Когнитивный и социологический подходы к истории знания 2 страница

¹ См., например, как излагает философию Юма Рассел: Рассел Б. История за­падной философии. Новосибирск, 1994. Т. 2. С. 159 - 172.

3. Гуманитарная гносеология в XVIII веке______________________ 56

ция науки и образования, распространяющееся согласие с тем, что пред­мет и средства аргументации различных дисциплин должны быть неза­висимы от содержания конфессиональной догмы. Здесь для нас будет не столь существенно, в какой мере и каким количеством европейских мыслителей XVIII в. поддерживались определенные гносеологические позиции. Я ограничусь только упоминанием о тех удобных и распро­странившихся ходах мысли и метафорах, которые появляются в гума­нитарной гносеологии с этого времени.

Начиналось все достаточно просто: - с доверия разуму, прежде всего в (более близкой к естественнонаучным дисциплинам) области конкретных исследований. Впрочем, как известно, многие философы Просвещения ставили знак равенства между понятия «Бог» и «Разум», одновременно и оспаривая сверхъестественное, и обоже­ствляя то, что казалось им правильным. Философии - и эмпиризму Локка, и логическому методу Лейбница - доверяли как вполне на­дежному основанию для любых частных исследований. Разуму вери­ли и в практическом плане — как средству улучшения и исправления человеческой жизни, индивидуальной и общественной. Распространена была и более сдержанная формулировка: большинство просветителей видели свою задачу в прояснении того, что было «темным», в «очи­щении» корпуса существующего знания от ошибок. Причиной этих ошибок объявлялись порочные метафизические предрассудки, и цер­ковные, и нецерковные, - например, политические. На место этих за­блуждений надлежало водрузить современные, доказательные, системы разума и опыта. Такое восприятие разума очень существенно: в частно­сти, стоит обратить внимание на то, что интеллектуальная деятельность приобретает по преимуществу критический характер. Важным стано­вится не только достижение конечного результата (например, в виде оформленной логико-метафизической концепции), но и продолжи­тельный процесс прояснения знания о каком-то конкретном предмете. Разумеется, в эпоху Просвещения создавались грандиозные метафи­зические системы: прежде всего, это историческая концепция Ж.А.Н. Кондорсе, который ввел в научный оборот понятие «прогресс», или, допустим, энциклопедия знания X. Вольфа. Последний считается не слишком оригинальным учеником Лейбница, однако в то же время -

3. Гуманитарная гносеология в XVIII веке______________________ 57

создателем немецкого философского языка¹. Тем самым он в значи­тельной мере заложил основы не только немецкой, но и всей европей­ской (по крайней мере, континентальной) философии. Примечательно, однако, что его труды принято рассматривать скорее как учебник по прояснению правильного употребления терминов, чем по устройст­ву мироздания.

Наверное, основной пафос Просвещения был все-таки критиче­ским - но по отношению не к возможностям человеческого разума, а к тому, что является для гуманитария-исследователя непосредст­венным источником: к античным, средневековым, да и современным текстам. К готовности социальной физики увидеть в этих текстах иную, более правильную организацию материала, чем полагали сами авторы исторических свидетельств, добавился очень существенный компонент: категорическое и уверенное эмоциональное неприятие правильности текстов-источников и представляемой ими жизни. Это раздражение оказывается чрезвычайно полезным: усиливается со­стояние систематического недоверия к материалу, что, собственно говоря, и лежит в основе научного подхода. С точки зрения теорети­ков Просвещения, исследователь противостоит хаосу анализируемого материала. В этом хаосе все не только непонятно, но еще и плохо, глупо и зловредно (если речь идет, например, об истории феодаль­ной и церковной средневековой Европы). Чтобы справиться со сво­ей задачей, просветитель обязан быть во всеоружии рациональных средств и по возможности должен освободиться от любых личных предубеждений вроде религиозности или патриотизма. Хороший пример — это страстно защищавший беспартийность и терпимость Вольтер. Современные исследователи нередко критикуют просве­тителей за высокомерие по отношению к исследуемому материалу, однако стоит признать, что в XVIII веке оно могло быть очень по­лезным: для того чтобы начать серьезно исследовать иное созна­ние, надо все-таки понять, что оно иное, и просветители решению этой задачи немало поспособствовали.

¹ См. Реале Дж. Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Т. 3. Спб., 1996. С. 595.

3. Гуманитарная гносеология вXVIII веке_________________________ 58

Концепции Иоганна Готфрида Гердера и Вильгельма фон Гумбольдта: между Просвещением и романтизмом

Вторая половина XVIII века хронологически еще относится к Просве­щению. Однако именно тогда возникают уже подтачивавшие наивный просвещенческий рационализм концепции И.Г. Гердера (1744 — 1803) и В. фон Гумбольдта (1767 - 1835). Иногда их теории квалифицируют как романтизм, поскольку, например, человеческая история выглядит в них совершенно иначе, чем у французских просветителей. Кроме то­го, и Гердер, и Гумбольдт находились под сильным влиянием Канта, концепция которого значительно глубже просвещенческой гносеоло­гии. Однако в методологическом плане более важно, что о проблемах познания Гердер и Гумбольдт еще не очень задумывались; их пред­ставления на эту тему оставались вполне рационалистическими в отличие от взглядов, например, Руссо или Шопенгауэра. Можно считать, что Гер­дер и Гумбольдт преодолевали лишь элементарные детские болезни просветительской идеологии; с этой точки зрения их концепции, соот­ветственно, всемирной истории или языкознания еще не выходят за границы Просвещения.

Хотелось бы обратить внимание на некоторые аспекты, впослед­ствии нашедшие свое место в модели гуманитарного знания эпохи ро­мантизма. Гердер резонно предположил (а может быть, вычитал у Вико или у Монтескье), что человеческая природа не так уж и универсальна. Поэтому исследователь не должен подходить с одинаковой меркой к государственному устройству (к моральной сознательности или чему-либо еще) у всех народов и во все времена. При этом если Монтескье в середине XVIII века писал о физико-географической предопределен­ности истории специфических групп, то Гердер оказался первым авто­ром, который заговорил об определяющем влиянии расовой принад­лежности. Сам Гердер был вполне миролюбив и считал, что Богом устроено так, что любая низшая форма предназначена для того, чтобы породить высшую, а следовательно, и ее существование вполне оправ­дано. Однако Гердер начал говорить о «духе» отдельных народов, не только подчеркивая тем самым врожденную психологическую спе­цифику или создавая платформу для спекуляций об историческом не­равенстве рас и наций, но и двигаясь в сторону предположения об

3. Гуманитарная гносеология в XVIII веке______________________ 59

относительной замкнутости, непроницаемости духа (частичной, но не­устранимой) одного народа для исследователя, принадлежащего к дру­гому народу. В этой логике Гердер оказался одним из провозвестников установок, очень важных для романтизма.

В другой приоритетной среде гуманитарного исследования — сфере языка — прославился младший современник Гер дера, В. фон Гум­больдт. Последний развернул мысль о том, что язык играет большую роль, чем просто система обозначений, механически служащая выра­жению мысли. Язык создает специфику человеческого рода, возможно­сти и ограничения языка во многом предопределяют содержание лю­бых представлений и познания вообще. Языки национальны и сильно отличаются друг от друга, поэтому уместно говорить о неповторимой специфике национальных характеров, выражающихся в истории и про­дуктах духовной жизни.

Теории Гердера и Гумбольдта демонстрируют уже довольно вы­сокую степень уважения к иному сознанию, представленному в исто­рии других стран и опыте других народов. Имеется в виду готовность исследователя столкнуться с теми трудностями в интерпретации, кото­рые возникнут, когда речь зайдет об изучении чужого опыта, чужих литературы или истории. Если мы не можем надеяться на то, что язык выражает мысль «нейтрально», не привнося искажений и дополни­тельных смыслов, сложность интерпретации возрастает чрезвычайно. Это специфическая для гуманитарного знания проблема и осознание ее гуманитариями является важной вехой. Однако для Гердера и Гум­больдта эта проблема еще не приобретает характер фундаментальной: об этом свидетельствует и предложенная Гердером схема, по которой знание низших стадий развития сохраняется на более высоком этапе, и конкретные, вполне успешные, попытки Гумбольдта установить законы языковых различий и соответствий. В обоих случаях кор­ректность и сама возможность рационального исследования не ста­вятся под сомнение, поэтому, как кажется, эти концепции еще вполне уместно относить к Просвещению.

3. Гуманитарная гносеология в XVIII веке_________________________ 60

Иммануил Кант о возможности объективного познания

В этом курсе упоминаются лишь некоторые, наиболее принципиальные для гуманитарного знания, сюжеты философии Канта. Во-первых, это проблема возможности мышления; во-вторых, кантовское противо­поставление морального (=человеческого) и феноменального.

Как известно, отправным пунктом рассуждений Канта был во­прос о возможности познания, иными словами - о возможности по­лучать знание, не содержащееся в скрытой форме в уже имеющемся, т.е. новое. На философском языке середины XVIII века, восходя­щем к Лейбницу, эта проблема называлась проблемой синтетиче­ских суждений. Вариант, согласно которому эмпирическое знание без особых проблем может стать частью индивидуального сознания, был, как мы помним, раскритикован английскими эмпириками: Юм не видел механизмов, способных гарантировать субъекту то, что он будет корректно дополнять свой внутренний опыт внешними впечат­лениями. Неудовлетворительной считалась и строго рационалисти­ческая схема познания путем дедукции из так называемых врожден­ных идей: в этом случае невозможно объяснить, каким образом становится допустимым приписывание объекту признака, ранее не­известного. Кантовское решение этой проблемы очень элегантно и эффективно; что еще более существенно, оно сыграло важнейшую роль в развитии европейской мысли.

Кант предположил, что синтетическое знание возможно благо­даря тому, что человеческий интеллект априорно, еще до всякого опыта, снабжен средствами для упорядочивания эмпирического ма­териала. Формальная логика является только частным примером та­ких средств. Есть системы и еще более универсальные, например, способность видеть вещи в их пространственно-временной форме и пользоваться при их описании универсальными содержательными характеристиками, так называемыми категориями (причина, дейст­вие и т.п.). Для того чтобы понять, что такое «априорные формы восприятия», можно представить себе разговор с современным физи­ком: в ответ на ваше указание на то, что априорным является пред­ставление о трехмерности пространства, этот физик ответит, что пространство, как выяснила наука, - не трехмерно. Однако предста-

3. Гуманитарная гносеология в XVIII веке______________________ 61

вить себе многомерность пространства и удостовериться в ней наука смогла только потому, что возможность изучать пространство при помощи трех измерений уже находилась в распоряжении ученых. Этот пример подсказывает, что имел в виду Кант: наличие у нас оп­ределенного уровня знания (явно не только рационального, но и свя­занного с органами чувств и способностями восприятия), который воспринимается как настолько естественный, что он предшествует и опыту, и тому знанию, к которому мы готовы относиться критически.

Гипотеза об априорной структуре сознания означала ограниче­ние претензии на возможность познания вещей истинными, такими, как они есть (по кантовской терминологии - «вещи в себе», «ноуме­ны»). Однако априорность - и в этом смысле субъективность - позна­ния совершенно не делает исследование и его результаты личным де­лом каждого индивида; мы можем думать о чем-либо неправильно, по-человечески ограниченно, но одинаково, «как все люди».

У кантовской гипотезы есть несколько важных методологиче­ских следствий. Во-первых, познание снова стало в принципе кор­ректным. Во-вторых, кантовская теория антиномий (грубо говоря, противоречий, неизбежно возникающих при приложении рациональ­ности к эмпирическому/феноменальному миру) наметила возможность индульгенции на случай неувязок в конкретных теориях; позднее идея антиномий разбудила диалектическое мышление Гегеля. В-третьих, Кант согласился с невозможностью познать «вещи в себе» и тем не ме­нее предоставил шанс эффективному и интересному познавательному процессу: в этом можно видеть продолжение декартовской склонно­сти трактовать размышление как происходящее в первую очередь в сознании субъекта и только во вторую - по отношению к каким-то реалиям внешнего мира. Соответственно, методология все увереннее воспринимается как регулятивный образец, а не как прямой рецепт дос­тижения истины.

Все эти достоинства чрезвычайно важны для мышления вообще и для гуманитарного в частности, но существуют еще несколько не ме­нее важных. Впервые ограниченность мышления его человеческим, пространственно-временным и категориальным устройством была рас­смотрена не как «искажающий истину» или «унизительный для иссле­дователя» фактор. Эта неспособность увидеть предмет единственно

3. Гуманитарная гносеология в XVIII веке______________________ 62

правильным образом была понята как позитивное основание познава­тельного процесса — чрезвычайно важный принцип, особенно в гу­манитарных науках, более зависимых от индивидуальных предпосы­лок исследователя.

Далее необходимо упомянуть, что Кант очень плодотворно провел границу между мирами природы и морали. Природа, мир яв­лений, феноменов, может рассматриваться лишь извне; исследова­тель воспринимает связь этих явлений между собой только сквозь априорные формы законов. Ноуменальный мир морали состоит из актов свободного человеческого целеполагания и непосредствен­но доступен для интерпретирующего свое поведение действующего лица, а значит - для исследования в принципе. В этом разграничении кроются разные весьма противоречивые возможности¹.

Сам Кант развивал мысль, что в качестве доступного наблюде­нию зрелища процесс человеческой истории должен исследоваться как физическое явление, т.е. извне. Намечая проект такой истории, Кант сделал несколько достаточно успешных предположений, впо­следствии развитых Гегелем. В частности, Кант допустил, что смыслом исторического процесса является разворачивание разумности человече­ского рода в устройстве общества и в истории. Реализуя свой план (которого нет, но который мы вправе предположить в целях создания осмысленной конструкции), человеческая природа в качестве эффек­тивного инструмента использует индивидуальные страсти и недос­татки людей. Однако кантовское противопоставление природы (как сферы необходимости) и морали (как сферы свободы) подталкивало к рассмотрению человековедческих сюжетов не только как разыгры­вающегося перед нашими глазами спектакля, о котором мы знаем, что интерпретации являются лишь нашими домыслами. Слишком соблаз­нительной оказалась мысль о том, что человеческое сознание дано нам с предельной истинностью — из всех «вещей в себе» именно о нем мы имеем наиболее адекватное представление, и поэтому внутри него возможно наиболее полное исследование. Нам могут быть дос­товерно известны лишь собственные намерения и представления, и по аналогии с ними мы можем при помощи логических и этических

¹ См. Кант И. Критика чистого разума. М., 1994. С. 23 - 24.

3. Гуманитарная гносеология в XVIII веке______________________ 63

универсалий реконструировать факты уже не только своей внутрен­ней жизни, но и исследуемых индивидов — исторических деятелей или авторов текстов. Эти интуиции кантовской мысли нашли свое развитие в гуманитарных исследовательских программах XIX века.

Лекция 4

ФИЛОСОФСКИ-СПЕКУЛЯТИВНАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ ГУМАНИТАРНОГО ЗНАНИЯ

Очередная лекция посвящена т.н. немецкой классической философии и более конкретно — Гегелю, о котором я буду говорить коротко, но не обходя вниманием даже самые «темные» стороны его теории. Ка­жется более целесообразным рассматривать построения Гегеля не­сколько утрированно, усматривая в них самое яркое выражение оп­ределенных интеллектуальных стратегий и способов рассуждения. Его философия — пример плюсов и минусов гипертрофирования ра­циональной непогрешимости в гуманитарном исследовании. В конце лекции предполагается коротко остановиться на некоторых сущест­венных для гуманитарного знания сторонах марксизма.

Сегодняшнюю тему можно также и переформулировать сле­дующим образом «Развитие логики немецкой классической филосо­фии» - действительно, классической как минимум в двух смыслах. Во-первых, она оказалась вершиной мысли, претендовавшей на позитивность результатов и рационалистичность средств позна­ния; во-вторых, классическая философия определила язык и обозна­чила неразрешимые противоречия философии второй половины XIX — XX веков. Но вначале стоит вернуться к материалу прошлой лек­ции и в особенности к тому, как понимал проблему возможности по­знания Кант, к которому восходит и вся немецкая классическая гно­сеология.

Кант о необходимости учитывать субъективную сторону познания

Осмысляя проблему универсальных правил мьппления и условий его возможности, Кант продолжает инициированную Декартом радикаль­ную «гносеологизацию» философии. Он осуществляет в ней перемену,

4. Умозрительная стратегия. Гегель__________________________ 65

сопоставимую с «коперниковской революцией» в астрономии¹ — так звучит формулировка самого Канта. Фокус размышлений переносится с изучения и описания самого предмета на анализ проблем его воспри­ятия и понятийного отражения / конструирования. В этом свете про­блема нового (или, как говорили во времена Канта, синтетического) знания о предмете, приобретает следующую логическую форму:

А = Б

(как предмету может быть приписано обладание признаком?)

Кант выдвинул гипотезу о том, что интеграцию эмпирического материала делает возможной априорная структура сознания. Из этого объяснения следует несколько чрезвычайно интересных выводов. Во-первых, намечается перспектива объяснения формально-логических правил как части более истинных и широких, содержательных законо­мерностей мышления (собственно, поэтому Гегель изобретает «диа­лектику» как целое, частью которого может быть логика). Во-вторых, обнаружив, что мышление в значительной мере предопределено «ог­раниченностью» человека, Кант должен был существенно сместить философский интерес в сторону антропологических штудий. Этому соответствовало введенное Кантом разграничение не до конца пости­жимого мира «вещей в себе» и мира морали, человеческого сознания. Наиболее комфортно исследователь чувствует себя именно в мире мо­рали, поскольку смысл его собственных поступков и представлений дан ему не сквозь призму априорных форм восприятия, а непосредст­венно. Наконец, Кант впервые показал, как исследовательская огра­ниченность может быть использована в качестве конструктивного ме­тодологического фактора. В то же время Кант нарисовал такую картину познания, которая сильно раздражала многих мыслителей: неприятно осознавать, что ты не можешь изучать вещи, как они есть, да еще и, со­гласно теории антиномий, не можешь надеяться на верность и единст­венность своего объяснения, даже если оно логически непротиворечиво.

Кант заявляет, что не понятия «сообразуются» с предметами (или опытом), но предметы «сообразуются» с понятиями, и сопоставляет это с изменением точки зрения наблюдателя в гео- и гелиоцентрической моделях. См: Кант И. Указ. соч. С. 18.

4. Умозрительная стратегия. Гегель__________________________ 66

И с Кантом начали спорить — при этом, очень во многом признавая его правоту и безусловно включив его в обязательный канон философского образования. Если угодно, произошла переформулировка основного гносеологического вопроса: стали спорить не о сочетании рационали­стического и эмпирического в познании, а о том, как понятие какого-либо предмета дополняется в пространстве сознания ранее неизвест­ными значениями.

Вариант ответа на кантианские сомнения - логическая гипотеза Георга Вильгельма Фридриха Гегеля

Гегель, вокруг которого будет строиться наше рассуждение, приме­чателен предельной систематичностью и наглядностью своей мысли: из него легко сделать как знамя, так и пугало. Гегелю пришлось иметь дело с той же проблемой, что и всей немецкой классической идеали­стической философии: как можно утверждать, что предмет (понятие предмета) приобретает первоначально не свойственный ему признак? Эта проблема тождественна проблеме познания в целом, и Гегель ре­шает ее самым радикальным образом: если познание мира возможно и если оно должно быть точным, то нужно придумать такое устройство мира, которое позволяло бы это максимально (желательно даже — абсо­лютно) правильное познание осуществлять. Мне кажется, Гегель создал модель как раз той, единственно возможной, схемы представлений о мире, которая отвечает условию осуществимости точного (т.е. един­ственно возможного) познания мира. Гипотеза Гегеля производит впе­чатление достаточно сомнительной. Однако она очень хороша и чисто логически, и в плане экзистенциального самоощущения сообщества профессиональных ученых, склонных к пребыванию в герметически закупоренном мире своей правоты. Гегель предполагает, что субъект и предикат любого высказывания суть одно и то же.

Логическое основание для этого достаточно убедительно изла­гает Рассел: по Гегелю, знание о предмете невозможно без знания обо всех его отношениях (с другими предметами); знание возможно; следовательно, знание обо всех отношениях предмета существует, пусть даже в скрытом виде, и, в принципе, может быть выведено

4. Умозрительная стратегия. Гегель__________________________ 67

из любого истинного высказывания о данном предмете¹. Больше того, отсюда следует, что все предметы связаны между собой истинной (т.е. преодолевающей разноголосицу мнений, единственно возмож­ной) системой отношений. Это может быть достаточным основани­ем, для того чтобы дать имя этой взаимосвязи всех предметов («Еди­ное») и строить дальнейшее исследование как поиск признаков этого подлинного «Единого». Не будем забывать о том, что сама гипотеза появилась из единственной предпосылки - из предположения о том, что познание возможно. Соответственно, атрибуты Единого нужно подыскивать так, чтобы они не вступали в противоречие с этой фун­даментальной аксиомой о возможности знания.

В первую очередь, необходимо решить вопрос кажущейся несо-гласовки между двумя положениями: с одной стороны, предмет любого познания, по большому счету, всегда один и тот же; с другой стороны, материал интеллектуальной деятельности все-таки дан нам в порциях, относительно изолированных и независимых друг от друга. Гегель объ­ясняет это тем, что Единое способно принимать логически различные формы. Эти формы оно принимает не произвольно, а руководствуясь логическими законами; более того, Единое само является этими логи­ческими законами. Для Единого, как для Бога в традиционной теоло­гии, внешнего принуждения быть не может; Единое также не может быть произвольным, иначе оно было бы непостигаемым. Согласно своим собственным законам, Единое нуждается в том, чтобы осуще­ствляться в отличающихся друг от друга модусах - здесь появляется принципиальная категория различия. Поскольку у Единого есть (или даже: Единое есть) законы, речь должна идти не о случайном разли­чии, а о предсказуемом и направленном изменении, которое уместно назвать развитием. Итак, два разных модуса проявления одного и того же Единого отделены друг от друга тем, что они суть разные стадии логического развертывания единых логических законов. Самым базо­вым логическим отношением, которое возможно между разными фор­мами одного и того же, является отношение противоречия - любое пра­вильное высказывание может или констатировать самотождественность предмета, или определять его новые качества через прямые нарушения

¹ Рассел Б. Указ. соч. С. 218 - 219, 231 - 232.

4. Умозрительная стратегия. Гегель__________________________ 68

этой самотождественности. Если рассматривать подобные рассужде­ния в контексте послекантовского интереса к понятию противоречия, то станет ясно и внимание Гегеля к этой категории, и преимущества, которые она ему дает: хаос материала оказывается сводим к вполне интерпретируемой форме — форме противоречия уже известному. Таким образом, задача понять и обосновать принципы, по которым в знание интегрируется внешний опыт, интеллектуальный или эмпири­ческий, подменяется ответом на другую задачу. Оказывается, что дос­таточно провозгласить возможным и даже наиболее правильным спе­цифический ход мысли: диалектический — такой, о котором заранее известно, что он будет содержать противоречия и именно потому наи­более точно соответствовать подлинному устройству реальности.

Такой способ логического выяснения характеристик своего пред­мета позволяет Гегелю обнаружить и содержательные признаки «Еди­ного». Поскольку Единое в самых существенных аспектах совпадает с законами развития логических категорий, его вполне оправданно можно считать разумным. Так как следствием этого процесса развития становится увеличение разнообразия проявлений, а законы собственно­го многообразия он определяет в себе сам, его вполне можно признать свободным. Коль скоро главными качествами этого процесса оказыва­ются его разумность и свобода, естественно предположить, что его «природа» скорее духовна, чем материальна. Теперь можно перестать писать с большой буквы Единое и начать писать с двух больших букв Абсолютный Дух: именно так Гегель предпочитает именовать разум­ную и свободную субстанцию универсального развития.

Характеристики теории Гегеля как модели «умозрительной стратегии» гуманитарного исследования

Осталось привлечь внимание еще к нескольким позициям, весьма существенным для понимания места гегелевской системы в истории методологии гуманитарного знания. Во-первых, каковы основные удобства: в Абсолютном Духе Гегеля совпадают предмет и субъект интеллектуального процесса; познание, в том числе и гуманитарное,

4. Умозрительная стратегия. Гегель__________________________ 69

получает полное право на существование, становится абсолютно леги­тимным, не говоря уже о том, что — в рамках гегелевской этики — и мо­рально необходимым. Таким образом, решается проблема преодоления методологической дистанции - обосновывается консубстанционалъ-ностъ¹, соприродность предмета и исследователя. Решение этой про­блемы постоянно оказывается составной частью методологических гуманитарных концепций.

1,2- разные явления;

исследователь

и явления;

разные стадии

разворачивания

Абсолютного Духа

3 - не определяемые ничем
внешним (следовательно,
тождественные свободе)

и разумные законы развития Единого = Абсолютного Духа

4 - диалектическое отношение
между 1 и 2; сочетание
тождеств и противоречий

Модель логически непротиворечивого (точнее — противоречиво­го в соответствии с детально разработанной диалектической процеду­рой) развертывания текста из подходящего высказывания чрезвычайно удобна еще в одном отношении. Она малоуязвима со стороны внешней критики, основанной на альтернативных данных или концепциях. Можно даже сказать, что умозрительная стратегия не нуждается в ис­точниках вообще. Если мы пишем, например, историю права в ранне-

¹ В данном контексте этот термин используется в том же смысле, в котором его употребляет Н.Е. Копосов: Копосов Н.Е. Как думают историки. М., 2000. С. 218. В то же время в ряде случаев сохранено более распространенное в русском языке слово «конгениальность». Хотя между словами «консуб-станциальность» и «конгениальность» есть некоторое этимологическое раз­личие, указывающее, соответственно, на актуальную или генетическую «со­природность», в рамках данного курса лекций данное различие не принципиально, и эти слова употребляются как синонимы.

4. Умозрительная стратегия. Гегель__________________________ 70

средневековой Японии, то сперва мы дедуцируем, какой должна была быть история Японии в Средние века, потом дедуцируем, что такое право, а затем перемножаем эти смыслы друг на друга и фиксируем общую зону. Если полученный таким образом результат не совпадает с находящимися в нашем распоряжении эмпирическими данными, тем хуже для данных: значит, мы или не видим в них «правильного», соот­ветствующего большой теории, объяснения, или мы еще не нашли «правильных» - подтверждающих наши логически абсолютно безу­пречные предположения — данных. Пока мы отдаем предпочтение умо­зрительному способу мыслить, нас можно винить в предсказуемости, неинтересности и даже научной некорректности результатов. Кроме того, нас можно упрекать в схоластике, в софистике, а также в по­рочности используемого умозрительного метода. Однако этот метод, если он проработан так хорошо, как у Гегеля, не может быть отверг­нут по частям. Система, подобная гегелевской, изнутри почти неоп­ровержима. Такие удачные амортизаторы, как допущение противоре­чий и лишь относительная рациональность каждого конкретного проявления Абсолютного Разума, делают ее еще менее уязвимой.