Когнитивный и социологический подходы к истории знания 3 страница

Еще одна очень важная для гуманитариев характеристика фило­софии Гегеля,- то, что принято именовать его историзмом. Для Гегеля по-прежнему значимы кантианские вопросы: каковы истинные, нена­рушаемые законы мышления; в чем корректность тех правил, которыми мы пользуемся? Отказываясь от гипотезы «вещи в себе», Гегель объяс­няет формирование априорных структур нашего мышления историей саморазвития Абсолютного Духа. Последний, сам являясь и предметом, и субъектом исследования, гарантирует, что интеллектуальные средст­ва будут адекватны познаваемому материалу. И тогда история, самим фактом своего положительного и направленного развития, обеспечива­ет исследователю ряд новых преимуществ. Во-первых, достигается корректность применения тех формально-логических и, что гораздо более важно, историко-диалектических категорий, к осознанию кото­рых сама история и привела Гегеля; интеллектуальный инструментарий оправдан с точки зрения всей человеческой практики, раз уж именно он оказался только что выработан. Во-вторых, являясь гарантом и полем действия логических и диалектических законов, история оказывается основным пространством их поиска и исследования; в конечном счете

4. Умозрительная стратегия. Гегель__________________________ 71

именно история становится приоритетной предметной областью науки и методологии. И наконец, история играет колоссальную роль в оправ­дании гегелевской этики: с переменами рекомендуется соглашаться по мере того, как они происходят; достаточно напомнить только тезис о действительности разумного и разумности действительного¹.

Теория Маркса как пример умозрительной стратегии

(рассуждение «практика - критерий истины» и понятие

«отчуждения»)

С методом Гегеля очень тесно связано формирование концепции Карла Маркса. К сожалению, придется опустить ряд тем, очень существенных для марксистской теории, а другие лишь кратко упомянуть. Во-первых, по минимуму будет затрагиваться марксистская идеология - как в ас­пекте политической влиятельности, так и с точки зрения генезиса мар­ксистских взглядов. Во-вторых, в рамках курса нет смысла углубляться в экономическую теорию Маркса. Ее значение для истории экономики как науки общепризнанно, и Маркс здесь бесспорный патриарх. Со­ответственно, как и положено крупным теориям, его концепция уже детализирована и уточнена до полного опровержения. В свою оче­редь, историческая теория Маркса едва ли представляет интерес сама по себе, за пределами истории экономики; оригинален, пожалуй, только сам тезис, что именно экономическая история является стержнем исто­рии мировой.

Таким образом, в перспективе гуманитарной гносеологии, хоте­лось бы обратить внимание только на два аспекта теории Маркса. Пер­вый - это более четкое, чем у Гегеля, понимание того, что оправдание принципов мышления извне должно привести и к тому, чтобы тракто­вать их как результаты исторической практики. Это может быть понято во вдохновенно-деятельностном плане: как призыв доказывать насили­ем свою правоту пред лицом истории. Это может быть понято в чисто гносеологическом плане: как согласие с тем, что результаты познания в значительной мере обусловлены обстоятельствами познавательного

¹ Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 1990. С. 53.

4. Умозрительная стратегия. Гегель__________________________ 72

процесса. Наконец, это может быть понято в методологическом плане: как готовность признавать то, что собственная позиция всегда «партий­на», что она является только одной из множества возможных. Наконец, это можно переформулировать и как склонность интерпретировать ис­тинность тех или иных результатов познания в зависимости от дости­гаемой с их помощью практической пользы. Заслуживает внимания то обстоятельство, что марксизм и американский прагматизм занимают в этом отношении достаточно близкие позиции: оба этих направления относятся уже к послеклассическим формам философии, для которых уже невозможно обоснование разума из него самого и всецело рацио­налистическое познание. Как представитель этого способа видеть ис­торию мысли Маркс вполне может считаться одним из основателей социологии знания. Споря со своими оппонентами, он систематически указывал на партийную обусловленность и идеологическую функцию их взглядов. Другое дело, что критический пафос у него превалирует над беспристрастностью, что вполне осознается самим Марксом.

Еще одна очень авторитетная позиция марксистской теории — это понятие отчуждения. В рамках гегелевской системы под этим по­нятием подразумевалось всего-навсего опредмечивание, объективация понятия на инстанциях его диалектического пути. Один из последова­телей-критиков Гегеля, Людвиг Фейербах (1804 — 1872) использовал понятие отчуждения для того, чтобы показать, как чувства человече­ской любви переносятся на трансцендентные понятия. В марксистском анализе отчуждение стало обозначать непреодолимую пропасть между производителем материальных или духовных продуктов и его воз­можностью использовать эти продукты в той мере, в какой это ему необходимо. Трудовая деятельность объективируется не только в си­стеме экономики, как товар, но и в системе социальных институтов; последняя начинает оказывать решающее влияние на жизнь непосред­ственных производителей; в исторически известных досоциалистиче­ских формах оказывалось так, что труд приводил к возникновению оче­редной системы эксплуатации. Причина популярности понятия отчуждения может скрываться в его двусмысленности: оно одновре­менно является и социально-научным, и экзистенциальным. Как социо­логический термин «отчуждение» значит не больше, чем отражение структуры производства в организации социальных институтов и инди-

4. Умозрительная стратегия. Гегель__________________________ 73

видуального сознания; от отчуждения, понимаемого таким образом, будут страдать и наемные рабочие, и любые другие социальные груп­пы. В своем экзистенциальном качестве понятие отчуждения непри­крыто апеллирует к этике, к справедливости, а заодно и к комплексу неполноценности. Неслучайно этот термин с легкостью находит себе место в разнообразных (таких, например, как теология освобождения или экзистенциализм) мировоззрениях с ярко выраженным этическим интересом. Удачно сочетая научный и практически-освободительный пафос, теория отчуждения, как кажется, вполне отвечает общим тен­денциям марксизма.

Резюме: общая характеристика «умозрительной стратегии» гуманитарного исследования

Попробуем подвести итоги. Мы пытались проследить, как осуществляет­ся (Кантом) переформулировка проблемы возможности нового знания о предмете — акцент смещается на возможность суждения о предмете. сообщающего новую информацию. Далее мы говорили о том, как пыта­ется ответить на этот вопрос Гегель: и предмет, и знание о нем (уже вы­раженное или еще нет) являются одним и тем же — разными формами проявления единого Абсолютного Духа. Соответственно, знание о лю­бом интересующем нас вопросе может быть получено путем строго логичных трансформаций: при этом нам даже не нужно никакого иного материала, кроме самой предпосылки о познаваемом устройстве мира. Грубо говоря, из того, что мир познаваем, Гегель доказывает в бук­вальном смысле слова все остальное: то, что Дух един; то, что он об­ладает интеллигибельностью (= разумностью); то, что Дух стремится к осуществлению (своей) свободы в историческом развитии человече­ства; наконец, то, что основным принципом устройства Духа являют­ся диалектические противоречия. Попутно доказывается масса других интересных и полезных, в том числе и для гуманитарного познания, предпосылок - например, историзм, разумность действительного и т.д. Все это — следствия необходимости обосновать познаваемость ми­ра; если посмотреть еще глубже — это вполне корректное развитие кан-товской мысли о том, что человеческая способность познания является

4. Умозрительная стратегия. Гегель__________________________ 74

априорной, хотя, возможно, и не совсем удовлетворительной (если помнить о том, что «вещи» остаются «в себе») характеристикой нашего интеллекта.

Итак: Гегель в очень продуманной и наглядной форме предста­вил тот способ мысли и исследования, который можно было бы назвать «умозрительной» стратегией гуманитарного знания. Для этого способа внутренняя логическая когерентность (логическая согласованность внутри системы) ценнее, чем контакт с внешними интеллектуальными или эмпирическими данными. В принципе, этот контакт может быть минимизирован, и, в общем-то, понятно, что если строить исследование как цепь суждений, выводимых из ограниченного числа посылок, то шанс написать солидную и убедительную работу будет велик; прав­да, конечные выводы рискуют оказаться сильно похожими на исходные посылки. Более того, такая стратегия — ее можно называть «умозри­тельной», «спекулятивной», «дискурсивно-философской», «тавтоло­гической» или как-нибудь еще - является вовсе не случайным злом в истории развития знания. Умозрение — неизбежный элемент любого гуманитарного исследования, и мы очень часто вынуждены прибе­гать к умозрению как методу. В порядке оправдания приходится подбирать соответствующую метафизику: такую гипотезу об устрой­стве познаваемого предмета и мира в целом, которая оправдывала бы использование умозрительного метода. Таким образом, очевидно, где можно столкнуться с метафизиками, в содержательном плане весьма схожими с гегелевской. Это характерно для концепций, кото­рые тяготеют к дедукции (являющейся для них идеалом), к логическому мышлению, а также к убежденности в том, что имен­но им принадлежит подлинная, неоспоримая истина.

Лекция 5 ПОЗИТИВИЗМ

Как стратегия гуманитарного знания позитивизм максимально проти­востоит умозрению и философствованию. Главным для позитивизма является открытость внешним данным: в первую очередь, тому, что гово­рит исследуемый материал, но также тем результатам и аргументам ис­следования, которые предлагают уважаемые коллеги. Соответственно, заботясь о доверии к будущим результатам своего труда, сами колле­ги стремятся работать так, чтобы их рассуждения были проверяемы на каждом этапе и служили несомненному увеличению научного зна­ния. Отсюда следует необходимость предельной детализации иссле­довательской процедуры и предпочтение таких технических приемов, как описание и индукция. Конечно, можно сказать, что это только рито­рика, но тогда придется признать, что именно эта риторика является для позитивизма характерной и отличает его от риторики других стра­тегий.

Политический и социальный контекст первой половины

XIX века

В первой половине XIX века (во многом — благодаря размаху вначале триумфов, а затем поражений революционной и наполеоновской Фран­ции) возникло новое отношение к политическим процессам. Появилось отчетливое понимание того, что политическая система в стране не за­дана раз и навсегда, но может меняться. Социальное положение инди­видов в большей мере осознается не как данность, но как проблема, предмет осмысления, переживания и, возможно, исправления. В это же время происходит еще несколько чрезвычайно влиятельных изменений. С одной стороны, идет мощный технический прогресс, причем прогресс, основанный на знании законов природы. Это сопровождается новым обострением интереса к знанию - в особенности такому, как в физике

5. Позитивизм_____________________________________________ 76

или математике. С другой стороны, происходят изменения общественно­го порядка: как бы ни «страдали» трудящиеся классы, социальная мо­бильность очевидно становится гораздо интенсивнее. На политической и экономической арене - а тем более в профессиональной интеллекту­альной деятельности — новые люди начинают играть немалую роль и проводить свои интересы. На протяжении всего XIX столетия в об­щественной, и в особенности, в духовной жизни европейских стран неуклонно растут доля, активность, а постепенно и влияние предста­вителей буржуазии, или, если угодно, среднего класса. И еще одно решительное изменение: XVIII век, век Просвещения, вырастил поко­ления людей, уже думавших не слишком религиозно. Это означает не столько даже прирост чистой рациональности, сколько склонность к эмпирическому мышлению, претендующему на то, чтобы считаться свободным от предпосылок и приносящим практическую пользу. Пози­тивизм можно рассматривать как явление, тесно связанное с этими из­менениями.

Огюст Конт и его концепция знания

Уместно начать лекцию с упоминания об основателе позитивизма О. Конте. Ему принадлежит сам термин «позитивизм», определения этого понятия, размышления о месте позитивной философии в системе знания и т.п. Детство и юность Конта (годы жизни: 1798 - 1857) при­шлись на весьма бурную эпоху. В молодости он был секретарем у А. Сен-Симона, который одним из первых пытался породнить со­циальную справедливость с наукой (за что и был позднее, в статусе утопического социалиста, сопричислен к предшественникам мар­ксизма), и Конт в значительной мере унаследовал от своего работо­дателя и учителя неразличение интлеллектуального и этического.

Основное сочинение Конта — шеститомный «Курс позитивной философии», который начал выходить в 1830 году. Конт считает, что все науки находятся друг с другом в тесной связи, точно так же, как связаны между собой предметы этих наук. Так, биологические науки ищут более сложные закономерности, чем физические; причина в том, что объекты биологии, несомненно являясь и физическими объектами,

5. Позитивизм_____________________________________________ 77

обладают своей спецификой и гораздо большей степенью сложности. Точно так же и социальные науки, как и открываемое ими знание, стоят выше, чем биологические. Однако, признавая взаимосвязь всех наук, Конт подходит к ней совершенно иначе, чем Гегель. Знание непремен­но строится не «сверху», путем диалектически-противоречивой дедук­ции из логически необходимых положений, а «снизу». Сначала позна­ются самые простые истины, установление которых не требует сложной системы знаний и учета закономерностей разного порядка, и только постепенно мы приближаемся к познанию сложных вещей. Зато все приобретаемое таким путем знание будет положительным, пози­тивным. Предполагается - и даже требуется - анализ фактов самих по себе, без учета затрудняющей познание их связи друг с другом, а в конечном счете и со всем остальным на свете; подобная модель знания является чуть ли не основной чертой методологий позитивистского толка. Другая, родственная этой, характеристика: обязательно нужно избегать вредного влияния непроверенных и сомнительных способов мышления на анализ фактов самих по себе. Конт отвергает в этом каче­стве не только религию, которая требует принимать на веру нечто не­доказанное и интерпретировать факты в рамках догмы, но и те фило­софские системы, которые он называет «метафизическими». Метафизические системы отличаются тем, что оперируют не только наблюдаемыми фактами и высказываниями о причинных воздействи­ях одних фактов на другие, но также такими понятиями, как «сущ­ность», «воля» и т.п. Конт признает, что и теология, и метафизика -необходимые стадии интеллектуального развития человечества. Однако он считает, что с выходом на нынешнюю, «позитивную», стадию с этими формами надлежит решительно бороться. Среди прочего, дело еще в том, что, не будучи в состоянии правильно интерпретировать общественные отношения, старые способы мышления предлагали оши­бочную социальную этику; таким образом, метафизическая форма зна­ния препятствует строительству того мира, необходимость которого теоретически обосновывается позитивизмом.

5. Позитивизм______________________________________________ 78

Рекомендации по технологии позитивистского исследования

Предельная детализация исследовательской процедуры, с одной сторо­ны, является самым характерной чертой позитивистской системы ис­следования, а с другой — нередко вызывает острую критику. Такое исследование (историческое) удачно назвали «историей ножниц и клея». Метафора должна быть вполне понятна: из источников (будь то тексты летописей или протоколы измерительных приборов) вырезаются опре­деленные куски, которые позднее склеиваются в нужном порядке. Нельзя даже сказать, что свобода рисования заменяется коллажем, по­скольку монтирование вырезок происходит по правилам, строго опре­деленным для каждого исследователя.

В развитом позитивизме (например, в работах социолога Эмиля Дюркгейма в конце XIX века) в схеме исследования можно выделить три этапа. На первом этапе исследователь организует свой материал необходимым для себя образом. Он определяет в толще материала факты — те единицы информации об интересующем его предмете, значение которых приблизительно дано и с которыми будет вестись дальнейшая работа. На втором этапе должна быть преодолена уже приблизительность этого значения. Дело в том, что первоначально ин­формация о фактах опосредована. Во-первых, скрытые за фактами за­кономерности по-разному преломляются в своих конкретных явлениях; еще больше они искажаются в свидетельствах, оставленных непросве­щенными, заблуждавшимися или даже злонамеренно обманывавши­ми своих будущих читателей людьми, — например, авторами и писцами средневековых грамот. Во-вторых, сознание самого иссле­дователя затуманено псевдонаукой, обыденным знанием и субъектив­ными пристрастиями. Основная исследовательская работа, по мнению Дюркгейма, происходит на этом этапе: ученым является именно тот, кто способен расшифровывать обыденный язык источников и, что еще труднее, постепенно преодолевать обыденность и многосмысленность собственного языка. Наконец, после преодоления опосредованности наступает третий этап: представлению об исследуемом материале придается окончательный вид. Все наблюдения должны быть сведены вместе, синтезированы. Следует описать (если можно - при помощи

5. Позитивизм_____________________________________________ 79

формул или хотя бы специально разрабатываемой недвусмысленной терминологии) законы изучавшегося явления, и оно должно быть тео­ретически воссоздано в максимальной полноте - так, чтобы оказались объяснены все противоречия и исключения¹.

Критика презумпций позитивизма. Логика трансформации позитивизма в XX веке

Все вышесказанное не отменяет необходимости поговорить о некото­рых внутренних противоречиях позитивизма. На поверхности находят­ся три. Во-первых, как бы позитивисты ни детализировали процедуру обращения с фактами, самое начало оправдать не получается: некор­ректным остается доверие позитивиста своей способности регистриро­вать единицы наблюдения. Выясняется, что эта очевидность покоится или на страшном для любого позитивиста субъективном произволе ис­следователя, или на какой-либо метафизической аксиоме. Во-вторых, при всех заявлениях о недопустимости аксиом, риторических бессо­держательных заявлений и метафизики, все эти элементы наглядно представлены в любых позитивистских методологиях. Можно привести пример одной из таких аксиом: как способ мысли позитивизм пред­полагает уверенность в том, что вещи организованы рациональным и познаваемым образом. Наконец, в-третьих, позитивисты становятся неожиданно лиричны, когда речь заходит о будущем человеческого общества, где все будет подчиняться науке. Это весьма существенный недостаток, поскольку разговоры об общественной пользе и одновре­менно беспристрастности науки и т.п. являются для позитивизма не просто украшением: они оправдывают ту модель познания, которая предлагается этой стратегией. Таким образом, выясняется, что беспред-посылочное знание предполагает некоторые предпосылки. Выходит, что позитивистское исследование (с приоритетами фактичности, анти­субъективности, профессиональной верификации и т.п.) возможно

См., например, рассуждения Дюркгейма в «Заключении» к работе «Метод социологии»: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социо­логии. М., 1991. С. 523 - 527.

5. Позитивизм_____________________________________________ 80

до определенного момента - пока исследователь не задается вопросом, как оно возможно.

Здесь как раз и таится причина кризиса, или, если угодно, транс­формации, позитивизма в XX столетии. Например, произвольность вы­бора исходной единицы анализа заставляла позитивистов все сильнее сомневаться в своем праве доверять очевидному, казалось бы, пред­ставлению о фактах. Так называемый «второй позитивизм» («махизм», «эмпириокритицизм») считал себя уже не вправе исследовать окру­жающий мир и занимался исключительно пространством психологиче­ской реальности¹: предполагалось, что все наше знание (по крайней мере, достоверное) существует сугубо в этой области. Третий, или ло­гический позитивизм, имевший место в 1920 - 1930-е годы, считал воз­можным только уточнять правила трансформации слов внутри корпуса текстов, манифестировавших свою претензию на то, чтобы быть на­учными. Таким образом, налицо тенденция позитивистской логики к постоянному ограничению собственной площади - в погоне за твер­достью почвы под ногами.

Этика и социология позитивистского гуманитарного знания.

Кумулятивность как ключевая (социальная и когнитивная)

характеристика позитивизма

Однако сама по себе позитивистская программа оказалась очень дейст­венной. Этика позитивизма даже до сих пор чрезвычайно располагает к себе тех, кто хочет считать себя истинным ученым. Ей свойственна па­тетическая убежденность в том, что наука ценна как инструмент дости­жения общественной пользы. За этим стоит предположение, что именно польза общества, совокупности людей, является целью человеческого развития. При этом позитивистская этика тесно связана с профессионали­зацией научного сообщества — точнее, с окончательным, можно считать,

¹ Можно вспомнить известное определение Э. Маха «Быть — это быть единст­вом психологических ощущений». Это определение следует за формулой Э. Беркли «Быть — это восприниматься» и предшествует формуле Р. Карнапа (одного из вождей третьего позитивизма) «Быть — это быть единицей значения связанной переменной». Есть также немало других, не столь значимых для нас сейчас, определений.

5. Позитивизм_____________________________________________ 81

оформлением этой профессионализации. В принципе, еще в начале XIX века стабилизируется разделение труда, даже между гуманитариями од­ной дисциплины; в университетах Германии кристаллизуется довольно четкая система кафедр. Институционализация относительно новой нау­ки — социологии — в конце XIX века, вначале во Франции (во главе с Дюркгеймом), а затем, в очень короткий срок, в США, Англии и Герма­нии, является хрестоматийным примером сознательного, спланиро­ванного создания академической дисциплины. По своей внешней организации гуманитарное сообщество приобретает все черты научного. Кодифицируется процедура образования, достаточно четко очерчивается классический фонд литературы. Постепенно те профессионалы, с мнени­ем которых стоит считаться, объединяются в ассоциации и общества и начинают издавать специальные журналы. Еще важнее то, что они пользуются правом не допускать в свои ассоциации и журналы тех, кто работает, с их точки зрения, неправильно. Слаженно функционирует раз­деление труда: возникают единые многолетние научные проекты, студен­ты и докторанты привыкают к работе над ними и приобретают в ходе этой работы свою профессиональную идентичность. Таким образом ин­ституционализируются социология, психология, история.

Вернемся от социальных аспектов к когнитивной характеристике: как стратегия гуманитарного мышления позитивизм значим прежде всего в качестве противовеса спекулятивной линии. В позитивизме ценной признается не только та сторона исследования, которая основана на ло­гичном рассуждении: приоритетной оказывается скорее другая, взываю­щая к максимально дотошному, беспредпосылочному и деиндивидуали-зированному изучению внешних фактов. Позитивистское исследование должно деиндивидуализироваться настолько, чтобы любые профессио­нально обученные коллеги были в состоянии его повторить. Вероятно, наиболее точным для характеристики этой интеллектуальной стратегии (надеющейся на доказательность получаемого знания благодаря (деталь­ному) освоению исследовательских процедур естественных наук) может быть слово «кумулятивность». Идея постепенного накопления отражает и то, что должно происходить с содержанием знания, и социальный про­цесс, в рамках которого это содержание прирастает: коллеги, как трудо­любивые и дисциплинированные муравьи, вносят свой вклад в строи­тельство здания научной истины.

Лекция 6

РОМАНТИЧЕСКИ-ИНТУИТИВИСТСКАЯ СТРАТЕГИЯ ГУМАНИТАРНОГО ЗНАНИЯ

В этой лекции речь пойдет о том, что может предложить гуманитарным наукам интуитивистская философия. Как культурная эпоха романтизм представляет собой некоторую альтернативу тем тенденциям европей­ской рационалистической мысли, которые несли с собой стандартиза­цию и демократизацию, - и познания, и общественного устройства. В социальном плане эти тенденции отразились в утопиях и терроре Французской Революции и наполеоновских войн, а также в появлении на политической арене среднего класса, состоявшего из людей с самым разным происхождением, имущественным состоянием и родом заня­тий. В плане теории познания оптимизм Просвещения продолжился тоталитарной утопией Гегеля и механистическими надеждами позити­вистов. Романтизм пытается вернуть интеллектуальной деятельности и вообще любому творчеству индивидуалистический и аристократи­ческий характер, уже поэтому он весьма близок экзистенциально оза­боченным гуманитариям. В политическом отношении романтизм про­тивопоставил универсализму - как немецкой классической философии, так и позитивистов - представление о своеобразии пути каждой нации (или хотя бы самых значимых из них, с точки зрения романтиков соот­ветствующего происхождения). Романтизм очень остро видит и критикует недостатки рационалистических моделей познания, от­части пытаясь залатать обнаруженные прорехи интуицией, вчувство-ванием и другими средствами такого рода, о которых мы и будем сегодня говорить.

6. Интуитивизм в XIX веке. Шопенгауэр иДилътей______________ 83

Метафизика Артура Шопенгауэра -

иррационалистическая модификация ответов Гегеля

на вопросы Канта

Знакомство с интуитивистской философией в перспективе курса удоб­нее всего начинать с рассказа о взглядах немецкого мыслителя А. Шо­пенгауэра (1788 - 1860). С одной стороны, он, безусловно, продолжает традиции немецкой классической философии. С другой - стоит в на­чале философии неклассической, такой, которая разочаровалась в способности познать мир исключительно рациональным образом. Шопенгауэр согласен с Кантом в самом главном - в скептическом от­ношении к человеческой способности познания. Он готов считать все видимое обманом, а определенность этого обмана — порождением по­рочного устройства наших органов чувств и рассудка. Шопенгауэра раздражает Гегель, который выводит структуру всего мироздания един­ственно из необходимости успешно познавать истину. Шопенгауэр ви­дит, что для Гегеля достаточно знать эту аксиому и больше Гегелю ду­мать уже незачем. Кроме того, Шопенгауэр язвительно критикует Гегеля за практическое приложение его философии, а именно за превоз­несение государства, в частности, прусского. Но при этом Шопенгауэр остается в рамках кантианских категорий: он принимает кантовское по­ложение о том, что единственной по-настоящему познаваемой, данной нам областью остается область морали, т.е. тех намерений и поступков, которые мы производим актами своей воли.

Итак, единственное, о существовании чего мы знаем достовер­но, — это наша (не обязательно разумная) воля. О внешних вещах мы знаем только то, что они нам таковыми кажутся. Из этого Шопенгауэр делает остроумный, хотя и не вполне логичный вывод: истинной сущ­ностью того, что нам кажется, является то. что дано нам достоверно — наша же водя. Следовательно, формы нашего тела и интеллекта также обладают лишь иллюзорной замкнутостью и на самом деле являются лишь прихотливыми фантомными образованиями непостижимой Ми­ровой Воли.

Теоретические удобства этой гипотезы, особенно для гуманитар­ного знания, вполне очевидны: любые явления, исследуемые или ис­следующие, оказываются лишь различными проявлениями Мировой

6. Интуитивизм в XIX веке. Шопенгауэр иДилътей______________ 84

Воли. Именно это единство, точнее, консубстанциальность, однород­ность устройства предмета и субъекта, мы определяли как необходи­мую - хотя не всегда четко проговариваемую - предпосылку любой концепции гуманитарного исследования. В отличие от гегелевского Абсолютного Духа, шопенгауэровская Мировая Воля не нуждается в том, чтобы быть непротиворечивой или противоречивой одним един­ственным, строго диалектически-логическим способом. Таким образом, исследователю уже не нужно прикладывать сверхусилия или пренебре­гать внешними данными ради того, чтобы установить внутри исследуе­мого предмета предельно логичные отношения. Наконец, третье пре­имущество: если мы являемся вполне законной частью Мировой Воли, а постоянная логичность от нас все-таки не требуется, следовательно, мы вольны пользоваться такими техническими средствами исследова­ния, как интуиция и самонаблюдение-интроспекция — очень сущест­венное приобретение с точки зрения метода. Конечно, налицо некото­рое противоречие между подобной стратегией познания и шопенгауэровской усталостью от жизни в целом: в общем-то, раз пред­мет исследования непостижим и неразумен, нет особой необходимости постигать его разумом. Однако это противоречие лежит скорее в облас­ти моральных императивов и, пожалуй, не противоречит фаталистиче­ским сторонам мироощущения романтической эпохи. Негодование Шопенгауэра по поводу прямолинейного оптимизма позитивизма и гегелевской дедукции оказалось весьма своевременным: романтики оценили более тонкие методы, которыми разрешала пользоваться ирра-ционалистическая философия. Образец ее более детального и эффек­тивного применения в последней трети XIX — начале XX вв. предоста­вил В. Дильтей, о котором мы сейчас и будем говорить.