Теория мировой системы сегодня

Марксисты подвергли критике взгляд на мир как систему за то, что в нем не на­шли адекватного отражения отношения классов в обществе (Bergsen, 1984). С их точки зрения, Валлерштейн неправильно выбрал объект для рассмотрения. Для марксистов главными являются классовые отношения внутри данных обществ, а не международное разделение труда по схеме центр — периферия. Бергесен пы­тается примирить обе позиции, находя в каждой из них сильные и слабые сторо­ны. Он утверждает, что отношения центр — периферия представляют собой не только отношениями неравноценного обмена, но и мировые классовые отношения. Его основная идея заключается в том, что отношения центр — периферия важны не только как меновые отношения, как это представляет Валлерштейн, а также, и это более существенно, как отношения, строящиеся в зависимости от того, кто об­ладает властью, т. е. классовые отношения.

В последнее время теории мировой системы развиваются специалистами даль­ше для познания современного мира, его ближайшего будущего (Wallerstein, 1992), а также прошлого (Chase-Dunn and Hall, 1994). Данную часть мы завершим некоторыми размышлениями Валлерштейна на эту тему.

Валлерштейн утверждал, что Соединенные Штаты представляли главенству­ющую силу в мировой системе в период с 1945 по 1990 г. США достигли ведущего положения в основном к концу Второй мировой войны, и в частности с Ялтинской конференции и начала осуществления политики сдерживания Советского Союза. При том что политика сдерживания привела к существующему военному положе­нию в последующие 45 лет, она также имела значение и для мировой экономики. Советский Союз согласился с тем, что он не будет ни просить, ни принимать эко­номическую помощь США. Таким образом, он занял второе место по экономичес­кому положению в мире и в процессе этого разными путями содействовал эко­номическому положению Соединенных Штатов (например, США не пришлось вкладывать деньги в Советский Союз).

Другое значение отношений между США и СССР состояло в том, что у обеих сторон была возможность громко осуждать друг друга. Это взаимное осуждение, в свою очередь, позволило обеим сторонам усилить внутренний контроль, в осо­бенности, за «левыми» или «всеми теми, кто хотел поставить под сомнение суще­ствующий мировой порядок, мировую капиталистическую экономику. А эта эко­номика возрождалась и процветала под руководством США и в тайном сговоре с тем, кого можно назвать их "империалистическим" агентом — Советским Со­юзом» (Wallerstein, 1992:6).

Третье значение «сделки» между этими двумя сверхдержавами состояло в том, что события, происходящие в странах третьего мира, не могли нарушить сложив­шееся в мире политическое и экономическое положение.

К 1960 г. Соединенные Штаты достигли своих целей, заняв лидирующее поло­жение в мире, однако на горизонте уже замаячили признаки будущих проблем — растущее осознание пропасти между богатыми и бедными в США и остальном мире, первые признаки того, что Западная Европа и Япония уже почти догнали Соеди­ненные Штаты по экономическим показателям, участившиеся восстания (за кото­рые приходилось платить по все более высокой цене) в странах третьего мира, эко­номические издержки вьетнамской войны и т. д.

[200]

По Валлерштейну, эти изменения достигли кульминации в 1968 г., когда мир охватила волна восстаний: «Потрясения, прокатившиеся по миру в 1968 г.,... про­должались около трех лет, пока силам, поддерживающим мировую систему, не удалось взять под контроль это бушующее пламя» (Wallerstein, 1992, р. 11). Од­нако за эту победу пришлось дорого заплатить, причем издержки были усилены продолжительным застоем в мировой экономике. В Соединенных Штатах начал­ся 20-летний спад, который они сумели преодолеть лишь частично. Со своей сторо­ны Советский Союз оказался больше не в силах содержать себя как «псевдоимпе­рию» и был вынужден распасться. Таким образом, подводит итог Валлерштейн, «лучшие годы процветания США остались позади. Подмостки сцены разбирают­ся (1992, р. 16).

А что сулит будущее? В то время как экономика США колеблется, «власть ге­гемона обладает достаточной жировой прослойкой, чтобы прожить за ее счет еще 50-100 лет» (Wallerstein, 1992, р. 22). Валлерштейн с сомнением относится к по­явлению японско-американского картеля, принимая во внимание недавний спад в японской экономике, где к тому же Америке отводится роль младшего партне­ра. Соединенные Штаты сохранят свою военную и политическую мощь, но «слож­нее пережить этот упадок психологически» (Wallerstein, 1992, р. 22). Американ­цы с рождения привыкли чувствовать себя во главе мировой системы и им трудно приспособиться к менее привилегированному положению.

Обращая взгляд в будущее, Валлерштейн предвидит коренные изменения в структуре мировой системы в ближайшие 50 лет. Возрастет напряжение между благополучным Северным полушарием и обездоленным Южным. Вопрос в том, в какую сторону будет сделан выбор — в пользу репрессивной или уравнительной реструктуризации. При этом потребуется значительное перераспределение миро­вого богатства не в пользу США. В любом случае в результате этой перестройки мировая система предстанет в принципиально ином виде.

Постмарксистская теория

В последние годы неомарксистская теория претерпела серьезные изменения (Aronson, 1995; Grosberg и Nelson, 1988; Jay, 1988). Самые последние варианты неомарксистской теории отвергают многие основные предпосылки теории Марк­са, а также положения неомарксистских теорий, ранее изложенных в этой главе. Следовательно, эти новые подходы стали рассматриваться как постмарксистские теории (Dandaneau, 1992; Wright, 1987). Несмотря на то, что они опровергают основные элементы теории Маркса, между ними все же существует сходство, до­статочное, чтобы считать их частью неомарксистской теории. Постмарксистские теории обсуждаются здесь, потому что они зачастую представляют собой синтез марксистских теорий с другими теориями, идеями, методами и т. д. Как можно объяснить появление столь резких изменений в неомарксистской теории? Здесь сыграли роль два вида факторов, один — внешний по отношению к теории, он по­рожден изменениями в социальном мире, а другой проистекает из самой теории (P. Andersen, 1984; Ritzer, 1991a).

[201]

Первым — внешним по отношению к теории — стал окончание холодной вой­ны (Halliday, 1990) и крах коммунизма в мире. Советский Союз прекратил суще­ствование, а Россия движется по пути рыночной экономики, напоминающей, хотя бы отчасти, капиталистическую экономику (Piccone, 1990; Zaslavsky, 1988). Эко­номические преобразования в Восточной Европе еще быстрее, чем в России, про­текают в направлении капиталистического строя (Kaldor, 1990). Китай остается верным коммунистическим идеалам, но при этом в стране процветает капитализм. Куба пребывает в изоляции, дожидаясь кончины или свержения Фиделя Кастро, чтобы свернуть к капитализму. Таким образом, распад системы коммунизма в мировом масштабе заставил марксистов пересмотреть и преобразовать свои тео­рии (Burawoy, 1990; Aronson, 1995).

Вышеизложенные изменения связаны с интеллектуальными изменениями, кото­рые, в свою очередь, повлияли на неомарксистскую теорию (Andersen, 1990a, 1990b). Новые теоретические течения, такие как постструктурализм и постмодернизм (см. главу 13) оказали глубокое влияние на неомарксистскую теорию. Вдобавок, течение, известное как аналитический марксизм, стало пользоваться все большим успехом. Это направление было основано на предпосылке, что марксистские теории должны ис­пользовать те же самые методы, что и любые другие научные инициативы. Такой подход привел к тому, что наследие Маркса было переосмыслено в более удобной интеллектуальной форме. Кроме того, были предприняты усилия применить теорию рационального выбора к проблемам, затронутым Марксом, а также попытки изучить их, используя методы и приемы позитивистской науки. Как уточняет Мейер, «воз­росшая покорность по отношению к традиционным научным нормам совпадает с уменьшением почтительности по отношению к теории Маркса» (1994, р. 296).

Итак, социальные и интеллектуальные перемены в сочетании друг с другом привели к значительным изменениям всего ландшафта неомарксистской теории в 1990-х гг. Хотя ранее обсуждавшиеся теории сохраняют свою важность, по мере того, как мы вступаем в двадцать первый век основное внимание в неомарксист­ской теории сосредоточено на теориях, которые подлежат обсуждению в этой части главы.

Аналитический марксизм

Вот как один из лидеров аналитического марксизма, Джон Ремер, определяет это направление:

В течение последнего десятилетия формировался аналитически сложный марксизм, являющийся теперь новой разновидностью социальной теории. Его представители во многом черпают вдохновение в рассматриваемых марксизмом проблемах, исследуя их с помощью современных средств логики, математики и моделирования. Методологи­ческая позиция этих ученых традиционна. Эти авторы сознательно следуют марксист­ской и неомарксистской традициям (Roemer, 1986а, р. 1)

Таким образом, представители аналитического марксизма привносят в иссле­дование существенных для марксизма проблем традиционные «реальные» мето­ды аналитической философии и социальной науки (Mayer, 1994, р. 22). В этой

[202]

главе мы рассматриваем аналитический марксизм, поскольку он «открыто пред­лагает синтез немарксистских методов и марксистской теории» (Weldes, 1989,

р. 371).

Аналитический марксизм придерживается недогматичного подхода к марксист­ской теории. Он не следует марксистской теории слепо и безоглядно, не отрицает исторические факты, поддерживая марксистскую теорию, а также не считает ее фундаментально неверной. Скорее, он рассматривает марксистскую теорию как форму социальной науки XIX в., обладающую огромным влиянием и прочной ос­новой, но имеющую и значительные недостатки. Марксистскую теорию следует привлекать при рассмотрении различных вопросов, но следует помнить, что она требует применения методов и способов, соответствующих XXI в., Аналитический марксизм отрицает идею существования определенной марксистской методологии и критикует тех, кто считает, что такая методология существует и имеет обосно­ванность

\

Я не считаю, что существует особая форма марксистской логики или толкования. Слиш­ком часто за системой специальных терминов и неприкосновенной логики скрывается обскурантизм. Для марксизма такой системой является «диалектика». Диалектическая логика базируется на нескольких предпосылках, которые, возможно, имеют определен­ную индуктивную привлекательность, однако далеки от того, чтобы быть правилами для умозаключений, а именно: явления превращаются в собственную противополож­ность, а количество переходит в качество. Диалектика в марксистской социальной на­уке зачастую используется, чтобы оправдать ленивую телеологическую аргументацию. События происходят, потому что они должны происходить, чтобы история разворачи­валась так, как было предопределено (Roemer, 1986b, p. 191).

Элстер высказывается сходным образом: «Не существует специфически мар­ксистской формы анализа ... нет приверженности какому-либо конкретному ме­тоду анализа, за исключением тех, которые характерны для добротной социаль­ной науки в целом» (Elster, 1986, р. 220). Придерживаясь аналогичной позиции, аналитические марксисты считают, что нужно разделять факт и значение, и не при­знают того, что они диалектически связаны. Следуя канонам традиционного фило­софского и соционаучного мышления, они стремятся рассматривать факты беспри­страстно, используя теоретический, концептуальный и эмпирический анализ.

Можно спросить, почему аналитический марксизм надо называть марксистским. В ответ на это Рёмер говорит: «Не уверен, что следует его так называть» (Roemer, 1986а, р. 2). Он перечисляет несколько причин возможности рассматривать его в ка­честве неомарксистской теории. Во-первых, данное направление занимается тради­ционно марксистскими вопросами, как, например, эксплуатация и класс. Во-вторых, оно продолжает считать, что социализм предпочтительнее капитализма. В-третьих, аналитический марксизм стремится понять и объяснить проблемы, связанные с ка­питализмом. И хотя это направление в указанных смыслах марксистское, оно «охот­но и с легкостью заимствует точки зрения других теорий» (Roemer, 1986a:7). Опять же, аналитический марксизм во многом следует в русле движения к теоретическому синтезу, рассматриваемому на протяжении этой книги.

В данном разделе мы коротко расскажем о трех разновидностям аналитиче­ского марксизма. Во-первых, мы обсудим попытку заново проанализировать твор-

[203]

чество Маркса, используя традиционные интеллектуальные средства. Во-вторых, мы рассмотрим теорию рационального выбора и теорию игр в рамках марксизма. Наконец, мы затронем эмпирические исследования с позиции марксизма, приме­няющие «реальные» методологические средства.

Переосмысливая Маркса

Как было отмечено выше, аналитический марксизм отрицает использование та­ких идиосинкразических понятий, как диалектическое, и стремится вместо этого анализировать творчество Маркса (как и весь социальный мир), применяя поня­тия, свойственные более широкой интеллектуальной традиции. Важнейшим при­мером данного подхода и одним из ключевых произведений аналитического мар­ксизма является книга Дж. А. Коэна «В защиту исторической концепции Карла Маркса» (1978). Вместо того чтобы трактовать Маркса как экзотического диалек­тика, Коэн утверждает, что в своем творчестве тот использует гораздо более про­заичную функциональную форму объяснения. Коэн приводит следующие приме­ры функциональных объяснений у Маркса.

♦ Производственные отношения соответствуют производительным силам.

♦ Законодательная и политическая надстройки возвышаются над материаль­ным базисом.

♦ Социальные, политические и интеллектуальные процессы обусловлены спо­собом производства материальных благ.

♦ Сознание определяется общественным бытием.

(Cohen, 1978/1986, р. 221)

В каждом из этих примеров второе понятие объясняет первое. Это объяснение носит, по мнению Коэна, функциональный характер, поскольку «свойства объяс­няемого определяются его влиянием на объясняющее» (Cohen, 1978/1986, р. 221). Так, в случае последнего примера свойства сознания объясняются его влиянием на общественное бытие и, конкретнее, его склонностью поддерживать последнее. В общем смысле, социальные явления объясняются с точки зрения их значения для других социальных явлений. Коэн считает, что Маркс в вышеуказанных при­мерах и на всем протяжении своего творчества объясняет социальные и экономи­ческие явления с помощью функционального мышления. Таким образом, Маркс не является диалектиком; он функциональный мыслитель. Придерживаясь этой точки зрения, Коэн интерпретирует Маркса, используя традиционные философ­ские воззрения и рассматривая теорию Маркса как часть этой традиции.

Коэн пытается отделить функциональное мышление от социологической раз­новидности (структурного) функционализма, описанного в главе 3. Коэн выде­ляет в составе (структурного) функционализма три положения. Во-первых, все элементы социального мира взаимосвязаны. Во-вторых, все элементы общества поддерживают друг друга, а также общество в целом. В-третьих, каждый аспект общества определяется его вкладом во все общество. Эти положения не устраива­ют марксистов по разным причинам, особенно по причине их консерватизма. Од­нако вышеуказанные функциональные объяснения могут использоваться марк-

[204]

систами без принятия каких-либо принципов функционализма. Таким образом, функциональные объяснения не обязательно консервативны; на самом деле, они могут носить вполне революционный характер.

Теория рационального выбора в марксизме

Многие представители аналитического марксизма использовали неоклассическую экономическую теорию, особенно теорию рационального выбора и теорию игр (по поводу рассмотрения применения теории рационального выбора в традиционной социологической теории см. главу 8). Рёмер утверждает, что «марксистский анализ требует микрообоснований», особенно применения теории рационального выбора и теории игр, а также «арсенала разработанных в неоклассической экономике ме­тодов моделирования» (Roemer, 1986b, p. 192). Привлекая эти подходы, марксист­ская теория отказывается от своих претензий на особое положение и использует методы, которые широко применяются в социальных науках. Но, несмотря на то что неомарксистская теория может и должна привлекать неоклассическую экономику, она остается отличной от последней. Например, она сохраняет интерес к коллектив­ному действию по изменению общества и соглашается с утверждением, что капита­лизм — несправедливая система.

Джон Элстер (Elster, 1982, 1986), наряду с Джоном Рёмером, является круп­нейшим сторонником аналитического марксизма. Элстер считает, что развитие нео­марксистской теории сдерживается применением своего рода функционального те­оретизирования, рассмотренного Коэном. Он также полагает, что марксистская теория должна в большей степени использовать теорию игр — вариант теории ра­ционального выбора. Теория игр, как и другие виды теории рационального выбора строится на рациональности действующих субъектов и их стремлении максими­зировать свои доходы. Признавая структурные ограничения, она не допускает, что решения и поступки взаимодействующих субъектов не всецело определяют вы­бор актора. Теорию игр как разновидность теории рационального выбора отли­чает то, что она дает аналитику возможность выйти за пределы рационального выбора единичного субъекта и рассмотреть взаимозависимость действий и реше­ний группы агентов. Элстер (Elster, 1982) выделяет три варианта взаимозависимо­сти участвующих в игре. Во-первых, вознаграждение каждого субъекта зависит от сделанного всеми «актерами» выбора. Во-вторых, вознаграждение каждого субъек­та зависит от того, что получают все участники. Наконец, осуществляемый каждым актором выбор зависит от выбора, который делают все остальные. Анализ «игр» (например, известной «дилеммы узника», в которой в результате участники боль­ше проигрывают, если следуют собственным эгоистическим интересам, чем если жертвуют этими интересами) помогает объяснить стратегии действия разнообраз­ных субъектов и возникновение таких общностей, как социальный класс. Таким образом, теория рационального выбора в марксизме ищет микрообоснования мар­ксистской теории, хотя рационально действующий субъект в этой теории сильно отличается от актора критической теории (описанного ранее в этой главе), кото­рый трактуется во многом с точки зрения теории Фрейда.

Ориентация Элстера на теорию рационального выбора также проявляется в произведении «Осмысление Маркса» (Elster, 1985). Элстер утверждает, что основ-

[205]

ным методом, который использовал Маркс для объяснения социальных явлений, было внимание к непреднамеренным последствиям человеческого действия. В от­личие от большинства других марксистов, считающих Маркса «методологическим гением» макроструктур, Элстер полагает, что Маркс практиковал «методологи­ческий индивидуализм» или «доктрину, согласно которой все социальные явле­ния — их структура и их изменения — принципиально объяснимы исключитель­но с точки зрения индивидов, их качеств, целей, убеждений и действий» (1985, р. 5). По мнению Элстера, Маркса интересовали акторы, их цели, намерения и их рациональный выбор. Элстер использует данную позицию теории рационально­го выбора для критики подходов структурного марксизма: «Капиталистические предприниматели в самом что ни на есть активном смысле являются агентами. Их роль нельзя свести к простому занятию определенных позиций в капиталистиче­ской производительной системе» (1985, р. 13). Теория рационального выбора в мар­ксизме уделяет особое внимание этим рациональным агентам (капиталистам и пролетариату) и их взаимоотношениям.

Рёмер (Roemer, 1982) был в первых рядах тех ученых, которые разрабатывали теорию эксплуатации в рамках аналитического марксизма (о критике данного подхода см. Schwartz, 1995). Он отошел от понимания эксплуатации как процес­са, происходящего в момент производства (и, следовательно, крайне сомнитель­ной трудовой теории стоимости), и стал рассматривать эксплуатацию с точки зре­ния ее связи с принуждением, порождаемым отсутствием равенства в обладании собственностью. Согласно формулировке Мейера, «эксплуатация может возни­кать из-за неравенства во владении средствами производства даже при отсутствии принудительного производственного процесса» (1994, р. 62). Эта точка зрения позволяет нам рассматривать эксплуатацию и в социалистическом, и в капитали­стическом обществе. Такое понимание эксплуатации связано с теорией рацио­нального выбора в том смысле, что эксплуатируемые на почве неравного распре­деления собственности могут объединяться в общественные движения, создаваемые для перераспределения собственности на принципах большего равенства. Подоб­ная ориентация также позволяет аналитическому марксизму придерживаться сво­их этических и политических целей, при этом прибегая к традиционным подхо­дам, как, например, теорию рационального выбора.

Эмпирический марксизм

Ведущей фигурой, связанной с привлечением и применением жестких методов в области эмпирических исследований марксистских концепций, признан Эрик Олин Райт (Wright, 1985). Райт определенно связывает себя с аналитическим марксиз­мом в целом, и работами Джона Рёмера, в частности. Творчество Райта содержит три основных элемента: во-первых, прояснение таких базовых марксистских поня­тий, как класс; во-вторых, эмпирические исследования марксистских концепций; в-третьих, разработку более согласованной теории, основанной на этих понятиях (особенно понятии класса).

В своей книге «Классы» (1985) Райт стремится ответить на вопрос, который Маркс поставил, но на который так и не ответил: что образует класс? Он поясня­ет, что его ответ будет соответствовать первоначальной теоретической программе

[206]

Маркса. В то же время он будет отличаться от ответа Маркса, поскольку со вре­мени последнего прошло уже более века, в течение которого было сделано много теоретических исследований и произошло большое количество исторических со­бытий. Таким образом, мы больше продвинулись в теоретическом плане и време­на изменились. В результате Райт, подобно другим представителям аналитиче­ского марксизма, отталкивается от Маркса, но не принимает его позицию в качестве догмы, а также не пытается угадать, как он мог бы определить класс. Благодаря Марксу и проделанной за истекшей период теоретической работе у современных марксистов больше возможностей для выдвижения таких определений. В любом случае, мы живем в совершенно другое время, и определение Маркса, даже если бы мы его угадали, вполне возможно, не подошло бы для современного общества. Поскольку настоящая книга носит теоретический характер, нам не обязатель­но детально разбирать приведенные Райтом или любыми другими эмпирически­ми марксистами исследования. Однако было бы полезно сказать несколько слов о наиболее известном концептуальном достижении Райта — идее «противоречи­вых классовых позиций» (Wright, 1985, р. 43). Основной предпосылкой здесь слу­жит положение о том, что данная позиция не обязательно должна располагаться, как это обычно считается, в рамках данного класса; она может одновременно нахо­диться в нескольких классах. Таким образом, позиция одновременно может быть пролетарской и буржуазной. Например, менеджеры буржуазны в том смысле, что осуществляют надзор над подчиненными, однако при этом они пролетарии, по­скольку ими руководят другие. Идея противоположных классовых позиций — ре­зультат тщательного концептуального анализа, который затем проверяется эмпи­рически (см. Gubbay, 1997, о критике подхода Райта к социальным классам).