубликованы, юбилей­ный сборник в его честь и специальный двойной выпуск «Теории, культуры и общества», посвященный его наследию.

Хотя труды Элиаса общепризнаны в социологии (недаром им уделено место в данной книге), само это признание случилось, когда в социологии все менее рецептируются ра­боты такого плана. Постмодернизм способствовал критическому отношению социологов к любому нарративу, отличающемуся величественностью и грандиозностью, а важнейшая работа Элиаса, «О процессе цивилизации», —• именно такой нарратив: ее предметом яв­ляется историческое развитие (имеющее периоды подъема и упадка) западной цивилиза­ции. Постмодернистская мысль может уничтожить интерес к научному наследию Элиаса именно тогда, когда оно привлекло внимание широких кругов.

Прежде чем продолжить знакомство с идеями Элиаса, следует бегло пояснить, почему наследие этого социолога рассматривается в рамках обсуждения аспектов интеграции микро- и макроуровней, а не в следующей главе, в которой затрагива­ются вопросы интеграции другого рода — действий и структуры. Ведь Элиас ро­дился в Германии, и работы, касающиеся проблем интеграции структуры и дей­ствия, по большей части принадлежат европейцам, в то время как труды, в которых рассматриваются аспекты соотнесения микро- и макроуровней, — в основном аме­риканцам. Наследие Элиаса можно рассмотреть в любой главе, но представляется, что наиболее уместно это сделать сейчас, поскольку данного ученого скорее инте-

[436]

ресует действие на микроуровне и взаимодействие, нежели сознательные, креа­тивные процессы, которые подразумевает «деятельностный» подход. На самом деле, внимание Элиаса обращено, главным образом, на бессознательный и неза­планированный характер происходящего в социальном мире. Кроме того, как мы увидим далее, в первом томе книги «О процессе цивилизации» — «История ма­нер» — в центре поставлены проблемы макроуровневого порядка, а во втором — «Власть и вежливость» — скорее аспекты микроплановые.

«История манер»

Если предметом рассмотрения Вебера была рационализация, свойственная запад­ному миру, то у Элиаса — это цивилизация стран Запада (Bogner, Baker, and Kil-minster, 1992; об обращении к его идеям при обращении к странам другой части света — например, Сингапура — см. Stauth, 1997). Кстати, Элиас вовсе не ут­верждает, что цивилизация, какой она существует на Западе или в иной части мира, чем-либо особенно хороша. Не говорит он и обратное: что цивилизация пло­ха, хотя и признает, что в западной цивилизации есть проблемы. В общем, Элиас (Elias, 1968/1994, р. 188) не считает, что быть более цивилизованным — хорошо, равно не полагая и противоположное: быть менее цивилизованным — это плохо. Говоря, что люди стали более цивилизованными, мы вовсе не всегда констатиру­ем, что они стали лучше (или хуже); мы просто подтверждаем существование со­циологического факта. Таким образом, Элиас (как вскоре станет ясно) обращает­ся к социологическому изучению того, что он называет «социогенезисом» западной цивилизации.

Точнее, Элиаса интересуют постепенные изменения (Elias, 1997), происходя­щие в поведении и психологическом облике людей Запада. Именно анализ этих изменений является предметом рассмотрения в «Истории манер». Во втором томе своей работы «О процессе цивилизации», который имеет название «Власть и веж­ливость», Элиас сосредоточивается на изменениях общества, что сопровождают перемены в поведении и психологии людей и теснейшим образом связаны с по­следними. Вообще же, предметом исследования для Элиаса стали «взаимосвязи между изменениями в структуре общества и изменениями в структуре поведения и психического облика» (Elias, 1939/1994, p. xv).

Исследуя манеры, Элиас обращает внимание на постепенной исторической трансформации множества самых привычных форм поведения, становящихся, как сказали бы теперь, цивилизованными (хотя отмечает и те периоды, когда наблю­дались противоположное направление изменений; см.: Elias, 1995). Хотя свой ис­торический обзор Элиас начинает с эпохи средних веков, он поясняет, что нет и не может быть отправной (как, впрочем, и конечной) точки в развитии цивилиза­ции: «Ничто не может быть более бесплодным при рассмотрении длительных со­циальных процессов, чем попытка указать на абсолютное начало» (Elias, 1969/ 1983, р. 232). Следовательно, цивилизационные процессы можно проследить в про­шлом, они существуют в настоящем и продолжатся в будущем. Цивилизация — это непрерывный эволюционный процесс, который Элиас, для удобства, стал рассмат­ривать с периода Средневековья. Он стремится, в частности, проследить измене­ния, связанные с тем, что нас смущает, вызывает особые чувства, проследить, как

[437]

растет наша восприимчивость, а также исследовать развитие свойственного лю­дям теперь повышенного внимания к другим и обостренного их понимания. Од­нако всего лучше привести конкретные примеры, как Элиас рассматривает тако­го рода изменения.

Поведение за столом

Элиас исследовал книги (и иные источники), о том, как себя вести за обеденным столом (а также касающиеся тех аспектов, которые мы рассмотрим в следующих разделах), написанные в период с XIII по XIX в. Ученый пришел к такому выво­ду: порог смущения со временем становится ниже. Что люди делали за столом в ХШ в., почти не смущаясь, в XIX в. стало бы причиной сильного чувства стыда. То же, что полагается отвратительным, со временем, вероятно, и вовсе «будет удалено из социальной жизнт (Elias, 1939/1994, р. 99).

Например, поэма XIII в. предостерегает: «Некоторые люди обгладывают кость и затем кладут ее опять на блюдо — это серьезный проступок» (Elias, 1939/1994, р. 68). Другая книга XIII в. гласит: «Неприлично совать пальцы в уши или глаза, как делают некоторые люди, или ковырять в носу во время еды» (Elias, 19939/ 1994, р. 71). Эти запреты подразумевают, что многие люди в то время вели себя описанным образом и что такое поведение обычно не вызывало у них, или у окру­жающих, никакой неловкости. Надобно было предостеречь, поскольку люди не знали, что такое поведение «нецивилизованное». Со временем становится все меньше необходимости предупреждать людей, например, о том, что нельзя ковы­рять в носу во время еды. Так, документ конца XVI в. сообщает: «Нет ничего бо­лее неприличного, чем облизывать пальцы, брать еду и класть ее в рот рукой, раз­мешивать соус пальцами или макать в него хлеб вилкой и потом его обсасывать» (Elias, 1939/1994, р. 79). Конечно, существуют вещи более неприличные, чем об­лизывание пальцев, — например, ковыряние в носу, но к настоящему моменту цивилизация уже достигла такого уровня, что был признан нецивилизованный характер подобного поведения. Притом, что ковыряние в носу благополучно про­исходит «в закулисье», общество нашло и другие, менее вопиющие виды поведе­ния, которые определяются как нецивилизованные.

Одно из утверждений Элиаса, относящееся к рассматриваемой научной про­блеме, равно как и другим, состоит в том, что эти изменения не происходят раци­онально. Их источники он видит скорее в области эмоций, чем в рациональных рассуждениях. (Например, анализируя рост запретов плеваться прилюдно, Эли­ас утверждает, что стимулом для этого стали соображения социального, а не ме­дицинского плана; такие ограничения возникли задолго до того, как появились научные подтверждения нездорового действия плевка.) Кроме того, как уже от­мечалось, эти изменения не происходят сознательно, а скорее возникают бессо­знательно. По словам Элиаса, «очевидно, отдельные люди не планировали.когда-то в прошлом изменения, "цивилизацию", и не намеревались постепенно осуществ­лять ее сознательными, "рациональными", целенаправленными методами» (Elias, 1939/1982). Другой важный момент заключается в том, что эти изменения обыч­но порождены одним источником (особенно, как мы увидим, жизнью при дворе —

[438]

во французском обществе) и затем распространяются повсюду. Вот какое резюме дает Элиас:

Определенные виды поведения запрещаются — не потому что вредны [рациональное основание (мотив)], а потому, что вызывают отвращение и неприятные ассоциации; стыд при возникновении такого зрелища, первоначально отсутствовавший; и опасе­ние вызвать такие ассоциации постепенно распространяется от кругов, которые оп­ределяют стандарты, к более широким слоям, что происходит благодаря существую­щим властям и институтам. Однако раз такие взгляды возникли и твердо установились в обществе с помощью определенных ритуалов... они постоянно воспроизводятся, пока структура человеческих отношений не изменится фундаментальным образом (Elias, 1939/1994, р. 104).