V. архитектура: вид массовой коммуникации?

1. Риторика в архитектуре

V.1.1. Если архитектура представляет собой систе­му риторических правил, призванную выдавать потре­бителю те решения, которых он от нее ожидает, пусть слегка приправленные новизной и неожиданностью, то чем тогда архитектура отличается от других видов массовой коммуникации? Мысль о том, что архитектура является одной из форм массовой коммуникации, рас­пространена достаточно широко22. Деятельность, об­ращенная к разным общественным группам с целью удо­влетворения их потребностей и с намерением убедить их жить так, а не иначе, может быть определена как мас­совая коммуникация даже и в самом расхожем обыден­ном смысле слова без привлечения соответствующей со­циологической проблематики.

V.1.2. Но даже если привлечь эту самую пробле­матику, все равно архитектура предстанет наделенной теми же характеристиками, что и массовая коммуника­ция23.

1) Архитектурный дискурс является побудитель­ным, он исходит из устойчивых предпосылок, связыва­ет их в общепринятые аргументы и побуждает к опре­деленному типу консенсуса (я согласен организовать свое пространство проживания так, как ты мне это советуешь сделать, потому что эти новые формы мне понятны и потому что твой пример убеждает меня, что живя так, как ты, я буду жить еще удобнее и комфорта­бельнее).

2) Архитектурный дискурс является психологиче­ским; с мягкой настойчивостью, хотя я и не отдаю себе отчета в том, что это насилие, мне внушают, что я дол­жен следовать указаниям архитектора, который не толь­ко разрабатывает соответствующие функции, но и на­вязывает их (в этом смысле можно говорить о скрытых внушениях, эротических ассоциациях и т.п.).

3) Архитектурный дискурс не требует углублен­ной сосредоточенности, потребляясь так, как обычно потреб ляются фильмы, телевизионные программы, ко­миксы и детективы (так, как никогда не потребляется искусство в собственном смысле слова, которое предпо­лагает поглощенность, напряженное внимание, благого­вение перед произведением, без которого нет понима­ния, уважения к авторскому замыслу)24.

4) Архитектурное сообщение может получать чуж­дые ему значения, при этом получатель не отдает себе отчета в совершившейся подмене. Тот, кто видит в Ве­нере Милосской возбуждающий эротический объект,

«Рассредоточенность и собранность настолько противополагаются друг другу, что можно сказать, что тот, кто внутренне собирается перед произведением искусства, тому оно раскрывается, и напротив, расслабленная масса вбирает его в себя и перемалывает. И более всего это видно на примере строений. Архитекту­ра всегда была таким искусством, которое потребляется коллективно и бездумно» (Walter Benjamin. L'opera d'arte nell epoca della sua riproducibilità tecnica. – Torino, 1966).

понимает, что подменяет ее исходную эстетическую функцию, но тот, кто пользуется венецианским Двор­цом дожей как укрытием от дождя или размещает сол­дат в заброшенной церкви, не осознает совершенной им подмены.

5) И в этом смысле архитектурное сообщение пред­полагает как максимум принуждения (ты должен жить так), так и максимум безответственности (ты можешь использовать это сооружение, как тебе вздумается).

6) Архитектура подвержена быстрому старению и меняет свои значения; чтобы это заметить, не надо быть филологом; иная судьба у поэзии и живописи, а вот с модами и шлягерами происходит то же самое.

7) Архитектура живет в мире товаров25 и подверже­на всем влияниям рынка гораздо больше, чем любой дру­гой вид художественной деятельности, но именно так, как им подвержены продукты массовой культуры. Тот факт, что художник связан с галерейщиками, а поэт – с издателями, влияет практически на их работу, но ни­когда не предопределяет сути того, чем они занимаются. Действительно, художник-график может рисовать для себя и своих друзей, поэт – написать свои стихи в един­ственном экземпляре и посвятить их своей возлюблен­ной, напротив, архитектор, если только он не занимает­ся проектированием утопий, не может не подчиняться технологическим и экономическим требованиям рынка даже в том случае, если он намерен им что-то противо­поставить.

2. Информация в архитектуре

V.2.1. Однако тот, кто взглянет на архитектуру без предубеждения, обязательно почувствует, что она

все же что-то большее, чем форма массовой коммуника­ции (таковы некоторые явления, родившиеся в сфере массовой коммуникации, но покинувшие ее благодаря со­держащемуся в них заряду идеологического несогласия).

Конечно, архитектура представляет собой убеж­дающее сообщение конформистского толка, и в то же время она обладает неким познавательно-творческим потенциалом. Она всегда держит в поле зрения обще­ство, в котором живет, но подвергает его критике, и вся­кое подлинное произведение архитектуры привносит что-то новое, будучи не просто хорошо отлаженным механизмом для проживания, соозначающим соответ­ствующую идеологию, но самим фактом своего суще­ствования ставя это общество, способы проживания и обосновывающую их идеологию под вопрос.

В архитектуре используемая в целях убеждения архитектурная техника в той мере, в которой она дено­тирует определенные функции, и в той мере, в которой формы сообщения составляют единое целое с материа­лом, в котором они воплощаются, начинает означать са­мое себя именно так, как это происходит с эстетическим сообщением. Означая самое себя, она в то же самое вре­мя информирует не только о функциях, которые она означает и осуществляет, но и о способе, которым она намерена их денотировать и осуществлять.

Цепная реакция семиозиса превращает стимул в де­нотацию, денотацию – в коннотацию (а систему дено­таций и коннотаций – в авторефлексивное сообщение, в свою очередь соозначивающее намерения архитекто­ра) – так в архитектуре стимулы, оставаясь стимулами, в то же время оказываются идеологически насыщенны­ми. Архитектура соозначивает ту или иную идеологию проживания, и, следовательно, убеждая в чем-то, она тем самым открывается интерпретирующему прочтению, расширяющему ее информационные возможности.

Она говорит что-то новое в той мере, в которой пытается заставить жить по-новому, и чем более она стремится заставить жить по-новому, тем более убежда­ет сделать это, артикулируя вторичные коннотирован­ные функции.

V.2.2. В этой перспективе и следует рассматривать проблему styling. Styling, как мы в этом уже убедились, может представлять собой – и в большинстве случаев представляет – наложение новых вторичных функций на неизменные первичные. С виду он информативен, но на самом деле всего лишь подтверждает давно извест­ное при помощи новой тактики убеждения. Все это чи­стой воды пропаганда, осторожная стратегия обработ­ки общественного мнения.

Но в некоторых случаях ресемантизация объекта, которая и осуществляется при помощи styling, может предстать как попытка приписать ему при помощи об­новленных вторичных функций новое идеологическое содержание. При этом, как нам известно, функция оста­ется неизменной, но сам способ рассмотрения объекта в системе других объектов, во взаимосвязи их значений и в соотнесении с повседневной жизнью, меняется.

Автомобиль с обновленным дизайном, отныне предназначающийся всем и каждому, а на самом деле располагающий все тем же мотором, все теми же не­изменными первичными функциями, который ра­нее выступал как символ классовой принадлежности, и вправду становится чем-то иным. Styling перекоди­фицировал первичную функцию, изменив назначение объекта.

Напротив, если речь идет об откровенном повто­ре, сменившем всего лишь коннотативные одеяния со­общения, денотирующего то же самое, что и прежде, тогда styling не более чем избыточная пропагандистская риторика. Сообщая что-то в системе наших риториче­

ских ожиданий, этот дискурс ничего не меняет в систе­ме наших идеологических ожиданий.