Рэндалл коллинз социология: наука или антинаука?*1 3 страница

Более слабой выглядит позиция, распространившаяся, видимо, из сферы практической и описательной работы на все виды социологического исследования: тенденция счи­таться только с самыми последними данными как единст­венно имеющими отношение к делу. Если мы хотим знать, что такое равенство возможностей в образовании, сбор са­мой свежей информации, очевидно, имеет очень существен­ное практическое значение. Но этот сдвиг, «перекос к насто­ящему», своего рода журнализм в социологии есть один из главных факторов, уводящих нас в сторону от задачи сведения различных исследований в теоретически непроти­воречивые модели.

Наличие данных из разных исторических периодов — это безусловное преимущество при попытке синтезировать общие принципы объяснения. Часто наблюдаемые измене­ния в эмпирических распределениях позволяют нам сфор­мулировать принципы применимости для соответствующей предметной области и уточнить наши теории. К примеру, исследование из области промышленной социологии и жиз­ни местных общин, проводившееся с 30-х до 50-х годов, и подвело к формулировке общих принципов того, как опыт командования либо подчинения порождает дивергентные классовые культуры (данные сведены в работе: [17, 211 — 214]. Это накопленное знание остается пригодным на анали­тическом уровне, даже если (как, видимо, и происходит в действительности) в последние десятилетия более грубые формы власти-авторитета для большинства работающих ослабли, а вслед за этим ослабли и различия в классовых культурах. Поэтому сравнение исторических различий не просто дополняет индивидуализирующее описание, но слу­жит также для проверки и расширения сферы применения теории. В дальнейшем область ее действия можно было бы увеличить, приняв во внимание еще более крайние слу­чаи, которые легче всего найти, обратившись к той истори­ческой эпохе, когда чрезвычайно жесткие и насильственные формы принудительного контроля были общеприняты­ми. Аналитическую теорию следует отличать от эмпириче­ских обобщений, говорящих о тенденциях, которые дейст­вуют какое-то время. Только первая может дать нам пони­мание будущих социальных образований, независимо от того, наблюдается или нет радикальное изменение эмпири­ческих тенденций в независимых переменных.

Еще одна причина наших неудач в деле систематичес­кого накопления общезначимых принципов объяснения со­стоит в том, что мы слишком полагаемся на новейшие до­стижения в статистической технике и недостаточно внима­тельны к перекрестным связям результатов, полученных различными методами. Как указал А. Стинчкомб [63, 55— 56] (в заголовке у него стоит: «Почему забыты обобще­ния?»): «Наибольшие значения коэффициентов корреля­ции в совокупности эмпирических материалов, как прави­ло, будут иметь результатом и самые большие шаговые коэффициенты... Аналогично почти во всех случаях метри­ческие коэффициенты в уравнении регрессии будут самыми большими по отношению к вариациям величины причин­ных сил, когда шаговый коэффициент наибольший... И, в свою очередь, отношения с большими показателями при лог-линейном анализе почти всегда оказываются теми же самыми отношениями, которые имеют большие метриче­ские коэффициенты регрессии... Это значит, что почти все в нашем причинном знании с того времени, когда мы стали использовать коэффициенты корреляции (или даже вни­мательно изучать перекрестные табличные данные), и по сию пору остается нашим причинным знанием при всех новомодных переходах к шаговому анализу, к структурным уравнениям с метрическими коэффициентами, к лог-линей­ному анализу». Разумеется, прогресс есть в том смысле, что лог-линейный анализ или измерения ненаблюдаемых (скрытых) переменных позволяют нам увидеть определен­ные труднодоступные структуры, моделировать опреде­ленные сложные образования и учитывать конкретные ве­роятности ошибок измерения. Но все это продвижения, так сказать, на периферии теоретически содержательных парадигм, а не в их центре. Нам следовало бы опираться на более ранние результаты, а не отбрасывать их из-за того, что прежним исследованиям не хватало всех сегодняшних технических утонченностей.

Так как очередные методологические усовершенствова­ния (см. например: [11; 42; 76]) получают признание быст­ро, то среди социологов нет и автоматического «методологи­ческого постоянства». Объясняющие модели всегда «недоде-терминированы» данными при любом конкретном их мно­жестве, и в наши предложения всегда входят теоретические соображения относительно того, какие модели можно ис­ключить с наибольшими основаниями. Если эмпирические схемы достаточно жизнеспособны, т. е. если наши теории на верном пути, мы будем выходить на эти схемы многооб­разными методами. Если теории плохо ухватили централь­ные процессы, тогда итогом всех статистических утонченностей, вероятно, будет в лучшем случае лишь знак чего-то неизвестного.

Все исследовательские методы имеют свои слабости. Мы можем преодолеть их, показав согласованность результатов, полученных различными методами. Поэтому, несмотря на слабости сравнительных исследований [42], непротиворечи­вость теории, опирающейся на все доступные источники данных, может быть использована для обоснования наших выводов относительно факторов, действующих в изучаемой совокупности данных. Экспериментальные свидетельства особенно хорошо помогают, когда привязаны к общей тео­ретической схеме. Поэтому надо искать теоретические свя­зи с «натуралистическими» исследованиями (например, организаций или взаимодействий лицом к лицу), с истори­ческими исследованиями динамических процессов, а по сути — с социологическими исследованиями во всем их диапазоне. Логическая согласованность, если она достаточ­но прочна, сможет вывести нас из любого локального мето­дологического тупика. И это довод в пользу теоретического осмысления наших результатов везде, где возможно. С точ­ки зрения методолога, теорию можно рассматривать как приспособление для накопления и хранения наших толко­ваний вышеупомянутой согласованности. Поэтому игнори­рование более ранних исследований — это порок, а не до­бродетель. Самые различия в исследовательских методах дают нам благоприятную возможность подтвердить наши результаты как бы приемом «триангуляции».

Социология занята во множестве различных предприя­тий. Крайнее разнообразие наших занятий, сонм мелочей порождают тучу пыли, которая скрывает то, что мы уже знаем. В каком-то смысле слишком большой объем знания оказывается для нас проблемой, особенно потому, что ог­ромная его часть смещена в практически-описательную сто­рону, которая становится необозримой, если не представле­на компактно в теоретических обобщениях. Мы страдаем от ограниченности наших познавательных способностей, и эта познавательная перегрузка усиливает защитные тен­денции в мире интеллектуальной деятельности. В резуль­тате подобной самозащиты социологическое мировоззрение упрощается до идеологии собственной исследовательской специальности, теоретического лагеря или политической фракции и сосредоточивается исключительно на новейших исследовательских данных и технике.

Заключение

Мое последнее соображение, возможно наиболее важное, касается настроения, общей атмосферы в социологии. Речь идет о наших социальных отношениях, наших установках по отношению друг к другу в сфере нашей профессиональ­ной интеллектуальной деятельности. Многое из того, что мы говорим сегодня о работах коллег, отличается негати­визмом, враждебностью, пренебрежением. Эта фракцион­ность ослабляет социологию, ибо мы нуждаемся в многооб­разии подходов, чтобы подтвердить наши результаты пере­крестными сравнениями.

Чтобы продвинуться в социологии, нам нужен дух благо­родства, а не дух фракционного антагонизма. Это не то же самое, что лозунг, утверждающий «право каждого идти своим путем», т. е. терпеть друг друга, но никак не обра­щаться между собой интеллектуально. Построение социоло­гического знания — это коллективное предприятие и в бо­лее чем одном измерении. Все виды человеческой деятель­ности социальны, и сама наука есть процесс организации коллективной мысли. Как и в других делах человеческих, конфликт внутренне присущ организации интеллекту­ального мира. Это само по себе неплохо, поскольку конф­ликт — главный источник интеллектуальной динамики, включая процессы, посредством которых мы выдвигаем новые теории и коллективно решаем, какие из них ведут к лучшим результатам. Но конфликт не должен доходить До крайностей. Ни в одной другой форме интеллектуальной жизни не зависим мы так сильно друг от друга, как в науке. Чтобы объединиться, как подобает ученым, нам нужно со­средоточиться на согласовании теоретических концепций поверх границ разных исследований. Личностная грань это­го интеллектуального устроения — великодушие и добрая воля, доброжелательное, положительное отношение к луч­шим достижениям друг друга, пока мы вместе нащупываем наш путь вперед.

ЛИТЕРАТУРА

1. Вебер М. История хозяйства. Очерки всеобщей социальной и эко­номической истории / Пер. с нем. Пг: Наука и школа, 1923.
2. Саймон Г. Рациональность как процесс и продукт мышления // THE­SIS. 1993. Т. 1. Вып. 3. С. 16—39.
3. Asch S. Е. Effects of group pressure upon the modification and distor­tion of jugements //’ Groups, leadership and men / Ed. by H. Gaetzkew. Pitts­burgh: Carnegie Press, 1951.
4. Berger J., Wagner D. G., Zelditch M., Jr. Expectation states theory: the status of a research programm. Stanford University: Technical Report. № 90. 1983.
5. Bloor D. Knowledge and social integrity. L.: Routlende I Kegan Paul, 1976.
6. Bloor D. Wittgenstein: a social theory of knowledge. N.Y.: Columbia University Press, 1983.
7. Blunter H. Symbolic interactionism. Englewood Cliffs (NJ): Prentice-Hall, 1969.
8. Bolt E. Family and social network. L.: Tavistock, 1971.
9. Bourdieu P. Distinction: a social critique of the judgement of taste. Cambridge: Harvard University Press, 1984 [1979].
10. Brown R. H. Society as text. Chicago: University of Chicago Press, 1987.
11. Campbell R. T. Status attainment research: end of the beginning or beginning of the end? // Sociology of Education. 1983. Vol. 56. P. 47—62.
12. The category of the person / Ed. by M. S. C. Carrithes, S. Lukes. Cam­bridge; N.Y.: Cambridge University Press, 1985.
13. Clegg S. Power, rule and domination. A critical and empirical under­standing of power in sociological theory and everyday life. L.: Routledge & Kegan Paul, 1975.
14. Collins R. On the micro foundations of macro-sociology // American Journal of Sociology. 1981. Vol. 86. P. 984—1014.
15. Collins R. Long-term social change and territorial power of states // Collins R. Sociology since Mid-century: Essays in Theory Cumulation. N.Y.: Academic Press, 1981.
16. Collins R. Weberian sociological theory. Cambridge; N. Y: Cambrige University Press, 1986.
17. Collins R. Theoretical sociology. San Diego: Harcourt Brace Jova-novich, 1988.
18. Cook К. S.. Emerson R. Л/., Gillmore M. R., Yamagislii T. The distri­bution of power in exchange networks // American Journal of Sociology. 1983. Vol. 89. P. 275—305.
19. Coser L. A., Kaduchin C.. Powell W. W. Books: the culture and com­merce publishing. N. Y.: Basic Books, 1982.
20. Crazier M. The bureaucratic phenomenon. Chicago: University of Chi­cago Press, 1964.
21. DiMaggio P., Useeni M. The arts in cultural reproduction // Cultural and Economic Reproduction in Education / Ed. by M. Apple. L.: Routledge & Kegan Paul, 1982.
22. DummettM. Truth and other enigmas. Cambridge: Harvard University Press, 1978.
23. Durkheim E. The elementary forms of the religious life. N. Y.: Free Press, 1954 [1912].
24. Etzioni A. A comparative analysis of complex organizations. N. Y: Free Press, 1975.
25. Foucault M. The archaeology of knowlege. N. Y: Random House, 1972 [1969].
26. Ftichs S.. Turner J. What makes a science mature? Organizational control in scientific production // Sociological Theory. 1986. Vol. 4. P. 143— 150.
27. Garfinkel H. Studies in ethnonethodology. Englewood Cliffs (NJ): Prentice Hall, 1967.
28. Gibbs J. Sociological theory construction. Hinsdale: Dryden Press, 1972.
29. Goffman E. The presentation of self in everyday life. N. Y: Doubleday, 1967.
30. Goffman E. Interaction ritual. N. Y: Harper and Row, 1974.
31. Goffman E. Forms of talk. Philadelphia: University of Philadelphia Press, 1981.
32. Goldstone J. State breakdown in the English revolution// American Journal of Sociology. 1986. Vol. 92. P. 257—322.
33. Goldstone J. Cultural orthodoxy, risk and innovation: the divergence of East and West in the early modern world // Sociological Theory. 1987. Vol. 5. P. 119—135.
34. Goodman N. Ways of world-making. Indianapolis: Bodds-Merrill, 1978.
35. GottdienerM. Hegemony and mass culture: a semiotic view // American Journal of Sociology. 1985. Vol. 90. P. 979—1001.
36. Heise D. Understanding events affect and the construction of social action. N.Y.: Cambridge University Press, 1979.
37. Heise D. Affect control theory: concepts and model // Journal of Mathematical Sociology. 1987. Vol. 13. P. 1—33.
38. Homans G. The human group. N.Y.: Harcourt Brace, 1950.
39. Kahneman D., Slavic P., Tversky A. Judgement under uncertainty heuristics and biases. L.: Cambridge University Press, 1982.
40. Klein D. Causation in sociology today: a revised view// Sociological Theory. 1987. Vol. 5. P. 19-26.
41. Lewis D. On the plurality of worlds. Oxford: Basil Blackwell, 1986.
42. Lieberson S. Making it count: the improvement of social research and theory Berkeley: University of California Press, 1985.
43. Naclntyre A. After virtue. Notre Dame (IN): University of Notre Dame Press, 1984.
44. March J.. Simon H. Organizations. N.Y.: Wiley, 1958.
45. Mann M. The sources of social power. Vol. 1. N.Y.: Cambridge Uni­versity Press, 1986.
46. Meeker В., Hage J. Social causality. L.: Alien and Urwin, 1988.
47. Moore B. Social origins of dictatorship and democracy. Boston: Beacon Press, 1966.
48. Mulkay M. The world and the world: explorations in the form of so­ciological analysis. L.: Alien and Unwin, 1985.
49. Paige J. Agrarian revolution. N.Y.: Free Press, 1975.
50. Perrow C. A framework for the comparative analysis of organizations //American Sociological Review. 1967. Vol. 32. P. 194—208.
51. Perrow C. Normal accidents. NY: Basic Books, 1984.
52. Piitnam H. Realism and reason. Philosophical papers. Vol. 3. N.Y: Cambridge University Press, 1983.
53. Ouine H’. Ontological relativity and other essays. N.Y.: Columbia University Press, 1969.
54. Rosenderg A. Sociobiology and the preemption of social science. Bal­timore: Johns Hopkins University Press, 1980.
55. RosenbergM. Conceiving the self. N.Y: Basic Books, 1979.
56. Schelling T. The strategy of conflict Cambridge: Harvard University Press, 1962.
57. Science observed. Perspectives on the social study of science / Ed. by K. Knorr-Cetina, M. Mulkay. Beverly Hills: Sage, 1983.
58. Simon H. Models of man. N.Y: Wiley, 1957.
59. Skocpol T. States and social revolutions. N.Y: Cambridge University Press, 1979.
60. Spencer M. The imperfect empiricism of the social sciences // Socio­logical Forum. 1987. Vol. 2. P. 331—372.
61. Stinchcombe A. Agricultural enterprise and rural class relations // American Journal of Sociology. 1961. Vol. 67. P. 165—176.
62. Stinchcombe A. Conctructing social theories, N.Y: Harcourt, Brace and World, 1968.
63. Slinchconihe A. The origins of sociology as a discipline // Acta Socio-bgica. 1984. Vol. 27. P. 51—61.
64. Tilly C. From mobilization to revolution. Reading (MA): Addison-Wesley, 1978.
65. Turner J. A theory of social interaction. Stanford: Stanford University Press, 1988.
66. Turner R. The role and the person // American Journal of Sociology. !978. Vol. 84. P. 1—23.
67. Turner S. Underdetermination and the promise of statical sociology // Sociological Theory. 1987. Vol. 5. P. 172—184.
68. Walker H. Spinning gold from straw: on cause, law and probability // Sociological Theory. 1987. Vol. 5. P. 28—33.
69. Wallace W. Causal images in sociology // Sociological Theory. 1987. Vol. 5. P. 41—46.
70. Wallerstein I. The modern world system. Vol. 1. N.Y.: Academic Press, 1974.
71. Weber M. Religious rejections of the world and their directions // From Max Weber: Essays in Sociology. N.Y.: Oxford University Press, 19^6 [1915].
72. Whitley R. The intellectual and social organization of the sciences Oxford: Clarendon Press, 1984.
73. While H. Where do markets come from? // American Journal of So­ciology. 1981. Vol. 87. P. 517—547.
74. White W. Street corner society. Chicago: University of Chicago Press, 1943.
75. Wilensky H. The professionalization of everyone? // American Journal of Sociology. 1964. Vol. 70. P. 137—158.
76. Wilier D. Theory and the experimental investigation of social struc­tures. N.Y.: Gordon and Breach, 1987.
77. Williamson O. Markets and hierarchies. A study of the economics of internal organization. N.Y.: Free Press, 1975.

Гёран Терборн
ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ К КУЛЬТУРЕ, МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ В СТРУКТУРЕ И ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ДЕЙСТВИЕ: ОБЪЯСНЕНИЕ В СОЦИОЛОГИИ И СОЦИАЛЬНОЙ НАУКЕ*

ПОЧЕМУ В СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ГРЯДУТ ПЕРЕМЕНЫ

Вероятно, в ближайшем будущем социологическое тео­ретизирование претерпит изменения весьма драматиче­ского свойства. Сегодня на передний план выдвинулось, говоря словами Дж. Александера [9], новое движение за теорию: предпочтение отдается эрудиции и тщательной продуманности высказываний. Однако вряд ли можно счи­тать, что благодаря этому после бурь и потрясений конца 60-х — начала 70-х годов в социологии воцарились мир и согласие относительно ее общей парадигмы. Теоретиче­ская социология фактически беззащитна перед лицом мол­чаливого неодобрения многих несоциологов, а также от­крытой критики в рамках самой этой дисциплины, кото­рая, по всей вероятности, будет нередкой (нельзя исклю­чить, что и нынешние ее лидеры предпримут радикально новые ходы).

Слабости современной социологической теории мы мо­жем суммарно представить в виде двух положений.

* Therbom G. Cultural belonging, structural location and human action. Explana­tion m sociology and social science // Acta Sociological Journal of the Scandinavian So­ciological Assosiation. 1991. Vol. 34. N° 3. P. 177—192. — Прим. перев.

© Scandinavian Sociological Association, 1991.
© Тезис (рус. перевод).

Первое состоит в том, что социальная теория и социаль­ная наука фактически тождествены социологии. Этот факт нашел свое отчетливое выражение в структуре изданного Э. Гидденсом и Дж. Тернером весьма представительного сборника «Социальная теория сегодня» [44]. Дж. Алексан-дер в своей статье «Центральное место классики» [8], поми­мо весьма красноречивой защиты непреходящего централь­ного значения классиков для современного социологиче­ского теоретизирования, проводит противопоставление «со­циальной» и «естественной» науки, хотя в действительно­сти, говоря о первой, он имеет ввиду только социологию.

Это означает, что за скобки выносятся экономические и другие внесоциологические теории социального взаимо­действия, например теория игр. Во всех естественных и гуманитарных дисциплинах существует склонность к ин­теллектуальному шовинизму и близорукости. Однако ин­теллектуальное течение, неспособное принять прямой вы­зов своим постулатам и быстро ответить на него, может оказаться на обочине научной мысли. Мощное продвиже­ние моделей рационального выбора в целом ряде областей социальных исследований, таких, как политология, эко­номическая история и демография, также привело к оже­сточенным контратакам на них или к тщательной провер­ке этих моделей в попытке доказать, что нормы и инсти­туты нельзя редуцировать к индивидуальному рациональ­ному выбору. В результате возникла парадоксальная ситу­ация: в социальных науках ведется яростный спор отно­сительно основных перспектив развития классической со­циологии, в то время как нынешнее социологическое тео­ретизирование отвергает само существование таких пер­спектив (единственным значимым исключением является Дж. Коулмен). В этой дискуссии, имеющей фундаменталь­ное значение, лучшими защитниками классических социо­логических концепций до сих пор были политологи [51; 53; 77], философы [32; 34; 35] и историки [19; 38; 45; 67]. Социологические «ставки» здесь исключительно высоки, и не замечать дискуссию уже невозможно, а мнение, буд­то Парсонс раз и навсегда разрешил «дилемму утилита­ризма», вряд ли будет впредь основополагающим в социо­логической теории.

Второе положение можно сформулировать следующим образом: основная задача социологической теории состоит в концептуализации социального порядка, его возможно­сти и/или социального действия. Приведем несколько при­меров из литературы последних лет. У Гидденса читаем: «Понятия теории структурадии, подобно любой конкури­рующей теоретической перспективе, для множества иссле­довательских целей должны считаться не чем иным, как сенсибилизирующими приспособлениями» [40, 236]. В дру­гой его книге имеется высказывание, что «отправной точ­кой теоретического мышления и эмпирической работы в социальных науках должен считаться анализ повторяю­щейся социальной практики» [43, 252]. Для М. Арчер ос­новной «целью является теоретизирование относительно условий культурной стабильности или изменений» [14, XVIII]. Александер формулирует свои исходные намере­ния так: «Я намерен рассматривать действие как движе­ние в двух основных измерениях: интерпретации и страте-гизации. Эти два аспекта следует считать аналитическими элементами потока эмпирического сознания» [11, 300].

Более амбициозный на первый взгляд, проект «анали­тического теоретизирования» Дж. Тернера [4] тоже ока­зывается лишь разработкой «сенсибилизирующей схемы для анализа человеческой организации».

Из приведенных высказываний ясно, что в преоблада­ющем ныне в общей социологии типе теоретизирования совершенно отсутствует или считается второстепенным именно стремление объяснять. Весьма слаб интерес к во­просам типа: «Почему эти люди действуют таким обра­зом? Почему данный социальный порядок изменяется именно таким образом?»

Не вдаваясь в эпистемологические споры, можно ска­зать, что объяснить нечто — значит дать правдоподобное обоснование того, почему в данной ситуации, в которой су­ществовала по меньшей мере еще одна возможность, акту­ализировалось именно это нечто. Концептуализация — не­обходимая составляющая теоретизирования, и она всегда занимала значительное место в теоретической работе со­циологов. Тем не менее в ближайшем будущем необходи­мость концентрации усилий на разработке, обсуждении и сравнении концептуальных схем, весьма вероятно, будет оспорена или отпадет вовсе.

Как правило, объяснение считается более высокой на-Учной задачей, чем концептуализация, которую часто рассматривают лишь как средство для объяснения цели ис­следования. Теория рационального выбора, бросающая вы­зов всем социальным наукам, сосредоточена непосредствен­но на объяснении. До сих пор компромисс в господству­ющей социологической теории по большей части был ос­нован на интересе к «действию» и к человеку как «дей­ствующему субъекту». В эмпирическую исследовательскую практику социологов во все возрастающей мере экспли­цитно включалось каузальное моделирование в путевом анализе, регрессионных уравнениях, моделях LISREL и т. д. В такой обстановке продолжение исследований того, как следует понимать действующих и человеческое действие, возможно, скоро станет занятием неблагодарным и сомни­тельным.

Объяснение в социальных науках

Уровень чувствительности концептуальных схем, дол­гое время господствовавших в общесоциологической тео­рии, весьма спорен, а различия в повседневной практике социологов-эмпириков крайне велики. Однако, по-моему, существует и некий основной способ социологического объ­яснения. Конечно, он не охватывает все виды объяснения, используемые теми, кто претендует на звание социолога. И тем не менее, достаточно отчетливо видны варианты, которые можно объединить под общим названием неоклас­сической социологии. Основной признак принадлежности к ней — признание работ Дюркгейма, Маркса и Вебера в качестве изначального и классического свода социологии. То же можно сказать и о объяснениях, предлагаемых ин-терпретативной микросоциологией и структурным сетевым анализом. Ниже я попытаюсь дать формулировку данного типа социологического объяснения, соотнося его с други­ми способами объяснения в социальных науках.

В социальных науках предпринимается попытка объяс­нить две группы феноменов — человеческое социальное дей­ствие и результаты человеческого социального действия. Во-первых, ученые-обществоведы выясняют, почему люди действуют именно таким образом в социальных отноше­ниях и во взаимоотношениях с другими людьми. Во-вто­рых, нас интересует совокупность явлений, которые можно обозначить как «результаты» человеческого социаль­ного действия, даже если нам удобнее говорить, скажем, о распределении дохода, возрождении ислама, продолжи­тельности брака. Сохранение или изменение институтов, социальных отношений, моделей, ресурсов, созданных че­ловеком, также можно рассматривать или объяснять в каче­стве результатов человеческого социального действия, не прибегая (непременным образом) к принципу «методоло­гического акционализма» [71].

Прежде всего представим как объясняется действие. Не­обходимые элементы explanandum'& таковы: совокупность действующих, совокупность ситуаций и совокупность веро­ятных действий, имеющих хотя бы две альтернативы. Что касается совокупности действий, то академическое разде­ление труда во многом поделило дисциплины и поддис-циплины социального исследования соответственно изу­чаемым ими типам действия. Так, экономисты занимают­ся действиями различного рода предпринимателей на рын­ке, политологи — политиков и граждан, исследователи процесса обучения — действиями учителей и учеников, а социологи занимаются всем понемножку, кроме специфи­чески экономических, политических и т. д. типов действия. Все же и в неоклассическом синтезе в социологии, и в мо­делях рационального выбора, бросивших вызов социоло­гии, считается, что прагматическое разделение дисциплин соответственно группам действий в научном отношении нерелевантно или, по крайней мере, вторично. Итак, оста­ется два аспекта различения объяснений социального дей­ствия — это характеристика совокупности действующих и характеристика совокупности ситуаций.

При объяснении решающее значение имеет различение вариации, которую мы изучаем, и вариации, которая бе­рется как заданное, либо предопределенное, либо случай­ное. Последние две характеристики отнюдь не синонимич­ны, но для простоты в табл. 1 такое различение не прово­дится. За некоторыми исключениями (о них мы упомянем ниже), в моделях рационального выбора действующие рас­сматриваются как данное. Предполагается, что даны их предпочтения и склонности к максимизациям, а все ос­тальное у них случайным образом различно.

При типичном теоретико-игровом подходе и действу­ющие (ведущие себя рационально), и ситуации рассматриваются как нечто заданное, причем ситуация задается мат­рицей выплат [3; 47; 15]. Объяснение фокусируется на сле­дующих вопросах: какова оптимальная стратегия для каж­дого игрока в данной игровой ситуации? Есть ли у игры равновесное состояние — одно или несколько — и что из этого следует? Теорию игр также распространили и на игры на нескольких аренах, игры в игре, например институци­ональные или конституционные игры [71], в которых ос­новная логика объяснения становится схожей с логикой объяснения в экономике.

Для экономики типично объяснение действия изменчи­востью ситуации, главным образом за счет колебаний цен и доходов [1; 35, 97—98]. Считается, что действующие об­ладают константной характеристикой, максимизируют по­лезность приобретаемого ими набора благ и обладают «ста­бильными предпочтениями». Более того, предполагается, что « предпочтения не изменяются сколь-нибудь существен­но во времени, а также не слишком разнятся относительно богатства и бедности или принадлежности к разным обще­ствам и культурам конкретных участников действия. Пред­посылка стабильности предпочтений обеспечивает прочную основу для предсказания реакций на те или иные измене­ния» [1, 26—27]. Как писал Пшеворский [59, 88], «сила неоклассической экономической науки состоит в способ­ности отделить анализ действия, совершаемого в данный момент, от всего, что создало условия совершения дейст­вия» (курсив мой — Г. Т.). Изменчивость ситуации заклю­чается в вероятных издержках и прибылях как следстви­ях различных решений в момент выбора. При изменении (вероятных) стимулов действующие поступают по-разно­му, но их поведение предсказуемо.

Предположения о максимизации полезности и стабиль­ных предпочтениях не обязательно требуют наличия ка­ких-либо исключительно эгоистических или финансовых предпочтений, не требуют также идентичности предпоч­тений у всех. Для конкретной совокупности действующих специфику «функции полезности» можно определять раз­личными путями, причем для каждой совокупности ины­ми. Но суть экономического объяснения заключается в дру­гом. Объяснение и прогнозирование в экономике обычно опираются на основополагающий тезис, что действующие обладают определенными предпочтениями и подчиняются признанным правилам принятия решений.

Исходный же тезис социологического — и сходного с ним по сути антропологического — объяснения противо­положен экономическому. Экономисты полагают, что в це­лях сколь-нибудь разумного научного анализа следует при­держиваться мнения о стабильности предпочтений и что «о вкусах не спорят», т. е. вкусы людей примерно одина­ковы [65, 76]. Социологи и антропологи, наоборот, исхо­дят из того, что действующие делятся на разного рода кате­гории и группы, относятся к разным историческим эпо­хам. На взгляд социологов и антропологов, социальные действия различаются, потому что неодинаковы сами дей­ствующие, принадлежащие к разным группам, полам, клас­сам, обществам, культурам и т. д.