Марксистские концепции социальной революции

Под революцией часто понимается любое (как правило, насильственное) изменение характера правления данным обществом. Однако социологи обычно иронически относятся к такого рода событиям, как coups d'etat (в дословном переводе с французского – государственный переворот), именуя их «дворцовыми революциями». В социологическое же понятие «революция» вкладывается принципиально иной смысл: это происходящее в течение определенного (обычно короткого по историческим меркам) периода времени тотальное изменение всех сторон жизнедеятельности общества – и экономической, и политической, и духовной, т. е. коренной перелом в характере всех социальных отношений. «Дворцовые революции» если и ведут к каким-то существенным социальным изменениям, то они почти всегда относятся исключительно к политической сфере, практически не влияя (или же влияя весьма слабо) на другие области социальной жизнедеятельности.

В социологии не существует теорий, которые претендовали бы на формулировку общих предложений, содержащих истину обо всех революциях – как о современных, так и в общеисторической ретроспективе. Существующие же социологические концепции социальной революции достаточно отчетливо подразделяются на марксистские и немарксистские.

Сразу отметим, что в современной социологии вплоть до недавнего времени доминировали, – как по распространенности, так и по степени влияния – главным образом, марксистские концепции социальной революции. Именно в марксистской теории проводится четкое разграничение между политическими переменами в правлении и радикальными изменениями в жизни общества: вспомним разделение между базисом и надстройкой, о котором шла речь в предыдущей главе. В широком методологическом смысле революция есть результат разрешения коренных противоречий в базисе – между производственными отношениями и перерастающими их рамки производительными силами.

В одной из своих работ, посвященных анализу ситуации в Индии, К. Маркс утверждал, что периодические изменения в правлении, смена королевских династий не могут сами по себе привести к изменению природы общества и характера преобладающего в нем способа производства. Революция же, по Марксу, представляет собой именно переход от одного способа производства к другому, как это имело место, например, при переходе от феодализма к капитализму, происшедшему благодаря буржуазной революции.

Центральным в марксистской теории социальной революции является вопрос о борьбе основных антагонистических классов. Непосредственным выражением упомянутого выше противоречия в экономическом базисе выступает классовый конфликт, который может принимать разнообразные формы – вплоть до самых «взрывных» в социальном смысле. Вообще говоря, в соответствии с марксистской теорией вся человеческая история – это не что иное, как история непрерывной классовой борьбы.

Из двух основных антагонистических классов один всегда является передовым, выражающим насущные интересы и потребности социального прогресса, другой – реакционным, тормозящим (исходя из собственных интересов) прогресс и упорно не желающим уходить с исторической авансцены. В чем состоит задача передового (для данной общественно-экономической формации) класса? Прежде всего, в перехвате исторической инициативы у своего антагониста и в сломе его гегемонии. Сделать это непросто, ведь в «арсенале» господствующего класса – не только экономическая и военная мощь, но также вековой опыт политического правления, а главное – тотальное владение информацией, знаниями, культурой. Следовательно, для выполнения своей исторической миссии передовой класс должен решить как минимум две задачи. Во-первых, ему необходимо получить соответствующие знания, т. е. образование. Здесь в качестве учителей и наставников обычно выступают наиболее дальновидные и мудрые представители старого класса, которые, переходя в стан сторонников передового класса, таким образом, играют роль своего рода Прометеев, похищающих у владык Олимпа божественный огонь и несущих его людям. Во-вторых, передовому классу нужно быть готовым к активному применению насилия, так как старый класс без боя не сдаст своих позиций.

В конце Х1Х века в рамках самого марксизма возникло влиятельное течение, основоположником которого был ученик и соратник К. Маркса Э. Бернштейн. Он решил применить основные положения марксистской теории к анализу тенденций, которые сложились в развитии западноевропейского капиталистического общества на границе двух веков.[283]Основная идея Бернштейна сводилась к следующему: сохранить верность основам марксистских теоретических постулатов, но в то же время «ревизировать», т. е. пересмотреть некоторые радикальные политические выводы из них, касающиеся ближайших и перспективных тактических действий социал-демократов. Такой подход вызвал бурю негодования среди «правоверных» марксистов. Тогдашний лидер германской социал-демократии К. Каутский опубликовал работу под названием «Анти-Бернштейн»[284](видимо, перекликавшуюся со знаменитым трудом Энгельса «Анти-Дюринг»), в которой, по сути, отлучил Бернштейна от марксизма. Между тем анализ исторических событий с высоты столетия, прошедшего с тех пор, показывает скорее правоту «ревизиониста» Бернштейна, нежели «ортодоксального марксиста» Каутского.

Не будем касаться всех фрагментов этой дискуссии. Отметим лишь те из них, которые имеют непосредственное отношение к теме нашего разговора. Бернштейн усомнился в неизбежности революционного взрыва, который, по Марксу, должен в ближайшее время смести капиталистический строй и установить диктатуру пролетариата. Напротив, считал он, статистические данные о развитии капитализма в Западной Европе свидетельствуют о противоположных тенденциях и показывают, что переход к социализму будет относительно мирным и займет сравнительно долгий исторический период.

Ранние этапы капиталистической индустриализации действительно характеризуются довольно жестким социальным конфликтом и в промышленности, и обществе в целом, и этот конфликт временами угрожал кульминировать в революцию. По мере того как капитализм созревал, конфликты стихали и становились менее угрожающими. Основным социологическим объяснением этого процесса является институционализация конфликта. Предполагается, что одной из причин жесткого характера конфликта было разрушение доиндустриальных социальных связей и нормативного регулирования на заре капитализма. С завершением перехода к зрелой индустриальной эпохе развиваются новые регуляторные и интегративные институты. Институционализация проистекает из отделения и автономии политического конфликта от социального, и первый перестает накладываться на второй. Рост гражданских прав означает, что интересы, которые доминируют в промышленности, больше не управляют политикой. Гражданство также интегрирует рабочих в обществе.

К категории институционализации относится еще один процесс: развитие специализированных институтов для урегулирования конфликтов в промышленности, если уж она отделена от политики. Государство, как своеобразный социальный арбитр, вырабатывает нормы и правила, по которым должны разрешаться противоречия между работодателями и наемными работниками. Коллективные сделки между работодателями и тред-юнионами – это новые функции тех социальных институтов, в рамках которых ведутся переговоры и сглаживаются противоречия между капиталистами и рабочими.

Необходимо подчеркнуть, что свои выводы Бернштейн относил исключительно к развитым индустриальным странам Запада. Это логично вытекало из марксистской концепции, именно в этих странах капитализм как общественно-экономическая формация созрел в более полной мере и создал весомые предпосылки для перехода к более прогрессивному способу производства. В соответствии с логикой самого Маркса социалистическая революция должна была состояться прежде всего в самых развитых странах, ибо «ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые, более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия в недрах самого старого общества».[285]Таким образом, строго следуя концепции Маркса, социалистические революции должны были первоначально совершиться в развитых индустриальных обществах Запада – там, где для них в максимальной степени созрели объективные предпосылки. (К слову сказать, и Каутский позднее пересмотрел собственные взгляды на теорию и практику марксизма, за что и получил от Ленина обвинение в ренегатстве.)

Что же должен передать капитализм социализму в качестве базовых элементов дальнейшего развития?

Во-первых, конечно, материально-технический фундамент, огромное вещное богатство. Речь идет не только о высокоразвитой индустрии, высокопроизводительном сельском хозяйстве и накопленных в них передовых технологиях. Немаловажным условием продвижения общества к социализму должен стать также достаточно высокий уровень благосостояния каждого из его членов. Дело в том, что материальная бедность значительной части членов общества будет постоянно порождать стремление к грубому уравнительному коммунизму, который, по словам раннего Маркса, «является лишь обобщением и завершением отношений частной собственности; при этом утверждается всеобщая и конституирующаяся как власть зависть… Грубый коммунизм… есть только форма проявления гнусности частной собственности, желающей утвердить себя в качестве положительной общности».[286]

Во-вторых, новый строй должен унаследовать от капитализма высокоразвитую демократию. Демократия в буржуазном обществе утверждается не по высочайшему повелению, она вполне органично вплетается в ткань всей общественной жизни, образуя естественные объективные условия существования индивида, максимально благоприятную среду для функционирования капиталистических производственных отношений, составляя тем самым неотъемлемый элемент капиталистической цивилизации.

В-третьих, можно говорить еще об одном «базовом элементе» социализма, формируемом капиталистическими производственными отношениями. Пролетариат начинает рассматриваться не только как класс, как мощная политическая сила, но и как совершенно новый тип работника – грамотного, квалифицированного, добросовестного, который просто не способен работать плохо, неряшливо, спустя рукава. Такого работника воспитывает и жесткая капиталистическая система отбора, когда предпочтение всегда отдается более умелому и старательному, и жестокая конкуренция в условиях безработицы, и усиление действия закона перемены труда, и высочайшая техническая культура производства, и многие другие факторы.

Создание всех этих условий перехода от капитализма к социализму (приведенных здесь, разумеется, не полностью) – то есть революционных перемен при переходе от капиталистической общественно-эко-номической формации к социалистической – не может быть делом кратковременного, пусть даже героического периода, оно должно занять целую историческую эпоху. Материальную базу социализма народ данной страны должен сотворить своими руками. Если она будет получена «в подарок», вряд ли это сможет существенно изменить состояние общественного сознания больших масс людей. Не говоря уже о том, что вряд ли такой «дар» сможет поднять «среднюю умелость нации» до требуемого современного уровня. Завоевание правовых и политических свобод, борьба за них должны стать неотъемлемой частью собственной истории: привычку к демократии нельзя обрести, наблюдая по экрану телевизора демократическую жизнь других народов…

Впрочем, и после Ленина многие социологи обращали пристальное внимание на то, что главные революции ХХ века свершались отнюдь не в «центре», а на «периферии» мирового развития, в наиболее отсталых регионах Азии и Латинской Америки. Между тем в «центре» классовые конфликты не прекращались, более того, все интенсивнее кристаллизовались в те формы, которые сегодня получили в социологии наименование институционализации конфликта.

Ленинский тезис и сегодня не потерял своего влияния на социологов марксистской школы. Так, в 1966 году французский социолог Л. Альтюссер настойчиво повторял мысль о том, что революция скорее всего вероятна в самом слабом звене капиталистического общества, ибо там наиболее отчетливо проступают социальные противоречия. Однако основной проблемой для современных марксистских теорий, посвященных революции, является жизнеспособность мирового капитализма, несмотря на очевидное наличие и политических конфликтов, и промышленных забастовок, и экономических спадов. Отсутствие революционных выступлений рабочего класса эти теории объясняют, как правило, уравновешивающей ролью возрастания благосостояния рабочего класса, ростом его гражданских прав, а также мощным воздействием идеологического аппарата капиталистического государства.

Позиции марксистской социологии революции еще более поколебались в связи с известными событиями в нашей стране и в странах Восточной Европы, приведшими, по сути, к краху практики строительства «реального социализма». Однако говорить о полном ее исчезновении с научного горизонта было бы все же преждевременно: очень уж крепко сколочена логическая схема концепции К. Маркса.