ГЛAВA II. Факторы преступности. Их классификация. 3 страница

Герри предполагал сделать свою работу в более широком объеме, чем он сделал, но недостаток материала не позволил ему выяснить такие важные намеченные им вопросы, как влияние на преступность развития торговли, промышленности, путей сообщения и пр.

Вторая работа Герри: «Statist, morale de l'Angleterre comparee avec la stat. mor. de la France» по плану своего содержания напоминает первую так же как и по своим выводам и потому мы не будем на ней останавливаться.

Современник первых представителей моральной статистики знаменитый итальянский криминалист Romagnosi в своем капитальном труде «Genesi del diritto реnalе» неоднократно обращается к выяснению причин преступности. Мы находим у него как было указано выше, уже и классификацию этих причин, сводящихся: 1) к недостатку средств существования, 2) к недостаточности воспитания, 3) к недостаточности заботливости и 4) к недостаткам юстиции^[52]. Для Romagnosi наказание — крайнее средство борьбы с преступлением; к нему можно обращаться лишь тогда, когда исчерпаны средства предупреждения преступления. Говоря о влиянии на преступность недостатка средств существования difetto di susitenza автор правильно различает кроме прямого влияния бедности еще и непрямое и отмечает особенное значение мер предупреждения для преступлений, вызываемых причинами экономического свойства, но «заботиться о поддержании существования, говорит он, не означает только распределение правительством ежедневно гражданам хлеба, но всяческое облегчение развития личной деятельности». Romagnosi не упускал также случаев пользоваться опытными доказательствами и в частности цитируя Бентама, указывал, что с отменою в Великом Герцогстве Тосканском привилегий, с поднятием народной морали, обеспечением бедняков и улучшением воспитания, которое должно делать людей трудолюбивыми и сердечными, преступления уменьшились в значительной прогрессии.

T. o. Romagnosi вместе с Brissot de Warville и Ducpetiaux были первыми криминалистами подробно остановившимися в своих работах по уголовному праву на выяснении роли социальных факторов преступности и эта их заслуга не должна быть забыта.

Начиная с 40-ых годов вопрос о причинах преступности привлекает к себе особенное внимание статистиков, появляются на эту тему статьи и отдельные монографии Fayet Guillard, Corne, Wappäus, Vallentini, Oettingen, Mayer, Fuld, Starke, Wagner и др.^[53]. Мы не будем останавливаться на этих авторах. Общая им всем — та черта, что они пошли по пути, указанному Кетле, Дюкпетьо, Герри; воспользовавшись статистическим методом изучения преступления они пришли и не могли не прийти к одному общему им всем выводу о законосообразности всех человеческих действий и в том числе преступлений и при этом очень часто правильно отметили внешние причины различных преступлений. Но несмотря на свое сравнительное обилие эти работы остались в большинстве случаев совершенно незамеченными современными криминалистами и только с начала восьмидесятых годов они получают должную оценку. Напомнил о них криминалистам автор труда о «преступном человеке» Цезар Ломброзо.

Существует мнение, что Ломброзо и его последователи совершенно игнорируют общественные и все другие, кроме антропологических, факторы преступности. Этому обвинению особенно посчастливилось: оно распространилось, укрепилось и в наши дни стало почти общим. Сам Ломброзо считает такое обвинение своей школы совершенно неверным: «среди обвинений, более или менее ложных, распространенных против новой уголовно-антропологической школы, говорит он, в своем предисловии к труду Fornasari di Verce, одно много старее других и до сих пор все еще держится: это обвинение нас в отрицании экономических влияний, влияния среды». Ломброзо признает, что его школа не занималась выяснением социальных условий преступности в той степени, в какой занялась индивидуальными факторами, но свое оправдание он видит в стремлении школы внести в науку если не новые выводы, то по крайней мере менее признанные; новая антропологическая школа не считала нужным распространяться о фактах всем известных (notissimi), какими были факты экономического влияния^[54].

В этом же смысле оправдывался Ломброзо и ранее на втором конгрессе уголовной антропологии в Париже в 1889 году^[55].

Действительно, упреки школе Ломброзо в игнорировании социальных факторов преступности не могут быть признаны правильными. Правда, что антропологическая школа в громадном большинстве случаев не признает за этими факторами решающего значения, но с первых же шагов своего появления она обратила свое внимание и на них, a по мере своего дальнейшего развития обнаружила несомненную склонность придавать им все большее и большее значение: такова была эволюция взглядов самого Ломброзо и виднейших его последователей.

Уже в первом издании своего труда «l'Uomo delinquente» Ломброзо не обошел молчанием социальных факторов, a во втором издании он поместил специальную главу «Terapia del delitto», где говорил о различных предупредительных средствах против преступлений. В главе XIV этого же издания он отметил влияние на преступность цивилизации, создающей свою преступность; здесь же он пытался выяснить роль периодической прессы с ее пространными отделами скандальной хроники; он признал также, что с уменьшением цен на съестные припасы уменьшается преступность против собственности, но нашел что такое уменьшение сопровождается увеличением преступлений против личности^[56].

В небольшой книге выпущенной через год после второго издания l'Uomo delinquente т.е. в 1879 г.: «Incremento del delitto in Italia» Ломброзо подробно рассмотрел многие из социальных факторов преступности, в том числе бедность и, особенно, состояние юстиции.

Наконец, в 1897 г. Ломброзо опубликовал третий том своего пятого издания l'Uomo delinquente и значительную часть этого тома посвятил учению о социальных факторах преступности. Так, им были рассмотрены влияние на преступность цивилизации, голодовок, цен хлеба, образования, воспитания, экономического положения, стачек рабочих, эмиграции, иммиграции и пр.

В главе XVIII этого издания автор выясняет причины политических преступлений и останавливается здесь на развитии революционного духа в промышленных густонаселенных центрах сравнительно с земледельческими, являющимися, по его изысканиям, более консервативными, на значении системы правления, на различии классов в государстве, на экономических причинах и пр. Во второй части 3-го тома Ломброзо предлагает различные средства предупредительного характера в борьбе с преступностью: 1) для устранения тягостей нужды рекомендует экспроприацию латифундий, дающих благосостояние единичным личностям на счет бедноты массы; 2) улучшение путей сообщения; 3) отмену многих налогов и понижете других; 4) ограничение рабочего времени, запрещение ночной работы женщинам и др. меры^[57].

Подробнее, чем сам Ломброзо остановились на выяснении значения социальных факторов его последователи. Так Enrico Ferri уже в 1880 г. напечатал свою работу о движении преступности во Франции и установил зависимость между числом преступлений и экономическими условиями страны^[58]. Разделив причины, производящие преступность, на три группы (факторы антропологические, физические и социальные), Ферри объяснил значительное увеличение преступности во Франции влиянием изменившихся социальных условий, так как за исследуемый им короткий промежуток времени в 50 лет представляется «немыслимым изменение в антропологических и физических факторах т.е. изменения в природе и в самом человеке»^[59]. Объясняя рост преступности Франции большим потреблением алкоголя и другими причинами социального характера, Ферри с полным правом мог указывать на эту свою работу тем противникам школы Ломброзо, которые обвиняли ее в игнорировании социальных условий^[60].

В другой своей работе: «La sociologia criminale» Ферри разработал теорию так называемых уголовных заместителёй «sustitutivi penali»^[61]. Так назвал он меры социального предупреждения преступления, которые, по его убеждению, являются более действительными средствами борьбы с преступлением, чем наказания. Законодатель, изучая происхождение, условия и следствия индивидуальной и коллективной деятельности, приходит к познанию психологических и социальных законов и при их помощи может влиять на факторы преступности, особенно на социальные. В виде примера Ферри рассматривает некоторые из этих заместителей, разбивая их на семь групп: заместители экономического свойства, политического, научного, законодательного и административного, религиозного, воспитательного и заместители в области семейного права. К числу экономических заместителей автором отнесены свободный обмен, который понижает цены съестных припасов, a с ними и преступность, особенно против собственности; свобода эмиграции, (освободит страну от людей неуравновешенных, толкаемых на преступления нищетою); уменьшение ввозной пошлины (приведет к уменьшению контрабанды); более правильная система налогов (уменьшит число обманов, мятежей и пр.); организация публичных работ в голодные и суровые зимы (уменьшит число преступлений против личности, имущества и общественного порядка). Огромное значение придает автор и мерам ограничения производства и продажи алкоголя. Замена бумажных денег металлическою монетою затруднит подделку и сбыт фальшивых денег. Далее Ферри рекомендует развитие учреждений народного кредита, увеличение жалованья чиновникам, как меру борьбы с подкупами, уменьшение часов работы для тех профессий, от исправного отправления которых зависит безопасность граждан (например, железнодорожная служба), улучшение путей сообщения, освещение улиц, наблюдение за постройкою домов, дешевые жилища для рабочих, развитие обществ самопомощи, страхование от несчастий, болезней, старости, развитие благотворительных учреждений, гражданская ответственность предпринимателей и пр.^[62]. Политические уголовные заместители служат, по учению Ферри, лучшими средствами для борьбы с политическими преступлениями—заговорами, восстаниями, политическими убийствами и пр. Такими заместителями являются свобода убеждений, политические реформы, отвечающие народным желаниям и т. п. Автор ссылается на красноречивый пример Италии: в ней во время господства иностранцев ни эшафоты, ни каторжные работы не могли остановить политических посягательств, исчезнувших с установлением национальной независимости^[63].

Научный прогресс, дающий новые средства для совершения преступлений—гипнотизм, электричество, динамит, новые яды и пр. приносит с собою новые средства борьбы с преступностью и при том более действительные, чем уголовная репрессия. Печать, фотографирование и антропометрическое измерение преступников, телеграф, микроскопические исследования—могучие союзники в борьбе против преступников. Так, пиратство, непобежденное жестокими наказаниями, исчезло с применением к движению по морям пара. Именные чеки, устранившие необходимость частых пересылок денег, помешали грабежам более, чем какое-либо наказание^[64]. Говора о заместителях законодательных и административных, Ферри отмечает благоприятное влияние на движение преступности различных законов: так, доступность гражданских судов предупреждает преступления против общественного порядка, личности и собственности; закон, дозволяющий отыскание средств содержания с родителей на внебрачных детей, предупреждает детоубийства, совершаемые покинутыми матерями-девушками; упрощение законодательства ведет к уменьшению обманов, «т.к. вопреки метафизической и иронической презумпции, что незнание закона никого не извиняет, в действительности лес кодексов, законов, декретов, регламентов приводит к бесчисленным ошибкам, правонарушениям и проступкам». Далее, суды чести, признанные законами, могут помешать дуэлям. Обвинительная и устная форма процесса предотвращает ложные доносы и показания. Общества помощи освобожденным из мест заключения также полезны, но менее чем принято думать: предпочтительнее помогать рабочим, остающимся честными, несмотря на их бедность. Учреждения помощи матерям-девушкам, убежища для покинутых детей—могущественные средства борьбы с преступностью^[65]. В области религии должны быть также приняты некоторые реформы, которые приведут к уменьшению преступности: запрещение публичных процессий будет иметь следствием уменьшение уличных беспорядков и стычек; уменьшение роскоши церковного убранства повлияет на уменьшение церковных краж, запрещение некоторых религиозных пелигримств уменьшит число преступлений против нравственности и сократит число оргий, происходящих во время этих пелигримств. Изменения в области семейного порядка и прежде всего облегчение разводов уменьшат преступления в семье, уменьшат супружеские измены и убийства; затруднение условий брака для некоторых лиц остановит наследственную передачу преступных наклонностей, Регламентация проституции имеет, по мнению Ферри, также благоприятное влияние на преступность^[66].

В отношении воспитания народных масс автор проектирует отмену некоторых народных праздников, устройство здоровых развлечений, закрытие игорных домов, ограничение доступа на заседания суда, обращение большего внимания на физическое воспитание детей и пр.

Аналогичные мысли развивал Ферри и на уголовно антропологических конгрессах. Так, на втором конгрессе в Париже в 1889 г. он делал доклад об относительном значении индивидуальных, физических и социальных условий, определяющих преступление^[67]. Каждое преступление является для докладчика результатом взаимодействия трех условий и невозможно дать общий ответ на вопрос об относительной силе действия каждого из трех факторов. Социальные и, особенно, экономические причины оказывают свое влияние преимущественно на воровство и менее на убийства и насилования, но несомненно, что некоторая часть убийств вызывается социальными причинами (игра, алкоголизм, общественное мнение и пр.); причинами этого же порядка часто объясняются насилования (особенно влиянием дурных жилищ). Но с другой стороны, не всякое воровство вызывается социальными причинами; в то время, как случайное простое воровство вызывается скорее всего социальными причинами, воровство с насилием, с убийствами является скорей всего продуктом личных особенностей преступника. В отличие от господствующего мнения социологической школы криминалист-антрополог Ферри не допускает возможности совершения преступления в силу одних социальных условий, без влияния антропологических факторов. Возражая Лакассаню, сравнивавшему преступника с микробом, развивающимся лишь в подходящей среде-обществе, Ферри говорит, что среда не в силах породить преступление, если нет микроба^[68]. Этим микробом Ферри, в согласии с Ломброзо, считает ненормальности в физической и психической организации преступника; без такой ненормальности для него немыслим не только прирожденный и привычный, но даже и случайный преступник, a так как ненормальности являются результатом не только социальных условий, но и наследственности, то даже полное преобразование современных государств в социалистические общества приведет не к совершенному исчезновению преступности, a лишь к значительнейшему ее уменьшению^[69]. Впрочем, в более поздней своей работе Ферри высказался несколько иначе и полагал, что в социалистическом строе случайные и привычные преступники, являющиеся продуктом социальной среды, должны необходимо исчезнуть^[70]. Как Ломброзо уделяет в настоящее время общественной среде внимания более, чем ранее, так и Ферри склонен придавать ей, по-видимому, более значения, чем он признавал его в начале своей научной и политической деятельности, когда еще не принадлежал к социалистической партии, видным представителем которой теперь он является.

Третий виднейший сторонник уголовно - антропологической школы барон Гарофало (Garofalo) посвятил себя юридической стороне изучения новой школы, но и он не пренебрег изучением также и социальных факторов преступности, хотя и пришел в данном случае к решениям почти всегда прямо противоположным результатам изысканий криминалистов социологической школы.

Свой труд Гарофало назвал криминологией (La Criminologie)^[71]. Это учебник уголовного права, где на ряду с юридическим изучением преступления и наказания в свете новой школы вошли также вопросы об особенностях преступника и о влиянии на преступность бедности, цивилизации, воспитания и пр.

Гарофало начинает изложение своей теории с выражения уверенности в преувеличенности мнения о тяжестях бедноты и особенно ее голодной нужды. Он не отрицает, что пролетарий более, чем кто либо другой подвергается опасности голода вследствие того, что все его существование зависит от поденного заработка, но полагает, что при современном состоянии нашей цивилизации почти все желающие находят работу кроме случаев кризисов и, если, по несчастию, они не находят ее, к ним всегда протягивается чья-нибудь благотворительная рука. Несомненно существует бедность, но, так как причина ее, по мнению Гарофало, почти всегда недостаток энергии, деятельности, то она сопровождается апатией и довольствуется тем, что влачит чисто животное существование. Огромная часть рабочего класса страдает не от голода, но скорее от невозможности доставить себе столько удовольствий, сколькими пользуются на его глазах более состоятельные классы. Жажда удовольствий это своего рода танталовская жажда, но испытывает ее не только пролетариат, a все: работающий за поденную плату считает себя бедняком перед хозяином, мелкий собственник перед большим, служащий перед начальником и т. д. Не особое экономическое положение приводит к преступлению, a совершенно особое психическое состояние, характеризующееся полным отсутствием или уменьшением чувства честности. Гарофало уверен, что преступления не могли бы исчезнуть даже в том строе, где совершенно не было бы бедных, «так как бесчестные люди не могут исчезнуть и раса лентяев и праздношатающихся не умрет никогда даже в фалангах Фуре».

Но главные возражения Гарофало против значения бедности как фактора преступности состоят в следующем. Пролетариат характеризуется полным отсутствием капитала, но такое экономическое состояние, если не считать случаев исключительной нужды в необходимом т. е. жилище, пище и отоплении, не представляет ничего ненормального для тех, кто привык к нему. Оно составляет затруднение только для тех, кто имеет желания и потребности, но не может удовлетворить их при помощи своего заработка. Но подобное экономическое затруднение может испытывать по аналогичным основаниям и класс капиталистов, если слово заработок мы заменим словом доход. Ничто не говорит нам, что это соотношение между желаниями и возможностью их удовлетворения более велико в низших классах. Наоборот, у богатого класса, знающего комфорт и роскошь, потребностей больше и оде разнообразнее, a потому здесь чаще должны быть случаи страдания, испытываемого от неудовлетворенных желаний. Отсюда автор делает вывод, что бедность не должна приводить к преступлению скорее богатства. Переходя от этих соображений к доказательствам, он признается, что у него нет прямых статистических данных, которые могли бы подтвердить правильность его выводов, и потому обращается к сложным выкладкам и на основании их пытается показать, что класс богатых дает столько же преступников, сколько и бедный.

Он берет отчет по уголовной статистике Италии за 1889 год и предполагает, что 72 кражи вооруженных или сопровождавшихся убийством, 485 краж с насилием и покушений на них и наконец 8444 квалифицированных воровства, (считая в этом же числе покушения на квалифицированные кражи и укрывательство похищенных вещей), а всего 9001 преступление совершены пролетариями. Этому числу он противопоставляет: 370 похищений, подкупов и взяточничеств чиновников, 1148 подделок монеты, бумаг, государственных облигаций, печатей и марок, подлогов в публичных актах и пр. 433 банкротства и торговых обмана, a всего 1951 преступление; это последнее число автор относит к преступности состоятельных классов, имеющих ту или другую собственность. Отношение этих двух цифр (9001:1951=100:83) показывает отношение преступности пролетариата и класса собственников. Но таково же, по мнению Гарофало, отношение числа пролетариев в Италии к числу собственников (86 бедных на сто жителей). Отсюда автор делает вывод, что пролетариат не дает большей преступности в сравнении с другими классами и что, следовательно, нищета, не является фактором преступности. Но отрицая за бедностью значение фактора преступности, Гарофало признал, что резкие общественные изменения—«les troubles anormaux»—производимые например, голодом, революцией, коммерческими кризисами и войною, могут привести к увеличению тяжкой преступности. Впрочем, и в данном случае Гарофало остается верным своей основной точке зрения, что только бесчестный становится преступником и полагает, что эти кризисы и перевороты лишь превращают один вид преступности в другой, делая из вора разбойника, из менее опасного преступника более опасного^[72].

Не останавливаясь в настоящее время на критике теории Гарофало, мы лишь отмечаем тот факт, что и этот сторонник уголовно-антропологической школы не прошел молчанием вопроса о влиянии общественной среды как фактора преступности и в некоторых случаях даже признал за нею второстепенное значение.

В том же 1885 году, когда вышло первое издание Criminologia Гарофало, состоялся первый международный конгресс по уголовной антропологии, в программу которого был включен, между прочим, вопрос о влиянии на преступность Италии экономических условий^[73]. Докладчик по этому вопросу, сторонник уголовно-антропологической школы, Rossi признал влиянии экономических и термометрических условий. Взяв для исследования период с 1875 г. но 1883 г. он нашел, что:

1. Число преступлений и проступков против собственности (отсюда были выделены квалифицированные кражи и вооруженные нападения) находится в зависимости от метереологических изменений и колебаний цен на съестные припасы. Максимум этих преступлений выпал на 1880 год, когда цена хлеба была очень высокая, a зима стояла холодная. В 1877 году, несмотря на повышение цен хлеба преступления против собственности увеличились не особенно сильно, благодаря мягкой зиме; с 1880 г. но 1883 г. цена зерна падала, зимняя температура оставалась довольно высокая и потому преступность непрерывно и значительно понижалась.

2. Такая же зависимость, но с еще большею правильностью устанавливается и между числом квалифицированных краж с одной стороны и ценою хлеба и температурою с другой: в период с 1875 г. по 1883 г. за исключением лишь двух лет (1877 и 1879 г.г.) каждое понижение зимней температуры вызывало увеличение числа квалифицированных краж и, наоборот, повышение температуры приводило к уменьшению этих преступлений. То же самое было констатировано докладчиком и относительно хлебных цен: высокие цены в 1880 г. при низкой температуре дали максимум преступлений рассматриваемой категории.

3. Преступления против личности находятся в обратном отношении с ценами на хлеб^[74].

4. Преступления против нравственности Rossi ставит в связь с изменениями температуры.

5. Цена на вина находится в обратном отношении с числом беспорядков, насилий и оскорблений нанесенных полицейским агентам^[75].

Таким образом рассмотрение трудов Ломброзо, Ферри, Гарофало и Росси приводит нас к необходимости признать неправильными упреки делаемые сторонникам уголовно-антропологической школы в игнорировании ею изучения социальных факторов преступности^[76]. С первых же дней своего появления она уделяла им свое внимание, но так как она уделяла его несравненно больше антропологическому изучению преступника и при этом признала, что решающее значение в развитии преступности имеют антропологические особенности, то отсюда, вероятно, и получило свое распространение указанное выше ошибочное мнение. Разногласия, возникшие между криминалистами по вопросу о значении различных факторов с одной стороны, а с другой пренебрежительное отношение антропологов к юридическому изучению преступного деяния, привели к страстной борьбе в области науки уголовного права и к образованию той новой социологической школы уголовного нрава, которая поставила своею главною задачею исследование социальных причин преступности.

^[1] Часть этой главы пашей работы была напечатана нами в «Научном Слове» № 1 за 1904 г.

^[2] Marche de la criminalite en France 1825—1880 (Revue Scientif. 1881 № 22).

^3] Prins: Science penale et droit positif. 1899 стр. 20.

^4] Congres Internat, d'antrop. crimin. Compte rendu de la V session tonu a Amsterdam 9—14 sept. 1901. Hector Denis: «Le socialisme et les causes economiques et sociales du crime».

^[5] De optimo Reipublicae statu, deque nova Insula Utopia. Van Kan в историческом введении к своей работе «Les causes economiques de la criminalite, Paris. 1903» приводит выдержки o зависимости преступности от бедности, взятые им из произведений Платона, Аристотеля, Горация и др. древних писателей, a также из трудов отцов церкви, но эти отдельные и короткие фразы (на 20 страницах более чем из 50 писателей) не являются характерными для названных авторов, a потому мы и не считаем нужным заходить так далеко, как это сделал Van Kan.

^[6] Si quidem cum pessime sinitis educari et mores paulatim ab teneris annis corrumpi, puniendos videlicet turn demum, cum ea flagitia viri dessignent, quorum spem de se perpetuam a pueritia usque praebuerant: quid aliud quaeso quam facitis fures et eidem pleotitis. Thomas Morus «Utopia», herausgeben von Michels u. Ziegler. 1895, 21 стр.

^[7] Сам Морус однако оставил это наказание в своей Утопии за некоторые из преступлений, например, за повторное прелюбодеяние, за незаконные сходки. Главное место в его карательной системе занимает уголовное рабство: преступники получают все необходимое для жизни: они работают на общество и им содержатся. В некоторых случаях они работают и на частных лиц за плату меньшую обычной заработной платы; они отрабатывают стоимость данного им платья, всего их содержания; часть их заработка идет в государственную казну. На рабов возложена между прочим обязанность по убою скота; труд мясников запрещен гражданам Утопии из опасения, что пролитие крови животных убьет в них чувство сострадания и разовьет опасную грубость нравов. T. Morus. Deutsch von H. Kothe. 27—29, 76 s. s.

^[8] См. Вечная Утoпия A. Кирхенгейма. Спб. 1901 г., 71—86 стр.

^[9] Jean Meslier «Le testament» Amsterdam 1864, I—III v. v.

^[10] Ibid. II т. 215 стр.

^[11] Ibid. II т. 208.

^[12] Mantesquieu: Esprit des lois 1748. Oсuvres completes de Montesquien. Paris, 1892, l v. 382 p. cm. M. П. Чубинского «Очерки угол. политики» стр. 236 — 246. В этом труде проф. Чубинского — много ценного материала по интересующему нас вопросу о факторах преступности.

^[13] А. С. Алексеев: Политическая доктрина Ж. Ж. Руссо в ее отношении к учению Монтескье о равновесии властей и в освещении одного из ее новейших истолкователей. Вест. Права 1905 г. № 2, 58 стр. С.м. Руссо. Du Contrat social 1760. A. C. Алексеева. Этюды o Pycco. I — II г. Mосква 1887 г., особенно т. II 73 — 85 стр.

^[14] Beccaria: Dei delitti e delle pene 1764, рус. перевод С. Зарудного: Беккария о преступлениях и наказаниях и русское законодательство. Спб. 1879. Подробно у М. П. Чубинского ук. соч. 254—269 стр.

^[15] Зарудный, стр. 119.

^[16] Там же 139.

^[17] Там же 140.

^[18] См. Чубинский: ук. соч. стр. 340 — 345. Bentham: Traites de legislation civile et penale, 1802. Theorie des peines et recompenses, 1811.

^[19] Bibliotheque philosophique du legislateur, du politique, du jurisconsulte. Berlin MDCCLXXXII. В VI кв. напечатана работа Brissot de Warville: Moyens de prevenire les crimes en France, в IX І. перевод выдержек из Утопии Т. Моруса по вопросам о борьбе с преступностью, в VII т.--работа Petion o средствах предупреждения детоубийства. Из перечня этих работ уже можно видеть какое большое значение придавал издатель Віbl. philos. вопросам о предупреждении преступлений.

^[20] Brissot ,de Warville «Sur le droit de propriete et sur le vol» (Bibl. philos. 1782. VI v. 334 p.).

^[21] Ibid 338 p.

^[22] Theorie des lois criminelles. Neuchatel MDCCLXXXI, 1 — 2 v. v. В этой работе автор задался целью написать план кодекса, годного для всех народов и полагал достаточным для достижения этой цели следовать тому, что диктует разум: «pour attendre ce but c'est la raison seule quil faut ecouter» 11 p. Многие из выводов автора, бывшие парадоксальными для его времени, остаются такими и для наших дней, но некоторые из его положений вошли в современные кодексы (например исключение из числа преступлений скотоложства и адюльтера).

^[23] Anton Menger: Le droit au produit integral du travail (traduction Paris. 1900) p. 58. Работа Godvin'a: Enquiri concerning political justice London. 1796.

^[24] Полное заглавие: Plan de legislation criminelle, ouvrage dans lequel on traite des delits et des peines, de la force des preuves et des presomptions, et de la maniere d'aquerir ces preuves et ces presomptions durant l'instriction de la procedure de maniere a ne blesser ni la justice, ni la liberte, et ä, concilier la douceur avec la certitude des chätiments et l'humanite avec la sürete de la societe civille par M. Marat. Paris 1790.

См. также Günther: Jan Paul Marat, der «Ami du peuple» als Kriminalist (Gerichtsaall 1902, 61 B. 161—252 s.s. u. 321—388 s.s.). Из предисловия к работе Марата видно, что она была представлена автором в 1778 г. одному Швейцарскому обществу, пожелавшему иметь план уголовного кодекса; издана впервые в Nenchatel в 1780 г. см. Thonissen Melanges d'histoire de droit et de l'economie politique. Louvain. 1873: «Marat jurisconsulte».