Модель престижного потребления 2 страница

¹⁰² Merton, Socialstucture and anomie. Chapter VI данной книги. — Примеч. автора.

группировок]. Ирландцы и другие иммигранты испытывали огромные затруднения, пытаясь найти свое место в нашей городской социальной и экономической структуре. Неужели кто-то думает, что иммигранты и их дети могли бы достичь нынешней степени социальной мобильности, не взяв под контроль политические организации в некоторых из наших круп­нейших городов? То же самое верно и в отношении рэкета. Политика и рэкет предоставляют важнейшее средство социальной мобильности тем, кто в силу этнического происхождения и принадлежности к низшим клас­сам лишен возможности продвинуться «респектабельным» путем¹¹¹³.

Таким образом, здесь мы имеем третий тип функции, выполняе­мой для особой подгруппы. Эта функция, отметим мимоходом, вы­полняется самим существованием и действием политической маши­ны, поскольку именно в самой машине эти индивиды и подгруппы находят большее или меньшее удовлетворение своих индуцирован­ных потребностей. Это относится к услугам, которые политическая машина оказывает своим собственным сотрудникам. Но при рассмот­рении ее в более широком социальном контексте, выдвинутом нами, она уже не представляется просто средством самовозвеличивания для жаждущих выгоды и власти индивидов, а выступает как организован­ное оказание помощи подгруппам, исключенным из гонки за «про­движением» или находящимся при этом в невыгодном положении.

Точно так же, как политическая машина оказывает услуги «закон­ному» бизнесу, она действует и для оказания аналогичных услуг «не­законному» бизнесу: проституции, преступности и рэкету. И, повто­ряю снова, мы можем с достаточной полнотой оценить фундамен­тальную социологическую роль этой машины в данном отношении

¹⁰⁵ William F. Whyte, «Social organization in the slums», American Sociological Review, Feb. 1943, 8, 34—39 [курсив мой]. Таким образом, политическая машина и рэкет пред­ставляют собой один из способов организационного приспособления к условиям, опи­санный в главе VI. Они представляют собой, заметьте, организационное приспособле­ние: здесь возникают и действуют определенные структуры, с тем чтобы несколько ослабить сильное напряжение и проблемы индивидов, попавших в описанную ситуа­цию конфликта между «культурным акцентом на успех для всех» и «социально струк­турированным фактом неравных возможностей для успеха». Как указано в главе VI, воз­можны и другие виды индивидуального «приспособления»: преступления одинокого вол­ка, психопатологические состояния, бунт, уход в себя при отказе от культурно одоб­ренных целей и т.д. Точно так же бывают и другие виды организационного приспособления; рэкет или политическая машина не одни предлагают себя в качестве организационных средств для решения этой социально индуцированной проблемы. Например, в этом контексте участие в революционных организациях можно рассматривать как альтер­нативный способ организационного приспособления. Все это представляет теоре­тический интерес, иначе мы можем не разглядеть основные функциональные по­нятия — функциональных заместителей и функциональных эквивалентов, которые предстоит обсудить подробно в следующих главах. — Примеч. автора.

лишь в том случае, если временно откажемся от выражения мораль­ного негодования, чтобы изучить с нравственной беспристрастнос­тью фактическую деятельность этой организации. В таком разрезе сразу же становится очевидным, что у подгруппы профессионально­го преступника, рэкетира или азартного игрока есть сходство в орга­низации, требованиях и функционировании с подгруппой промыш­ленника, бизнесмена или биржевика. Если есть король древесины или нефтяной король, то есть также и король проституции или ко­роль рэкета. Если растущий законный бизнес организует админис­тративные и финансовые синдикаты, чтобы «рационализировать» и «интегрировать» разнообразные сферы производства и делового пред­принимательства, то и растущий рэкет и преступность организуют синдикаты для упорядочения сферы производства незаконных това­ров и услуг, которая в противном случае осталась бы хаотической. Как законный бизнес считает увеличение предприятий малого бизнеса ра­сточительным и неэффективным, заменяя, например, огромными универсальными магазинами сотни бакалейных лавок, так и незакон­ный бизнес занимает такую же деловую позицию и создает синдика­ты в сферах преступности и проституции.

И наконец, очень важным является глубинное сходство, если не полное тождество", экономической роли «законного» и «незаконно­го» бизнеса. Оба в некоторой степени обеспечивают товарами и услу­гами, на которые есть экономический fnpoc. Если отбросить в сторону мораль, оба являются бизнесом: промышленными и профессиональ­ными предприятиями, предоставляющими товары и услуги, нужные некоторым людям, и имеющие рынок, где товары и услуги превраща­ются в предметы потребления. А в преимущественно рыночном об­ществе нам следует ожидать появления соответствующих предприя­тий каждый раз, когда возникает рыночный спрос на определенные товары или услуги.

Как известно, проституция, преступность и разного рода рэкет являются «большим бизнесом». Стоит лишь сказать, что, по имею­щимся данным, количество профессиональных проституток в Соеди­ненных Штатах в 1950 году составляло 500 000, а теперь сравним это с примерно 200 000 врачей и 350 000 профессиональных медицинских сестер. Трудно подсчитать, у кого больше клиентура: у профессиона­лов от медицины или у профессионалов от порока. Конечно, трудно подсчитать экономические активы, доход, прибыль и дивиденды не­законного игорного бизнеса в нашей стране и сравнить его с эконо­мическими активами, доходом, прибылью и дивидендами, скажем, обувной промышленности, но вполне возможно, что обе индустрии примерно на одном уровне. Нет точных данных о ежегодных расхо-

дах на запрещенные наркотики, и вполне вероятно, что они меньше, чем расходы на сладости, но не менее вероятно, что они выше, чем расходы на книги.

Не требуется долгих размышлений, чтобы признать, что с чисто экономической точки зрения нет существенной разницы между обес­печением законными и незаконными товарами и услугами. Торговля спиртным прекрасный тому пример. Было бы нелепо утверждать, что до 1920 года (когда вступила в силу 18-я поправка) поставка алкоголя являлась собой экономической услугой, с 1920-го по 1933-й его про­изводство и продажа уже не представляли собой экономическую ус­лугу, осуществляемую рынком, а с 1934 года по настоящее время это вновь стало услугой. Или было бы абсурдом с экономической (не мо­ральной) точки зрения полагать, что продажа самогона в штате Кан­зас с его сухим законом является в меньшей степени ответом на ры­ночный спрос, чем продажа произведенного официально алкоголя в соседнем штате Миссури, где нет сухого закона. Примеров такого рода можно было бы привести, разумеется, несметное количество. Можно ли считать, что в странах Европы с зарегистрированной и узаконен­ной проституцией проститутка оказывает экономическую услугу, тог­да как в нашей стране, где она законом не разрешена, проститутка такой услуги не оказывает? Или что профессиональный акушер, де­лающий аборты, является участником такого экономического рын­ка, где у него легальное положение, и не занят на том экономическом рынке, где аборты официально запрещены? Или что игорный бизнес удовлетворяет определенный спрос на развлечения в Неваде, где он представляет собой самый крупный бизнес самых крупных городов этого штата, но существенно отличается в этом отношении от кино­индустрии в соседнем штате Калифорния?¹⁰⁴

Нежелание признать, что такой бизнес лишь морально, но не эко­номически отличается от «законного», делает анализ неполноценным. Но стоит признать их экономическое тождество, и сразу становится понятным, что если политическая машина выполняет функции для «законного большого бизнеса», то скорее всего она будет выполнять сходные функции и для «незаконного большого бизнеса». И конеч­но, так оно зачастую и есть на самом деле.

¹⁰⁴ Наверное, лучше всех эту точку зрения выразили Хокинс и Уоллер: «Прости­тутка, сводник, распространитель наркотиков, владелец игорного зала, продавец пор­нографических картинок, самогонщик, акушер, делающий аборты, — все они что-то производят, все предоставляют услуги или товары, которые люди хотят и готовы опла­тить. Так случилось, что общество наложило запрет на эти товары и услуги, но их про­должают производить и продолжают потреблять, и законодательный акт не делает их в меньшей степени частью экономической системы». «Critical notes on the cost of crime», Journal of Criminal Law and Criminology, 1936, 26, 679—694, at 684. — Примеч. автора.

Отличительная функция политической машины для своей пре­ступной, порочной или мошеннической клиентуры — дать возмож­ность работать для удовлетворения экономического спроса большо­го рынка без ненужного вмешательства со стороны правительства. Точно так же, как большой бизнес может внести деньги в кассу поли­тической партии, чтобы обеспечить себе минимальное вмешательство со стороны правительства, так может поступить и большой рэкет, и крупная преступность. В обоих случаях политическая машина спо­собна в разной степени обеспечить «защиту». В обоих случаях многие черты структурного контекста идентичны: (1) рыночный спрос на товары и услуги; (2) заинтересованность владельцев в извлечении мак­симальных доходов из своих предприятий; (3) потребность в частич­ном влиянии на правительство, которое иначе может вмешаться в эту деятельность бизнесменов; (4) потребность в эффективном, влиятель­ном и централизованном органе, который обеспечил бы эффектив­ную связь «бизнеса» с правительством.

Не считая, что вышеприведенный анализ охватил весь диапазон функций или диапазон-подгрупп, которые обслуживает политичес­кая машина, мы можем по крайней мере понять, что в настоящее вре­мя она выполняет для этих разных подгрупп-некоторые функции, кото­рые не выполняются адекватным образом, одобренным культурой, или более традиционными структурами.

Можно лишь мимоходом отметить некоторые дополнительные выводы из функционального анализа политической машины, хотя они явно требуют детальной разработки. Первое: предшествующий ана­лиз имеет непосредственное значение для социальной инженерии. Он помогает объяснить, почему обычно (хотя и не обязательно) такими недолговечными и недейственными оказываются периодические по­пытки провести «политическую реформу», «выгнать мошенников» и «очистить наш политический дом». Он подтверждает главную теоре­му: любая попытка ликвидировать существующую социальную структу­ру, не обеспечив адекватную альтернативную структуру для выполнения функций, ранее осуществляемых отмененной организацией, обречена на провал. (Нет нужды говорить, что эта теорема охватывает гораздо боль­ше случаев, чем один пример политической машины.) Когда «полити­ческая реформа» ограничивается четко выраженной задачей «изгнания мошенников», она занимается чем-то вроде социологических закли­наний. Реформа может на какое-то время вывести на политическую сцену новые фигуры; может на какое-то время внушить избирателям уверенность в том, что нравственные добродетели остаются неизмен­ными и в конце концов восторжествуют. Она может действительно повлиять на смену персонала политической машины. Реформа мо-

жет даже какое-то время настолько сдерживать деятельность этой машины, что многие потребности, которые она раньше удовлетворя­ла, останутся неудовлетворенными. Но если реформа не включает также реформирования социальной и политической структуры, при котором удовлетворять существующие потребности будут альтерна­тивные структуры, и если она не влечет за собой таких изменений, которые совсем ликвидируют эти потребности, политическая маши­на непременно вернется на свое законное место в социальном уст­ройстве. Стремиться к социальным переменам, не учитывая должным образом явные и латентные функции, выполняемые социальной органи­зацией, претерпевающей изменения, значит довольствоваться соци­альным ритуалом, забыв о социальной инженерии. Понятия явных и латентных функций (или их эквивалентов) — неотъемлемые элемен­ты теоретического репертуара ученого, занимающегося социальной инженерией. В этом важнейшем смысле эти понятия не «просто» те­оретические (в негативном смысле этого слова), но в высшей степе­ни практические. Проигнорировать их — значит увеличить риск не­удачи при целеустремленном претворении социальных перемен.

Второй вывод из анализа политической машины также имеет от­ношение к более широким областям, чем та, которую мы рассмотре­ли. Часто отмечают тот парадокс, что сторонниками политической машины являются и представители «респектабельного» бизнеса, ко­торые, конечно, враждебно относятся к преступнику или рэкетиру, и явно «нереспектабельные» представители подпольного бизнеса. На первый взгляд это приводят как пример очень странного альянса. За­частую опытному судье приходится выносить приговор тому самому мошеннику, рядом с которым он сидел накануне вечером на неофи­циальном ужине политических «шишек». Окружной прокурор стал­кивается в дверях с бывшим заключенным, торопясь на тайный сход, назначенный местным политическим боссом. Крупный бизнесмен может почти так же сильно сетовать, как и крупный мошенник, на «грабительские» взносы в партийную кассу, которые требует босс. Социальные противоположности сходятся... в прокуренной комнате удачного политика.

В свете функционального анализа все это, конечно, уже не кажется парадоксальным. Поскольку машина служит как бизнесмену, так и преступнику, две кажущиеся антиподами группы пересекаются. Это указывает на более общую теорему: социальные функции организации помогают определить структуру (включая набор персонала, входящего в структуру), точно так же, как структура помогает определить эф­фективность, с которой выполняются эти функции. С точки зрения социального статуса, группа бизнеса и криминальная группа — дей-

ствительно полные противоположности. Но статус не дает полного предположения о поведении и взаимоотношениях между группами. Эти отношения модифицируются благодаря функциям. При наличии определенных общих потребностей несколько подгрупп более круп­ного общества «интегрируются» — вне зависимости отличных жела­ний и намерений — централизующей структурой, удовлетворяющей эти потребности. Если воспользоваться фразой, многозначность ко­торой требует дальнейшего изучения, то структура влияет на функ­цию, а функция влияет на структуру.

Заключительные замечания

Рассмотрев некоторые важные обстоятельства, касающиеся струк­турного и функционального анализа, мы всего лишь указали на не­которые главные проблемы и возможности этого способа социоло­гической интерпретации. Каждый элемент, кодифицированный в парадигме, требует длительного теоретического уточнения и совмес­тного эмпирического исследования. Но ясно, что в функциональной теории, очищенной от тех традиционных постулатов, которые ее ок­ружали и часто превращали всего лишь в новейшую рационализацию существующих методов, социология обретает начальную стадию си­стематического и эмпирически уместного способа анализа. Мы на­деемся, что указанное здесь направление наведет на мысль о возмож­ности и желательности дальнейшей кодификации функционального анализа. Со временем каждый раздел парадигмы будет преобразован в подтвержденную документами, проанализированную и кодифици­рованную главу в истории функционального анализа.

Библиографический постскриптум

В первом варианте, написанном в 1948 году, предшествующая работа представляла собой попытку систематизировать главные пред­положения и концепции медленно развивающейся в то время теории функционального анализа в социологии. С тех пор развитие этой со­циологической теории пробрело заметный размах. При подготовке этого издания я включил некоторые произошедшие расширения и исправления теории, но отложил подробную и расширенную форму­лировку до публикации новой книги, которая сейчас готовится к из­данию. Поэтому, возможно, было бы полезно на этом перепутье пе-

речислить некоторые, хотя далеко не все, недавние теоретические вклады в функциональный анализ в социологии.

Основной вклад в последние годы внес, безусловно, Толкотт Пар-сонс своей книгой «Социальная система» («The Social System» Glencoe, Illinois: The Free Press, 1951), дополненной дальнейшими работами Парсонса и его коллег: Т. Парсонс, Р.Ф. Бейлс и И.А. Шиле, «Работы по теории действия» («Working Papers in the Theory of Action» Glencoe, Illinois: The Free Press, 1953); Т. Парсонс и И.А. Шиле (издатели), «К общей теории действия» («Toward a General Theory of Action» Cambridge: Harvard University Press, 1951). Заметный вклад такой всеобъемлющей и логически сложной работы, как «Социальная система», нелегко от­делить от ее предварительных и временами спорных концептуальных разработок; социологи лишь сейчас начали отделять одно от другого. Но, как видно и из исследований, основанных на формулировках Пар­сонса, и из их критического теоретического обзора, именно эти фор­мулировки являются решающим шагом на пути к методологическо­му обоснованию современной социологической теории.

М. Дж. Леви-мл. в своей работе «Структура общества» («The Structure of Society», Princeton University Press, 1953) многое почерпнул, по его собственным словам, из концептуальной схемы Парсонса и логически приумножил число различных категорий и понятий. Нам еще пред­стоит убедиться, являются ли такие таксономии понятий подходящи­ми и полезными для анализа социологических проблем.

Менее широкий, но зато более глубокий анализ отдельных тео­ретических проблем функционального анализа дан в ряде статей, появившихся из разнообразных «культурных ареалов» социологи­ческой теории, как видно из следующей краткой библиографии. Пожалуй, самой глубокой и продуктивной среди них является пара связанных между собой статей Ральфа Дарендорфа «Структура и функция» («Stmktur und Funktion», «Kolnert Zeitschrift fur Soziologie und Sozialpsychologie», 1955, 7, 492—519) и Дэвида Локвуда «Неко­торые замечания о «Социальной системе» («The British Journal of Sociology», 1956,7,134—146). Обе статьи являются образцовыми при­мерами систематического теоретизирования, в задачу которого вхо­дит выявление определенных пробелов в современной функциональ­ной теории. Взвешенное и неполемическое изложение статуса функ­циональной теории и некоторых ее ключевых нерешенных проблем можно найти в: Бернард Барбер, «Структурно-функциональный ана­лиз: некоторые проблемы и недоразумения» («Structural-functional analysis: some problems and misunderstandings», «American Sociological Review», 1956, 21, 129—135). Попытка прояснить важную проблему логики функционального анализа, входящей в ту часть функциональ-

ной социологии, которая предназначена для объяснения наблюдаемых структурных моделей в обществе, была предпринята Гарри С. Бредемей-ером в «Методологии функционализма» («The methodology of functionalism», American Sociological Review, 1955), 20,173—180. Хотя по­зиции, занятые автором этой статьи по отношению к нескольким рас­сматриваемым им примерам функционального анализа, выглядят спорными, она обладает тем явным достоинством, что поднимает важ­ный вопрос о логике функционального анализа.

Об упорядочении антропологами функционального анализа в со­временной социологии (не просто антропологии) см. работу Медфор­да И. Спиро «Типология функционального анализа» («A Typology of functional analysis», Explorations, 1953) 1, 84—95, и тщательное крити­ческое исследование Рэймонда Фирта «Функция» («Function», Current Anthropology, edited by William L. Thomas, Jr., University of Chicago Press, 1956), 237-258.

Распространение функциональной теории в том виде, в каком она на данный момент разработана в Соединенных Штатах, видно из ряда критических обзоров этой теории в Бельгии, Франции, Италии и Бра­зилии. Самые значительные среди них: Анри Жанн («Fonction et finalite en sociologie», Cahiers Internationaux de Sociologie, 1954), 16, 50—67, в которой предпринята попытка соединить современную функциональ­ную теорию с предшествующей и современной теорией французских и бельгийских социологов. Тщательный критический обзор функцио­нального анализа в социологии предпринят Жоржем Гурвичем («Le concept de structure sociale», Cahiers internationaux de Sociologie, 1955), 19, 3—44. Всестороннее рассмотрение функциональной теории при­менительно к отдельным проблемам социологического исследования можно найти у Филиппо Барбано («Teoria e Ricerca nella Sociologia Contemporanea», Milano: Dott. A. Giuffre, 1955). Работа Флорестана Фернандеса («Ensaio sobre о Metodo de Interpretacao Functionalista na Sociologia», Sao Paulo: Universidade de Sao Paulo, Boletin No 170, 1953) является информативной и систематичной монографией, отдающей должное даже такому трудному и небезошибочному тексту, как мой.

Представленная на предыдущих страницах парадигма была фор­мализована с помощью системы абстрактных теорминов, призван-нной выяснить, каким образом ее различные части связаны с элемен­тами функционального подхода в биологии. См. «Формализация фун­кционализма с учетом его применения в социальных науках» в выхо­дящем сборнике статей Эрнеста Нейджела «Логика без метафизики» («Logic Without Metaphysics», Glencoe: The Free Press, 1957). Детальное применение парадигмы см. в Уоррен Брид, «Социальный контроль в от­деле новостей: функциональный анализ» («Social control in the newsroom:

a functional analysis», Social Forces, 1955), 33,326—335; А.Г. Лейтон и С.С. Хьюз, «Заметки о моделях самоубийства у эскимосов» («Notes on Eskimo patterns of suicide», Southwestern Journal of Anthropology, 1955), 11, 327— 338; Джон Чэпмен и Майкл Экстейн, «Социально-психологическое изучение явления Девы Марии в Пуэрто-Рико» («Asocial-psychological study of the alleged visitation of Virgin Mary in Puerto Rico», Year Book of the American Philosophical Society, 1954), 203—206; Дэннис Чэпмен, «Дом и социальный статус» («The Home and Social Status», London: Routledge & Kegan Paul, 1955); Кристиан Бэй, «Свобода выражения: очерк политических идеалов и социопсихологических реальностей» (го­товится к печати) («The Freedom of Expression: A study in Political Ideals and Socio-Psychological Realities»); Майкл Экстейн, «Разные действия и реакция на преступление» (в печати) («Diverse action and response to crime»); И.Б. Дамль, «Передача современных идей и знаний в ин­дейских деревнях» («Communication of Modern Ideas and Knowledge in Indian Villages», Cambridge: Massachusetts Institute of Technology, Center for International Studies, 1955).

Интересное обсуждение явных и латентных последствий поступ­ков в связи с самооправданием или ощущением собственного пора­жения см.: Глава 8 у Кеннета Боулдинга «Образ» («The Image», Ann Arbor: University of Michigan Press, 1956).

IV. СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ

В ЕЕ ОТНОШЕНИИ К ЭМПИРИЧЕСКОМУ

ИССЛЕДОВАНИЮ

Недавнюю историю социологической теории можно в основном описать как чередование двух противоположных увлечений. С одной стороны, мы видим тех социологов, которые прежде всего стремятся к обобщению, пытаются как можно скорее найти свой путь к форму­лировке социологических законов. Склонные оценивать важность социологической работы скорее с точки зрения масштаба, чем с точ­ки зрения доказательности обобщений, они воздерживаются от «три­виальности» детального мелкомасштабного наблюдения и стремятся к грандиозности глобальных обобщений. На другом полюсе находится группа смельчаков, которые не слишком гонятся за общим смыслом своего исследования, зато уверены и убеждены, что все, о чем они со­общают, соответствует действительности. Безусловно, их изложение фактов не голословное и часто подтверждается, но они не могут свя­зать факты друг с другом или даже объяснить, почему были сделаны именно эти, а не другие наблюдения. Иногда кажется, что для первой группы отличительным девизом мог бы быть такой: «Мы не знаем, истинно ли то, что мы говорим, но по крайней мере это важно». А для радикального эмпирика девизом может быть такой: «Можно проде­монстрировать, что дела обстоят именно таким образом, но мы не спо­собны указать, в чем важность этих данных».

Каковы бы ни были причины приверженности одному из этих лагерей — психологи, социологи знаний, историки науки могли бы дать разные, но не обязательно противоречащие друг другу объясне­ния, — достаточно ясно, что нет никаких логических оснований для их противопоставления друг другу. Обобщения можно сочетать с упо­рядоченным наблюдением; пристальные детальные наблюдения не надо превращать в тривиальность, отказываясь от их теоретического осмысления.

Все вышесказанное, безусловно, получит широкое, если не всеоб­щее одобрение. Но само это единодушие наводит на мысль, что эти

© Перевод. Егорова Е.Н., 2006

замечания банальны. Если же, однако, одной из функций теории явля­ется открытие скрытого смысла того, что кажется самоочевидным, было бы нелишним посмотреть, что влекут за собой такие программ­ные утверждения об отношениях социологической теории и эмпири­ческого исследования. При этом необходимо приложить все усилия, чтобы не останавливаться на рассмотрении примеров, взятых из «бо­лее зрелых» наук, таких, как физика и биология, — не потому, что они не отражают данных логических проблем, а потому, что сама их зре­лость позволяет этим дисциплинам плодотворно рассматривать абст­ракции высокого порядка на таком уровне, который, надо признать, еще не характерен для социологии. В многочисленных дискуссиях о научном методе были созданы логические предпосылки научной тео­рии, но они зачастую отличались таким высоким уровнем абстракции, что перспектива воплотить эти предписания в современном социологи­ческом исследовании кажется утопической. В конечном счете социоло­гическое исследование должно соответствовать критериям научного ме­тода; в данный момент задача заключается в следующем: сформулиро­вать эти требования так, чтобы они имели более непосредственное от­ношение к аналитической работе, возможной в настоящее время.

Термин «социологическая теория» широко применяется по отно­шению к результатам нескольких взаимосвязанных, но тем не менее отличающихся один от другого видов деятельности, осуществляемой членами профессиональной группы, а именно социологами. Но по­скольку эти несколько видов деятельности различаются по своему отношению к эмпирическому социальному исследованию — так как они отличаются по своим научным функциям, — то в целях обсужде­ния их нужно отделить друг от друга. Более того, такое разграничение дает основу для оценки достоинств и недостатков, характерных для каждого из следующих шести видов работы, которые часто без разбо­ра включают в социологическую теорию: (1) методологии; (2) общих социологических ориентации; (3) анализа социологических понятий; (4) социологических интерпретаций post factum; (5) эмпирических обобщений в социологии и (6) социологической теории.

Методология

С самого начала необходимо четко различать социологическую те­орию, предметом которой являются определенные аспекты и резуль­таты взаимодействия людей и которая поэтому имеет самостоятельное значение, и методологию или логику научного метода. Методология не замыкается в рамках какой-либо одной дисциплины, так как ее

интересуют проблемы общие, либо для отдельных групп дисциплин¹, либо для всех научных исследований. Методология не связана исклю­чительно с социологическими проблемами, и хотя в книгах и журналах по социологии существует несметное количество методологических дискуссий, они тем самым не приобретают социологический характер. Социологи наряду со всеми другими, кто занимается нелегким науч­ным трудом, должны быть методологически подкованы; они должны осознавать замысел исследования, характер выводов и требования те­оретической системы. Но в такого рода знания не входит представле­ние о конкретном содержании социологической теории. Короче гово­ря, существует четкая и важная разница между знанием того, как прове­рять целый ряд гипотез, и знанием теории, из которой можно выводить гипотезы, подлежащие проверке². У меня такое впечатление, что со­временная социологическая подготовка гораздо больше нацелена на то, чтобы студенты понимали скорее первое, чем второе.

Как заметил Пуанкаре полвека назад, социологи давно являются толкователями методологии и, расходуя на это свой талант и энер­гию, возможно, уходят от задачи построения содержательной теории. Эта сосредоточенность на логике процедуры имеет свою собствен­ную научную функцию, поскольку инвентаризация процедур служит важной цели — сориентировать и оценить теоретические и эмпири­ческие исследования. Она отражает также болезни роста незрелой дисциплины. Подобно тому, как подмастерье, приобретающий но­вые навыки, сознательно изучает каждый их элемент в отличие от мастера, привычно применяющего наработанные навыки, не особен­но беспокоясь о точной формулировке собственных действий, так и представители дисциплины, урывками продвигающейся к научно­му статусу, мучительно расшифровывают логические основания сво­его метода. Тоненькие книжки по методологии, множащиеся в со-

¹ См. некоторые книги, в которых изложены методологические задачи социоло­
гии в отличие от методических: Florian Znaniecki, The Method of Sociology (New York:
Farrar& Rinehart, 1934); R.M. Maclver, Social Causation (Boston: Ginn & Co., 1942); G.A.
Lundberg, Foundations of Sociology (New York: Macmillan Co., 1939); Felix Kaufmann,
Methodology of the Social Sciences (New York: Oxford University Press, 1944); P.F. Lazarsfeld
and M. Rosenberg (eds.), The Language of Social Research (Glencoe: The Free Press, 1955),
esp. The Introductions to section. — Примеч. автора.