Непредвиденный, аномальный и стратегический исходный факт 13 страница

⁷ Понятие «независимый интеллектуал» здесь не применяется в смысле, кото­рый был у Мангейма или Альфреда Вебера. Оно относится просто к тем интеллекту­алам, которые, помогая формулировать или осуществлять политику в бюрократии, не выполняют штатные функции. Люди из университета или академии также отно­сятся к независимым интеллектуалам, несмотря на их связь с «академической бю­рократией». Их роль отличается от бюрократических интеллектуалов, поскольку от них, как правило, не ждут, что они применят свои специальные знания к формирова­нию политики бюрократии. — Примеч. автора.

зицию стороннего наблюдателя, чем участника современного исто­рического процесса. Они предпочитают находиться не в стороне от истории, а создавать историю, работая в государственной бюрокра­тии, которая, вероятно, приближает их к действительно важным решением.

Вашингтон привлекает интеллектуалов; возможно, это симптом убеждения в том, что центр эффективного управления обществом сместился (переместился, если можно так сказать, с Уолл-стрит на аве­ню Конституции). Здесь мы говорим нечто противоположное тому, что имел в виду Уолтон Гамильтон, предположивший, что Уолл-стрит пре­вратит свою штаб-квартиру в столицу. Отчужденные интеллектуалы, работающие в правительственной бюрократии, вообще не рассматри­вают свою карьеру как косвенный вклад в деятельность бизнес-класса. Они, вероятно, рассматривают правительство и свою роль в нем (боль­шую или маленькую) как средство для изменения той системы власти бизнеса, с которой они порвали. Для этих людей государственная служба представляет фронтальное наступление на интересы групп, которые ранее принимали важные решения.

Интеллектуалы, которые ранее могли поручиться за свою предан­ность политическим движениям, стремящимся изменить нашу эко­номическую и политическую структуру, сейчас все чаще принимают альтернативную возможность — воплотить эти изменения через ус­тановленную государственную власть. Поскольку интеллектуал имен­но так представляет современную роль правительства, он, вероятно, должен считать себя экспертом по информации, на которой основа­ны административные решения для нововведений.

Мы, конечно, не предполагаем, что такой род мотивации наибо­лее характерен для интеллектуалов в государственной бюрократии. Можно сомневаться в том, насколько часто он встречается, но для тех, кто изучал наплыв интеллектуалов в государственную бюрокра­тию, особенно перед войной, очевидно, что в определенной степени такая мотивация существует. Отчужденные интеллектуалы, несомнен­но, противостоят гораздо большему числу специалистов, поступив­ших на службу в государственную бюрократию, кому якобы безраз­лична любая данная социальная политика, но кто разделяет чувства и ценности правящих групп. Специалисты рассматривают свою роль просто как проведение в жизнь любой политики, которую определя­ют политические деятели. Профессиональный кодекс специалиста требует от него занять подчиненное положение по отношению к ис­полнительной власти. Дух этой зависимости, поддерживаемый чув­ствами, выражен в формуле: политический деятель определяет цели

(задачи, результаты), а мы, специалисты, на основе экспертного зна­ния указываем на альтернативные средства для достижения этих ре­зультатов. Этот профессиональный кодекс является настолько влия­тельным и распространенным, что вынуждает специалистов оставать­ся преданными такому резкому разграничению средств и целей, без признания, что такое разделение ведет к отказу специалистов от со­циальной ответственности. Они рассматривают результат и цель как завершающую точку в действии. Они могут не увидеть в них возмож­ность дальнейших последствий. Они могут не увидеть, что действие подразумевает эти последствия.

В конце концов, существуют и независимые интеллектуалы, ко­торые во время острых социальных кризисов, таких как война или депрессия, временно вливаются в государственную бюрократию. Эти «временные» бюрократы могут быть как отчужденными от господ­ствующих правительственных групп, так и неотчужденными. Но по­скольку они не отождествляют свою карьеру со службой в бюрокра­тии, они, вероятно, менее подвержены бюрократическому влиянию. Для них существует подходящая альтернатива — возвращение к ча­стной жизни.

Таковы возможные направления в изучении вербовки интеллек­туалов в государственную бюрократию. Мы легко можем получить данные по объективным критериям их отбора, но интерес к этим ма­териалам вторичен. Нам необходимо узнать классовую принадлеж­ность интеллектуалов, которые нашли свой путь в бюрократии. Ког­да именно возникают альтернативные возможности в карьере интел­лектуала? Что заставляет его предпочесть государственную бюрокра­тию частной? До какой степени отчуждение от ценностей бизнес-класса и их отрицание играют роль в таком выборе? Каковы причины такого отчуждения? Можем ли мы таким образом пролить свет на типичный образец отвержения интеллектуалами номинально господствующих ценностей и соединения своей судьбы с центрами власти? Может ли наплыв интеллектуалов в государственную бюрократию, как баро­метр, предсказать реальные или приближающиеся изменения во вла­сти? Какие ожидания являются наиболее общими для интеллектуа­лов, которые стремятся обрести свой духовный дом в бюрократии? Данные по вопросам, подобным этим, представляют собой первый шаг в изучении влияния бюрократической жизни на интеллектуала. Только когда мы соберем эту информацию, мы сможем проверить ги­потезу, согласно которой бюрократия вызывает постепенное преоб­разование отчужденного интеллектуала в аполитичного специалис­та, который готов служить любому слою общества, оказавшемуся у власти.

Положение в бюрократии и мировоззрение

Хотя мы описали контраст между отчужденным (но политически мыслящим) интеллектуалом и специалистом в тот момент, когда они вступают в бюрократию, но это различие может сглаживаться все боль­ше и больше за время их службы в бюрократии. Очевидно, что госу­дарственная бюрократия оказывает давление на отчужденных интел­лектуалов, чтобы подчинить их политике тех, кто принимает страте­гические решения. В результате роль ранее отчужденного интеллек­туала может стать неотличимой от роли специалиста.

Описывая процесс, посредством которого интеллектуалы в бю­рократии превращаются в специалистов, мы продолжаем развивать нашу гипотезу, согласно которой точка зрения является продуктом социального положения. Интеллектуалы ориентируются на более или менее определенные социальные круги и приспосабливают свои ин­тересы, установки и цели к этим кругам. Требования и ожидания, присущие социальному положению, формируют поведение людей, находящихся в данном положении. Как верно определил Мид, соци­альная личность возникает благодаря усвоению организованного на­бора установок других значимых личностей. Более того, это присвое­ние чужих оценок и ожиданий накапливается постепенно и происхо­дит, как правило, неосознанно, за исключением происходящих иногда конфликтов⁸. Эта точка зрения на формирование ролевой личности сразу направляет наше внимание на то, что бюрократические и неза­висимые интеллектуалы имеют разных «значимых других»: коротко -говоря, нам нужно рассмотреть различных заказчиков у этих двух ти­пов интеллектуалов и то влияние, которое они оказывают на форми­рование роли интеллектуала.

Косвенно или непосредственно заказчиком бюрократического ин­теллектуала является политический деятель, который заинтересован в том, чтобы некоторые расплывчатые или хорошо определенные цели воплотились в программу действия. Требования заказчика к интеллек­туалу могут варьироваться, но, в сущности, их можно классифициро­вать в несколько категорий.

Специфика требований клиентов к бюрократическому интеллек­туалу связана с характером деятельности последнего. В крайнем слу­чае политический деятель может просто указать общую область, не определяя сущность решений, которые запланированы. Например, этнические отношения в Европе или состояние морального духа в армии являются такими широко определяемыми областями, о кото­рых нужно собрать дополнительные сведения. К интеллектуалу об-

См.: G.H. Mead. Mind, Self and Society (Chicago, 1934). 4. 3. — Примеч. автора.

ращаются с просьбой собрать данные, относящиеся к этому вопросу, на основе которых позднее может быть принято «продуманное» ре­шение. Из-за недостаточно точной спецификации требований заказ­чика интеллектуал получает большую свободу действий в определе­нии проблем, подборе соответствующих данных и рекомендации аль­тернативной политики (временами свобода действий неудобна, она приводит к беспокойству из-за неопределенной ориентации). А иног­да заказчик более определенно указывает интересующую его область, в которой должна быть выработана определенная политика, и требу­ет подобрать информацию для этой более ясно определенной облас­ти (например, сербо-хорватские отношения в Европе или продукция небольших индустриальных концернов во время войны). Такое су­жение области исследований ограничивает свободу действий интел­лектуала в определении как сущности практических проблем, так и характера соответствующей вопросу информации. А иногда интел­лектуал знакомится с проблемой, которая связана с рядом последова­тельных решений: во-первых, рассматривается альтернативная полити­ка; во-вторых, принимается особая политика и необходима информа­ция ради осуществления этой политики посредством определенной программы действий; и, наконец, после того как данная программа воплощена на практике, необходимо оценить эффективность програм­мы. Эти стадии в решении вопроса представляют для интеллектуала различные виды проблем. В целом здесь существует обратная зависи­мость между спецификацией проблемы заказчиком и свободой ин­теллектуала в постановке политических целей.

Чем раньше бюрократический интеллектуал подключается к это­му ряду последовательных решений, тем сильнее его возможное вли­яние на направленность решения. Когда политический деятель не­достаточно четко определяет область исследований, интеллектуал может в своей работе (в определенных пределах) обратить внимание на определенные альтернативы в политике, подчеркивая значение опре­деленных типов доказательств. Так было, например, в случае Четыр­надцати пунктов Вильсона, которые были по большей части результа­том оценки общей ситуации интеллектуалами, «чьи головы» — по соб­ственным словам президента — «он присвоил». Помогая установить такую широкую политическую структуру, интеллектуал может вызвать определенный контроль снизу. В редких ситуациях такого рода поли­тический деятель может оказаться в печально известном положении француза в 1848 году, который, когда его убеждали не присоединяться к толпе, устремившейся на баррикады, сказал: «Я должен последовать за ними, я их лидер».

Тем не менее наиболее типичны случаи, когда бюрократический интеллектуал призван давать информацию для альтернативной или специальной политики, которая уже предопределена политическим деятелем. От него как от эксперта требуют определить, какие пробле­мы необходимо принять во внимание в выборе той или иной предло­женной альтернативы или при осуществлении специальной полити­ки. Когда к интеллектуалу обращаются на последней стадии в реше­нии проблемы, он в основном рассуждает с точки зрения средств и принимает господствующее определение целей. Его точка зрения ста­новится соответствующей этой политике. Он начинает видеть в об­щей ситуации только те аспекты, которые непосредственно связаны с предложенной политикой. Он может как осознавать, так и не осозна­вать, что игнорирует возможные альтернативы в своем исследовании, сосредоточившись на последствиях или способах осуществления огра­ниченных вариантов, которые были ему предложены. Он может не об­ратить внимание на факт, что, вглядываясь в одно, мы упускаем из виду другое: что ограничение исследования альтернативами А и В означает пренебрежение альтернативами С и D.

Эта проблема отношения к политическому деятелю принимает совершенно другую форму для независимого интеллектуала. Его взгля­ды могут быть определены его положением в классовой структуре, но они менее подвержены непосредственному контролю со стороны спе­циального заказчика. По существу, он подходит к проблемной облас­ти абсолютно независимо от предположений и интересов бюрокра­тического заказчика. Он может свободно рассматривать те послед­ствия политических альтернатив, которые бюрократия игнорирует или отрицает. Он не отвергает альтернативы без соответствующей проверки. Но независимый интеллектуал может остаться в мире доб­рых намерений и плохих программ для действия, поскольку он не дол­жен принимать конкретные решения на основе своей работы. Даже если он формулирует политическую программуреалистично, его точка зре­ния с трудом доходит до ответственного политического деятеля. Голос интеллектуала, который не находится на бюрократической службе, плохо слышен, когда идет речь о влиянии на государственную поли­тику.

Интеллектуал, который действительно заинтересован в дальней­ших социальных инновациях, сталкивается с дилеммой, которая воз­никает из всего вышеизложенного. Достаточно точно ее можно вы­разить в афоризме: того, кто вводит новое, не слушают; тот, кого слу­шают, новое не вводит. Если интеллектуал должен играть важную роль, применяя свои знания на практике, возрастает необходимость его участия в государственных бюрократических структурах. Однако

такая роль требует от него отказаться от преимущества изучать поли­тические возможности, которые он считает значительными. С дру­гой стороны, если он останется независимым ради сохранения пол­ной свободы выбора, у него не будет ни ресурсов для осуществления своих исследований в полном масштабе, ни какой-либо серьезной воз­можности представить их в качестве основания для работы полити­ческих деятелей.

Нет необходимости говорить, что мы встречаем абсолютную чес­тность и у бюрократических, и у независимых интеллектуалов. Су­щественное различие лежит в их взаимоотношениях с заказчиком и соответствующем влиянии, которое играет роль при определении зна­чительных, по их мнению, проблем. Оба типа интеллектуалов могут быть абсолютно честны, когда сами определяют проблемы. Но, при­нимая или отвергая определения проблемы, они принимают важные и часто различные ценностные решения. Приведем пример. Как бю­рократический, так и независимый интеллектуал может работать в одной и той же проблемной области: расовая сегрегация в северных индустриальных центрах. На уровне сбора информации оба типа ин­теллектуалов могут прийти к одним и тем же заключениям: что боль­шая часть негритянских рабочих имеет низкие моральные и низкие производственные показатели, очевидно в результате продолжитель­ной дискриминации. Исследователи могут также согласиться, что зна­чительное число белых рабочих возражает против любых предложений ликвидировать сегрегацию. Различие между точкой зрения и исследо­ваниями у бюрократических и независимых интеллектуалов может про­явиться на следующем этапе, когда формируется политика и на основе ее создается программа. Политическая линия может быть определена для интеллектуала следующим образом: как мы можем сделать сегре­гацию терпимой (хотя она и неприятна) для негритянских рабочих? В соответствии с этим бюрократический советник может указать, что определенные типы пропаганды, направленные на негритянское на­селение, могут поднять моральный дух, хотя и без ликвидации сегре­гации. Таким образом, исследования бюрократического интеллекту­ала служат осуществлению предопределенной политики. А незави­симый интеллектуал не испытывает необходимости ограничивать свое исследование этим направлением. Он может изучать средства для лик­видации расовой сегрегации без заметного ухудшения морального состояния белых рабочих. Другими словами, он может сомневаться в господствующей политике, исследуя ее последствия и рассматривая способы осуществления альтернативной политики. Следует заметить, что мы не сомневаемся в пригодности этих двух типов исследований, но использоваться они будут для разных целей. Очень важно осознавать,

что осмысление ценностей непосредственно связано с выбором и определе­нием проблемы и этот выбор зависит от положения интеллектуала в со­циальной структуре. Бюрократический интеллектуал должен уступить политическому деятелю право определить область его исследовательс­ких проблем. Разумеется, он ставит свои навыки и познания на службу определенному институциональному порядку ради его сохранения. Независимый интеллектуал не может прямо повлиять на господству­ющую политику, но он развивает те знания, которые могут послужить изменению существующего порядка. Таким образом, интеллектуал принимает свои значительные ценностные решения при выборе сво­его заказчика и, как следствие этого, того типа проблем, которыми он будет заниматься⁹.

Есть и другой путь, когда интеллектуалы, вступившие в бюрокра­тию, склонны изменить свою ориентацию; это связано с необходи­мостью совершать поступки. Они хотят стать, выражаясь общими словами, «менее теоретическими, но более практическими». Что это означает? Чем мы ближе к реальному решению, тем больше необхо­димость в создании конкретной программы действий на основе об­щей политической установки и тем больше число соображений, ко­торые необходимо принять во внимание в дополнение к первоначаль­но сформулированной политике. Когда мы принимаем по внимание дополнительные переменные, то это означает частичное изменение первоначальной политики, «компромисс с реальностью». Таким об­разом, чем ближе к действительному решению находится интеллекту­ал, тем большее воздействие он испытывает: он должен «проявить ми­лосердие к обездоленным», то есть приспособить свои первоначальные абстрактные формулировки к запросам ситуации. Такое воздействие, возникающее в определенный период времени, формирует общую точ­ку зрения бюрократического интеллектуала, он все больше и больше рассматривает методы осуществления политики в данной ситуации в технических и инструментальных терминах.

Для независимого интеллектуала подобные изменения во взгля­дах его бюрократического коллеги часто кажутся предательством. Этот хорошо известный тип конфликта происходит из-за различного по-

⁹ Здесь мы пытались пояснить с помощью конкретных иллюстраций и, по суще­ству, осмыслить понятие Вебера о роли ценностных отношений в интеллектуальном исследовании. Вебер указывает, что исследование направлено на определенные аспек­ты конкретной ситуации с точки зрения ценностей, которые обусловливают и опреде­ляют, что считается «значительным». Остается, следовательно, только исследовать раз­личные устоявшиеся вопросы в социальной структуре, которые обладают определен­ной ценностью, и таким образом определить эффективные отношения между соци­альной структурой и интеллектуальной деятельностью. См.: Max Weber, Cesammelte Aufsatze zur Wissenschaftslehre (Tubingen, 1922), 177—184. — Примеч. автора.

ложения двух типов интеллектуалов в социальной структуре и из-за неизбежного различия во взглядах. Независимый интеллектуал мо­жет остаться неизменно верным своим собственным формулировкам, поскольку они не воплощаются в действие, и он часто не способен увидеть те аспекты действительной проблемы, которые всегда понят­ны бюрократическому интеллектуалу. С другой стороны, бюрокра­тический интеллектуал выбирает из ограниченного числа альтерна­тив. (1) Он может согласовать свои собственные социальные ценнос­ти и специальные знания с ценностями политическихдеятелей. (2) Он может стремиться изменить господствующую в исполнительном бю­рократическом аппарате политику. (3) Он может реагировать, исходя из полнейшего размежевания между своими собственными ценностя­ми и ценностями бюрократии, рассматривая свои функции как просто технические, без ценностного осмысления. Первая реакция включает усвоение бюрократических ценностей и иногда изменение первоначаль­ных взглядов интеллектуала. Вторая реакция: когда отдельный интел­лектуал стремится противопоставить свои собственные взгляды взгля­дам целого аппарата, обычно возникает бесполезный конфликт, кото­рый является предпосылкой к бегству интеллектуала из бюрократии. Мы полагаем, что наиболее частой является третья реакция, которая ведет к «технической роли». Поскольку профессиональные установ­ки интеллектуала поддерживают эту роль («как человек науки, я не склонен к ценностным суждениям»), это несколько смягчает конф­ликт, который возникает при осуществлении политики, в целом рас­ходящейся с его собственным мнением. Коротко говоря, разделение ролей позволяет интеллектуалу сохранить чувство собственного дос­тоинства, несмотря на то что он участвует в программах, которые про­тиворечат его собственным ценностям.

Все это означает, что независимые и бюрократические интел­лектуалы исполняют совершенно различные функции по отноше­нию к социальной политике. Независимый интеллектуал — это овод, он может критиковать установленную политику, публично указы­вая на ее определенный смысл и последствия. Следовательно, в оп­ределенной степени он может воздействовать на атмосферу принятия решения. Такая функция интеллектуала имеет все большее значение, чем в прошлом, благодаря развитию средств массовой коммуникации. С дру­гой стороны, бюрократический интеллектуал (за исключением относи­тельно редких случаев, когда он действительно определяет политику) слишком ограничен разработкой более эффективных способов осуще­ствления политики и применением альтернативных возможностей для практических действий, которые бы не нарушали ценности бюрок­ратии. Мы полагаем, что независимые интеллектуалы могут служить

общим целям, в том числе и во время военного кризиса, столь же эф­фективно, хотя и несколько иным образом, чем те интеллектуалы, которые отдали «свою энергию борьбе за победу» на службе в госу­дарственной бюрократии.

Политические деятели и интеллектуалы

Хотя бюрократические интеллектуалы часто приспосабливаются к взглядам политических деятелей, они могут все же разрабатывать альтернативное направление, которое противостоит ценностям и це­лям бизнесменов, влияющих на политику правительства. Такое столк­новение ценностей часто происходит в политических проектах. Воз­можно, именно оно лежит в основе возмущения политического дея­теля, заявления которого мы приведем:

На мой взгляд, профессорский ум — один из опаснейших факторов в нашем правительстве сейчас. Вместо широкого взгляда, который предпо­лагает теоретическая подготовка, их мышление под непривычным блес­ком власти воспаряет под облака, безразличное к фактам и свободное от реальности.

С меня достаточно этих парней с логарифмической линейкой. Я по­лагаю, что не существует компромисса для их негибких академических умов... не существует мнения, равного их собственному, разве только оно полностью согласуется с их миром грез.

Им не нужны советы опытных людей. Их ограниченные книгами, мечтами, классными комнатами умы совершенно не имеют дверей и окон, ведущих к ним¹⁰.

Тем не менее такой конфликт не столько продукт бюрократичес­кого окружения, а скорее результат более широкого противоречия в ценностях и интересах между интеллектуалами и деловыми людьми. В этой связи показательным является отношение организованного биз­неса к интеллектуалу, выраженное в журнале «Национальный бизнес»". Они показали, какими путями интеллектуал приходит к конфликту с установленными экономическими ценностями и интересами.

Интеллектуалы дают оценку современной экономической прак­тике и системе, которую они не рассматривают как священную, чем вызывают прямое противодействие со стороны бизнесменов, полно-

¹⁰ Lou R. Махол. Заявление, вышедшее в связи с его уходом в отставку из «Office
of Price Administration», New York Times, July 15, 1943, 15. — Примеч. автора.

¹¹ Этот краткий обзор основан на содержащихся в «Национальном бизнесе» (за 1928—
'943 гг.) всех упоминаний интеллектуалов, профессоров и так далее. — Примеч. автора.

I Мертои «Социальи. теория»

стью солидарных с этой практикой и считающих ее технически эф­фективной и морально справедливой. В этом одна из причин обви­нения интеллектуалов в непрактичности. Они не признают «реаль­ные факты», а ведь эти «факты» — современная практика. «Эконо­мисты-теоретики», которые разрабатывают альтернативные систе­мы, осмеяны как «тошнотворно сентиментальные» по сравнению с «практичными людьми», которые работают в национальном бизне­се. И поскольку альтернативные системы обычно не воплощаются в реальность, все эти проекты можно без промедления назвать «утопи­ческими». Таковы нападки на «высокомерный интеллект, который пишет путеводитель по экономической Утопии».

Поскольку бизнесмены солидарны с обычной устоявшейся прак­тикой и культурными аксиомами, они не готовы принять изменения в этой практике и аксиомах. Следующий невеселый стишок — это ти­пичное возражение делового человека, который хочет преуспеть в ра­боте:

Работа ради клерков, Профессоров и кабинетных крыс, Бранящих вас, как только За дело вы взялись.

Исторический и критический анализ, который используют ин­теллектуалы, тесно связан с их вызовом нравам бизнес-класса. Мир бизнеса, как правило, воспринимается теми, кто непосредственно входит в него, как данный и неанализируемый сточки зрения состав­ных элементов, которые могут быть изменены¹². Следовательно, ана­лиз интеллектуала кажется «нереалистичным» и «теоретическим» (в оскорбительном смысле). Неудивительно, что бизнесмены исполь­зуют слово «теория» как эпитет и отвергают «профессорские абстрак­ции, созданные в тумане интеллектуальных трущоб».

В дополнение к этим основным причинам конфликта линия рас­кола возникает в результате различного положения интеллектуалов и организованного бизнеса в социальной структуре. Интеллектуал может улучшать свое собственное экономическое положение, одна­ко институциональный контроль требует от него считать это побоч­ным продуктом, а не прямой целью его деятельности. Напротив, роль бизнесмена точно и традиционно определяется как повышение его экономического дохода (законными средствами), и все остальные аспекты его роли считаются подчиненными этой институциональ-

¹² Переработанная формулировка Мангейма см.: К. Mannheim, Ideology and Utopia, 246. — Примеч. автора.

но определенной цели. Таким образом, существуют два противопо­ложных жизненных плана, два противостоящих комплекса культур­ных императивов. По крайней мере взаимное недоверие и взаим­ные упреки происходят из этой институционально закрепленной противоположности взглядов. Бизнесмены могут сомневаться и ос­паривать моральный кодекс интеллектуалов. Или они могут попы­таться объединить их моральные установки со своими собственны­ми. Так, считается, что для интеллектуалов их собственный интерес тоже стоит на первом месте: их стремление к знаниям считается про­сто попыткой улучшить свое положение: хорошей иллюстрацией подобных мнений является следующее определение «профессорс­кой книги»: