Вы верите в переселение душ ? — спрашиваю я.

Кто его знает.

А кем бы вы хотели стать?

Если бы у меня был выбор — газелью.

Газелью?

Да, газелью. Они такие грациозные. Стре­мительные.

— Газелью? Морри улыбается:

Ты думаешь, это странный выбор?

Я внимательно смотрю на его сморщенное тело, мешковатую одежду, ноги в толстых носках, не­подвижно покоящиеся на резиновой подушке, ноги, не способные двигаться, словно он преступник, за­кованный в кандалы. А потом представляю несу­щуюся по пустыне газель.

Нет, — говорю я. — Я не думаю, что это странный выбор.

Профессор. Часть вторая

Морри, которого знал я и знали многие дру­гие, не был бы тем, кем он был, если б не про­работал столько лет в психиатрической боль­нице в окрестностях Вашингтона, заведении с обманчиво безмятежным названием «Приют под каштанами». Это было одно из первых мест его работы, после того как он получил степень ма­гистра, а потом и доктора философии в Чикаг­ском университете. Отвергнув медицину, юрис­пруденцию и бизнес, Морри счел, что иссле­довательская работа — та сфера, в которую он сможет внести свою лепту, при этом никого не эксплуатируя.

Морри предоставили возможность наблю­дать за психическими больными и их лечени­ем. И хотя теперь это кажется обыденным, в начале пятидесятых годов это было неслыхан­ное новшество. Морри наблюдал за пациента­ми, которые весь день орали. За пациентами, которые всю ночь плакали. За пациентами, ко­торые пачкали свое нижнее белье. За пациен­тами, которые отказывались есть, и их корми­ли через капельницу.

А одна больная женщина средних лет каж­дый день выходила из своей палаты, ложилась на кафельный пол лицом вниз и так лежала ча­сами. Врачам и медсестрам приходилось обхо­дить ее. Морри наблюдал все это в ужасе. И записывал в блокнот — это ему и предназнача­лось выполнять по роду службы. Изо дня в день эта женщина делала одно и то же: выходила из палаты, ложилась на пол и лежала до вечера, ни с кем не разговаривая. Никто ее не замечал. Морри это очень огорчало. И он стал садиться рядом с ней на пол, а иногда даже ложиться возле нее, чтобы хоть как-то облегчить ее горе. В конце концов ему удалось уговорить ее сесть и даже вернуться к себе в палату. Как оказа­лось, больше всего ей хотелось того, чего хо­чется многим, — чтобы на нее хоть кто-нибудь обратил внимание.

Пять лет проработал Морри в «Приюте под каштанами». И хотя это не поощрялось, подружился с некоторыми пациентами, включая женщину, которая шутила, что ей очень повез­ло, раз у ее мужа хватило денег на лечение в этой больнице. Или с другой женщиной, кото­рая плевала во всех подряд, а к Морри проник­лась симпатией и называла его своим другом. Они каждый день вели беседы, и персонал был доволен, что хоть кто-то до нее достучался. Но однажды она сбежала, и Морри попросили по­мочь ее разыскать. Ее нашли в соседнем мага­зине, где она пряталась в кладовой. Увидев Морри, она бросила на него испепеляющий взгляд.

— Значит, ты тоже один из них?! — злобно выкрикнула она.

— Из кого «из них»? — спросил Морри.

— Из моих тюремщиков.

По наблюдениям Морри, большинство паци­ентов больницы были люди отвергнутые, лишен­ные внимания; люди, к которым относились так, будто они не существуют. Всем им не хватало сочувствия. А оно-то как раз у персонала боль­ницы быстро иссякало. Многие пациенты были состоятельными людьми, из богатых семей, но деньги не принесли им ни счастья, ни удовлет­ворения жизнью. Это был для Морри незабывае­мый урок.

Я, бывало, дразнил Морри, что он застрял в ..шестидесятых. А он отвечал, что шестидесятые не были так уж плохи, особенно в сравнении с теперешними временами.

Поработав в психиатрии, Морри пришел в университет Брандейса перед самым началом ше­стидесятых. И за несколько лет университет пре­вратился в очаг культурной революции. Нарко­тики, секс, проблемы расизма, протесты против войны во Вьетнаме. В университете Брандейса учились Эбби Хоффман и Джерри Рубин*, а так­же Анджела Дэвис**. У Морри в группе было мно­го «радикальных» студентов.

И это было отчасти потому, что преподавате­ли факультета социологии не только учили, но и участвовали. Например, они с жаром выступали против войны. Когда профессора узнали, что у студентов должен быть определенный средний балл, чтобы их не призвали в армию, они реши­ли вообще не ставить оценок. А когда админист­рация сказала, что, если профессора не поставят оценок, все студенты провалятся, Морри нашел решение: «Давайте всем им поставим высший балл». Так они и сделали. Точно так, как преобра­зился университет, преобразился и факультет Морри, начиная с джинсов и сандалий, которые теперь в рабочее время носили преподаватели, и кончая аудиториями, полными дыхания жизни. Профес­сора стали предпочитать лекциям дискуссии, а те­орию — опыту. Студентов посылали «в глубинку» южных штатов защищать гражданские права или на практику в бедные районы больших городов. Они отправлялись в Вашингтон на марши протес­та, и Морри нередко вел автобус со своими студен­тами. В одной из таких поездок Морри с легким изумлением наблюдал, как женщины в развеваю­щихся юбках вставили цветы в стволы винтовок, а потом уселись на лужайку и, взявшись за руки, силой духа пытались вознести на небеса Пентагон.

— Сдвинуть его им не удалось, — вспоминал потом Морри. — Но отчего ж не попробовать?

А однажды группа негритянских студентов университета Брандейса захватила один из кор­пусов и водрузила на нем стяг с надписью: «Уни­верситет Малколма Икс***». В этом корпусе были химические лаборатории, и администрация вол­новалась, что радикалы делают в его подвале бомбы. Но Морри-то знал, в чем действительно было дело. Он понимал: эти люди хотели, чтобы при­знали их значимость.

Бунт затянулся на недели. И мог бы продлить­ся еще дольше, если бы как-то раз Морри не про­ходил мимо корпуса и один из бунтовщиков не узнал своего любимого преподавателя и не за­кричал ему, чтобы он влез к ним через окно.

Часом позже Морри уже вылезал через окно со списком требований бунтарей. Он принес список президенту университета, и дело было улажено.

Морри всегда удавалось решать дела миром.

В университете Брандейса Морри препода­вал социологию, социальную психологию, читал курс о психическом здоровье и психических бо­лезнях, о поведении человека в группе. При этом он мало внимания уделял тому, что теперь назы­вают навыками карьеры, всерьез сосредоточив­шись на развитии личности.

В наши дни студенты факультета юриспру­денции или бизнеса наверняка сочли бы его за­нятия наивно-глупыми и бесполезными. Сколь­ко денег заработают его студенты? Сколько круп­ных дел в суде выиграют?

Но в то же время кто из этих студентов-юри­стов и бизнесменов приходит навестить своего старого профессора после окончания колледжа? А студенты Морри приходили к нему то и дело. А в последние дни его жизни к нему приезжали сотни бывших студентов из Бостона, Нью-Йор­ка, Калифорнии, Лондона, Швейцарии; из круп­ных компаний и школ бедных районов. Они зво­нили, они писали. Они проезжали на машине сотни миль, только чтобы повидаться с ним, по­говорить, увидеть его улыбку.

И каждый из них говорил: «У меня в жизни не было другого такого учителя».

Посещая Морри, я начал читать о смерти: о том, как представители различных культур смотрят на уход из жизни. Например, в арктическом районе Се­верной Америки есть племя, которое верит в то, что у всего на земле есть душа, и эта душа в миниатюре повторяет форму того, в чем она обретается. В оле­не есть крохотный олень, а в человеке — крохотный человек. И когда большее существо умирает, крохот­ное продолжает жить. Оно может переместиться во что-то рожденное поблизости или отправиться во временный приют отдохновения на небеса в утро­бе Великого Женского Духа и ждать там, пока луна не отправит его назад на землю.