Что нам обещает социология 10 страница

Во-вторых, появились новобранцы, которым больше подхо­дит название техников-изыскателей, чем обществоведов. Я отдаю себе отчет в огульности этого утверждения, но делаю его с соот­ветствующей осторожностью. Чтобы понять социальное значение конкретного стиля мышления, мы всегда должны отличать лиде­ров от их последователей, новаторов от простых исполнителей, "первое поколение" отцов-основателей от второго и третьего поколений продолжателей. Все интеллектуальные школы, если они Добиваются успеха, включают оба типа людей, что на самом деле является критерием "успешной" школы. В этом состоит одно из важнейших интеллектуальных последствий успеха.

Часто новаторы и основатели отличаются от своих последова­телей по типу мышления. В этом отношении интеллектуальные школы имеют весьма глубокие различия между собой. В значи­тельной степени эти различия зависят от типа социальной органи­зации, который допускает или поощряет конкретный стиль деятельности данной школы. По крайней мере, некоторые изобретате­ли и администраторы рассматриваемого нами стиля обладают вы­сокой культурой мышления. В молодости, до того как абстрактный эмпиризм расцвел пышным цветом, они усвоили все интеллекту­альные достижения западного общества; такие люди обладают многолетним культурным и интеллектуальным опытом. Они—дей­ствительно образованные люди, удивительно тонко понимающие свои возможности и способные к постоянному самосовершенство­ванию.

Но второе поколение, молодежь, пришедшая с багажом, ду­маю многие со мной согласятся, интеллектуально ущербной аме­риканской школы, уже не имеет такого культурного опыта. При­мерно половина из них не имеет адекватной подготовки на уровне колледжа; по крайней мере, есть основания полагать, хотя у меня нет точных данных, что в исследовательские учреждения отбира­ются не самые блестящие студенты.

Редко мне приходилось видеть, чтобы кто-нибудь из этих молодых людей хоть раз испытал неподдельное интеллектуальное замешательство. Я ни разу не замечал у них живого любопытства к какой-нибудь серьезной проблеме, того любопытства, которое может устремить свой разум куда угодно и любой ценой, если надо, даже за счет переделки самого разума, лишь бы только со­вершить открытие. Молодые ученые скорее методичны, чем уст­ремлены вперед, скорее усидчивы, чем искрометны, и сверх того, они догматики во всех исторических и теологических значениях этого слова. Отчасти они обязаны этим тому жалкому интеллекту­альному состоянию, в котором пребывают многие студенты аме­риканских колледжей и университетов, но я все-таки убежден, что в большей степени это касается техников-изыскателей абстрактно­го эмпиризма.

Социальное исследование они выбрали в качестве карьеры; они рано начинают специализироваться в узкой сфере и приобре­тают безразличие или презрение к "социальной философии", ко­торая для них представляется "переписыванием одних книг из дру­гих" или "простой спекуляцией". Слушая их беседы, пытаясь вы­яснить их интересы, обнаруживаешь жуткую ограниченность мыш­ления. Социальные миры, из-за незнания которых столь многие ученые считают себя невеждами, их не занимают.

Философские претензии бюрократического обществоведения на "Научный метод" в значительной степени проистекают из про­пагандистских соображений. Новых сотрудников такая специализация привлекает во многом относительной легкостью подготовки кадров и устройства их на работу с хорошими перспективами для карьеры. И в том, и в другом случае, доступная для технических исполнителей четкая стандартизация методов служит ключом к ус­пеху. Некоторые основатели этого направления, используя эмпи­рические методики, подпитывают свое воображение, проявление которого, надо сказать, зачастую почему-то подавляется, но его наличие ощущается всегда. Беседуя с таким отцом-основателем, всегда имеешь дело с довольно сильным умом. Но с его молодым сотрудником, проработавшим в бюро три-четыре года, поговорить о проблемах изучения современного общества вам уже не удастся. Его должность и карьера, его честолюбие и самооценка базируют­ся, главным образом, на заданной перспективе, на узкопрофессио­нальном жаргоне и наборе методик. Фактически он больше ничего не знает.

У таких сотрудников интеллект часто отделен от личности и рассматривается ими как своего рода искусная поделка, которую они надеются успешно сбыть. Они из тех, кто духовно обделен, кто живет с ценностями, исключающими всякое уважение к чело­веческому уму. Они из тех энергичных и честолюбивых технарей, кого ущербная образовательная рутина и растлевающий рыночный спрос делают неспособными к приобретению социологического воображения. Остается только надеяться, что эти молодые люди, Достигнув профессорского звания в результате какой-нибудь ин­теллектуальной мутации осознают, что больше не зависят от голых королей.

Абстрактно-эмпирическая манера, ее методологическая огра­ниченность, голый практицизм, институционально культивируе­мые и формируемые специфические качества интеллекта научных Работников все более настойчиво ведут к тому, что становятся ак­туальными вопросы о социальной политике в области обществен­ных наук. Бюрократический стиль и его институциональное воплощение находятся в согласии с доминирующими тенденциями Изменения современной социальной структуры и свойственных ей типов мышления. Не думаю, что без признания этих обстоятельств можно объяснить или даже вполне понять происходящее. Эти же самые тенденции в обществе, на самом деле, влияют не только на общественные социальные науки, но и на всю интеллектуаль­ную жизнь США, и даже на роль самого разума в жизни совр_еменного человека.

Одно не вызывает сомнений: если социология не автономна она не может быть ответственна перед обществом. По мере того как средства производства исследований становятся более громозд­кими и дорогими, они все больше "экспроприируются"; поэтому только тогда, когда коллектив обществоведов так или иначе осу­ществляет полный контроль над средствами исследования, этот тип общественной науки может быть действительно автономным. По мере того как отдельный обществовед попадает в зависимость в своей работе от бюрократии, он утрачивает свою личную автоно­мию; по мере того как происходит бюрократизация труда общест­воведов, социология утрачивает свою социальную и политическую автономию. Особо хочу подчеркнуть это "по мере того как" - здесь речь идет лишь об одной, хотя и очень значимой, тенден­ции, а не о положении дел в целом.

2.

Если мы хотим узнать, что происходит в той или иной облас­ти культурной и интеллектуальной деятельности, необходимо по­нять ее непосредственный социальный контекст. Поэтому нужно коротко рассказать о кликах в академической сфере. Сколь бы долго не длилась продуктивная жизнь какой-то идеи, она не может быть символом конкретной личности или клики вечно. Хотя значение "клик", "личностей" и "школ" в целом этим далеко не ограничи­вается, их роль в определении путей развития общественных наук заслуживает внимания. Мы должны рассмотреть их хотя бы пото­му, что любые культурные и научные проекты так или иначе нуж­даются в финансовой поддержке, а также в публике, которая по­могает делу своей критикой. Ни деньги, ни критика не связаны исключительно с объективными оценками, и, кроме того, обычно можно поставить под вопрос объективность самих оценок и их критерии.

Функция академической клики состоит не только в регулиро­вании конкуренции, но также и в установлении норм и распределении вознаграждений за работу, сделанную в соответствии с установленными на данное время нормами. Именно каноны, по которым судят людей и критикуют их работу, составляют важнейшие интеллектуальные признаки клики. Ранее я высказал замечания об "этосе технических работников" бюрократической науки, о свой­ствах их ума и о том влиянии, которое они оказывают на способы завоевания хорошей репутации, а следовательно, на модные на­правления в социальной науке и преобладающие каноны крити­ческих суждений. К этому нужно лишь добавить, что в число средств, к которым прибегает клика для решения своих внутрен­них задач, входят следующие: дружеский совет молодым коллегам, предложение вакансий и рекомендации по повышению в должно­сти, распределение книг для положительного рецензирования, не­замедлительное принятие статей и книг к публикации; финанси­рование исследований из фондов, устройство и лоббирование на почетные должности в профессиональных ассоциациях и в редак­ционных коллегиях научных журналов. В той мере, в какой эти средства относятся к распределению престижа, который, в свою очередь, во многом определяет академическую карьеру, они влия­ют и на материальное благополучие ученого, и на его профессио­нальную репутацию.

Некогда было принято считать, что академическая репутация основывается на выпуске книг, научных работ, монографий, то есть на производстве идей и результатах исследований, на оценке этих работ коллегами и просвещенной публикой. Одна из причин такого положения дел в социальных и гуманитарных науках за­ключалась в том, что легко можно было проверить компетентность любого, поскольку в тогдашнем академическом мире не было при­вилегированных позиций компетентности. О директоре акционер­ного общества, например, трудно сказать, считают его компетент­ным благодаря личным способностям или благодаря власти и воз­можностям, доступных ему в силу должностного положения. Но нет места для подобных сомнений по поводу работы ученых, так как старомодная профессура продолжает работать в стиле мастеров-умельцев.

Вместе с тем, новый академический "деятель", используя свой престиж, подобно руководителю в бизнесе и армейским генералам, приобретает символы компетентности, которая остается неразличимой в его репутации. В этом случае не имеет значения, лично сведущ он в профессиональных вопросах или нет. Штатный профессиональный секретарь, курьер, чтобы бегать в библиотеку, электрическая печатная машинка, диктофоны, мимеограф и, возможно небольшой бюджет в три-четыре тысячи долларов в год для при­обретения книг и журналов - даже такое скромное оборудование и мизерный штат чрезвычайно увеличивают видимость компетент­ности любого ученого. Любой руководитель в бизнесе посмеется над скромностью таких средств, поскольку даже среди наиболее продуктивных университетских профессоров лишь единицы рас­полагают такими возможностями на постоянной основе. Поэтому такое оснащение является символом компетентности и карьеры которую надежно защищенный принадлежностью к клике сделает с гораздо большей вероятностью, чем исследователь-одиночка. Престиж клики увеличивает шансы на получение средств, а обладание ими, в свою очередь, повышает шансы на создание ре­путации.

Это, я думаю, лишь одно обстоятельство, которым можно объяснить, как люди достигают солидной репутации, сделав, на самом деле, не очень много. Про одного такого человека, рассуж­дая о будущем, его коллега в довольно дружеской манере заметил: "Пока он жив, он будет оставаться самым выдающимся деятелем в своей области; через две недели после смерти никто о нем и не вспомнит". Резкость этого утверждения, пожалуй, свидетельствует о том, что у "деятелей" из мира академических клик, должно быть, на душе постоянно скребут кошки.

Если в одной области исследований идет конкуренция между несколькими кликами, то занимаемое ими положение относитель­но друг друга будет детерминировать их стратегию. Лидирующие клики будут ожидать, что клики малочисленные и малозначитель­ные со временем естественным образом выйдут из игры. Их чле­нов будут игнорировать, переманивать или отвергать, и те в конце концов умрут, не оставив после себя следующего поколения уче­ных. Нужно всегда иметь в виду, что одной из важнейших функ­ций клик является воспитание нового поколения. Говорить о малозначимости какой-то клики значит утверждать, что она не окажет серьезного воспитательного влияния. Но, если имеются, напри­мер, две ведущие школы, каждую из которых возглавляет обладающий большими возможностями и престижем лидер, то в их взаимоотношениях, скорее всего, встает проблема объединения и организации более крупного картеля. И, конечно же, если школа подвергается сильным нападкам со стороны чужаков и других клик, первейшей стратегией защиты будет отрицание существования самой клики и даже школы. В таких ситуациях "деятели науки" чувствуют себя как рыба в воде.

То, что важно для клики, часто смешивается с тем, что важно для научной деятельности школы. Исходя из своих интересов, клика может поощрять одних молодых сотрудников и придерживать дру­гих, иногда присуждать ученым старшего поколения премии за административные и политические заслуги, за умение "продви­гать" идеи и находиться на короткой ноге с нужными людьми. Именно среди ученых старшего поколения основа репутации мо­жет быть весьма и весьма сомнительной. Постороннему не всегда ясно, то ли человек пользуется репутацией благодаря интеллекту­альной ценности действительно сделанной им работы, то ли благо­даря его положению в клике.

Когда мы рассматриваем отношения между кликами, мы сра­зу же обнаруживаем тех, кто выступает не от имени какой-то клики, а от имени "отрасли" в целом. Они не просто руководят фирмой, они представляют промышленность. Тот, кто претендует на роль выразителя интересов всей "отрасли", обычно должен отрицать реальность непреодолимых различий между, скажем, двумя лиди­рующими в "отрасли" кликами. В действительности, выступая в качестве выразителя общих взглядов, его главнейшая задача за­ключается в том, чтобы показать, что "на самом деле в своей рабо­те они идут к единой цели". Он начинает олицетворять то, что каждая клика считает своей особенностью и одновременно симво­лизировать их действительное или, по крайней мере, возможное единство. Черпая собственный престиж у той и другой клики, он одаривает им обеих сразу. Он - своего рода брокер, поставляю­щий престиж обеим сторонам.

Предположим, например, что в одной из отраслей знания имеются две ведущие школы, одну из которых называют "Теорией", а Другую - "Исследованием". Преуспевающий "деятель науки" ведет оживленную торговлю с обеими школами. Он создает видимость, будто принадлежит им обеим, и в то же время стоит между ними. Опираясь на собственный престиж, он как бы обещает, что "Теория" и "Исследование" не только совместимы, но, взятые вместе, являют собой образец интеграции в социологии в целом. Он является символом этого обещания, которое, впрочем, не осно­вывается ни на книгах, которые он сам написал, ни на исследова­ниях, которые сам провел. Делается это следующим образом: в любой знаменитой работе школы "Исследований" наш "деятель" ищет "Теорию" и, имея на то желание, неизменно ее находит. А в любой знаменитой работе представителя "Теории" он ищет "Ис­следование" и опять-таки, при желании, находит его. Эти "наход­ки" он делает в жанре пространных обзоров книг, занимаясь ско­рее распределением престижа среди авторов, чем рассмотрением собственно исследований. Итогом, в котором "Теория" и "Исследо­вание" представлены в качестве якобы единого целого, как я уже отмечал, является некое обещание, некий символ. В то же время, престиж "деятеля" основывается не на каком-то отдельном теорети­ческом или отдельном эмпирическом исследовании. В действитель­ности он вообще не основывается ни на каком исследовании.

Думаю, что всем такого рода "деловым" ролям присущ неко­торый трагизм. Зачастую их играют большие умницы, поскольку на деле посредственность не может сыграть такую роль по-настоя­щему, несмотря на то, что многие, конечно же, пытаются имити­ровать ее на словах. Принятие на себя роли "деятеля" мешает заняться настоящей работой. Накопленный престиж слишком не пропорционален реальным достижениям; надежды, которые он пробудил, столь велики, что ему совершенно непозволительно взять­ся за "Исследование". И когда ему все-таки выпадает ведущая роль в каком-нибудь исследовании или монографии, он затягивает окончание работы или отказывается ее публиковать, даже если дру­гие считают работу завершенной. Он ссылается при этом на заня­тость в комиссиях и другие "общественные" обязанности и в то же время взваливает на себя — а на деле сам же и ищет - новые. Сама эта роль является одновременно и причиной, и отговоркой, чтобы не браться за работу. Он все время говорит о своей загруженности, но на самом деле должен постоянно загружать себя, иначе другие, да и он сам обнаружат, что это только отговорка.

Миром клик академическая сфера не исчерпывается. Есть еще и свободно парящие одиночки, коим несть числа, и занятия которых также разнообразны. С точки зрения ведущей клики, они мо­гут рассматриваться как дружественные или, по крайней мере, нейтральные по отношению к имеющимся школам. В своей работе они "эклектичны" или просто "не склонны к коллективизму". В той мере, в какой их труды пользуются благосклонным вниманием, и в них находят достоинства, пользу или значимость, члены клики могут постараться их привлечь, обеспечить им продвижение, и фактически завербовать. Ведь для успеха простого чествования друг друга внутри собственной клики явно недостаточно.

Но среди одиночек бывают и такие, кто не играет в подобные игры и не гоняется за успехом. Кое-кто из них просто безразличен и погружен в собственную работу, а некоторые настроены с не­скрываемой враждебностью к оппонентам. Они критикуют дея­тельность школ. По возможности клика будет игнорировать и по­добных критиков, и их труды. Но эта простая стратегия обеспечи­вает безопасность, только если клика пользуется поистине неоспо­римым престижем. Так вести себя, с истинным высокомерием, отваживается клика, если она фактически совпадает с целой отрас­лью знания и монопольно контролирует ее. Это, конечно, не очень распространенное явление, поскольку в одной отрасли обычно име­ется много нейтральных людей и эклектиков, а также есть другие клики. Существуют также междисциплинарные области и, кроме того, разного рода неакадемическая публика, чье участие и одобре­ние, по крайней мере до сих пор, нарушают монополию клики на распределение престижа, репутации и карьерных возможностей.

Соответственно, если критику нельзя игнорировать, то нужно принимать другие стратегии. Все средства, применяемые для уп­равления внутри школы, также используются в отношениях с враж­дебно настроенными чужаками, и я хочу коротко остановиться на одном из них, а именно на рецензировании, как наиболее распро­страненном средстве наделения престижем. Предположим, что ис­следователь-одиночка издает книгу, которая привлекает столь боль­шое внимание, что было бы неудобно ее не заметить. Самый про­стой ход - отдать ее на рецензию такому ведущему представителю клики, который известен своими альтернативными, даже прямо противоположными автору взглядами, или, по крайней мере, ассоциируется с ними. Более тонкий прием — передать ее не именитому, но подающему надежды члену клики, который сам много не публикуется, а потому его взгляды широко не известны. Этот ход имеет множество преимуществ. Для молодого человека это поощрение за его лояльность, а также возможность завоевать извест­ность своей критикой более старшего и более известного коллеги. Одновременно принижается значение книги по сравнению с тем, если бы ее рецензировал какой-нибудь знаменитый ученый. Для молодого человека это безопасная роль: маститый ученый, из сно­бизма, скорее всего не пожелает "отвечать" на рецензию, посколь­ку просто не принято, чтобы автор книги отвечал на критику про­фессора-рецензента. На самом деле, такова политика некоторых наученных опытом журналов — не поощрять и не публиковать подобные ответы. Но даже если на рецензию ответят, это не будет иметь большого значения. Каждый, кто пишет не только рецен­зии, но и книги, знает, что "зарубить" книгу, причем любую, на двух-трех колонках является одной из самых легких интеллектуальных задач и что, "отвечая" на такую рецензию, в принципе невозможно уложиться в тот же объем. Вернее такая возможность есть, если предположить, что все, кто прочтет эту полемику, хотя бы с некоторым вниманием уже прочли саму книгу. Поскольку об этом нельзя даже мечтать, рецензент имеет подавляющее преиму­щество.

Если же упомянутая книга привлекает к себе огромное внимание в своей области или за ее пределами (или и там, и там), остается сделать только одно — отдать книгу ведущему представи­телю клики, предпочтительно "деятелю", который должным обра­зом похвалит ее, не слишком обращая внимание на ее содержание, а также отметит ее вклад в развитие перспективного и господству­ющего направления отрасли в целом. Единственное, чего любая серьезная и сплоченная клика должна стараться не допустить - это передача книги другому независимому исследователю, кото­рый, во-первых, точно и ясно изложит ее содержание и, во-вто­рых, будет критиковать ее совершенно независимо от школ, клик и модных стилей.

3.

Среди лозунгов, используемых разнообразными школами в общественных науках, ни один не повторяется так часто, как лозунг о том, что целью обществоведения является предсказание человеческого поведения и управление им. Сегодня в некоторых кругах мы много слышим о "социальной инженерии", неопределенном понятии, которое часто принимают за ясную и очевидную цель. Ее считают ясной и очевидной, так как она базируется на неоспо­римой аналогии между управлением природными и общественными процессами. Те, кто привык говорить подобные фразы, скорее всего относятся к горячим сторонникам "превращения общество­ведения в настоящую науку", им собственная работа кажется ней­тральной политически и не имеющей отношения к морали. Обыч­ным делом является утверждение фундаментальной идеи об "от­ставании" общественных наук от естественных и необходимости его преодоления. Эти технократические лозунги заменяют полити­ческую философию как раз тем "Ученым", о которых я только что писал. Они предполагают делать с обществом то, что, по их мне­нию, физики уже делают с природой. Их политическая филосо­фия заключается в простом утверждении, что стоит только приме­нить "Методы науки", с помощью которых человек овладел ато­мом, для "контроля над социальным поведением", как проблемы человечества будут скоро решены, и наступит мир и изобилие для всех.

За этими фразами стоит довольно странное понимание влас­ти, разума, истории. Все эти понятия лишены четкости, и по пово­ду их определения царит достойная сожаления неразбериха. Упот­ребление этих понятий обнаруживает рационалистический, легко­верный оптимизм, основанный на упрощенном понимании роли разума в человеческих делах, на незнании природы власти и ее отношения к знанию. При этом принижается значение морального действия и места знания в нем, сущность истории и того факта, что люди не только формируются историей, но бывают ее творца­ми. Прежде чем перейти к рассмотрению влияния этих проблем на политическое значение общественных наук, я хотел бы коротко остановиться на ключевом лозунге философов-технократов - о предсказании и управлении.

Чтобы сравниться в бойкости с теми, кто много говорит о предсказании и управлении, необходимо встать на точку зрения бюрократа, для которого, как некогда отметил Маркс, мир является объектом манипулирования. Чтобы пояснить это, возьмем крайний случай. Представим себе человека, который обладает мощными и гибкими рычагами управления армейским подразделением находящимся на удаленном острове, где нет противника. В этой ситуации, мы должны согласиться, этот человек действительно имеет возможность управлять. Если он обладает всей полнотой власти и у него есть конкретные планы, то он может достаточно точно предсказать, что будет делать каждый человек в такой-то час такого-то дня в таком-то году. Довольно точно он может предска­зать даже чувства самых разных людей, ибо он манипулирует ими так, как будто они инертные объекты. Он в состоянии действовать наперекор любым планам, которые у них могут быть, и иногда совершенно обоснованно считает себя всемогущим деспотом. Если он способен управлять, он может предсказать. Он владеет "законо­мерностями".

Но мы, обществоведы, не можем согласиться с тем, что имеем дело с объектами, столь легко поддающимися манипулированию, и не можем считать себя просвещенными деспотами среди людей. По крайней мере, для того, чтобы осмыслить любое из этих допу­щений, необходимо принять такую политическую установку, ко­торая профессору покажется странной. Ни одно историческое об­щество не конструируется в столь жестких рамках, как упомянутое мною гипотетическое армейское подразделение. А обществоведы, — слава богу, — не генералы истории. И говорить о "предсказании и управлении" в том смысле, как это многие представляют, зна­чит, как правило, иметь в виду некое одностороннее управление, как у моего воображаемого генерала, чье могущество я, для боль­шей ясности, немного преувеличил.

Я хочу прояснить эту мысль, чтобы вскрыть политическое значение бюрократического этоса. Он имеет распространение, глав­ным образом, в недемократических секторах общества, и для них - это вооруженные силы, корпорации, рекламные агентства, адми­нистративные учреждения. Он существует в таких бюрократиче­ских организациях (и для них), куда обществоведов часто пригла­шают на работу, причем проблемы, с которыми они там сами имеют дело, касаются наиболее эффективно функционирующих в таких административных машинах индивидов.

Я не знаю, можно ли привести разумные доводы против за­мечаний профессора Роберта С. Линда по поводу "Американского солдата":

"В этих книгах описывается мастерское использование на­уки для отбора людей и управления ими для достижения целей, не согласующихся с их желаниями. Серьезным показателем слабости либеральной демократии является растущее применение общест­венных наук не для непосредственного решения проблем собст­венно демократии, а для их обхода. Из отдельных исследований, проведенных по заказу частных компаний, по крохам собираются сведения по таким проблемам, как выяснение реакций аудитории, для внедрения идеологического компонента в программы радио и кинофильмы. То же самое приходится делать в данном случае, когда на основании ряда исследований в армии необходимо отве­тить на вопрос, как превратить перепуганных новобранцев в бы­валых вояк, которые будут драться на войне, не понимая ее целей. При целенаправленном использовании общественной науки в да­леких от нужд общества целях всякое расширение ее применения все больше превращает ее в инструмент массового контроля, и тем самым, она становится возможной угрозой для демокра­тии"¹.

¹ Lynd R. The science of human relation // The New Republic 1949 August.

Лозунги социальной инженерии служат распространению бю­рократического духа за пределы непосредственного применения инженерного стиля мышления и метода познания. Использовать эти лозунги в качестве постановки собственной цели значит при­нимать бюрократическую роль даже там, где нет возможности ее реально играть. Словом, я утверждаю, что эту роль очень часто принимают на себя как если бы. Принять технократическую точку зрения и в соответствии с ней пытаться действовать в качестве обществоведа, значит действовать так, как если бы ты в самом деле был социальным инженером. Именно в этой бюрократической пер­спективе сейчас часто усматривают роль социолога в обществе. Поведение как если бы я был инженером человеческой природы было бы просто забавным в обществе, где человеческий разум опирается на широкие демократические установления, но Соединенные Шта­ты не являются таким обществом. Каким бы оно ни было, очевид­но одно: это общество, в котором постоянно растет влияние раци­ональных (в функциональном отношении) бюрократических ма­шин на человеческую деятельность и принятие исторических ре­шений. Исторические изменения во все времена не в одинаковой степени зависят от людей и часто происходят помимо их воли.

Мы, похоже, переживаем такой период, когда принятие или отсут­ствие решений по ключевым вопросам бюрократически организо­ванными элитами все больше становится источником историчес­ких изменений. Более того, мы живем в такой период и в таком обществе, где разрастание и централизация средств управления, власти, во многом происходит с помощью применения достиже­ний общественной науки в любых целях, какие бы не ставили перед собой те, у кого в руках находятся рычаги управления. Гово­рить о "предсказании и управлении", оставляя без внимания про­блемы, которые сопутствуют этим тенденциям в развитии общест­ва, значит совершенно отказаться от какой бы то ни было самосто­ятельности в выборе нравственной и политической позиции.

Можно ли говорить об "управлении" в иной, нежели бюро­кратической перспективе? Да, конечно, можно. Известны различ­ные виды "коллективного самоуправления". Адекватная разработ­ка любой подобной идеи включает решение всевозможных про­блем разума и свободы, взятых как идеи и как ценности. Она также предполагает идею "демократии" как тип социальной струк­туры и комплекс политических ожиданий. Демократия означает власть и свободу людей в рамках закона изменять закон в соответ­ствии с принятыми на основе согласия правилами и даже изме­нять сами эти правила. Однако это не все, ибо демократия означа­ет коллективное самоуправление структурной механикой самой ис­тории. Это сложная и трудная для понимания идея, которую я буду ниже излагать более подробно. Здесь же я хочу только ука­зать, что, если социологи в обществе с демократическими идеалами желают всерьез обсуждать проблемы "предсказания и управле­ния", они должны тщательнейшим образом их обдумать.