Что нам обещает социология 11 страница

Есть ли основания говорить о "предсказании" в иной, нежели бюрократической перспективе? Да, конечно, есть. Прогнозировать можно на основе "непреднамеренных закономерностей", а не на основе жесткого контроля за выполнением плана. Безо всякого контроля мы способны делать предсказания относительно тех сфер жизни общества, которые вообще никто особо не контролирует, где "волюнтаристская", нарушающая заведенный порядок деятель­ность минимальна. Язык, например, в процессе повседневного упот­ребления претерпевает изменения и сохраняется независимо от воли говорящих. Возможно, подобные закономерности также происходят со структурной механикой истории. Если мы в состоянии ух­ватить то, что Джон Стюарт Милль называл "principia media" об­щества, если мы в состоянии уловить основные тенденции его развития, короче говоря, если мы понимаем структурную транс­формацию нашей эпохи, мы можем иметь "основу для прогноза".

Все же мы должны помнить, что в некоторых специфических сферах жизнедеятельности люди часто по-настоящему контроли­руют свои действия, и степень этого контроля входит в число объектов нашего изучения. Следует помнить, что наряду с гипоте­тическими генералами существуют и настоящие, а также директора компаний и главы государств. Кроме того, как уже неоднократно отмечалось, то, что люди не инертные объекты, означает, что если они узнают о предсказаниях, сделанных относительно их деятель­ности, они могут изменить ее направление и часто делают это. Тем самым они могут опровергнуть или выполнить предсказания. И то, как они поступят, невозможно предсказать достаточно надежно. Там, где люди обладают некоторой свободой, нелегко предсказы­вать их действия.

Но главное заключается в следующем. Говорить о том, что "настоящей и конечной целью социальной инженерии" или "об­щественной науки" является "предсказание", значит подменить технократическим лозунгом то, что должно быть обоснованным сознательным выбором. Это значит также встать на бюрократичес­кую точку зрения, при которой, если ее полностью принять, воз­можности для сознательного выбора существенно сокращаются.

Бюрократизация обществоведения происходит повсеместно. Возможно, наступление этого процесса имеет место в любом об­ществе, где бюрократическая рутина начинает главенствовать. Это естественным образом сопровождается вполне иезуитской и высо­копарной теорией, которая напрямую никак не связана с работами, проводимыми в интересах управления. Конкретные, главным об­разом статистические и связанные с проблемами управления, ис­следования не отражаются на величественной проработке "Поня­тий". В свою очередь, эта проработка имеет отношение не к ре­зультатам конкретных исследований, а, скорее, связана с легити­мацией существующего порядка и его частичных изменений. С точки зрения бюрократа, мир состоит из фактов, которые следует трактовать в соответствии с твердо установленными правилами. С точки зрения теоретика, мир состоит из понятий, предназначен­ных для манипулирования, зачастую без каких-либо правил. Тео­рия различными способами служит идеологическим оправданием официальной власти. Исследование на службе бюрократии при­звано повысить эффективность и действенность властей, предо­ставляя необходимую для планирования информацию.

Абстрактные эмпирические исследования используются фор­мально бюрократически, хотя они, конечно же, несут на себе от­четливую идеологическую нагрузку, которая, собственно, иногда и находит применение. "Высокая теория", как я указывал, не обла­дает непосредственной полезностью для бюрократии; ее полити­ческое содержание находится в области идеологии, и именно идео­логической сферой ограничивается ее применение. Если эти два стиля исследования — абстрактный эмпиризм и " Высокая теория" — займут монопольное положение в интеллектуальной сфере, или даже станут доминирующими стилями работы, они будут пред­ставлять страшную угрозу интеллектуальным возможностям соци­альных наук, а в политическом плане - той роли разума в челове­ческом обществе, которую ему отводили классики социологии в цивилизации западных обществ.

Философии науки

Совершенно очевидно, что понятие неопределенности по от­ношению к общественным наукам тесно связано с давним спором о природе Науки. Большинство обществоведов, конечно, согласят­ся, что их благорасположение к Науке обычно столь же противоре­чиво, сколь и формально. "Научный эмпиризм" многозначен: на­пример, нет единого общепринятого взгляда на что-либо, еще с меньшим основанием можно говорить о систематическом приме­нении какой-то одной версии. Профессиональные ожидания в зна­чительной степени неопределенны, и стремление к мастерству мо­жет осуществляться в рамках совершенно разных моделей позна­ния. Отчасти это происходит из-за той притягательности, которой обладают эпистемологические модели в различных направлениях философии естествознания¹.

Признавая существование различных стилей работы в обще­ственных науках, многие ученые энергично утверждают, что "мы должны объединиться". Иногда такую программу формулируют довольно убедительно. Задачей на ближайшие десятилетия про­возглашается объединение основной проблематики и теоретиче­ских достижений XIX века, главным образом, идей немецких об­ществоведов, с господствующими в XX веке процедурами исследо­вания, разработанными преимущественно американцами. Предпо­лагается, что в рамках этого диалектического единства будет до­стигнуто постоянное совершенствование как концептуального мас­терства, так и строгости процедур. Нетрудно "объединиться" в фи­лософском смысле². Но остается вопрос. Предположим, мы до­стигли такого "объединения" в рамках той или иной обобщающей Исследовательской модели. Как она может быть применена при Решении главных задач общественных наук?

¹ См. гл. 3, раздел 1.

² См., например, мою довольно забавную попытку решить эту задачу в статье "Two styles of research in current social studies // Philosophy of Science. Vol. 20. No. 4. October, 1953. P. 266 - 75.

Я уверен, что такая философская работа является достаточно плодотворной для обществоведов. Представление о ее возможнос­тях позволяет уяснить наши собственные концепции и процедуру исследования. Для этого философия имеет специальный язык. Но его можно использовать лишь в самом общем виде: ни одному обществоведу нет нужды принимать подобную модель всерьез. И главное, мы должны видеть в ней средство освобождения нашего воображения, источник предположений при выборе процедур, а не воспринимать как ограничитель проблемной области исследова­ния. Ограничение — во имя идеалов "естествознания" — круга проблем, над которыми мы собираемся работать, кажется мне стран­ной нерешительностью. Конечно, если недостаточно квалифици­рованные исследователи хотят изучать частные проблемы, то это самоограничение может быть вполне благоразумным; в иных слу­чаях подобные ограничения не имеют серьезных оснований.

1.

Обществовед-аналитик, следующий классическому образцу, избегает устанавливать жесткие процедуры. Аналитик стремится развить и использовать в своей работе социологическое воображе­ние. Испытывающий отвращение к сочетанию и разложению " По­нятий", он прибегает к тщательной проработке терминов только тогда, когда у него есть достаточные основания полагать, что их использование расширит границы постигаемого, увеличит точность описаний и глубину рассуждений. Его мысль не сдерживается ме­тодом или методикой; классический путь — это путь знатока-ин­теллектуала.

Полезные обсуждения метода, равно как и теории, обычно возникают как заметки на полях выполняемой или планируемой работы. "Метод" должен прежде всего предполагать умение зада­вать вопросы и так отвечать на них, чтобы иметь некоторую га­рантию надежности ответов. Для "Теории" самое первостепенное значение имеет внимательный анализ значения используемых слов, в частности, степени обобщенности понятий и логических связей между ними. Непременная задача метода и теории — концептуаль­ная ясность и экономичность процедуры, и в данном случае самое главное — высвобождение социологического воображения, я не ог­раничение его.

Овладеть "методом" и "теорией" значит контролировать соб­ственный процесс мышления, работать, сознавая свои неявные допущения. Идти на поводу у "Метода" или "Теории" значит просто устраняться от работы, то есть от попытки узнать что-либо о том, что происходит в мире. Без овладения мастерством исследователю нельзя добиться хороших результатов; без нацеленности на значи­мость результатов вся методология — бессмысленная претенциоз­ность.

Согласно классическому направлению в общественных науках ни метод, ни теория не образуют автономной сферы. Методы суть методы для изучения определенного круга проблем; теории суть теории, объясняющие определенную область явлений. Они — как язык страны, в которой ты живешь: нечего хвастать тем, что уме­ешь говорить на нем, но предосудительно и неудобно не владеть этим языком.

Активно работающий обществовед должен постоянно со­хранять максимальную осведомленность в изучаемой области. Это означает, что ему необходимо иметь хорошее фундамен­тальное представление о состоянии соответствующих разделов науки. Кроме того, его работа до некоторой степени, которую, по-видимому, нельзя установить точно, может заслужить наи­высшую оценку тогда, когда тщательным образом изучено не­сколько разнородных по своему стилю исследований по сход­ной проблематике. И, наконец, такую работу нельзя считать завершенной, если она выполнена одним человеком в рамках его единственной специализации, и хуже того, если этот чело­век молод и фактически обладает небольшим опытом научной работы или принимал участие только в исследованиях одного методологического стиля.

Когда мы приостанавливаем наши исследования, чтобы по­размышлять о теории и методе, самым важным является перефор­мулирование изучаемых проблем. Возможно, именно поэтому в практической деятельности каждому обществоведу необходимо выполнять и роль методолога, и роль теоретика. Это означает лишь то, что он должен быть мастером интеллектуального труда. Каж­дый мастер, конечно, может чему-то научиться на попытках все­объемлющей кодификации методов, но зачастую это не выходит за рамки сведений общего характера. Вот почему "ускоренная методологическая программа", скорее всего, не способствует разви­тию обществоведения. Если методы исследования самым тесней­шим образом не связаны с текущими задачами этой науки, форси­рование методологического анализа не приносит никакой пользы а ощущение важности проблемы и страстное желание решить ее - сегодня эти качества в значительной степени утрачены — не могут найти выход в деятельности ученого.

Развитие методов чаще всего происходит в виде скромных обобщений, формулируемых по ходу работы. Соответственно, в своей научной деятельности, индивидуальной и коллективной, нам следует поддерживать теснейшее взаимодействие методов и прак­тической работы. Общим методологическим вопросам следует уде­лять серьезное внимание только тогда, когда они непосредственно касаются текущей работы. Дискуссии о методе, конечно же, ведут­ся среди обществоведов, и, в приложении к данной работе, я по­пытаюсь наметить один из способов, с помощью которого могли бы проводиться такие дискуссии.

Суждения о методе и их обоснования, терминологические раз­личения на уровне теории и в процессе дальнейшего исследова­ния, сколь бы стимулирующими и перспективными они ни были, остаются лишь обещаниями. Суждения о методе позволяют от­крыть нам лучшие способы для изучения чего-либо и зачастую дают возможность найти пути познания едва ли не всего, что нас окружает. Разработка теорий, системных и несистемных, обещает обострить различительную способность нашего видения предмета, а также повысить качество анализа того, что мы наблюдаем, если появляется необходимость в более тонких интерпретациях. Но ни "Метод", ни "Теория" не могут рассматриваться как неотъемлемая составная часть работы обществоведов. В действительности, они часто составляют ее противоположность, ибо являют собой свой­ственный "научным деятелям" способ отстранения от проблем об­щественной науки. Обычно, как мы видели, такие ученые приме­няют какую-то весьма абстрактную, заимствованную у других мо­дель познания. То, что эти абстрактные модели нельзя использо­вать по-настоящему, пожалуй, не слишком важно, ибо у них есть еще и ритуальное значение. Как я уже говорил, такие модели обычно выводятся из философии естествознания, и заимствуются отовсю­ду, например, из физических терминов, иногда немного устаревших, заключающих в себе философский смысл. Эта мизерная игра - в другие игры играют по сходным правилам — не столько способствует научной работе, сколько ставит ученого в положение "незнайки", о котором Макс Хоркхаймер писал: "Постоянные предостережения от поспешных заключений и туманных обобще­ний, если они четко не определены, содержат потенциальный за­прет на всякое мышление. Если каждую мысль держать в состоя­нии неопределенности до тех пор, пока она не будет полностью подтверждена, то любой фундаментальный подход будет казаться невозможным, и мы ограничим себя уровнем простых симптомов"¹.

¹ Tensions that cause wars / Ed. by H. Cantril. Urbana, Illinois: Illinois University Press, 1950. P. 297.

Постоянно говорят, что молодежь легко испортить, но не странно ли видеть, что обществоведы старшего поколения одер­жимы претензиями на лавры философов науки? Насколько более разумно и поучительно, по сравнению с громкими заявлениями некоторых американских социологов, замечание, сделанное в одном диалоге между швейцарским и английским экономиста­ми, хорошо иллюстрирующем классический взгляд на роль ме­тода: "Многие авторы инстинктивно выбирают верный путь к решению этих проблем. Но после изучения методологии они начинают осознавать, сколь многочисленны ловушки и другие опасности, которые их подстерегают. В результате они теряют былую уверенность, заходят в тупик или идут в неверном на­правлении. Исследователям этой категории методология проти­вопоказана"².

²Johr W. A., Singer H.W. The role of the economist as official adviser. London. George Alien and Unwin, 1955. P. 3 — 4. Кстати, эта книга являет собой образец адекватного отношения к дискуссиям о методе. Заслу­живает внимания то, что она была написана в виде диалога двух масте-Р°в социологического анализа.

Поэтому мы должны провозгласить следующие лозунги:

Каждый сам себе методолог!

Методологи, за работу!

Эти лозунги нельзя воспринимать слишком буквально, как обществоведам, нам следует защищаться, а, учитывая странную и Не приличествующую научным занятиям бойкость некоторых наших коллег, мы рассчитываем на снисхождение за допущенну^ резкость.

2.

Повседневный эмпиризм здравого смысла полон распростра­ненных в обществе допущений и стереотипов, ибо здравый смысл позволяет нам вычленять элементы видимого мира и дает им объ­яснение. Если вы попытаетесь уйти от этого необходимого усло­вия познания с помощью абстрактного эмпиризма, вы закончите микроскопическим, субисторическим уровнем и будете медленно накапливать отдельные, вырванные из контекста детали. Если вы попытаетесь уйти от здравого смысла с помощью "Высокой тео­рии", то лишите используемые вами понятия ясной и очевидной эмпирической соотнесенности и, если вы будете неосторожны, то в строящемся вами трансисторическом мире окажетесь в полном одиночестве.

Понятие - это идея, обладающая эмпирическим содержани­ем. Если идея слишком масштабна по сравнению с содержанием, вы попадаете в сети "Высокой теории"; если содержание возобла­дает над идеей, вы попадаете в ловушку абстрактного эмпиризма. Общая для обоих случаев проблема часто формулируется как "не­обходимость разработки индексов" и представляет собой одну из основных технических трудностей современных общественных наук. Это осознается представителями всех школ. Абстрактные эмпири­ки часто решают проблему индексов, элиминируя объем и смысло­вое содержание того, что подлежит индексированию. Подход " Вы­сокой теории" к этой проблеме не дает результатов: теоретики погружаются в разработку "Понятия" через другие, столь же аб­страктные понятия.

То, что абстрактные эмпирики называют "эмпирическими" данными, представляет собой абстрагированный взгляд на соци­альные миры повседневности. Они обычно имеют дело с данными по категориям лиц такого-то пола, такой-то возрастной группы с таким-то доходом, проживающих в малых и средних городах. По­давляющее большинство абстрактных эмпириков с помощью этих четырех переменных делают моментальные срезы окружающей их социальной среды. Конечно, имеется еще одна "переменная": это люди, живущие в Соединенных Штатах. Но как "данность" она не входит в число мельчайших, точнейших абстрактных переменных, из которых состоит мир абстрактного эмпиризма. Для включения "Соединенных Штатов" потребовалась бы особая концепция со­циальной структуры, а также менее жесткая идея эмпиризма.

Большая часть классического наследия (и потому некоторые его относят к макроуровню) находится между абстрактным эмпи­ризмом и "Высокой теорией". В этих работах также производится определенное абстрагирование от наблюдаемой повседневной жиз­недеятельности , но это абстрагирование происходит на уровне со­циально-исторических структур. Именно исходя из исторической реальности, или, проще говоря, в терминах конкретно-историчес­ких социальных структур, формулируются классические проблемы социологии и предлагаются их решения.

Такая работа не менее, и даже более эмпирична, чем абстракт­ный эмпиризм, потому что зачастую она ближе подходит к конкрет­ной повседневности и отражает жизненный опыт людей. Мысль чрезвычайно проста: описание Францем Нойманном социальной структуры нацистской Германии, как минимум, столь же "эмпирич­но" (и системно), как отчет Сэмюэла Стауффера о моральном духе армейской части под номером 10079, или анализ функций китайско­го мандарина, проведенный Максом Вебером, или исследование разви­вающихся стран Юджина Стэйли, или работа о Советской России, написанная Баррингтоном Муром. Эти работы столь же "эмпирич­ны", сколь проведенные Полом Лазарсфельдом исследования обще­ственного мнения в Эри Каунти или в городке Эльмира.

Более того, по существу именно из классического наследия черпаются многие идеи, которые используются на субисториче­ском и трансисторическом уровнях. Какую по-настоящему плодо­творную идею, какую концепцию человека, общества и отноше­ний между ними дали абстрактный эмпиризм или "Высокая тео­рия"? Что касается идей, то обе эти школы паразитируют на клас­сической традиции общественных наук.

3.

Проблема эмпирической верификации заключается в том, "как снизойти к фактам" и при этом не превозмочь их; как привязать идеи к фактам и не потерять их. Необходимо решить, во-первых, что верифицировать, а во-вторых, как это сделать.

В "Высокой теории" верификации многообещающе дедуктив­ны; ни что верифицировать, ни как верифицировать не представ­ляется строго определенной проблемой.

Сторонники абстрактного эмпиризма вопрос о том, что вери­фицировать, часто не воспринимают в качестве серьезной пробле­мы. Ответ на вопрос "Как верифицировать" почти автоматически ограничен рамками самой постановки проблемы. Все это выража­ется в корреляционном анализе и других статистических процеду­рах. Создается впечатление, что единственной заботой привержен­цев микроуровневого стиля является соблюдение догматов вери­фицируемости, что ограничивает и даже предопределяет круг ис­пользуемых "Понятий" и рассматриваемых проблем.

В классической практике социологических исследований во­прос о том, что верифицировать, обычно считается столь же важ­ным, или даже более важным, чем вопрос о том, как верифициро­вать. Идеи прорабатываются в тесной связи с каким-нибудь ком­плексом важных проблем. Выбор того, что верифицировать, опре­деляется в соответствии со следующим правилом. Старайся вери­фицировать те признаки разрабатываемой идеи, которые влекут за собой выводы, значимые для ее разработки. Эти признаки мы называем "ключевыми". Если это так, значит Это, и Это, и Это должны быть такими-то. Если нет, следует другая цепочка выво­дов. Одним из мотивов такой процедуры является необходимость экономии труда, поскольку эмпирическая верификация, поиск фак­тического материала, документирование, установление факта тре­буют массу времени и часто весьма утомительны. Поэтому хочет­ся, чтобы результатом работы стала максимальная дифференциа­ция тех идей, с которыми непосредственно имеешь дело.

Мастер классического анализа обычно не пишет один боль­шой проект значительного эмпирического исследования. Его стратегия заключается в том, чтобы обеспечить и осуществить постоянные взаимные переходы между макроуровневыми кон­цепциями и детальными описаниями. Для этого он планирует свою работу как серию небольших эмпирических исследований (которые, разумеется, могут включать рассмотрение мельчай­ших подробностей и статистических материалов), каждое из ко­торых представляется ключевым для той или иной части прора­батываемого решения. В зависимости от результатов эмпирических исследований это решение подтверждается, модифици­руется или отвергается.

Вопрос о том, как верифицировать утверждение, предположе­ние, сомнительные факты, для ученого классической традиции не представляется таким трудным, как это часто демонстрируется теми, кто работает на микроскопическом уровне. В классической тради­ции утверждение верифицируется детальным описанием любых существенных эмпирических материалов, относящихся к делу. Если в связи с рассматриваемыми проблемами, мы почувствуем необхо­димость в верификации используемых концепций, то зачастую имеем возможность дать их подробное описание в обобщенном виде, используя точные методы статистического анализа. Те про­блемы и концепции, по поводу которых не возникает такой необ­ходимости, можно верифицировать так, как это делают историки: изображать явления как очевидные. Спору нет, мы никогда не знаем наверняка и часто можем только "догадываться" о подлин­ности исследуемых объектов и процессов. Но неверно, что все догадки имеют равную вероятность быть правильными. Класси­ческое обществоведение как наука, нужно отдать ему должное, среди прочего, является попыткой увеличить вероятность того, чтобы наши догадки по важным вопросам были правильными.

Верификация заключается в рациональном убеждении себя и других. Но для этого мы обязаны соблюдать принятые правила исследований, и прежде всего правило, согласно которому работу нужно представлять таким образом, чтобы каждый ее шаг был доступен для проверки другими. Нет "Одного способа" делать это, но всегда необходимы исключительная тщательность и внимание к деталям, навыки ясного изложения, скептическое отношение к непроверенным фактам и неустанная любознательность к их воз­можным значениям, к влиянию на другие факты. Необходима упо­рядоченность и систематичность в работе. Одним словом, требует­ся твердое и строгое соблюдение этики научного исследования. Без этого не помогут ни техника, ни метод.

4.

Всякий способ изучения общества, выбор предмета и методов его исследования предполагает "теорию научного прогресса". Каждый, я полагаю, согласится, что рост научного знания кумулятивен, что научное знание является не порождением одного челове­ка, а итогом работы многих людей, которые просматривают, кри­тикуют работы друг друга, что-то добавляют к ним или, наоборот опровергают их. Чтобы оценить чьи-то достижения, надо соотне­сти научную работу с тем, что было сделано до нее, и с тем, что делается сейчас. Это необходимо для осуществления коммуника­ции, а также для "объективности". Каждый должен представить результаты своей работы так, чтобы другие могли их проверить.

Концепция достижения научного прогресса у абстрактных эмпириков весьма специфична и безоблачно оптимистична: на­капливать исследования микроуровня и медленно, по крупицам, как муравьи из небольших травинок собирать огромную кучу," воз­водить науку".

Стратегия "Высоких теоретиков" представляется следующей. Однажды наступит момент для живого контакта с эмпирикой; к тому дню мы уже подготовимся к "системному" обращению с ней и будем знать, как построить системную теорию, логически до­ступную для научной эмпирической верификации.

Тот, кто намерен реализовать обещания классической социо­логии, не может согласиться с теорией научного прогресса, соглас­но которой разрозненные исследования микроуровня с необходи­мостью составят "полностью развитую" общественную науку. Эти ученые не хотят допустить, что собранные с определенными целя­ми материалы обязательно будут полезны для любых других це­лей. Короче говоря, они не принимают теорию "строительных кирпичиков" (или теорию лоскутного одеяла, которое шьет бабуш­ка) в качестве объяснения развития социальной науки. Они не надеются, что какой-нибудь новоявленный Ньютон или Дарвин сложит вместе все накопленные материалы. Они также не думают, что заслуга Дарвина и Ньютона в том, что они "сложили" микро­скопические факты подобно тому, как это делает сегодня микросо­циальная наука. Кроме того, работающие в классической традиции ученые не хотят соглашаться с представителями "Высокой теории" в том, что крючкотворство при формулировании и различении "Понятий" само по себе может быть полезным для системного подхода к эмпирическим материалам. По их мнению, нет основа­ний полагать, что эти упражнения в концептуализации станут когда-нибудь чем-то большим, чем они являются сейчас.

Короче говоря, классическую общественную науку нельзя ни "возвести" из микроисследований, ни "дедуцировать" из проработки понятий. Последователи классической традиции пытаются строить и дедуцировать одновременно в самом про­цессе исследования посредством адекватного формулирования и переформулирования проблем и их решений. Придерживать­ся такой стратегии значит — прошу извинить за повтор, но это ключевой момент — выбирать для исследования общественно значимые для данного исторического периода проблемы, фор­мулировать их в адекватной терминологии, а затем, независимо от высоты полета теории и глубины погружения в детали, в конце каждого завершенного исследовательского акта формули­ровать решение проблемы в терминах макроуровня. Короче го­воря, классический подход фокусируется на общественно зна­чимых проблемах. Характер самих проблем ограничивает и под­сказывает необходимые методы и концепции и способы их при­менения. Обсуждение различных взглядов на "методологию" и "теорию" уместно только при близком и постоянном соотнесе­нии с общественно значимыми проблемами.

5.

Сознает это ученый или нет, но проблемы видятся ему — в плане их постановки и приоритетности — сквозь призму методов, теорий и ценностей.

Вместе с тем, надо признать, что у некоторых обществоведов нет собственного видения проблем. Они и не нуждаются ни в каком видении, поскольку на деле сами даже не определяют про­блематику, над которой работают. Некоторые обществоведы берут­ся за исследование непосредственно осознаваемых трудностей, с которыми сталкиваются в повседневной жизни простые люди; другие руководствуются ориентирами, определенными официальными властями или интересами частных организаций. Об этом наши коллеги в Восточной Европе и в России знают гораздо больше, чем мы, ибо большинство из нас никогда не жило при политиче­ской организации, которая бы официально управляла интеллекту­альной и культурной сферами. Но это ни в коем случае не означа­ет отсутствие данного явления на Западе и, в частности, в Амери­ке. По сравнению с политической, коммерческая ориентация может побудить ученых еще энергичнее сверять собственныеиссле­дования с поставленными извне целями.

Социологи старого либерального практического направления слишком увлекались исследованиями трудностей повседневной жизни как таковых; они не смогли всесторонне определить цен­ности, на основе которых формулировались изучаемые проблемы не прорабатывали, даже не рассматривали необходимые для реали­зации этих ценностей структурные условия. Их труды были пере­гружены несистематизированными фактами, у них не было интел­лектуальных средств для сравнения и упорядочения фактов. Все это вело к идее о романтическом плюрализме причин. В любом случае ценности, которые издавна разделяют сторонники либераль­ного практицизма, сегодня существенным образом инкорпориро­ваны в административный либерализм государства всеобщего бла­годенствия.

В целом, предназначение бюрократического обществоведения, адекватным инструментом которого является абстрактный эмпи­ризм, а "Высокая теория" заполняет теоретический вакуум, сво­дится к служению властям. Старый либеральный практицизм и бюрократическая общественная наука не стремятся включить в круг изучаемых проблем ни общественно значимые вопросы, ни лич­ные трудности людей. Интеллектуальный характер и использова­ние результатов деятельности этих школ в политике (да и любых других школ в общественной науке) нелегко отделить друг от дру­га. Именно благодаря использованию в политических целях, рав­но как и своему интеллектуальному характеру (и своей академи­ческой организации) обе эти школы вышли на те позиции, кото­рые они сейчас занимают в современной науке.