Проблемы исследования малых групп
Когда я сейчас оцениваю состояние исследований малых групп, то мне кажется, что, кроме того, что их следует продолжать, необходимо решить три задачи. Первая из них состоит в том, чтобы показать зависимость результатов экспериментальной работы, проводимой в лабораторных условиях, от результатов квазиантропологических полевых исследований того, что можно было называть «реально существующими» группами, которые встречаются в промышленности и в других областях деятельности. Если экспериментальная работа, в какой-то мере, отражает реальное положение вещей, а я убежден, что она отражает его в полной мере, ее результаты должны соответствовать результатам полевых исследований. Но пока еще не проводилось никакой систематической работы по доказательству этого соответствия.
Вторая задача заключается в том, чтобы выразить с помощью некоего набора утверждений общего характера все имеющиеся результаты лабораторных и полевых исследований малых групп. В этих утверждениях, по крайней мере, обобщались бы в той или иной степени явления элементарного социального поведения, даже хотя мы и не могли бы объяснить, почему эти утверждения приняли именно данный вид. Уже проделана огромная работа, и с каждым днем делается еще больше, но вовсе не ясно, сводится ли все достигнутое к некоторой системе утверждений, из которых при заданных условиях могли бы быть получены многие из наблюдаемых результатов. Сформулировать такую систему — первейшая задача науки.
Третья задача состоит в том, чтобы приступить к выявлению того, как утверждения, справедливость которых для малых групп доказана эмпирическим путем, могут быть выведены из некоторой системы еще более общих утверждений. «Еще более общих» означает лишь, что из этой системы могут быть также выведены другие эмпирические утверждения, отличные от наших. Этот процесс выведения составил бы научную основу объяснения элементарного социального поведения, ибо объяснение — это фактически выведение (Брейтуэйт, 1953). (Лично я думаю, окажется, что более общая система содержит утверждения поведенческой психологии. Я считаю себя «законченным психологическим редукционистом», но не могу знать, что я прав до тех пор, пока редукция не выполнена.)
Я прихожу к мысли, что решение всех трех упомянутых задач заметно продвинулось бы, если бы мы приняли точку зрения, что взаимодействие между людьми представляет собой обмен ценностями — как материальными, так и нематериальными. Это одна из самых старых теорий социального поведения, которую мы все еще используем повседневно для объяснения нашего собственного поведения, когда мы, например, говорим: «Этот человек показался мне стоящим», или «Я многого от него добился», или даже «Разговор с ним мне многого стоил». Однако, по-видимому, из-за того, что эта точка зрения очевидна, ученые часто пренебрегают ею. Насколько мне известно, единственной теоретической работой, в которой прямо говорится о ней, является «Очерк о способностях» Марселя Мосса, опубликованный в 1925 г. и столь же старый, как сами социальные науки. Возможно, что традиция пренебрежения этой теорией теперь ослабевает и, например, психологи, объясняющие поведение как систему сделок, пожалуй, возвращаются к тому, что я имею в виду (Ньюком, 1956).
Важным преимуществом теории обмена является то, что она могла бы приблизить социологию к экономической науке. Экономическая наука изучает обмен, имеющий место при определенных условиях, и широко использует при этом внутреннюю количественную меру стоимости.
Далее я выскажу некоторые соображения о полезности теории социального поведения как обмена и характере утверждений, которые эта теория могла бы содержать.
Парадигма обмена
Я начну с экскурса в область психологии поведения, рассматривая в качестве примера то, каким образом формируются утверждения относительно поведения такого подопытного животного, как голубь (Скиннер, 1953). Когда голубь обследует свою лабораторную клетку, ему случается клюнуть в заданную цель, после чего психолог-экспериментатор насыпает ему зерна. Опыт показывает, что он вновь клюнет цель: он усвоил эту модель поведения, или, как говорит мой друг Скиннер, эта модель поведения закреплена, т. е. голубь прошел процесс выработки условного рефлекса. В данном случае психолог не интересуется тем, каким образом усваивается модель поведения; термин «теория обучения» никак не подходит для обозначения области исследований психолога. Он интересуется только тем, что определяет интенсивность проявления усвоенной модели поведения — то ли в форме клевания цели, то ли в какой-то другой форме.
Чем голоднее голубь, чем меньше зерна или другого корма он получил только что, тем чаще он будет клевать. Однако, если эта модель поведения закрепляется часто, если голубю каждый раз, когда он клюнет цель, дают много зерна, интенсивность ее проявления падает по мере насыщения голубя. Если же, с другой стороны, модель поведения не закрепляется вообще, то и в этом случае интенсивность ее проявления падает, хотя может пройти много времени, пока ее проявление не прекратится полностью, пока оно не исчезнет. При проявлении многих моделей поведения голубь подвергается аверсивному стимулированию[3], или тому, что я буду яснее формулировать с помощью термина «плата»; это также с течением времени приводит к снижению интенсивности их проявления. Примером «платы» является усталость. Постепенное исчезновение проявления одной модели поведения, насыщение и «плата», вызывая снижение интенсивности проявления данной модели поведения, делают более вероятным проявление других моделей поведения, включая ничегонеделание. Добавлю лишь, что даже искушенный психолог относит «эмоциональное» поведение, а также такие вещи, как клевание, к безусловным реакциям, которые могут быть закреплены в процессе выработки условного рефлекса. Если рассматривать все сказанное выше как формулировку утверждений психологии поведения, то она, разумеется, годится лишь для преследуемых здесь мной целей.
Мы можем считать, что голубь вовлечен в процесс обмена и с психологом, но не стоит подробно останавливаться на этом, поскольку поведение голубя едва ли вообще определяет поведение психолога. Обратимся к ситуации, в которой обмен является реально существующим, т. е. в которой детерминация поведения является взаимной. Предположим, что мы имеем дело с двумя людьми. Каждый из них демонстрирует поведение, до некоторой степени закрепляемое поведением другого. Нас не интересует, как получилось в прошлом, что каждый из них научился считать, что поведение другого закрепляет модель поведения. Достаточно того, что каждый считает, что поведение другого закрепляет его собственную модель поведения, и я буду называть факторы закрепления — в случае голубя это зерно — величинами, поскольку, как мне кажется, это самый подходящий термин для обозначения того, что мы под ним понимаем. Каждый человек, демонстрируя то или иное поведение, может нести издержки, и у каждого человека есть более, чем один доступный ему способ поведения.
В этом мне видится парадигма элементарного социального поведения, и задача социолога, изучающего это явление, состоит в том, чтобы сформулировать утверждения, соотносящие вариации величин и издержек каждого человека с его частотным распределением моделей поведения на множестве альтернатив, причем величины (в математическом смысле), принимаемые этими переменными для одного человека, отчасти определяют величины для другого человека (Скиннер, 1953; Парсонс и Шилз, 1951).
Я не вижу причин верить в то, что утверждения психологии поведения неприменимы в этой ситуации, хотя сложность получаемых на их основе выводов в данном конкретном случае и в самом деле может быть значительной. В частности, мы должны предположить, что в случае людей, как и в случае голубей, при усилении тенденции к постепенному исчезновению проявления одной модели поведения, насыщения или аверсивного стимулирования поведения любой модели поведения увеличится вероятность проявления другой модели поведения. Проблема состоит не просто в том, как часто она формулируется, каковы качества человека и что в прошлом он научился считать закрепляющим его модель поведения, а в том, какие качества он приобретает благодаря своему поведению в данный момент. Чем больше он приобретает, тем менее ценна для него каждая дополнительная единица этого качества и тем менее часто он будет демонстрировать поведение, закрепляемое ею.
Процесс влияния
Я думаю, что мы не располагаем работами по взаимодействию двух лиц, которые либо подтвердили бы эти утверждения, либо нет. Но у нас есть работы, относящиеся к большому числу людей, которые могут быть использованы. Речь идет о работах Фестингера, Шахтера, Бека и их коллег по исследованию динамики влияния. Одну из переменных, которую они изучают, они назвали сплоченностью и определили ее как нечто, привлекающее людей к участию в деятельности группы. Сплоченность — это качественная переменная; она имеет отношение к степени закрепления, которой подвергаются отдельные лица в деятельности группы.
Фестингер и его коллеги рассматривают два типа закрепления: символическое поведение, которое мы называем «социальным одобрением» (чувством), и деятельность, оцениваемую в других отношениях, как, например, выполнение каких-нибудь интересных дел.
Другую переменную, с которой они работают, они называют коммуникацией, а некоторые другие исследователи — взаимодействием. Это частотная переменная; она представляет собой меру частоты проявления вербального поведения, связанного с выгодами и затратами. Мы должны помнить о том, что, вообще говоря, переменная одного типа является функцией от другой.
Фестингер и его сотрудники показали, что чем более сплоченной является группа, т. е. чем более ценными являются чувства или действия, которыми члены группы обмениваются друг с другом, тем выше средняя частота их взаимодействия (Бек, 1950). В случае людей, как и голубей, чем сильнее подкрепление, тем чаще проявляется закрепленная модель поведения. Кроме того, чем сплоченнее является группа, тем более сильные изменения члены группы могут вызывать в поведении других членов в направлении повышения качества ее деятельности (Шахтер и др., 1951). Другими словами, чем более ценными являются действия, направленные на членов группы, тем более ценны действия, которые они должны совершить. В самом деле, если человек демонстрирует поведение определенного рода, а другие люди не обнаруживают в нем достаточных для них стимулов, то окажется, что со временем их собственный отклик на изъявление чувств и выполнение действий будет угасать. Но, возможно, тот человек сочтет их чувства и действия достаточно стимулирующими для себя, и, если ему захочется считаться с ними, он должен сделать свое поведение более ценным для других. Короче говоря, утверждения психологии поведения означают, что существует определенная пропорциональность между ценностью поведения человека для других лиц и ценностью для него их поведения (Скиннер, 1953).
Практическое равновесие
В начале статьи я высказал предположение, что одна из задач исследования малых групп заключается в том, чтобы выявить взаимосвязь между результатами экспериментальной работы в лабораторных условиях и результатами полевых исследований на реально существующих малых группах. Последние часто оказываются в состоянии практического равновесия, и в этом нет ничего необычного. Я не хочу этим сказать, что все реально существующие группы находятся в состоянии равновесия. Разумеется, я также не утверждаю, что во всех группах должна наблюдаться тенденция к равновесию. Также не хочу утверждать, что группы имеют внутренние механизмы сопротивления изменениям: здесь нет гомеостаза. Не утверждаю также, что мы предполагаем существование равновесия. Я хочу лишь сказать, что иногда мы наблюдаем его, что в то время, когда работаем с группой (а зачастую это очень непродолжительное время), не происходит существенных изменений величин переменных, которые были выбраны для измерения. Если, к примеру, человек «А» взаимодействует с человеком «Б» больше, чем с человеком «В», как в начале, так и в конце исследования, то, по крайней мере, на основании этой грубой оценки можно сделать вывод, что группа находится в состоянии равновесия.
Многие работы Фестингера и Шахтера являются экспериментальными, и их утверждения относительно процесса влияния, как мне кажется, содержат в себе утверждение, которое эмпирически оказывается справедливым для реально существующих групп в состоянии практического равновесия. Например, Фестингер и др. обнаружили, что чем более сплоченной является группа, тем сильнее то изменение, которое члены группы могут произвести в поведении других членов. Если влияние оказывается в направлении обеспечения соблюдения групповых норм, то, когда в результате процесса влияния произведены все изменения, на которые он способен, должно было бы быть справедливым утверждение о том, что чем более сплоченной является группа, тем большее число ее членов соблюдает ее нормы. И такое утверждение действительно является справедливым (Фестингер и др., 1950).
Как бы там ни было, я допускаю, что из лабораторных экспериментов по исследованию влияния следуют утверждения относительно поведения членов малых групп в условиях угасания процесса влияния, которые идентичны утверждениям, справедливым для реально существующих групп, находящихся в состоянии равновесия. Едва ли следует удивляться тому, что мы понимаем под равновесием то, что все изменения, на которые система способна при данных условиях, произошли и не предвидится никаких дальнейших изменений. И это не самый первый пример того, как статика оказывается частным случаем динамики.