О социогенезе монополии на налоги 26 1 страница

От историка могут ускользнуть некоторые аспекты монополизации (а вместе в тем и образования государства в целом), если он обращает внимание в основном на поздние стадии, на результаты данного процесса, упуская из виду ранние его отрезки. Тогда ему даже трудно себе представить, что людям, жившим на исходе Средневековья, абсолютная монархия и централизованный аппарат власти казались чем-то новым и в высшей степени удивительным. Только поняв суть начального этапа, мы получаем возможность постижения дальнейшего хода событий.

Основная линия трансформации уже ясна. Мы напомним о ней в нескольких словах. Вместе с прогрессирующим разделением функций в ходе конкуренции, или «борьбы на выбывание», власть рыцарских семейств, основанная на земельной собственности и позволяющая им распоряжаться землями и натуральными продуктами, получаемыми с данных земель, а также пользоваться разного рода услугами людей, живущих на этих землях, постепенно превращается во власть централизованную, распоряжающуюся инструментами военного насилия и обладающую правом регулярного сбора денежных налогов с обширных территорий. Отныне никому не позволено пользоваться оружием или строить крепости на этой территории, если на то не было дано позволения центрального правителя. Такая ситуация была совершенно новой, невиданной в обществе, где ранее целый слой людей мог свободно пользоваться оружием и прибегать к физическому насилию. Теперь каждый должен регулярно отдавать центральному правителю часть своих денежных доходов — это тоже нечто новое, отличное от обычаев средневекового общества. Деньги были редки в обществе, характеризуемом преобладанием натурального хозяйства, а потому желание князей и королей получать налоги в денежной форме казалось чем-то неслыханным (если исключить определенные и четко фиксированные поводы). Такого рода стремления поначалу рассматривались не иначе как грабеж или ростовщичество.

«Constituti sunt reditus terrarum, ut ex illis viventes a spoliatione subditorum abstineant»¹¹⁵ — доходы с земель предназначены для того, чтобы живущие этими доходами воздерживались от грабежа своих подданных, заметил однажды Фома Аквинский, выражая тем самым не только мнение церковных кругов (хотя именно церковные институты, располагавшие немалыми денежными средствами, были особенно чувствительны к денежным поборам). Сами короли были того же мнения, даже если время от времени и прибегали к такого рода поборам при общей нехватке денежных средств. Например, Филипп Август некоторыми поборами — и прежде всего налогом, собираемым в целях подготовки крестового похода 1188 г., знаменитой «саладиновой десятиной», «dime saladine», — вызвал такие беспорядки и такое противодействие королевской власти, что уже в 1189 г. вынужден был официально заявить, что подобных поборов более никогда не будет. Дабы ни сам он, ни его наследники не впадали в ту же ошибку, говорится в указанном заявлении, он запрещает сию пагубную хитрость всей своей королевской властью, авторитетом короля, церкви и всех баронов королевства. Если же король или кто-нибудь еще «par une audace temeraire» попытается вновь вернуться к такой практике, то с ним не следует считаться¹¹⁶. Возможно, эти формулировки были продиктованы ему возмущенными нотаблями. Однако, готовясь в 1190 г. к крестовому походу, Филипп Август уже сам ясно предписывает, что, в случае его гибели, часть военной добычи должна быть распределена среди тех, кто обеднел в результате выплат в казну. Действительно, денежные поборы в этом сравнительно бедном на деньги обществе в немалой мере отличались от налогов, собираемых в более коммерциализированном обществе. Никто не считал их чем-то постоянным, от них не зависели ни рынки, ни уровень цен; они словно «валились с неба» как чрезвычайная мера и неожиданно возникшая повинность, ведя к разорению множества людей. Короли или их представители время от времени прибегали к подобным поборам, но при ограниченности денежных доходов, которые они могли прямо получать с земель своего домена, они всякий раз оказывались перед альтернативой: либо им удавалось угрозами и насилием собирать деньги, либо они становились жертвой противящихся этому сил. Возмущение, вызванное «саладиновой десятиной», долгое время оставалось в памяти — только через 79 лет для финансирования нового крестового похода король вновь прибегает к денежным поборам, к так называемой «aide féodale».

Короли придерживались общего для того времени мнения, что правители должны жить на доходы, получаемые со своего домена в узком смысле слова, т.е. со своих имений. Конечно, коронованные особы и некоторые другие крупные феодалы по ходу формирования механизма монополии уже высоко поднялись над массой других феодалов. Мы отмечали ранее, что начался процесс появления новых функций. Но развитие данных функций в устойчивые институты происходило крайне медленно, в постоянной борьбе с носителями других функций. Поначалу король был просто богатейшим рыцарем среди прочих, крупных и мелких феодалов. Как и они, он жил на доходы со своих имений; как и у них, у него было право иногда, при каких-то чрезвычайных обстоятельствах, требовать денежного вспомоществования от жителей подвластных ему территорий. Скажем, каждый феодал мог ожидать денежных поступлений, когда выдавал замуж дочь, когда его сын посвящался в рыцарское звание, когда сам феодал оказывался в плену и нужно было платить выкуп. Таковы первоначальные денежные поступления, «aides féodales». Короли прибегали к ним в той же мере, что и все прочие феодалы. Но выходящие за пределы таких случаев поборы не были распространены и рассматривались в этом обществе как нечто схожее с разбоем и вымогательством.

Затем, примерно с XII—XIII вв., постепенно входит в обиход еще одна форма денежных выплат в пользу князей. В XII в. начинается рост городов. По древнему феодальному обычаю только мужи воинского сословия — благородные или рыцари — призывались на военную службу и были обязаны нести это бремя. Бюргеры завоевывали коммунальные права и свободы с оружием в руках (или были готовы это сделать); поэтому где-то со времен Людовика VI возникает обычай призывать на военную службу и горожан, буржуа. Но сами горожане очень скоро стали предлагать удельным владыкам денежное возмещение за освобождение от службы воинов-новобранцев. Тем самым они коммерциализировали военную службу, что было с удовольствием воспринято королями и прочими крупными феодалами. Предложение своих воинских услуг со стороны необеспеченных или плохо обеспеченных рыцарей чаще всего превышало покупательную способность соперничающих друг с другом удельных князей. Так что получение денег от горожан за освобождение от несения воинской службы скоро стало обычаем или даже институтом. Представитель короля требовал от городской общины для такого-то похода либо определенное количество вооруженных людей, либо соответствующую сумму; поторговавшись, общины предоставляли или то, или другое. Но и этот обычай был лишь еще одной формой получения феодального «вспомоществования», применявшегося в ограниченном числе чрезвычайных случаев: они назывались «aide de l’ost» и входили в число «aides», именовавшихся «вспомоществования в четырех случаях».

Мы бы далеко отошли от нашей темы, если бы подробно рассматривали то, как сами общины стали вводить своего рода коммунальные налоги для оплаты различных городских затрат, создав для этого некие налоговые службы для внутреннего употребления. Достаточно указать, что требования королей поспособствовали такому развитию, а сами институты подобного рода, складывающиеся в городах к концу XII в., имели немалое значение для образования сходных королевских институтов. И в данном случае бюргерство и королевство находились в тесной — и чаще всего невольной — взаимосвязи. Конечно, из этого не следует делать вывод, что бюргеры или какие-либо другие слои общества охотно и без всякого сопротивления платили дань. Эти выплаты от случая к случаю по чрезвычайным поводам осуществлялись так же неохотно, как позже регулярная плата налогов, — никто их не хочет платить, пока нет прямого или косвенного принуждения к этому. И в том, и в другом случае мы имеем дело с точным отображением существовавшей системы взаимной зависимости социальных групп и соотношения сил между ними.

Короли не хотели (и не могли позволить себе) вызывать в народе слишком сильное сопротивление своей политике, поскольку социальная сила королевской функции была еще явно недостаточно велика. С другой стороны, для реализации этой функции, для самоутверждения и, в первую очередь, для финансирования конкурентной борьбы, которую они непрестанно вели, короли нуждались во все больших и больших денежных средствах, а приобрести их могли только посредством «вспомоществований» подобного рода. Поводы для поборов меняются, люди короля ищут все новые способы получить деньги, перемещая основное бремя то на один, то на другой слой горожан или селян. Хорошо заметно, что при всех колебаниях в соотношении сил могущество короля постепенно возрастает, а вместе с этим иной характер приобретают и денежные поборы — требования королей постоянно увеличиваются.

В 1292 г. король желает получать один денье с каждого фунта при покупке любых товаров, причем этот налог должны платить и покупатель, и продавец. Хронистом того времени это было названо «exactio quaedam in regno Franciae non audita²⁵⁾». В Руане толпа грабит кассу королевских сборщиков денег. Руан и Париж, оба важнейших города королевского домена, откупаются от этого налога, внеся единовременную плату¹¹⁷. Но эта подать еще долгое время остается в народной памяти под зловещим именем «mal-tôte», a королевские чиновники какое-то время с ужасом вспоминают о вызванном ею недовольстве. Поэтому на следующий год король пытается обложить принудительной данью богатых буржуа. Так как это тоже вызывает сильное сопротивление, в 1295 г. он возвращается к «aide» в первоначальной форме — уплаты дани требуют со всех сословий, а не с одного лишь третьего. Платить нужно сотую часть цены всех имений. Но эта подать приносит слишком мало денег. На следующий год налог возрастает до двух сотых. Тут начинают возмущаться феодалы. Король заявляет, что готов оставить церковным и светским феодалам часть того, что было собрано с их владений. Он вроде бы готов поделиться с ними добычей. Но те уже не могут успокоиться. Это относится прежде всего к феодалам-мирянам, которые в требованиях короны видят угрозу своим наследственным правам, самостоятельности и даже всему своему социальному существованию. Люди короля вездесущи, они прибирают к рукам права и подати, ранее находившиеся в исключительном ведении отдельных феодалов. Как это часто случается, «последней каплей» оказались денежные поборы. Когда в 1314 г., незадолго до смерти Филиппа Красивого, было заявлено о новых высоких податях, необходимых для финансирования похода на Фландрию, недовольство перешло в открытое сопротивление, еще усилившееся из-за военных неудач. Как заявил один из недовольных, «мы не потерпим увеличения этой «aides», мы не можем терпеть ее со спокойной совестью, ибо из-за нее теряем свою честь, свои привилегии и свободы». «Нового рода выжимание денег, несправедливое обложение, небывалое во Франции и особенно в Париже, — как сообщает другой источник того времени, — было введено для покрытия расходов, якобы направленных на финансирование войны во Фландрии. Низкопоклонничающие советники и министры короля хотели, чтобы покупатели и продавцы платили по шесть денье с каждого фунта сделки. Как благородные, так и низкородные... объединились и поклялись отстоять свою свободу и свободу отечества»¹¹⁸.

Действительно, возмущение было столь велико, и оно было настолько всеобщим, что города объединились с феодалами в борьбе против короля. Тут перед нами исторический эксперимент, демонстрирующий различие интересов и уровень напряженности в отношениях между сословиями. При наличии общей угрозы — необходимости уплаты денежной дани, требуемой людьми короля, — и при сильном возмущении со всех сторон, оказалось возможным объединение бюргерства и дворянства, скрепленное клятвой. Было ли оно длительным, было ли оно эффективным? Мы уже обращали внимание на то, что в других странах с иным социальным строением постепенно происходило сближение определенных городских и землевладельческих слоев; при всех расхождениях и при всей враждебности между ними, это содействовало ограничению королевской власти. Во Франции такие союзы — как в данном случае, так и позже — четко указывали на растущую взаимозависимость между сословиями. Но их союз сохранялся недолгое время, он распадался из-за взаимного недоверия. «Сближение приводило только к гневу и недовольству, поскольку интересы никоим образом не совпадали»¹¹⁹.

«Ils sont lignée deslignée

Contrefaite et mal alignée ²⁵⁾».

Так пелось в песне того времени об этих недолговечных союзниках. Тем не менее мощная реакция на произвольно введенные подати произвела сильнейшее впечатление — не в последнюю очередь и на королевских чиновников. Подобные потрясения в пределах домена были опасны для ведения конкурентной борьбы с соперничающими домами. Социальное положение центрального правителя еще недостаточно укрепилось, чтобы он мог сам устанавливать налоги и определять их размер. Равновесие пока что таково, что он должен от случая к случаю вести переговоры с сословиями и добиваться их согласия на те или иные фискальные меры. Поэтому «aides» пока что остаются податями, собираемыми при чрезвычайных обстоятельствах, — денежными вспомоществованиями, на которые король может рассчитывать лишь в конкретных, строго определенных случаях. Ситуация постепенно изменится в ходе Столетней войны. Война превращается в нечто постоянное, а потому постоянными становятся и поборы, необходимые для ее ведения под руководством короля.

«On peut comprendre et apprécier la lutte que la royauté eut à soutenir, quand elle voulut fonder et développer son pouvoir fiscal, qe’en cherchant à se rendre compte des forces sociales et des intérêts qu’elle rencontre et qui firent obstacles à ses desseins²⁶»¹²⁰. Это суждение четко указывает на социогенез монополии на сбор налогов. Разумеется, сами короли столь же мало, как и другие участники борьбы того времени, понимали, что происходит формирование нового института. У королей даже не было намерения «увеличить свою налоговую власть» — и они, и их люди желали поначалу просто от случая к случаю получать как можно больше денег, поскольку к тому их вынуждали необходимость решения определенных задач и те расходы, на которые они должны были идти. Ни один человек сам по себе не был изобретателем налогов и творцом налоговой монополии: не было одиночки или даже группы индивидов, веками создававших этот институт по заранее утвержденному плану. Налоги, как и любые другие институты, являются продуктом социального сплетения взаимосвязей. Они возникают как бы в рамках параллелограмма сил, в результате борьбы различных социальных групп и интересов, чтобы затем, через большее или меньшее время, развиться в инструмент постоянного определения соотношения социальных сил, их сопоставления, которое заинтересованные лица сознательно организуют и планомерно превращают в прочный социальный институт. Вместе с постепенной трансформацией общества и смещением центра тяжести в соотношении социальных сил происходит и превращение периодических выплат князьям (на нужды военных походов, в целях уплаты выкупа или сбора приданого для дочери) в регулярно взимаемые подати. Когда в обществе с преобладанием натурального хозяйства начинает расти сектор торгово-денежного обращения, когда дом одного из феодалов становится королевским домом, властвующим на все большей территории, тогда и феодальная повинность «aide aux quatre cas» превращается в налог.

Начиная с 1328 г. (а с 1337 г. — еще в большей мере) происходит ускорение этого преобразования чрезвычайных поборов в регулярные подати. В 1328 г. в некоторых частях королевства был вновь введен прямой налог, собираемый для финансирования войны с Фландрией; в 1335 г. ряд городов западной Франции облагается косвенным налогом на покупки — на сей раз для создания флота; в 1338 г. всем королевским чиновникам уменьшают оклады; в 1340 г. вновь вводится, уже на всей территории, налог с продаж; в 1341 г. вступает в силу особый соляной налог — «gabelle du sel». В 1344, 1345, 1346 гг. косвенные налоги увеличиваются. После битвы при Креси королевские чиновники пытаются вновь увеличить личные и прямые налоги, в 1347-1348 гг. происходит возврат к косвенным налогам на продажи. Все это — своего рода эксперименты, поскольку все случаи повышения налогов выступают в виде дополнительного сбора средств в пользу короля для ведения войны — «les aides sur le fait de la guerre». Король и его люди вновь и вновь поясняют, что эти денежные сборы — временная мера, и от нее откажутся вместе с прекращением военных действий¹²¹. Представители сословий также всякий раз, как только у них появляется такого рода возможность, подчеркивают чрезвычайный характер данных поборов. Они также пытаются по возможности поставить под контроль расходование денег, собранных как «aides», чтобы те тратились именно на войну, и ни на что иное. Но короли, по крайней мере начиная с Карла V, уже не слишком строго соблюдают эти условия. Они свободно распоряжаются кассой, в которую притекают «aides», и при необходимости не стесняются использовать эти средства на содержание собственного дома или для вознаграждения своих любимцев. Весь ход событий — приток денег в королевскую кассу, равно как и образование оплаченного этими деньгами войска, — медленно, но верно ведет к чрезвычайному усилению центральной функции. Каждое из сословий, в первую очередь дворяне, всячески сопротивляется укреплению центральной власти. Но уже в это время многочисленные расхождения в интересах, существующие между сословиями, ослабляют общее сопротивление. Сословия слишком зависят от исхода военных действий, они слишком заинтересованы в успешном отражении англичан, чтобы отказать королю в средствах для ведения войны. Сильнейшие противоречия между сословиями, равно как и различия интересов на местах, препятствуют не только совместному выступлению разных социальных сил в борьбе за ограничение финансовых притязаний короля или за контроль над расходованием денег — они мешают и прямой сословной организации военных действий. Внешняя угроза делает людей этого общества — общества, далекого от единства, со слабо развитыми взаимосвязями, — в высшей степени зависимыми от короля, от высшего координатора, от его аппарата господства. Поэтому они год за годом вынуждены идти на все новые «чрезвычайные пожертвования» на войну, которой нет конца.

Наконец, после того, как король Иоанн после битвы при Пуатье оказался в плену у англичан, для выплаты гигантского выкупа за него впервые потребовалось собирать средства на протяжении не одного года, а шести лет. Как это часто случается, случайное событие лишь ускорило то, что уже долгое время подготавливалось в структуре общества. На деле этот налог собирался на протяжении не шести, а последующих двадцати лет, постепенно увеличиваясь в размере, — можно даже предположить, что в эти годы произошло известное приспособление рынка к данному налогу. Помимо данного налога на продажи, собираемого для выкупа короля, вводились и налоги на другие цели, например: в 1363 г. был введен прямой налог для покрытия военных расходов, а в 1367 г. — для борьбы с разбойничающей солдатней. В 1369 г., по возобновлении военных действий, появились новые прямые и косвенные налоги, самым ненавистным из которых был налог на скот («fouage»).

«Все это пока что — феодальные «aides», но они распространяются на всех, унифицируются и повышаются — причем не только в домене короля, но и по всей территории королевства — под наблюдением особого центрального управленческого аппарата»¹²². Действительно, на этой фазе Столетней войны, когда «aides» постепенно становились долговременным явлением, шаг за шагом вырабатывались также специализированные службы, связанные со сбором данных податей, пока еще называемых «чрезвычайными», и осуществлением судебных процедур, требуемых при их взыскании. Поначалу эта функция возлагается на «généraux sur le fait des finances», наблюдающих за сборщиками «aides» по всей стране. Потом, с 1370 г., появляются два высших чиновника: один из них занимается исключительно финансовыми вопросами, тогда как второй решает судебные дела, возникающие при взыскании «aides». Здесь мы уже имеем дело с первоначальной формой института, который впоследствии, на протяжении всего «ancien régime», будет важнейшим органом налогового управления — «chambre (или cour) des aides». Ho в 1370-1380 гг. этот институт только формируется, он еще не стал чем-то постоянно действующим, представляя собой орудие открытого или скрытого противоборства различных социальных центров. Пока что не забыты те столкновения, в результате которых появился данный орган, как это часто случается со многими упрочившимися и сделавшимися стабильными институтами. Всякий раз, как короли, встретив сопротивление различных групп населения, отступают и ограничивают свои притязания, эти службы также уходят в тень. Наличие указанных институтов, равно как и кривая их роста, позволяют довольно точно определить соотношение социальных сил центральной функции и центрального аппарата, с одной стороны, и дворянства, церкви и городских слоев — с другой.

Как уже было сказано выше, при Карле V «aides sur le fait de la guerre» стали столь же постоянными, сколь и сама война. Они ложились тяжким бременем на народ, и без того обнищавший из-за военных действий, пожаров, трудностей в ведении торговли и, не в последнюю очередь, из-за непрерывных передвижений по их территории войск, требовавших пропитания и кормившихся грабежом. В результате королевские налоги воспринимались еще более болезненно, в них еще отчетливее видели нечто противоречащее их собственному названию, ибо чрезвычайные выплаты в целях вспомоществования короне стали регулярными. Пока был жив Карл V, все это недовольство оставалось скрытым: народ безмолвствовал, но нужда росла, а вместе с нею — и недовольство. Впрочем, сам король, кажется, понимал, что в стране растет напряженность, ощущал подавленное возбуждение, в первую очередь, связанное с этими налогами. Вероятно, он осознавал и то, чем грозило обернуться такое недовольство в случае, когда на месте старого и опытного короля окажется ребенок, его несовершеннолетний сын, вступающий на трон под опекой соперничающих родственников. Быть может, этот страх перед будущим соединялся у него с некими угрызениями совести. Конечно, налоги, собираемые его аппаратом на протяжении долгих лет, сам Карл V считал чем-то неизбежным и необходимым. Но даже у него, без ограничений пользовавшегося собранными средствами, такого рода налоги оставляли ощущение чего-то незаконного. Во всяком случае, за несколько часов до смерти (16 сентября 1380 г.) он отдал распоряжение, отменяющее самый ненавистный в народе налог на скот, равным образом обременявший и бедных, и богатых. То, насколько этот указ отвечал положению дел, сложившемуся после смерти короля, выяснилось очень скоро. С кончиной Карла V центральная функция ослабевает, и общее недовольство становится явным. Соперничающие родственники умершего короля (прежде всего, Людовик Анжуйский и Филипп Смелый Бургундский) вступили в борьбу за власть — в том числе и за право распоряжаться королевской казной. Города начинают бунтовать против налогов. Народ устраивает охоту на королевских сборщиков «aides». При этом возмущение низших слоев горожан поначалу находит понимание у высших слоев буржуазии: их цели совпадают. Городские нотабли, собравшиеся вместе с представителями других сословий в ноябре 1380 г. в Париже, требуют отмены королевских налогов. Вероятно, под непосредственным давлением собравшихся герцог Анжуйский и королевский канцлер дают им соответствующее обещание. 16 ноября 1380 г. выходит указ, подписанный королем, об отмене, отныне и навечно, всех налогов: «Doresnavant à toujours — tous les fouages, impositions, gabelles, XII^es, XIII^es, dont ils — ont esté et sont moult grevés, touz aydes, subsides quelxconques qui pour le fait des dictes guerres ont esté imposez...». «Так была принесена в жертву вся финансовая система последних десяти лет, все те завоевания, что были достигнуты в годы с 1358/1359 по 1367/1368. Королевская власть отброшена чуть ли не на столетие назад. Она оказалась в той точке, которую занимала в начале Столетней войны»¹²³.

Подобно системе сил, еще не пришедшей в состояние равновесия, общество колеблется в этой борьбе от одного полюса к другому. О том, насколько могущественными были центральный аппарат и королевская функция в то время, говорит уже то, сколь быстро им удается восстановить утраченные позиции, хотя сам король — пока что ребенок, зависимый от реализующих данную функцию фактических правителей и слуг. Уже тут можно обнаружить то, что станет совершенно очевидным при Карле VII: шансы, связанные при таком строении французского общества с королевской функцией, настолько возросли, что королевская власть может усиливаться даже тогда, когда сам король слаб или даже ничего из себя на представляет. Зависимость групп и слоев от высшего координатора, обеспечивающего обмен и кооперацию между различными социальными функциями, растет вместе с увеличивающейся взаимозависимостью этих групп. При военной угрозе эта зависимость возрастает в чрезвычайной мере. Общие интересы в борьбе с общим врагом вынуждают — охотно или нет — вновь передать королю те средства, что нужны для ведения войны. Тем самым оказывается, что в его распоряжение отданы и средства для единовластного правления.

В 1382—1383 гг. короне — королю со всеми своими родственниками, советниками и слугами, т.е. людьми, каким-либо образом относящимися к аппарату правления, — вновь удается обложить теми налогами, которые центр считал необходимыми, города, выступавшие в качестве главных центров сопротивления сбору податей.

Городские восстания 1382 г. были связаны прежде всего с проблемой налогов. Но в борьбе из-за налогов, т.е. в связи с определением того, кто и в какой мере должен компенсировать расходы центрального аппарата, как это часто случается, решался вопрос о распределении власти как таковой. Городские нотабли того времени ясно видели свою цель — завоевание права голоса при установлении и распределении налогов, а тем самым и контроля над центральным аппаратом. Эту цель иной раз преследовали и представители других сословий. Низшие и средние городские слои чаще всего понимали свою задачу в более узком смысле: они хотели лишь освобождения от тяжкого бремени поборов. Уже здесь цели различных городских групп не полностью совпадают, хотя в данном вопросе — в отношении к центральному аппарату страны — не было и враждебного противостояния друг другу этих групп. Но в самих городах при решении внутренних проблем дело обстояло иначе. При всей взаимозависимости интересов и даже в силу тесного их переплетения, они диаметрально противоположны.

Городские общины того времени уже представляют собой достаточно дифференцированные образования. В них выделяется привилегированный высший слой — буржуазия в собственном смысле слова, обладающая монопольным правом занимать должности в городских управленческих структурах, а тем самым и монопольным контролем над городскими финансами. В них имеется средний слой, своего рода мелкая буржуазия, представителями которой выступают не очень состоятельные мастера и ремесленники. Наконец, есть масса учеников и рабочих, «народ». Налоги и здесь образуют тот узел, на примере которого хорошо прослеживаются и взаимозависимость, и противоречия. В тех случаях, когда горожане вообще четко формулировали свои требования, средние и низшие группы выступали за прямые налоги, дифференцированные в зависимости от уровня доходов, тогда как высшие городские слои предпочитали косвенное налогообложение (или прямые налоги без дифференциации). Возмущение народа по поводу налогов, как это не раз бывало, поначалу находило отклик и в среде городской верхушки. Высшая буржуазия выступает на стороне народного движения до тех пор, пока оно усиливает их позиции в противостоянии с королевской властью или с местными феодалами. Но очень скоро народное возмущение обращается против состоятельных лиц в самом городе. Это выражается в борьбе за должности, за участие в городском правлении, идущей между правящим буржуазным патрициатом и средними слоями, которые желают иметь доступ к городским службам, а тем самым, в качестве городских нотаблей, и к управлению всей страной. В результате подобных возмущений представители городской верхушки вынуждены бежать либо оказывать сопротивление городским низам; чаще всего на этой стадии борьба завершается вводом королевских войск, приходящим на помощь патрициату.

Рассмотрение того, как протекали восстания в отдельных городах, увело бы нас слишком далеко. Здесь достаточно отметить, что завершались они все большим смещением центра тяжести в сторону центрального аппарата и королевской власти. Вожаков взбунтовавшихся горожан казнили (в особенности тех, кто выступал против налогов), прочие должны были платить большие штрафы. На город в целом налагались значительные подати. В Париже возводились королевские крепости («бастилии»), в которых сидели королевские «gens d’armes». Городские свободы ограничивались. Местные городские управы подчинялись королевским чиновникам, становясь важными органами королевского аппарата господства: иерархия занимаемых представителями высшей буржуазии чинов спускалась от министерских постов вплоть до бургомистров и цеховых мастеров. Точно так же решался и вопрос о налогах — теперь их размер диктовался центром.

Причина того обстоятельства, что проба сил столь быстро и решительно закончилась в пользу центра, вновь та же: сила центральной функции определяется силой антагонизмов, существующих между различными группами этого общества. Городские верхи находятся в противоречии не только со светскими и церковными феодалами, но и с низшими городскими слоями. В данном случае на руку центру сыграло отсутствие у горожан единства. Не менее важным было отсутствие тесной связи между разными городами королевства. Тенденция к совместному выступлению нескольких городов существовала, но была очень слабой — взаимосвязь между ними была недостаточной для такого общего действия. В каком-то смысле отношение между городами было подобно взаимоотношению разных государств, в большей или меньшей мере конкурировавших друг с другом. Поэтому люди короля сначала заключали некое подобие мира с Парижем, чтобы высвободить руки для борьбы с фландрскими городами. Подавив их сопротивление, они переходили к Руану, а затем и к Парижу. Им удавалось расправиться с каждым городом по отдельности. Не только социальные, но и региональные различия (как первые, так и вторые в определенной мере сочетались с взаимной зависимостью) шли на пользу центру. Общее сопротивление всех групп населения вынуждало королевскую власть отступать. Но в противостоянии с любым отдельным слоем или регионом перевес был на стороне центра, поскольку последний получал средства со всей страны.