Непредвиденный, аномальный и стратегический исходный факт 4 страница

Из типов обществ, возникающих в результате независимого из­менения культурных целей и институционализированных средств, нас прежде всего будет интересовать первый: общество, в котором прида­ется исключительно сильный акцент некоторым целям, но нет соот­ветствующего акцентирования институциональных процедур. Во из­бежание неправильного понимания это утверждение следует разъяс­нить. Нет ни одного общества, где не было бы норм, регулирующих

поведение. Однако общества отличаются друг от друга тем, насколь­ко эффективно народные обычаи, нравы и институциональные тре­бования интегрированы с целями, занимающими высокое положе­ние в иерархии культурных ценностей. Иногда культура может под­талкивать индивидов к сосредоточению их эмоциональных убежде­ний на комплексе превозносимых культурой целей, но при гораздо меньшей эмоциональной поддержке предписанных способов продви­жения к этим целям. При таком различии в акцентировании целей и институциональных процедур последние могутбыть настолько ослаб­лены превознесением целей, что поведение многих индивидов будет полностью ограничиваться соображениями технической целесообраз­ности. В этом контексте единственно важным становится вопрос: ка­кая из доступных процедур наиболее эффективна в деле заполучения культурно одобренной ценности⁵. Наиболее эффективной в техничес­ком плане процедуре — вне зависимости от того, узаконена она куль­турой или нет, — как правило, начинают отдавать предпочтение перед институционально предписанным поведением. По мере продолжаю­щегося размывания институциональных норм общество становится нестабильным, и в нем появляется то, что Дюркгейм назвал «аноми­ей» (или безнормностью)⁶.

Действие этого процесса, приводящего к аномии, можно легко увидеть в ряде известных и поучительных, хотя, возможно, и триви­альных случаев. Так, в спортивных соревнованиях, когда цель дос­тижения победы лишается своих институциональных нарядов и ус-

⁵ В этой связи уместно вспомнить перефразированное Элтоном Мэйо название
широко известной книги Тауни: «На самом-то деле проблема не в болезненности стя­
жательского общества; она — в стяжательстве больного общества». См.: Е. Мауо,
Human Problems of an Industrial Civilization, p. 153. Мэйо рассматривает процесс, в ходе
которого богатство становится главным символом социального достижения, и усмат­
ривает его истоки в состоянии аномии. Меня же в основном интересуют социальные
последствия всемерного превознесения цели денежного успеха в обществе, структу­
ра которого не приспособлена к следствиям такого акцентирования. Полный анализ
потребовал бы одновременного изучения обоих процессов. — Примеч. автора.

⁶ Воскрешение Дюркгеймом термина «аномия», который, насколько мне извес­
тно, был впервые употреблен примерно в том же самом смысле в конце XVI века,
вполне могло бы стать предметом исследования для ученого, интересующегося исто­
рией идей. Как и термин «общественное мнение», ставший благодаря Уайтхеду попу­
лярным в науке и политике спустя три века после того, как его ввел в оборот Джозеф
Глэнвилл, слово «аномия» (anomie, anomy или anomia) вошло в широкое употребле­
ние с запозданием, лишь после того, как его заново ввел Дюркгейм. Почему оно по­
лучило такой резонанс в современном обществе? Великолепный образец того, как
надо исследовать такого рода вопросы, см. в работе: Leo Spilzer, «Milieu and Ambiance:
An Essay in Historical Semantics», Philosophy and Phenomenological Research, 1942, Vol. 3,
p. 1—42, 169—218. — Примеч. автора.

пех начинает истолковываться как «выигрыш в игре», а не как «выиг­рыш в соответствии с правилами игры», первенство явно отдается применению незаконных, но технически эффективных средств. Звез­ду футбола, играющего в команде противника, исподтишка сбивают с ног; борец выводит из строя соперника хитроумным, но запрещен­ным приемом; бывшие питомцы университета тайком субсидируют «студентов», чьи таланты ограничиваются областью спорта. Акцен­тирование цели настолько ослабляет удовлетворения, приносимые самим участием в состязательной активности, что теперь удовлет­ворение обеспечивается только успешным результатом. В силу того же процесса напряжение, порождаемое желанием выиграть, снима­ется при игре в покер успешной сдачей самому себе четырех тузов, а при игре в пасьянс — вот уж где поистине расцвел культ успеха — дальновидным тасованием карт. Чуть заметный приступ смущения в последнем случае и манера действовать тайком, свойственная обще­ственным правонарушениям, ясно показывают, что институциональ­ные правила игры известны тем, кто уклоняется от их соблюдения. Но культурное (или идиосинкратическое) гипертрофирование цели ус­пеха заставляет людей лишить их своей эмоциональной поддержки⁷.

Этот процесс, разумеется, не ограничивается областью спортив­ных соревнований; последние просто дают нам микрокосмические образы социального макрокосма. Процесс, посредством которого превознесение цели порождает в буквальном смысле слова деморали­зацию, то есть разинституционализацию средств, происходит во мно­гих⁸ группах, где эти два компонента социальной структуры плохо интегрированы друг с другом.

Нынешняя американская культура, видимо, близка к крайнему типу, в котором сильное акцентирование некоторых целей успеха не сопровождается эквивалентным акцентированием институциональ­ных средств. Было бы, разумеется, нереалистично утверждать, что накопленное богатство является единственным символом успеха, как, впрочем, и отрицать, что американцы отдают ему в своей шкале цен-

⁷ Представляется невероятным, чтобы некогда интериоризированные культур­
ные нормы уничтожались полностью. Любой их остаток, каким бы он ни был, будет
вызывать в личности напряжения и конфликты вместе с присущей им в той или иной
степени амбивалентностью. Явное отвержение некогда усвоенных институциональ­
ных норм будет сочетаться со скрытым сохранением их эмоциональных коррелятов.
Чувство вины, ощущение греховности, угрызения совести — вот несколько выраже­
ний, указывающих на это состояние неизбывного напряжения. Более мягкими про­
явлениями таких напряжений являются символическая верность номинально отвер­
гнутым ценностям и рационализации отказа от этих ценностей. — Примеч. автора.

⁸ Во «многих» не интегрированных группах, но не во всех, по названной ранее
причине. В группах, где основной акцент перемещен на институциональные сред­
ства, обычно возникает ритуализм, а не аномия. — Примеч. автора.

ностеи высокое место. Деньги в значительной степени были освяще­ны как самоценность, стоящая выше того, тратят ли их на предметы потребления или используют для увеличения власти. «Деньги» осо­бенно хорошо приспособлены для того, чтобы стать символом пре­стижа. Как подчеркивал Зиммель, деньги в высшей степени абстрак­тны и безличны. Независимо от того, были ли они добыты обманом или институционально принятым способом, их можно использовать для приобретения одних и тех же товаров и услуг. Анонимность го­родского общества, сочетаясь с этими особенностями денег, позво­ляет богатству, источники которого могут быть неизвестны сообще­ству, в котором живет плутократ (а если даже и известны, то полученные таким путем деньги можно со временем «отмыть»), служить символом высокого статуса. Более того, в Американской мечте нет конечной точ­ки, в которой можно бы было остановиться. Мера «денежного успеха» отличается удобной неопределенностью и относительностью. Как обнаружил Х.Ф. Кларк, на любом достигнутом уровне дохода амери­канцы хотят иметь хотя бы на двадцать пять процентов больше (и, разумеется, вот это «хотя бы чуть-чуть побольше», стоит только его достичь, повторяется снова). В этом потоке сдвигающихся стандар­тов нет стабильных мест, где можно было бы передохнуть, или, ско­рее, есть такое место, но оно всегда ухитряется быть «еще впереди». Наблюдатель сообщества, в котором не являются редкостью шести­значные годовые жалованья, передает страдальческие слова одной из жертв Американской мечты: «В этом городе все меня презирают, по­тому что я зарабатываю всего тысячу в неделю. Это оскорбительно»⁹. Говорить, что в американской культуре укоренилась цель денеж­ного успеха, означает одно: что на американцев со всех сторон обру­шиваются предписания, закрепляющие за ними право, а часто и обя­занность сохранять эту цель даже перед лицом непрерывного разоча­рования. Пользующиеся престижем представители общества усилива­ют этот культурный акцент. В свою очередь, семья, школа и работа — основные факторы, формирующие структуру личности и целевую структуру американцев — обеспечивают интенсивное дисциплини­рующее воздействие, необходимое для того, чтобы индивид сохранял в неприкосновенности цель, которая постоянно от него ускользает, и черпал мотив в надежде на вознаграждение, которая из раза в раз не оправдывается. Как мы далее увидим, родители служат ремнем пере­дачи ценностей и целей тех групп, в которые они входят, прежде все­го своего социального класса или класса, с которым они себя иденти­фицируют. Школа, разумеется, также является официальным меха­низмом передачи господствующих ценностей; в значительной доле

⁹ Leo С. Rosten, Hollywood (New York, S940), p. 40. — Примеч. автора.

учебников, используемых в городских школах, либо неявно предпо­лагается, либо открыто утверждается, что «образование развивает интеллект и тем самым гарантирует хорошую работу и денежный ус­пех»¹⁰. В центре этого процесса дисциплинирования людей, направ­ленного на поддержание их несбыточных устремлений, лежат куль­турные прототипы успеха, живые документальные подтверждения того, что Американскую мечту можно осуществить, были бы только для этого необходимые способности. Рассмотрим в этой связи следу­ющие выдержки из делового журнала Nation's Business. Они составле­ны на основе огромного сравнительного материала, обнаруженного в средствах массовой информации, устанавливающих культурные ценности делового класса.

Документ (Nation's Business, Vol.27, No. 8, p. 7)

«Ты, приятель, должно быть, рожден для такой работы, иначе бы у тебя были хорошие связи».

Его социологический смысл

Перед нами еретическое мнение — возможно, рожденное постоянны­ми разочарованиями, — которое опровергает ценность сохранения явно неосуществимой цели и даже ставит под вопрос легитимность социальной структуры, которая обеспечивает неравный доступ к этой цели.

Это старый испытанный способ умерить амбиции.

Это контратака, открыто утвержда­ющая культурную ценность сохранения своих устремлений и «амбиций» в неприкосновенности.

Прежде чем прислушаться к такой соблазнительной отговорке, спроси

Ясная формулировка функции, выполняемой нижеследующим перечнем «успехов». Эти люди — живое свидетельство того, что социальная структура позволяет реализовать эти устремления в том случае, если человек этого заслужи­вает. И, соответственно, неудача в достижении этих целей свидетель­ствует только о личных недостатках неудачника. А стало быть, вызван­ную неудачей агрессию следует направлять внутрь, а не вовне;

¹⁰ Malcolm S. MacLean, Scholars, Workers and Gentlemen (Harvard University Press, 1938), p. 29. — Примеч. автора.

совета у этих людей:

Его социологический смысл

Документ (Nation's Business, Vol.27, No. 8, Р-7)

Элмера Р. Джонса, президента «Уэллс-Фарго и Ко.», который начал жизнь в бедности и после пятого класса бросил школу, чтобы впервые в жизни устроиться работу;

Фрэнка К. Болла, главу фирмы «Мэйсон», короля Америки в производстве'стеклянной тары для фруктовой продукции, который вместе с лошадью своего брата Джорджа приехал в товарном вагоне из Буффало в Манси, штат Индиана, дабы открыть там соб­ственное дело, ставшее потом крупнейшим в этой области;

Дж.Л. Бивена, президента Цент­ральной железнодорожной компа­нии Иллинойса, который в возрас­те двенадцати лет служил посыль­ным в погрузочной конторе в Новом Орлеане.

винить следует самого себя, а не социальную структуру, обеспечива­ющую всем свободный и равный доступ к возможностям.

Первый прототип успеха: Все вправе иметь одинаково высокие амбиции, ведь как бы ни был низок стартовый уровень, подлинный талант может достичь каких угодно высот. Устремления должны оставаться в неприкосновенности.

Второй прототип успеха: Каковы бы ни были текущие результаты человеческих устремлений, буду­щее прямо-таки наполнено обеща­ниями лучшего; ведь самый обычный человек все еще может стать королем. И пусть кажется, что вознаграждения постоянно откла­дываются; в конце концов, они обязательно придут, как только твое предприятие станет «крупней­шим в своей области».

Третий прототип успеха: Если кажется, что извечные тенденции нашей экономики дают мало простора для малого бизнеса, то можно подняться наверх и в рамках гигантских бюрократических организаций, существующих в сфере частного предприниматель­ства. Если невозможно более стать королем в собственноручно создан­ном царстве, то можно по крайней мере стать президентом в одной из экономических демократий. И не важно, в каком положении ты сейчас находишься, мальчика на побегушках или клерка; взгляд должен быть прикован к вершине.

Из разных источников исходит постоянное давление, побуждаю­щее сохранять высокие притязания. Не иссякает поток поучительной литературы, выбрать из которого что-нибудь можно лишь с риском показаться несправедливым. Назовем лишь следующих авторов: пре­подобного Рассела X. Конуэлла с его воззванием «Алмазные россы­пи», которое было услышано и прочитано сотнями тысяч, и после­дующей книгой «Новый день, или Новые возможности: книга для молодых»; Элберта Хаббарда, выступившего со знаменитым «По­сланием к Гарсиа» на летних сборах учителей, прошедших по всей стране; Орисона Суэтта Мардена, который первым во всем потоке книг предложил «Секрет успеха», расхваленный президентами уни­верситетов, потом объяснил, как пробиться вперед, в одноименной книге, вызвавшей восхищение президента Маккинли, и, наконец, отбросив прочь все эти демократические рекомендации, прочер­тил путь, пройдя который «Каждый человек — король». Символика простого обывателя, взбирающегося на вершины, где обитает со­словие экономических королей, глубоко вплетена в текстуру аме­риканского культурного образца и, по-видимому, находит свое наи­высшее выражение в словах Эндрю Карнеги, человека, который знал, о чем говорил: «Стань королем в своих мечтах. Скажи самому себе: мое место на вершине»¹¹.

С этим позитивным акцентированием обязанности сохранять высокие цели соединен соответствующий акцент на наказании тех, кто умеряет свои амбиции. Американцев увещевают «не пасовать пе­ред трудностями», ведь в словаре американской культуры, как и в лек­сиконе молодежи, «нет слова «неудача». Призыв культуры очевиден: нельзя предаваться унынию, нельзя прекращать борьбу, нельзя по­нижать свои цели, ибо «не неудача, а скромная цель — вот что явля­ется преступлением».

Итак, культура обязывает принять три культурные аксиомы: во-первых, всем надлежит бороться за достижение одних и тех же выс­ших целей, поскольку путь к ним открыт для всех; во-вторых, теку­щая кажущаяся неудача — всего лишь остановка на пути к конечному успеху; и в-третьих, настоящая неудача состоит лишь в снижении амбиций или отказе от них.

В грубом переложении на язык психологии эти аксиомы озна­чают, во-первых, символическое вторичное подкрепление побуди­тельного стимула; во-вторых, обуздание угрозы угасания реакции посредством сопутствующего стимула; в-третьих, повышение

¹¹ Ср.: A.W. Griswold, The American Cult ofSuccess (Yale University doctoral dissertation, 1933); R.O. Carlson, «Personality Schools»: A Sociological Analysis (Columbia University Master's Essay, 1948). — Примеч. автора.

способности мотива вызывать повторение реакций, несмотря на продолжающееся отсутствие вознаграждения.

В переложении на социологический язык эти аксиомы означают: во-первых, перенос критики среди тех, кто в силу своего положения в обществе лишен полного и равного доступа к возможностям, с соци­альной структуры на собственное Я; во-вторых, сохранение структу­ры власти в обществе путем принуждения индивидов, принадлежа­щих к низшим социальным стратам, к самоидентификации не с рав­ными себе, а с теми, кто находится на самом верху (и к кому они в конечном счете присоединятся); в-третьих, обеспечение давлений, за­ставляющих подчиниться культурному диктату неумеренных амби­ций, через угрозу неполного членства в обществе для не выполнив­ших это требование.

Именно в этих условиях и благодаря этим процессам нынешняя американская культура продолжает характеризоваться превознесени­ем богатства как основного символа успеха и отсутствием соответству­ющего акцентирования законных путей, по которым можно было бы проследовать к этой цели. Как реагируют на это индивиды, живущие в таком культурном контексте? И какие следствия имеют наши наблю­дения для доктрины, согласно которой типичной причиной девиант-ного поведения являются биологические импульсы, прорывающиеся через накладываемые культурой ограничения? Короче говоря, какие последствия для поведении людей, по-разному расположенных в соци­альной структуре, имеет культура, в которой акцентирование господ­ствующих целей успеха стало все более отделяться от эквивалентного акцентирования институционализированных процедур их достижения?

Типы индивидуального приспособления

Теперь от этих культурных образцов перейдем к рассмотрению типов приспособления индивидов в обществе, имеющем такую куль­туру. Хотя в центре нашего внимания все еще будет оставаться куль­турное и социальное происхождение различных разрядов и типов от­клоняющегося поведения, мы перенесем наше внимание с образцов культурных ценностей на типы приспособления к этим ценностям индивидов, занимающих разные позиции в социальной структуре.

Здесь мы рассмотрим пять типов приспособления. Они схематич­но представлены в следующей таблице, где (+) обозначает «приня­тие», (—) — «отвержение», а (±±) — «отвержение господствующих ценностей и замену их новыми».

Типология форм индивидуального приспособления¹²

Формы приспособления	Культурные цели	Институционализи­рованные средства
I. Конформность	+	+
II. Инновация	+	—
III. Ритуализм	—	+
IV. Бегство	—	—
V. Мятеж"	±	±

Анализ того, каким образом социальная структура оказывает на индивидов давление, побуждающее их к принятию того или иного из этих альтернативных способов поведения, следует предварить заме-

¹² В типологиях альтернативных форм реагирования на фрустрирующие условия недостатка не наблюдается. Одну из них предлагает Фрейд в книге «Недовольство культурой» (указ. соч., с. 93 и далее); производные типологии, часто различающиеся в существенных деталях, можно найти в книгах: Karen Homey, Neurotic Personality of Our Time (New York, 1937) (рус. пер.: К. Хорни. Невротическая личность нашего вре­мени. Самоанализ. — М.: Прогресс-Универс, 1993, с. 7—220); S. Rosenzweig, «The Experimental Measurement of Types of Reaction to Frustration» H.A. Murray et al., Explorations in Personality (New York, 1938), p. 585—599; а также в работах Джона Дол-ларда, Гарольда Лассуэлла, Абрама Кардинера и Эриха Фромма. Однако — и прежде всего это касается собственно фрейдовской типологии — типы индивидуальных ре­акций рассматриваются в отрыве от места, занимаемого индивидом в социальной структуре. Например, несмотря на свой неугасающий интерес к «культуре», Хорни не исследует различия во влиянии, которое оказывает эта культура на фермера, рабо­чего и бизнесмена, на представителей низшего, среднего и высшего классов, на чле­нов различных этнических и расовых групп и т.д. В результате этого при рассмотре­нии роли «культурных противоречий» не принимается во внимание их неодинаковое воздействие на группы, занимающие разное положение в обществе. Культура стано­вится своего рода одеялом, одинаково покрывающим всех членов общества, независи­мо от идиосинкратических различий их жизненной истории. В нашей типологии прежде всего предполагается, что эти реакции проявляются с разной частотой в разных под­группах нашего общества, и именно потому, что члены этих групп или слоев неодина­ково подвержены культурным призывам и социальным ограничениям. Эту социоло­гическую ориентацию можно найти в работах Долларда и, в менее систематической форме, в исследованиях Фромма, Кардинера и Лассуэлла. Исходные общие положе­ния этой ориентации см. в прим. 3 к этой главе. — Примеч. автора.

" Пятая альтернатива явно располагается на ином уровне, нежели остальные. Она представляет собой переходную реакцию, заключающую в себе попытку инсти­туционализировать новые цели и процедуры, которые могли бы быть приняты дру­гими членами общества. Таким образом, речь идет о попытках изменить существую­щую культурную и социальную структуру, вместо того чтобы пытаться вместить свои усилия в рамки самой этой структуры. — Примеч. автора.

чанием, что люди могут переходить от одной альтернативы к другой по мере вовлечения в разные сферы социальной деятельности. Эти категории относятся к ролевому поведению в специфических типах ситуаций, но не к личности. Это типы более или менее устойчивых реакций, а не типы организации личности. Рассмотрение этих типов приспособления в нескольких сферах поведения поставило бы слож­ную задачу, невыполнимую в рамках этой главы. Поэтому мы сосре­доточим внимание на экономической деятельности — в широком смысле «производства, обмена, распределения и потребления това­ров и услуг» — в нашем конкурентном обществе, где богатство при­обрело высокую символическую ценность.

/. Конформность

Чем выше степень стабильности в обществе, тем более типичным и распространенным становится первый тип приспособления: кон­формность как к культурным целям, так и к институционализиро­ванным средствам. Не будь это так, поддержание стабильности и преемственности общества стало бы невозможным. Сеть ожида­ний, конституирующая всякий социальный порядок, поддержива­ется модальным поведением его членов, выражающим подчинение установленным, хотя, возможно, и постоянно меняющимся культур­ным образцам. И лишь благодаря тому, что поведение, как правило, ориентируется на основные ценности общества, мы можем говорить о том, что скопление людей образует общество. До тех пор, пока не сложился запас ценностей, разделяемых взаимодействующими ин­дивидами, существуют только социальные отношения, если можно так назвать беспорядочные взаимодействия людей, — но не общество. Так, в середине века мы можем говорить об Обществе Наций прежде всего как о фигуре речи или как о воображенной цели, но не как о социологической реальности.

Поскольку наш интерес сосредоточен прежде всего на источни­ках девиантного поведения и поскольку мы уже коротко проанализи­ровали механизмы, делающие конформность в американском обще­стве модальной реакцией, вряд ли нужно еще что-то добавлять к тому, что уже было сказано об этом типе приспособления.

//. Инновация

Сильное культурное акцентирование цели успеха открывает до­рогу этой форме приспособления, состоящей в использовании ин-

ституционально запрещенных, но часто эффективных средств дос­тижения хотя бы подобия успеха — богатства и власти. Эта реакция возникает, когда индивид усвоил культурное акцентирование цели, не интернализировав при этом в равной степени институциональные нор­мы, регулирующие пути и средства ее достижения.

С точки зрения психологии, при больших эмоциональных вло­жениях в цель можно ожидать появления готовности идти на риск, и эта установка может приниматься членами всех социальных слоев. С точки зрения социологии, возникает вопрос, какие свойства нашей социальной структуры располагают к этому типу приспособления, производя тем самым в одном социальном слое большую частоту де-виантного поведения, чем в другом.

На высших уровнях экономики давление к инновации нередко стирает различие между честным деловым соперничеством и жесто­кими практиками, лежащими по ту сторону нравственности. Как от­мечал Веблен, «в каждом конкретном случае нелегко, а подчас и не­возможно до решения суда сказать, что перед нами: достойная похва­лы предприимчивость или уголовное преступление». Вся история крупных американских состояний пропитана тяготением к институ­ционально сомнительным инновациям, свидетельством чему служит восхищение «баронами-разбойниками» XIX века. Невольное восхи­щение этими «практичными, ловкими и преуспевающими людьми», часто выражаемое в частной обстановке, а нередко и публично, — про­дукт культурной структуры, в которой священная и неприкосновен­ная цель фактически освящает средства. И в этом нет ничего нового. Нисколько не предполагая, что Чарльз Диккенс был абсолютно точ­ным наблюдателем американской жизни, и отдавая себе полный отчет в том, что он был кем угодно, но только не беспристрастным наблюда­телем, процитируем его проницательные заметки об американском

«умении «ловко обделывать дела»: этим умением позолочены для них и мошенничество, и грубое злоупотребление доверием, и растрата, про­изведенная как общественным деятелем, так и частным лицом; и оно по­зволяет многим плутам, которых стоило бы вздернуть на виселицу, дер­жать высоко голову наравне с лучшими людьми... Нарушение условий сделки, банкротство или удачное мошенничество расцениваются не ис­ходя из золотого правила «поступай так, как ты хотел бы, чтобы поступи­ли с тобой», а в зависимости от того, насколько ловко это было продела­но... Мне сто раз пришлось вести следующий диалог:

— Ну разве не постыдно, что такой человек, как имярек, наживает состояние самым бесчестным и гнусным путем, а его граждане терпят и поощряют его, несмотря на все совершенные им преступления? Ведь он же нарушает общественную благопристойность!

9 Мертон «Социальи. теория»

—Да, сэр.

—Ведь он же общепризнанный лжец!

—Да, сэр.

—Ведь его секли, пороли, гнали в шею!

—Да, сэр.

—И это совершенно бесчестный, низкий, распутный человек!

—Да, сэр.

—Ради всего святого, в чем же тогда его заслуга?

—Видите ли, сэр, он ловкий человек».

В таком карикатурном изображении конфликта культурных цен­ностей Диккенс был, разумеется, лишь одним из многих остроумных писателей, беспощадно исследовавших последствия превознесения финансового успеха. Когда пришлые острословы иссякли, их дело продолжили уроженцы страны. Артемус Уорд высмеивал «общие ме­ста» американской жизни до тех пор, пока они не стали казаться до странности несуразными. «Доморощенные философы» Билл Арп и Нефтяной Вулкан [позднее Везувий] Нэсби поставили остроумие на службу разоблачению святынь, разбивая в пух и прах образы обще­ственных деятелей и испытывая при этом нескрываемое удовольствие. Джош Биллингс вместе со своим альтер эго Дядюшкой Изеком ясно высказал то, в чем многие не смогли бы добровольно признаться: что удовлетворение относительно, ибо «самое большое счастье в этом мире состоит в обладании тем, чего не могут достать другие». Все они увле­ченно демонстрировали социальные функции тенденциозных острот и, как позднее показал Фрейд в монографии «Остроумие и его отно­шение к бессознательному», использовали их как оружие «нападения на все большое, достойное и могущественное, которое защищено от непосредственного унижения внутренними задержками или внешни­ми обстоятельствами...»* Но пожалуй, наиболее показательным в этом отношении было облечение Амброзом Бирсом остроумия в та­кую форму, которая со всей очевидностью показала, что слово «ос­троумие» не утратило связи со своей исходной этимологией и все еще означало силу, с помощью которой человек познает, учится и думает. Свой характерно ироничный и проницательный очерк о «преступлении и его коррективах» Бирс начинает со следующего замечания: «Социологи уже давно пылко обсуждают теорию о том, что импульс к совершению преступления — это болезнь и что согла­сие в открытую им обладать — тоже болезнь». После такого вступле­ния он описывает способы, с помощью которых преуспевающий мо­шенник приобретает социальную легитимность, и переходит к ана-

* 3. Фрейд. «Я» и «Оно». Труды разных лет. — Тбилиси: Мерани, 1991, — Кн. 2. с. 274. — Примеч. пер.

томическому анализу несоответствий между культурными ценностя­ми и социальными отношениями.

Добропорядочный американец, как правило, терпеть не может мо­шенничества, но возмещает эту суровость благожелательной терпимостью к мошенникам. Единственное, что ему для этого требуется, — это знать мошенников лично. Все мы довольно громко «изобличаем» воров, если не имеем чести быть с ними знакомыми. Но если уж мы их знаем, то — вот те раз! — наше отношение к ним сразу меняется, несмотря на явственно рас­ходящийся вокруг них аромат трущоб и тюрем. Мы можем знать, что они виновны в преступлении, но встречаемся с ними, пожимаем им руку, вместе выливаем, а если они к тому же еще богаты или чем-то иным при­мечательны, приглашаем их в свои дома и считаем за честь часто бывать у них. Мы «не одобряем их методы»; дескать, пусть они это поймут, и это будет для них достаточным наказанием. Представление о том, будто под­леца хоть на йоту волнует, что думает о его методах человек, ведущий себя с ним корректно и дружелюбно, явно изобрел какой-нибудь юморист. В постановке водевилей у Марса он, вероятно, сделал бы себе целое состо­яние.