И учитель в очередной раз сказал, что мы вольны идти на все четыре стороны

— Обо мне не беспокойтесь. Вы уже принесли много радости мне и многим другим. Я научился любить их и восхищаться ими — такими, какие они есть. Мне не хочется, чтобы вы рисковали своими жизнями. Так что будет лучше, если вы уйдете.

Но куда нам было идти? Нам уже не удастся стать «нормальными» смертными, слугами системы, людьми, морально уничтоженными убийственной социальной рутиной, специалистами по предъявлению претензий к жизни в ожидании смерти. Мы превратились в необычную семью. Эгоизм прошлого все еще был жив, но постепенно уступал место радости служить другим.

И мы решили остаться. В конечном итоге, если человек, более всех оклеветанный репортером, считал себя свободным, какой смысл нам заковывать себя в цепи? В течение дня мы начали понимать, что стрелок-репортер просто-напросто промазал. Его репортаж, вместо того чтобы привести к ликвидации движения, подлил масла в огонь, который это движение подогревал. Людям страшно надоело читать сообщения об убийствах, дорожно-транспортных происшествиях, изнасилованиях, кражах. В монотонном мегаполисе, соскучившемся по чему-нибудь новому, наш учитель превратился в общественный феномен.

Люди жаждали новостей, даже еслив них речь шла о безумствах. Продавец грез стал местной знаменитостью, обрел такую известность, которой больше всего боялся. Начиная с этого момента за ним неизменно следовали папарацци, дежурные профессионалы, находящиеся в постоянном поиске «жареных фактов», порой раздувающие громкие сенсации.

Осознав, что он становится все более знаменитым учитель недовольно покачал головой.

— Для того чтобы сотворить Бога, — предупредил он нас, — в атмосфере постоянных стрессов, достаточно совсем немного харизмы и способности к лидерству. Будьте осторожны, система кое-что дает, но кое-что и отнимает, в частности то человеческое, что в нас еще осталось.

Я понял, что учитель хотел этим сказать. Самый культурный народ земли, народ, представители которого в начале двадцатого века завоевали больше всего Нобелевских премий, в период социального кризиса возвел на престол Гитлера. Времена кризиса суть времена ожидания перемен — то ли к лучшему, то ли к худшему. Предупреждая нас о рисках, которые несет с собой власть, учитель говорил:

— Большинство людей не готовы принять на себя бразды правления. Власть пробуждает химеры, таящиеся в человеке под маской гуманности. Это химеры авторитаризма, желаний управлять, шантажировать и срывать аплодисменты. Власть в руках мудреца превращает его в ученика, а власть в руках глупца превращает его в диктатора. Если однажды в ваших руках окажется огромная власть, какие химеры выйдут из потайных уголков вашей души и возьмут под контроль ваше тело? — спросил нас учитель.

Этот вопрос поставил нас в неловкое положение. Когда я встал во главе кафедры, некоторые химеры действительно вышли из потайных уголков моей души и овладели телом. Я стал строгим, непреклонным и требовательным. Я понял, что человек узнается не по ласковым словам, не по добродушию или простоте в обращении, а лишь тогда, когда у него появляются власть и деньги.

Учитель рассуждал об этих сложных проблемах в такой манере, которая меня живо заинтересовала. Он одевался как нищий, но его речь свидетельствовала о том, что он не тот преподаватель, который обучает чему-то, не имеющему отношения к его собственной жизни. Можно было подумать, что у него самого было когда-то много власти. Но какой властью может располагать человек бедный, не имеющий счета в банке, не имеющий собственного дома и документов?

Некоторые религиозные люди начали высоко оценивать идеи, которые он высказывал, других же он сильно беспокоил. Бог был их собственностью. Они были теологами, знатоками природы Божественного. Жалкий бедняк, живущий под мостами маргинал не был достоин их внимания. Некоторые религиозные радикалы задавали себе вопросы: «Не является ли он пророком зла? Не является ли он антихристом, о пришествии которого говорят уже много столетий?» Все дело в том, что учитель превратился в загадочную фигуру. Он хотел быть незаметньгм, но спрятаться было просто невозможно.

У него начали просить автографы прямо на улице. Но он в таких случаях смотрел людям в глаза и удивлял вопросами:

— Как я могу давать автограф человеку, который или такой же важный, как я сам, либо еще важнее меня? Мне понадобились бы многие десятилетия для того, чтобы хоть немного узнать вас, понять устои вашего интеллекта и выявить некоторые нити, из которых сотканы ваши размышления. Это я имею честь познакомиться с вами. Пожалуйста, дайте мне ваш автограф.

Люди уходили от него в удивлении и задумчивости. Некоторые покупали мечту о том, что нет ни знаменитостей, ни безвестных людей, но есть человеческие существа, выполняющие различные функции в обществе.

Превосходство женщин

В последующие дни мы жили как у Христа за пазухой. Никаких бурь в атмосфере. Никаких социальных неприятностей. Никаких отказов. Мы пользовались престижем, следствием общественного признания. Ничего плохого не случал ось с теми, кто бросил вызов могущественной системе и проживал в негостеприимных местах. Мы и не представляли себе, что нас ждет впереди.

В самый разгар этой идиллии учитель снова удивил нас. Он пригласил нас в самый очаровательный из храмов — в храм моды, расположенный на юге города и представлявший собой тесный ряд бутиков известных модельеров. Могущественная группа «Мегасофт» была представлена и здесь сетью торговых домов женского платья под названием «Ля Фам», которую составляли десять международных отделений, управляющих двумя тысячами магазинов в двадцати странах.

Мы нашли приглашение учителя из ряда вон выходящим. Это место явно не подходило для торговли грезами. В конечном счете мы решили, что в атмосфере этого района наверняка процветает самоуважение. Нам казалось, что существует некое закрытое сообщество, где царят культ тела, жизнерадостность, восхищение красотой, где можно встретить самых прекрасных и счастливых женщин.

«Почему учителю захотелось пойти в такое место? — размышляли мы. — Что он там будет делать? Какую линию поведения изберет? С кем будет разговаривать?» Эти вопросы не давали нам покоя. Мы надеялись, что он будет вести себя тихо, не станет провоцировать беспорядки, но понимали, что это практически невозможно.

Попасть туда — уже проблема. Ведь мы так и не смогли войти в храм информатики, как мы про никнем в храм моды? Наши костюмы были весьма живописны, но далеки от строгих требований моды. Мы производили впечатление людей экстравагантных и потрепанных, людей, на которых обращали внимание не потому, что они были привлекательны, а потому, что они не такие, как все. Нас, конечно же, прогонят прочь.

Учитель надел черный блейзер, вылинявший и весь в заплатках, приобретенный им на каком-то развале; к тому же он был ему велик. Брюки у него были черные, непонятного покроя, с задними карманами, с заплатами синего цвета; рубашка — бледно-зеленая, помятая и испачканная чернилами.

На мне были рубашка для игры в поло и бежевые ботинки, подаренные одним из попутчиков, вновь обретшим свои грезы. Все мы носили лохмотья, но облачения Бартоломеу были самыми забавными и в какой-то мере просто нелепыми. Его желтые брюки заканчивались намного выше лодыжек. их ему подарила одна вдова, проживавшая неподалеку от Европейского виадука. Раньше они принадлежали ее мужу. Бартоломеу с превеликим удовольствием принял этот подарок, поскольку жил по пословице: «Дареному коню в зубы не смотрят». Левый носок был цвета морской волны, а правый — темно-голубой. Белая рубаха в точности соответствовала его характеру и прямо-таки кричала: «Не следуйте за мной! Я заблудился!»

Проникнув в огромный холл благородного салона мод, учитель внимательно присмотрелся к очень хорошо одетым посетителям и вернулся к нашей группе. Он не стал произносить речей и критиковать мир моды.

— Я хочу пригласить торговать грезами нескольких женщин. Что скажете на это?

Мужчин затрясло. Мы были экстравагантной, эксцентричной, очень необычной группой, но мы приноравливались друг к другу. Иногда возникали некоторые разногласия, но мы эти конфликты улаживали. Наши споры, когда их не слышал учитель, были горячими, но не выходящими за рамки. Пригласить в наше братство женщин — это было уже слишком. Правильно ли это?

Я высказался сразу же:

— Женщин, учитель? Думаю, что это не самое мудрое решение.

— Почему? — спросил он меня. Еще до того как я успел ответить, в разговор, к счастью, вмешался поддержавший меня Краснобай.

— Они не вынесут трудностей. Как они смогут спать под мостами?

— Какими уборными будут пользоваться? Перед какими зеркалами прихорашиваться? — начал вслух размышлять Соломон.

— А кто говорит, что им нужно бросить свое жилище, чтобы следовать за нами? — возразил учитель. — В конце концов, каждый человек должен продавать мечты в той обстановке, в которой живет, как себе самому, так и друтим.

На этот раз его слова настроения нам не подняли. Мы не могли допустить, чтобы женщина участвовала в делах группы, хотя бы и частично. Как бы учитель ни призывал нас к бдительности, после сражений, споров и столкновений на социальной почве мы были отравлены определенной дозой героизма. Мы чувствовали себя революционерами, действующими лицами фантастического социологического эксперимента. Нам не хотелось делиться славой. Инфицированные микробами дискриминации, мы полагали, что женщины поубавят нам отваги.

— Следовать за вами, учитель, это дело… для мачо, и мачо настоящих. Слишком много… Женщины слишком много говорят и мало делают, — убежденно заговорил Рука Ангела, почти не заикаясь. Но тут же понял, что проявил беспардонность и перешел на извиняющийся тон.

Мы сроднились С учителем и с его проектом. И нам хотелось оставить его чисто мужским. Не поддержал предложение учителя и Эдсон. Чтобы убедить учителя отказаться от этой затеи, он обратился к имеющемуся у него запасу теологических знаний.

— Учитель, Будда призывал следовать за собой мужчин, последователями Конфуция были мужчины, Иисус позвал учеников. Как вы пригласите следовать за вами женщин? Вспомните историю! Ничего из этого не получится.

Впервые группа не могла удержаться от похвал Чудотворцу. У нас появилась надежда, что он может предложить нечто интересное. Но продавец идей рассердился и потребовал у теолога ответа:

— Когда Учитель Учителей призвал своих учеников, какую роль он им отвел в своем плане — главную или

второстепенную?

— Главную, разумеется, — ответил Чудотворец без запинки.

— А женщинам?

Эдсон задумался, пораскинул умом, поднес руки ко лбу, так как понимал, что может начать противоречить самому себе. И после долгого анализа выдал хитрый ответ:

— Не могу сказать, что второстепенную, поскольку они оказывали ему материальную помощь, но главной роли они не играли, так как не принимали активного участия в его проекте.

Я подумал: «Ну и ну! Я считал, что кругозор Эдсона ограничен, но в очередной раз мне приходится прикусить язык».

Наши рекомендации