Глава 6. Социальные инновации
При всем обилии видов многокритериальной типологии нововведений социальные инновации – все же особый пласт. Доктор философии и экономики А.И.Субетто, связывая ситуацию последних десятилетий ХХ века с системной революцией, не случайно делает упор на системности именно социальной онтологии: «общество-организм, человек-организм все больше становятся реальностью, отрицающей либеральную модель представлений об обществе» /1/. По его мнению, системность всех изменений бытия человечества – технологического, информационного, интеллектуально-инновационного, квалитативного (революция качества), образовательного и т.д. – формирует новые императивы и одновременно с ними демонстрирует закономерности тех перемен, что происходят в обществе, цивилизации в целом и представляют собой «арену развития жизненных сил человека, его жизненного пространства» /2/.
На мой взгляд, столь явная зависимость тенденций и задач социологии с характером идущих и ожидаемых изменений в социальном пространстве человека, направленностью инновационных процессов – суть сложившегося в науке понимания социальных нововведений. В каждом случае по-своему и со своей субъективной окраской, но эти мотивы совпадают в большинстве теоретических работ и используемых дефиниций.
Так, профессор В.И.Чупров рассматривает социальные инновации как социологическую категорию, в которой находят отражение: 1) процесс преобразования нововведений в социально-культурные нормы и образцы, обеспечивающий их институциональное оформление и закрепление в сфере духовной и материальной культуры общества; 2) результат творческой деятельности, получивший широкое применение и послуживший основанием для значимых социальных изменений /3/.
Характерно, что П. Друкер в популярной своей книге "Инновация и предпринимательство" /4/ утверждает: признанный всем миром экономический успех Японии базируется именно на социальной инновации. Основная цель этой страны – в истинном духе дзюдо (дзю – мягкость, до – путь) – заключалась в том, чтобы использовать оружие Запада, оставаясь Японией. При такой подоплеке социальная инновация становится куда более значимей любого технического новшества, ибо акцент смещается на то, чтобы социальные институты (учебные заведения, банки, гражданское право, трудовые соглашения и т.п.) обеспечивали идущим преобразованиям присущую времени высокотехнологичность, но гарантировали при этом еще и присутствие в управлении собственных граждан. Исходный мотив подобных целенаправленных нововведений: технологии могут импортироваться по низкой цене и с незначительным риском для культуры нации.
Японская параллель обобщающего толка подчеркивает отнюдь не узкий и приземленный характер социальных инноваций, которые чаще всего воспринимают сугубо по принадлежности к социальной сфере жизнедеятельности. У них очень даже немалый потенциал, вплоть до возможности вносить революционные изменения в судьбу общества. И для них столь же естественным выглядит фронт участия на производстве, где они приложимы к социально-бытовым проблемам работников, безопасности их труда, культурным потребностям, организации свободного времени, задачам непрерывного образования и повышения квалификации, формирования творческого потенциала людей.
Как бы продолжая эту мысль, А.И.Субетто констатирует: «Интеллектуально-инновационная революция ознаменовала становление «мира изменений», инновационно-креативной социальной онтологии, в которой человек уже не может адаптироваться, не находясь в постоянном творчестве и самоизменении, саморазвитии на базе непрерывного образования и самообразования. Ее итогом уже к концу ХХ века стало появление «горячих», интеллектуально-образовательных и наукоемких, быстро меняющихся, высокотемповых экономик и социальных систем…» /5/.
Возникает необходимость в организации образовательной среды, способной дать человеку интегральную информацию и интегральные знания не только о традиционных (давно сложившихся) общественных процессах, но и о тех, которых раньше не было, но которые могут вызвать социальные аномалии. Все больше исследователей, считающих, что сочетание традиций и инноваций – это социокультурная норма отношений старого и нового, исключающая их противопоставление и утверждающая их взаимодополнение и взаимокомпенсацию. Среди факторов, определяющих инновационное состояние современного социального и культурного пространства, на первом плане утвердились те, которые отражают деятельностную и социально-психологическую парадигму социума:
– новая логика формирования мировоззрения;
– субъективная позиция в социальном взаимодействии;
– толерантность в социальных отношениях;
– самоорганизация в жизнедеятельности /6/.
Суммирующий и определяющий итог при этом – радикальные качественные изменения социальной жизни во всех ее проявлениях, «революция качества» или «квалитативная революция», по терминологии профессора Субетто. По сути, именно такая направленность коррелирует содержание социальных нововведений, независимо от их формальной тематики. Убеждают в существовании этого глобального подтекста наблюдения последних десятилетий прошлого века и начала нынешнего. Революция качества, характерная для нового тысячелетия, демонстрирует нарастающий процесс влияния квалитативизации на развитие экономики и социума, появление экономики качества, квалитативно регулируемого рынка, сдвиг от качества товара и качества технологий как фактора конкуренции к качеству жизни человека, качеству личности, качеству образования как доминирующему фактору конкуренции, приобретающему геополитические формы: качество человека и общества предстает как синтезатор, символ происходящих изменений.
Конечно, при всем совпадении взглядов, которые не могут не считаться с объективно складывающимися закономерностями общественного развития, было бы непродуктивно и ненаучно эти взгляды абсолютизировать априори. Если они таковы сейчас, то понятен путь непростых преобразовании, свойственный любому поиску истины. Еще совсем недавно были основания заявлять, что существует своего рода недооценка квалитативного фактора.
В частности, на роль непроизводственной, социальной сферы в социальной системе еще в середине 1990-х годов предлагал более внимательно посмотреть С.А.Кузьмин. Фактически, отмечал он, и в наше время, как бы ни декларировалась важность этой сферы, реальная политика продолжает отводить ей второстепенное место, и надо в свете современного общественного разделения труда рассматривать ее сугубо наравне со сферой материальной. И социальные, и материальные блага одинаково важны для человека. Другое дело, что социальный продукт, как и материальный, может быть хорошим, посредственным или плохим. Совершенно правомерно ученый подчеркивает: «Качество социального продукта имеет гораздо большее влияние на состояние общества и взаимоотношения между различными его членами, чем об этом принято говорить. Чем хуже социальный продукт, тем менее благополучно и социально устойчиво общество, тем менее высок социальный статус производителей этого продукта, тем менее престижно их положение в обществе» /7/.
Спустя десять лет С.А.Кузьмин, говоря об усложнении связей материального производства с непроизводственной и потребительской сферами, выделил проблему новых развивающихся «вспомогательных» подсистем: а) распределения созданных в обществе материальных благ и услуг; б) информационной. Первая, по его мнению, превратилась в необходимую часть социальной системы, поскольку прямо сопряжена с экономической деятельностью, общественно-политической жизнью, физическим и духовным состоянием населения, поддержкой этносов и прочим /8/.
Итак, понятны качественная направленность социального заказа для нововведений и экспонента их развития (социальная функция). Известны основные типологические ряды социальных нововведений, обозначенные в предыдущей главе. Напомню, по классификации А.И.Пригожина они делятся на: экономические, организационно-управленческие, социально-управленческие, правовые, педагогические. И теперь моя и наша с вами задача – провести дифференциацию социальных инноваций уже в соответствии и с новым, заданным временем, качеством социальных продуктов, и с общей системой тенденций развития общества, подводящей к необходимости рассматривать человеческую жизнь как главную цель глобальных инновационных изменений.
Наиболее близко к этой задаче, на мой взгляд, подошел профессор И.В. Бестужев-Лада, последовательно исследовавшей проблемы прогнозного обоснования социальных нововведений. По его мнению, в отечественной научной литературе получили равное хождение два противоположных понимания термина «социальное» и несколько промежуточных – каждый раз в зависимости от усмотрения того или иного автора /9/.
Первое предполагает широкое понимание «социального» – тождественное «общественному» и потому противоположное «естественному» или «техническому» («научно-техническому»). То есть в этом случае большей частью речь идет о противопоставлении предметов, изучаемых общественными науками, тем предметам, которые относятся к естествоведению и техноведению.
Второе, узкое понимание «социального» тождественно «социологическому», когда на прицеле социальные связи и отношения людей как членов определенных социальных групп или социальных институтов. Узость и условность такого подхода профессор Бестужев-Лада видит прежде всего в том, что в реальной жизни «социальное» обычно выступает в форме «социально-экономического», «социально-демографического», «социально-педагогического» и т.д. Как предмет социологического исследования «социальное» легко вычленяется из такого рода пар, однако в практике расклад иной – тесно взаимосвязаны не только элементы отдельно взятой пары, но и все пары между собой.
Ученый предлагает свой вариант: для правильного понимания социальных нововведений необходимо такое промежуточное значение «социального», которое не сводило бы его лишь к социологическому, а вместе с тем отделяло бы социальные нововведения не только от технических (продуктных) и технологических, но и от экономических, медицинских, педагогических, художественных, градостроительных, экологических, правовых, политических и т.д.. И декларирует сам принцип междисциплинарных границ – вычленять из соответствующих научных дисциплин собственно социологическую и примыкающую к ней проблематику. Например, из экономических можно выделить социальные – в сфере социальной организации и социальных стимулов труда; из педагогических – в сфере социальной организации народного образования и социальных стимулов труда педагогов (отношения типа «учитель – ученик», «учитель – родитель», «учитель – учитель», «ученик – ученик» и т.п.) Аналогичны и остальные «разграничения полномочий», касающиеся медицины, политики, экологии, права /10/.
Ориентация в типологии социальных нововведений на более специализированный социологический подход не кажется бесперспективной. В какой-то мере с ней схожа позиция авторитетного социолога-теоретика П.Штомпки, пришедшего к выводу, что изучение социальных изменений – основное в социологии. Изменение – настолько очевидная черта социальной реальности, полагает он, что любая научная социальная теория, какой бы ни была ее исходная концептуальная позиция, рано или поздно должна подойти к этому вопросу. Польский профессор прямо подводит к мысли о наличии достаточно серьезных оснований для признания особой социологической дисциплины, называемой им «социологией социальных изменений» /11/.
Под иным углом зрения выделяет социологическую составляющую социальных нововведений В.Н.Иванов. Он считает, что в науке вновь появился интерес к понимающей социологии М.Вебера, ибо сложившиеся концептуальные объяснения научно-технической, информационной революции и текущего этапа постиндустриального общества оказались малоэффективными. Появилась острая необходимость в новой социологической парадигме, осмыслении того, «кто мы» и «куда идем», «какие цели преследуем». Такая парадигма означает превращение социологии из науки объясняющей, обслуживающей – в науку созидательно-преобразующую, инновационную. Причем ее опережающее, прогнозирующее воздействие все более проникает в процесс социальной диагностики и конструирования социального будущего. По мнению профессора Иванова, эта конструктивная, творческая, инновационная социология выполняет теоретико-познавательную и созидательно-преобразующую функцию в их органической связи. Первая функция реализуется с помощью информатизации, вторая – на основе технологизации социального пространства /12/.
Органическая составная социология в социальных инновациях, несомненно, присутствует, поэтому можно говорить о перспективности предложенной И.В.Бестужевым-Ладой логической схемы. Уточню: говорить в принципе. Но не спешить абсолютизировать, поскольку и у самого автора специализированного «социологического подхода», осмелюсь предполагать, возникают некоторые сомнения относительно чистоты метода и его критериев. Об этом свидетельствует, в частности, та заинтересованность, с какой он сравнивает проблематику социальных нововведений у нас в стране и за рубежом.
В качестве материала для сравнения им взяты данные из научной работы лауреата Нобелевской премии Д.Габора «Инновации: научные, технические и социальные» (Лондон, 1970). Нашего профессора интересует, что включает автор указанной работы в число объектов социальных нововведений на последние три десятилетия ХХ века. Это «экология человека и эстетика», чему в определенной степени способствуют темы в собственном исследовании Бестужева-Лады – «Оптимизация расселения», «Социальная организация здравоохранения», «Спасение природы». Это «Борьба с преступностью и коррупцией» – полный аналог бестужевской главы «Редукция преступности». Это «Финансовая и экономическая реформа» – аналог главы «Социальная организация труда». Это «Внутренний и международный мир», «К устойчивому, совершенному обществу» – темы, которые перекликаются с проблематикой «Альтернативной цивилизации».
Если суммировать внутреннее содержание работы Д.Габора, то обнаруживается малое внимание к социальным нововведениям в области социальной организации власти, стабилизации семьи, модернизации школы, социальной организации труда в сфере науки и культуры, дезалкоголизации общества. Факт, с одной стороны, свидетельствующий об относительной устойчивости английского менталитета и западного мира в целом к угрозам цивилизационной стихии, а с другой – об очень медленном изменении социального пространства в большинстве стран, ибо совпадение многих проблем в России и Англии, других государствах подчеркивает и идентичность скоростей социального развития. Как и не очень большую разницу в содержании социальных нововведений, хотя отличия все-таки есть.
Например по Габору, в тематике раздела «Борьба с преступностью и коррупцией» самые серьезные изменения следует ожидать по части криминологического прогнозирования, очистки трущоб, профилактики наркобизнеса, расширения практики безналичных расчетов, немотивированной преступности подростков и т.п. /13/. Так все оно в течение этих десятилетий и было. Но разве можно сравнивать заявленный английский фон с характером инновируемых российских ситуаций?! Уровнем криминальных разборок, «черного нала» и налоговых неплатежей, количеством и масштабом взяток госчиновникам? Или уровнем детской бездомности, преступности?.. Впрочем, наличие совпадений в словах еще не означает идентичности в содержании. Формальное же сравнение инновационного потенциала в данном случае имеет для нас только одно неоспоримое значение: нам нужны аналоги, и с этой стороны, объективно говоря, в наборе предметных сфер для социальных нововведений у Д.Габора больше схожего с «крупноблочной классификацией» А.И.Пригожина, чем с социологически обособленной схемой И.В.Бестужева-Лады. То есть круг как бы замыкается.
Но замыкать круг не хочется. И единственно верный путь – искать «золотую середину». Попытаться еще раз внимательно посмотреть на коренные отличия научно-технических и социальных инноваций, а затем сопоставить их с «плюсами» и «минусами» варианта И.В.Бестужева-Лады и попробовать найти разумный, обоснованный компромисс. Некую теоретическую альтернативу, которая бы уточняла статус и соответственно типологический ряд социальных нововведений.
За последние два десятка лет сложилось определенное представление о различиях в научно-технических и социальных нововведениях в плане не только формальной принадлежности к той или иной сфере, но и реально проявляющих себя их свойств, общественных функций, способностей к адаптации и диффузии. Словом, сегодня можно более полно представить специфику содержания и места в социальном пространстве каждого из видов инноваций. Мне эта специфика видится так, что в сравнении с научно-техническими (собственно техническими, технологическими, продуктными) социальным нововведениям присущи:
1. Гораздо большая зона применения – они в меньшей степени жестко привязаны к отраслевым или региональным условиям, они ориентированы на гражданское большинство и они требуются в широком диапазоне даже тогда, когда в основе совокупных изменений чисто технические новшества (им всегда необходимы решения соответствующей направленности: управленческие, правовые, нормативные, экономические, обслуживающие).
2. «Длинноволновая», обязательно многозвенная резонансная сфера – результаты социальных нововведений не просто трудно поддаются количественным изменениям, нередко вообще невозможно оценить заранее, чем аукнется вводимое изменение, каких потребует коррекций в правовое нормирование, как повлияет на социально-психологический климат социальной группы, местного сообщества и т.д.
3. Не столь осязаемые и доказуемые преимущества, как в сфере технической – определить и тем более подсчитать их эффективность можно лишь достаточно условно, проводить лабораторную проверку невозможно, а параметры действующего социального объекта не всегда поддаются корректным оценкам и не имеют апробированных для надлежащего случая критериев.
4. Отсутствие принятой в технике стадии изготовления продукта, в процессе которой есть возможность зримо доводить проект до нужных параметров – такой «недостаток» социальных инноваций, во-первых, усугубляется, как правило, еще и междисциплинарным, межотраслевым характером инновационного процесса и, во-вторых, заставляет уповать в основном на усилия проектировщиков, их квалификацию и добросовестность, а это порой чрезмерно повышает коэффициент субъективности, лишает даже минимума гарантий на надежность прогнозируемого результата.
5. Размытость, неопределенность реальной цены нововведения – затраты видимы только в двух основных вариантах: когда они ассоциированы с непосредственными деньгами на организацию инновационного процесса или предполагают некие прямые выплаты участникам (например, социальные пособия). Что касается резонирующих последствий или так называемых «стрессовых точек», то просчитать сразу потенциальные потери государственного инновационного бюджета никто чаще всего не хочет, понимая и без того традиционную ограниченность, вторичность затрат на социальные мероприятия.
6. Меньшее число авторов-инноваторов, превалирующее значение коллективных разработок – у этого феномена два главных объяснения: а) база возникновения социальных идей чаще всего сосредоточена в организациях, общественных комиссиях и комитетах, а соответственно и их реализация проходит в границах «коллективного разума»;
б) индивидуальная инициатива ограничена, поскольку социальная часть национальных программ редко пользуется государственным признанием и материальные стимулы из-за этого работают несопоставимо хуже, чем моральные.
7. Сильная зависимость новшеств от групповых и личных качеств пользователей – в первую очередь это относится к тем случаям, где преобладают ожидания новых образцов служебного поведения, требуется корректировка социальных приоритетов (а они понимаются по-разному), возникает необходимость в дополнительной учебе, повышении общекультурных стандартов, иной мотивации своей деятельности.
8. Тесная связь с общим комплексом общественных отношений, местным сообществом, социальной сферой предприятия, организации, района, города, региона – следовательно, социальные инновации могут больше претендовать на вневедомственный статус и только с помощью общественности, гражданского населения в состоянии влиять на социальное пространство.
9. Потребность выходить за рамки нормативных социальных установлений как результат процесса накопления определенных общественных настроений, притязаний и решений, приобретающих со временем отмеренное им новое качество.
Проекция даже этих девяти специфических отличий социальных нововведений (а их может быть и больше) на вариант И.В.Бестужева-Лады заставляет обратить внимание на целый ряд сложностей при попытке делить «социальное» и «несоциальное» в экономике, здравоохранении, экологии, образовании и т.п.
Во многих отмеченных позициях прочно присутствует мотив комплексности, взаимообусловленности социальных проблем, и его учет при делении инноваций по тем или иным искусственно обособленным признакам неизбежно приводит не только к техническим трудностям или методическим накладкам. Не спасают в данном случае ни теоретически возможные подсказки-клише (как в некоторых примерах у Бестужева-Лады) – все жизненные повороты предусмотреть просто нельзя, ни призыв А.И.Пригожина отличать подлинную комплексность нововведений, предполагающих «равнозначность компонентов различной природы», от тех вариантов, «которые базируются на одном новшестве, но вызывают затем шлейф других проблем» /14/ – здесь мы сталкиваемся с такими парадоксами логики, которыми впору заниматься теоретикам и уж никак – практикам.
Последнее поясню все же подробнее. На чем основывается А.И.Пригожин? Он отталкивается от того, что многосоставное новшество вызывает к жизни комплексное нововведение («комплексное по новшеству»), а однородное новшество, тянущее за собой проблемы иной природы в процессе своего внедрения, оно рождает другое комплексное нововведение («комплексное по реализации»). То есть возникает, по Пригожину, комплексность первичного порядка и комплексность вторичного порядка /15/.
Разумеется, серьезность научных аргументов не должна подвергаться сомнению. Суть же непрочности приводимых обоснований, на мой взгляд, в том, что они, во-первых, не снимают проблему комплексного воздействия социальных нововведений: комплексность независимо от своего происхождения все равно остается в том и другом случае комплексностью. Во-вторых, пусть косвенно, но своей логикой профессор Пригожин низводит до минимума возможность на практике применять методику профессора Бестужева-Лады. Ведь что многосоставное новшество, что однородное (однопрофильное) с шлейфом разнородных инновационных эффектов – они одинаково многотрудны для расчленения на момент их организации, внедрения и тем более повторного использования в других местах, иных условиях и со своим подбором пользователей.
Насколько непрост подобный процесс, показывает, к примеру, экономист В.Н.Костюк. Он рассматривает, как под воздействием несовершенной конкуренции происходит непрерывное изменение многообразия предлагаемых товаров и услуг посредством инноваций, поддерживающих сохранение контроля над ценой в изменяющихся условиях. Одни инновации порождают другие, в результате чего возникают не просто отдельные, а «цепляющиеся» друг за друга инновации, создающие устойчивые и растущие инновационные потоки. При этом многочисленные такие потоки приводят к быстрым и неожиданным изменениям среды, ускорению темпов научно-технического прогресса. Изменениям подвергается не только фактический, но и потенциальный совокупный выпуск продукта. Издержки перемещения людей, вещей и информации быстро сокращаются, объемы перемещений возрастают /16/. Конечно, расчленить столь интенсивный инновационный процесс хотя бы на «социальные» и «экономические» составные, не говоря уж о чем-то еще, было бы крайне трудно, а главное – чревато потерей управляемости. Причем это касается и информационно-аналитической работы, и всех других сторон обеспечения результативности нововведений.
Приведём мнение выдающегося социолога А.А.Зиновьева. Он отвергал упование на причинно-следственные связи в научном анализе социальных отношений (в нашем случае это вся совокупность «комплексности» социальных нововведений). Сфера социальных явлений включает в себя огромное разнообразие видов эмпирических связей – чаще всего говорят о причинно-следственных. Но что такое причина и следствие? Никакой очевидности здесь нет. Можно лишь одно, по мнению ученого, – принять допущение, что каждое эмпирическое явление причинно обусловлено (ничто не происходит без причины), но фактически и логически ошибочно думать, будто для каждого эмпирического явления можно указать его причину или причины /17/.
Трудно просчитать и расчленить все возможные социологические составные многомерного, часто весьма масштабного социального нововведения. Оно ведь не только само по себе детерминировано различными, порой противоположными по своему значению факторами (переменными): внутренними и внешними, положительными и отрицательными, прямыми и косвенными /18/. Оно нередко нарушает еще и нормативные рамки принятых и институционализированных в обществе правил, установлений, законов (см. девятый пункт «отличий»). И у этого явления есть своя связь с комплексными зависимостями, о которых только что шел разговор.
Дело в том, что процесс нормативного морфогенеза (изменения норм) подразумевает прежде всего два пути – вмешательство посредством нормативных новаций и вмешательство посредством нормативных отклонений. Первый путь (наш предмет) ставит под сомнение действенность самих норм, отрицает те или иные привычки, традиции, обычаи, законы, причем делается это открыто, а иногда даже с вызовом, демонстративно, в форме «бунта». П.Штомпка отмечает, что между тем моментом, когда выдвигается какая-то новация, и временем, когда она становится наконец общепринятой, лежит значительная дистанция. Процесс может быть разбит на четыре условные стадии: начало изменений, их отбор («фильтрация»), «прорастание» изменений, узаконивание новых норм. Каждая стадия полна случайностей – процесс может застопориться, достичь конечной фазы морфогенеза или остановиться на полпути /19/.
Все четыре стадии – это, по сути, накопление новаций на производном и малорегулируемом социальном пространстве, и естественно встает вопрос, как учитывать и готовить к классификации этот процесс, после своего финиша (узаконивания новой нормы) получающий статус нормативной инновации. То есть и здесь мы участвуем в столь многосложных связях, отношениях, что задача – расчленять процесс тематически или параллелить по Лобачевскому пересекающиеся в одной точке инновационные прямые – уже сама по себе могла бы претендовать на статус нововведения.
Завершим рассмотрения аргументами. Предлагаю, как мне представляется, не глобальный, но достаточно рациональный и реалистичный вариант классификации социальных инноваций.
Принцип типологии – по принадлежности к сфере применения.
Критерии допуска – в любом социальном нововведении могут присутствовать элементы профессионально-отраслевого свойства и технического обеспечения инновационного процесса, как и в любом научном, техническом, технологическом нововведении естественно присутствие социальных элементов, социальных последствий их внедрения и использования.
Соответственно выделяются четыре типологические группы внутри социальных инноваций:
1. Инновации социальной сферы.
2. Социально-экономические.
3. Социально-управленческие.
4. Правовые.
При определении содержания и дифференциации первой группы, на мой взгляд, целесообразно исходить из толкований, предложенных Н.Г.Козенко. По обоснованным ею критериям, социальная сфера – это область жизнеобеспечения общества, в которой реализуется социальная политика государства, направленная на поддержание благосостояния, дееспособности граждан, удовлетворение насущных потребностей населения. И вместе с тем это объективная, предметно очерченная реальность, система со своей подвижной во времени и пространстве структурой, социально-трудовыми и гуманитарными стимулами, механизмами и средствами социальной защиты, своими принципами организации и управления /20/.
Несколько уточняя круг полномочий социальной сферы, как он выглядит в исследовании указанного социолога, я полагаю, что нововведения этой типологической группы могут и должны касаться:
· Занятости, доходов, качества жизни населения;
· здравоохранения, материнства и детства, жизнесбережения людей;
· образования;
· культуры и досуга;
· социальной защиты;
· градостроительства и обеспечения прав граждан на жилье;
· общественной безопасности;
· охраны окружающей среды;
· почтовой связи и других коммуникативных каналов;
· работы с беженцами и вынужденными переселенцами;
· системной реабилитации инвалидов (появились целевые исследования инновационного потенциала в этой области /21/);
· общественного попечительства в отношении детей, стариков, малоимущих граждан.
Именно в таком типологическом ряду преимущественно планируется рассмотреть в следующем учебном разделе практическую инноватику. С включением сюда и проблематики социальной работы как вида деятельности, принадлежащего социальной сфере и поддерживающего нуждающихся в социальной помощи людей.