Изменения в отношении к институту брака в США по пяти основным показателям

Ценностные ориентации
Процент детей, рожденных вне брака
Процент незамужних матерей в возрасте до 20 лет
Число разведенных на 1000 состоящих в браке
Процент детей, живущих с одним из родителей
Процент взрослого периода жизни, прожитого совместно с супругом (супругой) и детьми

Семья и воспитание детей

... Семейная жизнь и воспитание детей неуклонно становятся в России все более рациональными и демократичными. Книги из­вестных американских специалистов, как доктор Б. Спок, приобрели здесь такую же популярность, как в свое время в Соединенных Шта­тах, значительно расширилась в последнее время сеть негосударствен­ных воспитательных и лечебных детских учреждений, консультаций для супругов и т.д. Однако для обеих стран характерно большое раз­нообразие подходов к методам воспитания детей, в особенности у представителей различных этнических групп, проживающих в рамках географического региона. Для обоих обществ характерно также, что матери принимают большее участие в воспитании детей, чем отцы. «Постсоветские» отцы имеют даже меньше повседневного обще­ния с сыновьями и дочерьми, чем американские мужчины. Это об­условлено, в частности, ростом загруженности на основной работе и необходимостью брать одну или несколько дополнительных работ для содержания семьи. Как и в Соединенных Штатах, воспитанием занимаются в основном матери и женщины-педагоги. В России, так

же как и в Америке, дети, не проживающие в сельской местности, в большинстве случаев приобретают трудовые навыки вне семьи (Бож­ков, Голофаст, 1986). Пойдут ли российские отцы по томуже пути, на который недавно встали американцы, в смысле более глубокой во­влеченности мужчин в процесс воспитания, — покажет практика...

КС. Кон

Игорь Семенович Кон (род. в 1928 г.) — известный российский социолог, доктор философских наук (1959), профессор (1963), ака­демик Российской академии образования (1989), член Междуна­родной академии сексологических исследований (1979), почетный профессор Корнелльского университета (США), доктор honoris causa университета Серрей (Великобритания, 1992).

Окончил исторический факультет Ленинфадского педагогиче­ского института им А. И. Герцена (1947), защитил две кандидатские диссертации — по новой истории и по истории философии (1950). Работал на философском факультете Ленинградского университета (1956—1967), затем — в системе Академии наук: в Институте фило­софии (1967—68), Институте конкретных социальных исследований (1969-1972), Институте общественных наук (1972-1974), Институте этнологии и антропологии (с 1974).

Докторская диссертация И.С. Кона была посвящена теме «Фило­софский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли». Автор одной из первых социологических монографий, вышедших в шести­десятые годы, — «Позитивизм в социологии» (1964). Параллельно он активно изучал социологические и психологические проблемы личности. На основе курса лекций в ЛГУ опубликовал наиболее известную работу того периода — «Социология личности» (1967). По его инициативе на Конгрессе Международной социологической ассоциации в Варне (1970) был создан Исследовательский комитет по истории социологии. Под редакцией И.С. Кона подготовлена книга «История буржуазной социологии XIX — начала XXвека» (1979).

После разгрома «Пражской весны» (1968) он пошел по пути психологизации изучаемых проблем личности и подготовил книги «Открытие «Я» (1978) и «В поисках себя» (1984). Затем обратился к исследованию специальных проблем — социологии молодежи, дружбы, взаимоотношений между полами (сексология). Автор сайта http ://www. neuro. net. ru/sexology/about. html

В годы работы в Ленинградском университете содействовал созданию лаборатории социологических исследований; работая в

ИКСИ АН, руководил Отделом социологии личности и проектом «Личность и ценностные ориентации».

Автор свыше 40 книг и трехсот статей, многие из которых пере­ведены на иностранные языки. В настоящей Хрестоматии воспро­изводится (с незначительными сокращениями) статья И. С. Кона, иллюстрирующая творческий подход автора к анализу динамики ценностных ориентиров общества, заложенных в культуре.

А.З., Н.Л.

СЕКСУАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА XXI ВЕКА*

Историческое развитие человеческой сексуальности, как и всех прочих сфер жизни, подчинено нормам индивидуализации и плюрализации. Главные тенденции этого развития являются глобальными.

Сексуально-эротическое поведение и мотивация на наших глазах эмансипируются от репродуктивной биологии, которой они обязаны своим происхождением в филогенезе. На индивидуально-психологи­ческом уровне так было всегда. Люди, как и животные, спариваются не для размножения, а для удовольствия. Однако в прошлом эта сторона дела всячески вуалировалась и приглушалась. «Нормальной» считалась только такая сексуальная активность, которая способство­вала или могла привести к зачатию. В XX в. положение изменилось. Общественное сознание (нормативная культура) приняло тот факт, что сексуальность не направлена на деторождение, не нуждается в оправдании и является самоценной. В конце XX в. мотивационное разделение сексуальности и репродукции обрело также материаль­ную базу. С одной стороны, эффективная контрацепция позволяет людям заниматься сексом, не боясь зачатия. С другой стороны, генная инженерия создает потенциальную возможность произво­дить потомство «в пробирке», с заранее запрограммированными наследственными данными, без сексуального общения и даже личного контакта родителей. Расширение сферы индивидуальной репродуктивной свободы чревато серьезными социальными по­следствиями (например, угрозой депопуляции, вместо привычного перенаселения, или изменения необходимого соотношения полов, если «все» вдруг захотят рожать мальчиков). Благодаря достижениям

* Цит. по: Кон И. Сексуальная культура XXI века//Педагогика. 2003. № 4. С.3—15. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

медицины существенно расширяются возрастные рамки сексуальной активности: люди могут испытывать сексуальные радости чаще и дольше, чем в недавнем прошлом. Однако чтобы продолжать сек­суальную жизнь до старости, нужно заботиться о поддержании не только потенции, но и здоровья, красоты и культуры тела в целом, причем это в равной мере касается мужчин и женщин. Новая куль­тура телесности иногда порождает тревоги и психологические расстройства, например, болезненное желание похудеть, но одно­временно стимулирует заботу о здоровье и о соблюдении правил личной гигиены. Однако это возможно только при достаточно высоком уровне благосостояния и общественного здравоохране­ния. Бедные и необразованные слои населения (и целые общества) остаются также сравнительно сексуально обездоленными.

В XX в. радикально изменились представления людей о здо­ровье. Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) начиная с 1975 г. разграничивает понятия репродуктивного и сексуального здоровья. По определению ВОЗ, сексуальное здоровье — «не просто отсутствие расстройств, дисфункций или болезней, а связанное с сексуальностью состояние физического, эмоционального, душев­ного и социального благополучия». Всемирная Сексологическая Ассоциация на конгрессе в Валенсии (1997) приняла специальную «Декларацию сексуальных прав».

Сдвиги в сексуальной культуре неразрывно связаны с измене­ниями гендерного порядка. Сексуальная революция второй половины XX в. была прежде всего женской революцией. Идея равенства прав и обязанностей полов в постели — плоть от плоти общего принципа социального равенства. Сравнительно-исторический анализ дина­мики сексуального поведения, установок и ценностей за последние полстолетия показывает повсеместное резкое уменьшение поведен­ческих и мотивационных различий между мужчинами и женщинами в возрасте сексуального дебюта, числе сексуальных партнеров, про­явлении сексуальной инициативы, отношении к эротике и т.д.

Соотношение половых (биологически обусловленных) и тендерных (социально-сконструированных) различий мужской и женской сексуальности остается теоретически спорным. Появление гормональной контрацепции дает женщинам небывалую власть над репродуктивными процессами. Сегодня женщина может решать этот вопрос без согласия и даже без ведома мужчины. Ресексуализация женщин, которые лучше мужчин рефлексируют и вербализуют свои сексуальные потребности, также создает для мужчин трудности, такие, как исполнительская тревожность. Современные молодые

женщины ожидают от своих партнеров не только высокой потенции, но и понимания, ласки и нежности, которые в прежний мужской джентльменский набор не входили. Традиционная поляризация мужской и женской сексуальности корректируется принципами основанного на взаимном согласии партнерского секса. Однако, при всем выравнивании мужских и женских сексуальных сценариев, мужская сексуальность остается более экстенсивной, предметной, не связанной с эмоциональной близостью и переживаемой не как отношение, а как завоевание и достижение.

Сексуальное раскрепощение женщин способствует росту их сек­суальной активности и удовлетворенности, уменьшает фригидность и т.д. Тем не менее женщины чаще мужчин не испытывают сексу­ального желания (в Финском национальном опросе 1992 г. это при­знали от 5 до 20 % мужчин и от 15 до 55 % женщин). В Петербурге, по данным репрезентативного опроса 1996 г., отсутствие или редкость сексуального удовольствия признали 5 % мужчин и 36 % женщин. Это не только сексологическая, но и социальная проблема.

В прошлом изучение сексуального поведения часто строилось вокруг институтов брака и семьи. Сопоставление брачной, добрачной и внебрачной сексуальной активности и сегодня остается суще­ственным. Вопреки предсказаниям радикалов, моногамный брак и юридически неоформленные постоянные партнерские отношения (сожительства) отнюдь не отмирают. Но сами семейные ценности дифференцируются, на первый план выходят показатели качества жизни и субъективного благополучия. Современные партнерства и браки тяготеют к тому, чтобы быть «чистыми» (термин Э. Гидденса), самоценными отношениями, основанными на взаимной любви и психологической интимности, независимо от способа их оформле­ния. Такие отношения значительно менее устойчивы, чем церковный брак или буржуазный брак по расчету. Отсюда — увеличение числа разводов и связанных с ними социально-психологических проблем. Те же самые процессы, которые порождают болезненные проблемы, нередко содержат в себе объективные предпосылки их смягчения (например, психологическая травма, причиняемая ребенку разводом родителей, смягчается осознанием того, что это явление массово, ты не один в таком положении). Но это возможно только при наличии реалистической социально-педагогической стратегии.

Установка на возможную временность сексуального партнерства производна от высокой социальной мобильности, которая делает любые социальные идентичности и принадлежности более изменчи­выми и сменными. Высокая мобильность создает ситуацию ненадеж-

ности и неопределенности, но одновременно увеличивает степень индивидуальной свободы и связанной с нею ответственности.

Важные сдвиги происходят в сфере сексуальной морали. Хотя моральное регулирование и оценка сексуальных отношений не исче­зают, они становятся более гибкими и реалистическими. В результате уменьшается разрыв между повседневной, бытовой и официальной моралью и суживается круг морально оцениваемых явлений. Число сексуальных партнеров и варианты конкретных сексуальных тех­ник (что именно люди делают в постели) постепенно становятся исключительно делом личного усмотрения. Вместе с тем сужение сферы морального регулирования компенсируется более высокими требованиями к характеру отношений. Важнейшим критерием мо­ральной оценки сексуальных действий и отношений становится их добровольность, взаимное согласие партнеров, причем требователь­ность общества в этом отношении заметно повышается. Осуждению, а порой и юридическому преследованию подвергается не только прямое сексуальное насилие, но и различные формы сексуального принуждения, на которые раньше не обращали внимания.

Важный элемент современной сексуальной культуры — норма­лизация гомосексуальности, связанная с общим ростом социальной терпимости, ослаблением тендерной биполярности и эмансипацией сексуальности от репродукции. Хотя гомофобия и дискриминация людей по признаку их сексуальной ориентации остается серьезной социально-политической проблемой, в последние 30 лет во всем мире наблюдается заметный рост терпимости к однополой любви, особенно среди более молодых и образованных людей, а также увеличение числа мужчин и особенно женщин, которые призна­ют, что испытывали сексуально-эротическое влечение к лицам собственного пола.

Согласно выработанной ВОЗ Международной классификации болезней (МКБ-10), принятой во всех цивилизованных странах, включая Россию (с 1999 г.) и Китай (с 2001 г.), гомосексуальность не считается болезнью и не подлежит лечению. Многие западные стра­ны в последние годы легализовали однополые браки или домашние партнерства. Европейское сообщество считает дискриминацию лю­дей по признаку их сексуальной ориентации такой же юридически и морально неприемлемой, как расизм или антисемитизм. Намечаются сдвиги в признании права однополых пар на усыновление детей...

Принципиально меняется отношение общества к эротике. В XX в. ее включили в число законных предметов массового по­требления. Научные исследования показывают, что администра-

тивные запреты на эротику большей частью неэффективны, а сами сексуально-эротические материалы не приносят того вреда, который им приписывают. Потребление эротики становится делом индивидуального усмотрения, а свобода получения и распростра­нения сексуальной информации — одним из неотчуждаемых прав взрослого человека.

Существенный сдвиг в сексуальных установках конца XX в. — нормализация мастурбации. Мастурбационная тревожность и чувство вины по этому поводу, отравлявшие жизнь бесчисленным поколениям мужчин и женщин, постепенно отходят в прошлое. Многие взрослые благополучно женатые люди не только дополняют мастурбацией партнерские отношения, но и считают ее самоценной формой сексуальной активности. Важной формой сексуального удовлетворения, особенно для тех людей, которым по тем или иным причинам трудно реализовать свои эротические желания в обычных отношениях, лицом к лицу, становится виртуальный секс. Как и всякое новое явление, это чревато опасностями, преж­де всего — возможностью отрыва от действительности и ухода из реальной жизни в виртуальную. Однако «Интернет-зависимости», как и «телемании», по поводу которой паниковали в середине XX в., подвержены главным образом люди с уже наличными коммуника­тивными проблемами и трудностями.

Меняются функции коммерческого секса (проституции). Его от­рицательные стороны общеизвестны. Во-первых, он угрожает здо­ровью населения, будучи рассадником венерических заболеваний и СПИДа. Во-вторых, он покоится на угнетении женщин. В-третьих, проституция безнравственна. В-четвертых, она тесно связана с преступным миром. В-пятых, несмотря ни на какие запреты, в нее вовлекаются несовершеннолетние. Однако проституция неот­делима от таких социальных условий, как бедность, безработица, бездомность. Кроме того, нужно ясно осознавать, кого и отчего мы хотим защитить. Защита общества от инфекционных заболеваний, женщин и детей — от сексуальной эксплуатации, людей вообще от греха и безнравственности — совершенно разные задачи, требую­щие разных методов. Выработать единую стратегию относительно проституции западные общества в XX в. не смогли, две самые либеральные страны — Нидерланды и Швеция — в этом вопросе решительно расходятся.

Особенно большие сдвиги происходят в характере сексуального поведения и ценностей подростков. Во второй половине XX в. практически во всем мире произошло снижение возраста сексуального

дебюта и уменьшение разницы в этом отношении между мужчинами и женщинами. Пик этого процесса пришелся в Европе и США на 1960-70-е гг., затем он затормозился. Снижение возраста сексуального дебюта и автономизация подростковой и юношеской сексуальности от «внешних» форм социального контроля (со стороны родителей, школы, церкви и государства) создает ряд потенциально опасных ситуаций, прежде всего — нежелательных беременностей, абортов и заражения инфекциями, передаваемыми половым путем (ИППП), последнюю угрозу сделал особенно серьезной СПИД. В 1970-х гг. раннее начало сексуальной жизни на Западе повсеместно коррелировало с различными антинормативными и девиантными поступками (плохая школьная успеваемость, пьянство, хулиганство, конфликты с учителями и родителями и т.д.). В 1980—90-х гг. положение изменилось. Хотя раннее начало сексуальной жизни и сегодня часто сочетается у подростков с проблемным поведением и стремлением скорее повзрослеть, последствия этого зависят как от социальных условий, так и от индивидуальных, личных особенностей подростка. В тех странах, где существует эффективное сексуальное просвещение, сексуальная активность подростков значительно реже сопровождается эпидемиологическими и другими социальными издержками. Хотя тенденции развития подростковой сексуальности всюду одни и те же, между странами есть существенные различия.

Убедившись в неэффективности внешнего контроля за подрост­ковой сексуальностью, педагоги и психологи возложили надежды на сексуальное просвещение. Вначале некоторые думали, что с этим справится родительская семья, но хотя родительская семья — важ­ный фактор нравственного и эмоционального воспитания детей, сексуального образования она не дает и дать не может. Это делают другие социальные институты — общество сверстников, средства массовой информации, а прежде всего — школа, причем акцент делается не на запретах, а на убеждении и просвещении. Предпри­нимаемые в этом направлении усилия дают положительные плоды, особенно в том, что касается уменьшения количества абортов и профилактики ИППП и ВИЧ-инфекции. Те страны, которые с этим запоздали, например США (в 1969 г. лидер американских ультраправых Роберт Уэлч утверждал, что школьное сексуальное просвещение — «грязный коммунистический заговор для подрыва духовного здоровья американской молодежи»), имеют значительно худшие социальные показатели по всем связанным с сексуальнос­тью вопросам.

Ситуация в России

Исторически традиционная русская сексуальная культура, как на бытовом, так и на символическом уровне, всегда отличалась крайней противоречивостью. Отношение к сексуальности и эроти­ке в России всегда было политизировано и поляризовано. Тем не менее в России XIX — начала XX в. происходили принципиально те же процессы, что и в Европе, и обсуждались они в том же самом интеллектуальном ключе. Особенно важную роль в развитии рус­ской сексуально-эротической культуры сыграл Серебряный век. Октябрьская революция прервала это поступательное развитие. Большевистская партия видела в неуправляемой сексуальности угро­зу своей идеологии тотального контроля над личностью. Столкнув­шись уже в 1920-х гг. со сложными социально-демографическими и социально-медицинскими проблемами (дезорганизация брачно-семейных отношений, рост числа нежелательных беременностей и абортов, распространение проституции, ИППП и т.д.) и не сумев разрешить их цивилизованным путем, советская власть в 1930-х гг. обратилась к репрессивным, командно-административным методам (рекриминализация гомосексуальности, запрещение коммерческой эротики, ограничение свободы развода, запрещение искусственных абортов и т.д.). Идеологическим оправданием этой политики была уникальная большевистская сексофобия («у нас секса нет»), с резко выраженной антибуржуазной и антизападной направленностью. Вся сексуально-эротическая культура — эротическое искусство, научные сексологические исследования и какое бы то ни было сексуальное просвещение — в СССР была выкорчевана.

Официально провозглашенные практические цели этой по­литики — укрепление семьи и нравственности и повышение рож­даемости — не были достигнуты. Напротив, она имела эффект бумеранга. Вместо повышения рождаемости страна получила рост числа подпольных абортов, а как только аборты были легализова­ны — заняла по этому показателю первое место в мире. Запрещение легального сексуально-эротического дискурса неизбежно низводит человеческую сексуальность до уровня немой, чисто физиологиче­ской активности, делая ее не только примитивной, но и социально опасной и непредсказуемой.

Уже в начале 1960-х гг., как только репрессивный режим осла­бел, сексуальный дискурс стал возрождаться, причем выяснилась не только чудовищная отсталость страны, но и то, что, несмотря на все репрессии и социальную изолированность от Запада, главные тенденции динамики сексуального поведения в СССР были те же,

что и там — снижение возраста сексуального дебюта, эмансипация сексуальной мотивации от матримониальной, рост числа разводов, добрачных и внебрачных зачатий и рождений, повышение интереса к эротике, ресексуализация женщин и т.д. В том же направлении эво­люционировали и сексуальные установки россиян.

По данным всех эмпирических исследований, существенные сдвиги в этом направлении начались не в эпоху перестройки и гласности, а уже в 1960-х и особенно 1970-х гг. Молодежь 1990-х гг. только продолжила этот процесс эмансипации.

Отличие России от Запада заключается не в направлении разви­тия, а в его хронологических рамках и в степени осознания обществом происходящих перемен.

В демократических странах Запада сдвигам в сексуальном по­ведении предшествовали сдвиги в социальных установках, которые выражались и обсуждались публично. В России на бытовом уровне дело обстоит так же (иначе просто не бывает). Однако цензурные запреты (раньше) и отсутствие профессионального дискурса (те­перь) препятствуют осознанию этих сдвигов, которые из-за этого кажутся неожиданными и катастрофическими, а порой и в самом деле становятся таковыми.

Прежде всего это касается подростковой сексуальности. Дина­мика и структура сексуальной активности российских городских подростков вполне сравнима с тем, что происходит в остальном мире. Поданным СИ. Голода (1996), возраст сексуального дебюта российских подростков за последние тридцать лет все время снижал­ся. Поданным наших опросов, в 1993 г., в 16 лет первый половой акт пережили 38 % мальчиков и 25 % девочек, а в 1995 г. эти цифры повысились до 50 % и 33 %. Некоитальные, социально и психоло­гически менее ответственные, сексуальные контакты начинаются гораздо раньше и распространены значительно шире.

Сами по себе эти цифры не сенсационны и вполне сопоставимы с западными. Тип современной российской подростковой сексуальной культуры, включая корреляции между ранним сексуальным дебютом и антинормативным поведением, очень похож на то, что существо­вало в США и в странах Западной Европы 30 лет тому назад. Однако в России эти сдвиги происходят в крайне неблагоприятной социально-экономической обстановке и на фоне крайне низкого уровня сексуальной культуры. По справедливому замечанию Эверта Кеттинга, сексуальное поведение российских подростков принадлежит к XXI в., а их сексуальное сознание и знания остаются на уровне середины 1950-х гг.

Неудивительно, что в России катастрофически велик про­цент незапланированных беременностей и абортов, а прирост

СПИДа — самый большой в Европе. Обращает на себя внимание также рост проституции, в том числе подростковой и детской, распространенность в молодежной среде сексуального насилия, торговля несовершеннолетними, безнаказанное производство и распространение детской порнографии и т.д.

В дополнение к общим задачам борьбы с бедностью, детской безнадзорностью, преступностью и наркоманией, необходимое условие преодоления отрицательных последствий подростковой сексуальности — сексуальное образование. Однако с 1996 г. против идеи сексуального просвещения идет форменный крестовый по­ход под антизападными лозунгами. Дело изображается так, будто за пропагандой безопасного секса и контрацепции стоят западные спецслужбы, желающие не только деморализовать, но и физически истребить российский народ. Возрождаются и популяризируются мастурбационные страхи и даже предлагают ввести уголовное на­казание за гомосексуальность.

Продолжение нынешней сексуальной политики (точнее — за­меняющей ее антисексуальной истерии), в сочетании с другими неблагоприятными условиями (низкий уровень жизни, низкая рождаемость, высокая детская смертность, низкая культура здоровья и особенно традиционная нечувствительность россиян к факторам социального и личного риска и угрозы смерти, связанная с такими культурно-историческими диспозициями, как фатализм, социаль­ный мазохизм и выученная беспомощность) увеличивает вероят­ность физического вымирания и деградации страны.

3.3. Общины

Фридрих Энгельс

Фридрих Энгельс (1820—1895) — соратник и друг Карла Маркса, вместе с ним заложил основы марксизма. В то время, когда К. Маркс формировал свою социологическую концепцию, Ф. Энгельс провел первое эмпирическое социологическое исследование, результаты которого запечатлены в его книге «Положение рабочего класса в Англии. По собственным наблюдениям и достоверным источникам» (1845). Примечательно, что это исследование Ф. Энгельс осуществил непосредственно вслед за выходом трех последних социологических томов «Курса позитивной философии» О. Конта (1839—1841), но синых, радикально революционных позиций.

Охотно уступая Марксу пальму первенства в разработке эконо­мической и политической теории, бывший вольнослушатель лекций

Шеллинга в Берлинском университете (1841), полиглот Энгельс с удо­вольствием углублялся в философские и историко-этнологические исследования: вспомним его «Анти-Дюринг», «Диалектику природы», «Происхождение семьи, частной собственности и государства».

Ниже приведен фрагмент одного из блестящих историко-этноло-гических очерков Ф. Энгельса — «Марка» (нем. Mark — крестьянская община). Он был написан как приложение к немецкому изданию брошюры Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке» (1882), а вскоре также напечатан в газете "Sozialdemokrat" и издан отдельной брошюрой (1883) — с целью распространения среди не­мецкой социалистической партии сведений относительно истории возникновения и развития земельной собственности в Германии. В этом очерке, рукопись которого была одобрена Марксом, Энгельс частично использовал материалы по истории древних германцев (от времен Цезаря и Тацита до франкского периода включительно), собранные им в 1881-1882 гг. (см.: К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч.Т. 19. С. 442-546).

Уместно вспомнить, что в начале 1881г. известная деятельница народнического движения Вера Засулич обратилась к Марксу с во­просом о возможной судьбе русской общины, разлагавшейся после отмены крепостного права (1861). Вопрос оказался не простым: Маркс сделал четыре наброска ответа. В первом из них он писал: «Обращаясь к далекому прошлому, мы встречаем в Западной Европе повсюду общинную собственность более или менее архаического типа; вместе с прогрессом общества она повсюду исчезла» (с. 401). В третьем наброске ответа Маркс отметил разнообразие типов земледельческой общины: «Один из типов... являет собой русская община. Ее эквивалент на Западе — германская община» (там же, с. 417). В итоге Маркс направил Вере Засулич краткий, но очень ем­кий ответ и продолжил начатое им ранее изучение пореформенной России в «Заметках о реформе 1861 г. и пореформенном развитии России» (1881—1882). Одновременно Энгельс стал собирать упомя­нутые материалы по истории древних германцев, в особенности по истории германской общины. На основе этих материалов он и под­готовил очерк «Марка», который демонстрирует распространенность земледельческой общины в дофеодальной, отчасти и феодальной За­падной Европе. Данный очерк убедительно демонстрирует общность ранних форм социальных отношений в большинстве стран Европы, включая Россию, что составляет одно из принципиальных положе­ний базового пособия учебного комплекса (см. главу 8 и др.).

ИЛ:

МАРКА*

В такой стране, как Германия, где еще добрая половина на­селения живет земледельческим трудом, рабочие-социалисты, а через них и крестьяне, непременно должны познакомиться с тем, как возникла современная земельная собственность, и крупная, и мелкая. Нынешней нищете поденщиков и нынешней долговой кабале мелких крестьян необходимо противопоставить древнюю общую собственность всех свободных мужчин, охватывавшую все, что для них тогда действительно являлось «отечеством», т.е. унаследованным свободным общим владением. Поэтому я даю краткое историческое описание того древнейшего земельного строя германцев, который сохранился до наших дней, хотя в виде жалких остатков, и который на протяжении всего средневековья служил основой и образцом всякого общественного устройства и пронизывал всю общественную жизнь не только Германии, но и Северной Франции, Англии и Скандинавии. И все же он был столь основательно забыт, что лишь в последнее время Г.Л. Мауреру при­шлось снова открывать его действительное значение.

Два стихийно возникших факта господствуют в первобытной истории всех или почти всех народов: разделение народа по признаку родства и общая собственность на землю. Так было и у германцев. Деление на племена, родовые группы и роды, принесенные ими из Азии, деление, по которому еще в римскую эпоху их боевые от­ряды строились так, что всегда плечом к плечу стояли ближайшие родичи, — это же деление определяло у них порядок овладения новым районом к востоку от Рейна и к северу от Дуная. Каждое племя оседало на новом месте не по прихоти и не в силу случайных обстоятельств, а в соответствии с родственной близостью соплемен­ников, как на это ясно указывает Цезарь. Более близким по родству крупным группам доставалась определенная область, в пределах которой опять-таки отдельные роды, включавшие определенное число семей, селились вместе, образуя отдельные села. Несколько родственных сел образовывали «сотню» (на древневерхненемец­ком — huntari, на древнескандинавском — heradh), несколько сотен образовывали округ (Gau); совокупность этих округов составляла самый народ. Земля, на которую не притязало село, оставалась в

* Цит. по: Энгельс Ф. Марка // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 328-337. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 8 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

распоряжении сотни; то, что не попадало в надел сотни, оставалось в ведении всего округа; оказывавшаяся и после этого не поделенной земля — большей частью очень значительная площадь — находилась в непосредственном владении всего народа...

Вплоть до того времени, когда Франкское государство под­чинило себе германские земли на восточном берегу Рейна, центр тяжести общины-марки, по-видимому, находился в округе, а округ, собственно говоря, и охватывал общину-марку. Ибо только этим и объясняется, что при возникновении административного деления Франкского государства так много старых крупных марок снова появляется в качестве судебных округов. Но уже вскоре после этого началось раздробление старых крупных марок. Однако еще в «Имперском праве» XIII и Х1Устолетий значится, что, как правило, марка включает от 6 до 12 сел.

Во времена Цезаря по крайней мере значительная часть гер­манцев, — а именно племя свевов, еще не перешедшее к прочной оседлости, — обрабатывала пашню сообща. Происходило это, как можно предполагать по аналогии с другими народами, следующим образом: отдельные роды, включавшие в себя по нескольку связан­ных узами близкого родства семей, обрабатывали сообща предо­ставленную им землю, которая из года в год подвергалась переделу, продукты же распределялись между семьями. Когда же и свевы к началу нашего летосчисления прочно осели на новых местах, такой порядок вскоре прекратился. Во всяком случае, Тацит (через 150 лет после Цезаря) знает только обработку земли отдельными семьями. Но и им земля для обработки предоставлялась только на один год: по истечении каждого года снова производился передел, и участки переходили в другие руки.

Мы и теперь еще можем видеть на Мозеле и в Хохвальде, в так называемых подворных общинах [Gehoferschaften], как это проис­ходило. Вся пахотная земля, поля и луга — правда, уже не ежегодно, но все же через каждые 3, 6, 9 или 12 лет — там соединяются в один общий массив и делятся на некоторое число «конов» [«Gewanne»] в зависимости от расположения и качества почвы. Каждый кон, в свою очередь, делится на столько равных частей в виде длинных узких полос, сколько правомочных членов имеется в общине; эти части распределяются между ними по жребию, так что каждый член общины получает первоначально равную долю в каждом коне, т.е. от каждого участка, отличающегося своим расположением и качеством почвы. В настоящее время наделы стали неравными в результате дробления при наследовании, вследствие продажи и т.д., но старый

полный надел все еще составляет ту единицу, пи которой опреде­ляются размеры половины, четверти, восьмой и прочих долей на­дела. Необработанная земля, леса и пастбища остаются общинным владением для совместного пользования...

В результате отказа от новых переделов пахотной земли марко-вый строй принимает теперь ту форму, в какой он выступает перед нами не только в старых «Правдах» V—VIII вв., но также в английских и скандинавских средневековых судебниках, в многочисленных германских Марковых уставах (так называемых Weistiimer) от XIII до XVII столетия и в обычном праве (coutumes) Северной Франции.

Община-марка, отказавшись от права периодического передела пахотной земли и лугов между отдельными своими членами, из всех прочих своих прав на эти земли не уступила ни одного. А эти права были весьма значительны. Община передала свои земли отдельным лицам только с целью использования их в качестве пашен и лугов, но не для какой-либо другой цели. На то, что выходило за эти пределы, частный владелец не имел никакого права. Найденные в земле со­кровища, залегавшие глубже, чем достает сошник, первоначально принадлежали поэтому не владельцу, а общине; то же относится к праву добывать руду и т.д. Все эти права впоследствии были узурпи­рованы феодалами и князьями и обращены ими в свою пользу.

Но и пользование полем и лугом было подчинено контролю и регулированию со стороны общины, что осуществлялось следующим образом. Там, где господствовало трехполье, — а это было почти везде, — вся пахотная земля села делилась на три одинаковых по размеру поля; каждое из них попеременно предназначалось один год для озимых посевов, второй год для яровых, третий год шло под пар. Таким образом, село каждый год имело свое озимое, яровое и паровое поле. При распределении земли заботились о том, чтобы каждый член общины получал одинаковую долю во всех трех полях и мог бы, таким образом, без ущерба подчиняться принудительному севообороту общины; в соответствии с этим озимые он должен был сеять только на своем участке озимого поля и т.д.

Что же касается парового поля, то, пока оно находилось под паром, оно всякий раз снова переходило в общее владение и ис­пользовалось всей общиной в качестве пастбища. А как только кончалась уборка урожая на двух других полях, они также снова возвращались в общее владение до нового посева и использовались в качестве общинного выгона. То же самое относится к лугам после осеннего сенокоса. На всех полях, где должен был пастись скот, владелец обязан был удалить изгороди. Этот так называемый при-

нудительный выпас естественно требовал, чтобы время посева, как и жатвы, не зависело от воли отдельного лица, а было для всех общим и устанавливалось общиной или обычаем.

Вся остальная земля, т.е. все, что не входило в усадьбу и в па­хотный надел: лес, пастбища, пустоши, болота, реки, пруды, озера, дороги, места охоты и рыбной ловли, — оставалась, как и в стари­ну, общинной собственностью, предназначенной для совместного пользования. Подобно тому как доля каждого члена общины в поделенной пахотной земле марки была первоначально для всех одинаковой, так же одинакова была и доля его в пользовании «об­щими угодьями марки». Способ этого пользования определялся всеми членами общины; таким же образом устанавливался способ наделения, когда уже возделанной земли больше не хватало и от общих угодий марки отрезывался участок для возделывания. Общие угодья марки использовались главным образом для выпаса скота и откармливания свиней желудями; кроме того, леса доставляли стро­ительный материал и дрова, листья для подстилки, ягоды и грибы, а болота, если они имелись, — торф. Постановления о пастбищах, об использовании леса и т.д. составляют главное содержание много­численных сохранившихся от различнейших периодов Марковых уставов. Они были записаны в те времена, когда старое неписаное обычное право начинало оспариваться. Сохранившиеся еще общин­ные леса являются жалким остатком этих древних не поделенных общих угодий марки. Другим пережитком, по крайней мере в Запад­ной и Южной Германии, является глубоко коренящееся в народном сознании представление, что лес есть общее достояние и каждый может собирать в лесу цветы, ягоды, грибы, буковые орешки и т.д. и вообще имеет право делать все, что ему угодно, пока и поскольку он не причиняет вреда...

В древние времена строй марки был почти единственным обще­ственным устройством тех германских племен, у которых не было королей. Старая родовая знать, которая пришла в упадок во время переселения народов или вскоре после него, легко приспособилась к этому строю, как и все стихийно возникшее вместе с ним, точно так же, как кельтская клановая знать еще в XVII в. уживалась с ирландской земельной общиной. И марка пустила столь глубокие корни во всей жизни германцев, что мы обнаруживаем ее следы на каждом шагу в истории развития нашего народа...

Марковый строй приспособлялся к самым изменчивым отноше­ниям владения возделанной землей, пока еще существовали общие угодья марки, а также к разнообразнейшим правам собственности на

г'

них, когда марка перестала быть свободной. Марка погибла вслед­ствие разграбления почти всей крестьянской земли, как поделенной, так и неподеленной, — разграбления, произведенного дворянством и духовенством при благосклонном содействии территориальной власти. Но экономически она устарела, потеряв жизнеспособность в качестве формы земледельческого производства, фактически лишь с тех пор, как гигантский прогресс сельского хозяйства за последние сто лет превратил земледелие в науку и привел к появлению совер­шенно новых форм производства.

Макс Вебер

Сведения о М. Вебере даны в разделе 1. Ниже приведены выдерж­ки из его трудов «История хозяйства» и «Город» (1921), опубликован­ных посмертно, в 1921 г. В первом из них ясно показан общинный характер первоначальных форм национально-немецкого аграрного строя. Во второй работе Вебер дал многостороннюю характеристику города как территориальной общности, выделил азиатский и запад­ный типы городов. При этом он сделал вывод: как в Западной Европе, так и в России город «был тем местом, где совершался переход из не­свободного в свободное состояние, благодаря возможности дохода, предоставляемой денежным хозяйством». Это подтверждает поло­жение о принципиальной общности форм и тенденций социальной жизни в России и странах Западной Европы, которое обосновывается в базовом пособии учебного комплекса (см. главу 8 и др.).

Н.Л.

ДОМАШНЕЕ ХОЗЯЙСТВО, РОД, ДЕРЕВНЯ И ПОМЕСТЬЕ (АГРАРНЫЙ СТРОЙ)*