Понятие и социальная ценность права в аспекте проблемы правовой активности

С позиции интегративного подхода содержание права не исчерпывается нормативными характеристиками, но охватывает и те его компоненты, в которых нормативное реализуется. В этой связи правовая активность (социально-правовое действие) должна быть признана компонентом права, причем таким, без которого нельзя понять его специфику, социальное назначение и в конечном счете ценность.

В традиционном правопонимании сама постановка вопроса о том, что правовая активность есть сущностно-содержательный компонент права, является недопустимой. С этой точки зрения связь между правом и правовой активностью, а также формами ее проявления однозначно носит причинно-следственный характер, право представляется исключительно как юридически должное, правовая активность – как сущее, а следовательно, выводится за пределы права. Мы исходим из того, что «право в норме» и «право в действии (действиях)» охватывается общим понятием права, одно без другого не существует. Было бы ошибочным не видеть того позитивного, что содержит в себе специально-юридический подход к проблеме правопонимания. Это прежде всего–признание нормативного характера права, указание на его связь с государственной властью, достаточно четкая фиксация границ между дозволенным и запрещенным предписаниями права поведением и др. Однако абсолютизация этих характеристик, отрицание иных, не менее существенных для права черт привело к тому, что можно обозначить «гиперюридизацией» правопонимания. Право 'при таком подходе ставится в жесткую зависимость от государства и по существу сводится к государственным установлениям, т. е. отождествляется исключительно с законом или иными нормативно-юридическими актами. В этой позиции обнаруживаются по меньшей мере три изъяна.

Во-первых, правом признаются только те установления, которые исходят от государства. Все, что не исходит от государства, по этой схеме есть «не право». Однако тогда действия, совершаемые гражданами, их организациями и отвечающие природе права, объективным потребностям общественного развития, но не предусмотренные юридическими предписаниями, попадают в разряд неправовых (не защищенных правом и даже противоправных).

По справедливому замечанию Л. С. Явича, «в узконормативное правопонимание не укладываются новые и, несомненно, правомерные отношения и структуры, институты и ценностные

СТР.76

ориентации, диктуемые жизнью и активной деятельностью, направленной на достижение нового качественного состояния общества»[147]. Это особенно заметно сейчас, когда динамизм общественных процессов вызвал к жизни появление и развитие принципиально новых форм связей и деятельностей, объективно являющихся по своей природе 'правовыми. Утверждающийся в общественной 'практике общедозволительный принцип социальной регуляции как отражение уникальных возможностей права свидетельствует о том, что связанные с его действием правовые процессы «не вписываются» в содержание нормативной концепции права.

Признание монополии государства на «производство» права порождает иллюзию относительно истинной роли субъективного фактора в социально-правовой жизни. При таком подходе правотворчество и правообразование, по сути, отождествляются, вследствие чего нормативно-юридический акт признается едва ли не единственным источником формирования права. Практическое использование иных (неправотворческих) способов правового воздействия ослабляется, что ведет к ограничению актов саморегуляции в праве, объективно способствует сверхрегуляции в сферах его действия. Соответственно растет массив нормативных актов, упорядочение которых юридическими средствами (инкорпорацией или кодификацией) становится невозможным.

Это крайне отрицательно влияет и на качество правотворческой деятельности. Систематическое изучение практики взаимодействия субъектов регулируемых отношений, как условие конструирования адекватных социальным условиям правовых норм, часто подменяется «кабинетным» нормотворчеством. «Продуктом» последнего являются нормы, сориентированные на ирреальные объекты правовой деятельности. Очень точно такой способ воспроизведения права У.-В. Хойер обозначил научным (сциентическим) позитивизмом[148].

Во-вторых, 'с позиции рассматриваемой концепции все исходящее от государства, т. е. все акты общего характера–это и есть 'право. Но в таком случае остается без ответа вопрос о бездействующем законодательстве, массиве нормативных актов, содержащих ложные правовые нормы. Следуя этой логике, придется признавать правовыми законы, которые противоречат международно-правовым актам о правах человека, ущемляют интересы национальных меньшинств, преследуют людей за убеждения и т. п. Получается так, что право совместимо с произволом, пусть даже и узакониваемым государством.

Отождествление права с государственными установлениями теоретически оправдывает признание права исключительно ин

СТР.77

струментом государства. Но это изначально противоречит концепции правовой государственности, для которой приоритетной является идея господства права в общественной жизни, признание безусловного примата права во взаимосвязи с государством. Традиционный подход к праву, несмотря на признание его объективной обусловленности, теоретически освящает правомерность «государственного» права.

В-третьих, признание права «'продуктом» государства не дает возможности решить вопрос о том, почему отдельные граждане и социальные общности в одних случаях воспринимают правовые требования и поступают в соответствии с ними, а в других – игнорируют государственные установления, предпочитают поступать вопреки им. Словом, причины, истоки правовой активности адресатов права данный подход не вскрывает. Указание на то, что нормы, издаваемые государством, поддерживаются его силой, проблем не решает. Представления сторонников нормативного подхода о том, что норма права уже сама по себе с момента введения ее в действие становится регулятором, весьма спорны. Такой вывод основан на представлениях о самопроизвольности, автоматизме действия юридических установлении, что в общем согласуется с нормативным подходом к проблеме правопонимания. Но если бы государственные установления действительно изначально становились регулятором в специально-юридическом значении, то в этом случае достаточно было бы издания законодательного акта, чтобы предусмотренные его целями отношения возникли в общественной жизни. Кстати, длительное время юридической теорией понятие правоотношения (как урегулированного нормой отношения) трактовалось таким образом. В реальной жизни, однако, этого не происходит, требуются значительные усилия, чтобы принятые нормы права воплотились в соответствующих их требованиям действиях людей. Как свидетельствует история правового развития, сила права не только и даже не столько в его опоре на государство, сколько в его внутренней природе.

Определяя сущностное в праве через понятие воли, сторонники названного подхода уже поэтому должны были бы выйти за пределы нормативного правопонимания, ибо воля в праве есть не только объективное отражение бытия в совокупности правовых норм, т. е. 'отображение идеальных устремлений масс (классов, социальных групп и т. д.), но и целеустремленная фактическая деятельность по воплощению их (устремлений) в практику. Выражение воли в законе само по себе правом еще не становится[149]. Пример тому–неработающее законодательство. Выражает ли оно волю масс или, точнее, отвечает ли этой воле, обеспечивает защиту приоритетов и ценностей лич-

СТР.78

ности? Очевидно, что утвердительного ответа не может быть. Чтобы обладать качеством правового, законодательный акт должен отвечать по меньшей мере двум требованиям: 1) отражать применительно к конкретным условиям общую (согласованную) волю, а значит, отвечать интересам «своих» адресатов; 2) быть действующим, т. е. обладать реальной возможностью воплощаться в деятельности адресатов.

Таким образом, специально юридический подход объективно не в состоянии отразить многообразие свойств права, его деятельностную 'природу, а следовательно, раскрыть те движущие силы, которые как раз и придают ему качество социального регулятора. Для осмысления природы права необходимо выйти за 'пределы традиционных представлений о праве как юридически должном, оценить его в контексте реальной системы общественных отношений и тем самым утвердить в праве деятельностное начало, отображающее процессы как правообразования, так и 'правоосуществления.

В теоретической литературе такой подход развивался в рамках возникшего еще 'в дореволюционной юридической мысли социологического направления. В литературе советского периода он получил развитие в трудах П. И. Стучки и его последователей. В частности, Е. Б. Пашуканис отмечал: «... для того, чтобы утвердить объективное существование права, нам недостаточно знать его нормативное содержание, но нужно знать, осуществляется ли это нормативное содержание в жизни, т. е. в социальных отношениях»[150].

Впоследствии эта позиция получила отражение в работах С. Ф. Кечекьяна, А. А. Пионтковского, А. К. Стальгевича, Я. Ф. Миколенко, позже–в публикациях В. П. Казимирчука, Н. В. Витрука, Г. В. Мальцева, Н. И. Козюбры, В. А. Туманова, В. С. Нерсесянца, В. Д. Зорькина, Л. С. Явича и др. Общее во взглядах этих ученых можно выразить положением, сформулированным Д. А. Керимовым: «Право нельзя сводить лишь к статистической совокупности его нормативной (и ненормативной) установленности, поскольку весь смысл права в его динамике, в действии, реализации, практическом регулировании соответствующих общественных отношений»[151]. По мнению А. М. Васильева и В. Н. Кудрявцева, «пониманием права должны охватываться и закономерности правообразования, и место 'правовой надстройки во всей общественной системе, и ее границы, и право в действии – соединение нормативов с реальной человеческой деятельностью»[152].

СТР.79

Обстоятельный анализ значения деятельностного подхода для понимания природы права содержится в работах Е. А. Лукашевой. Критикуя позицию С. С. Алексеева и А. А. Ушакова относительно сведения ими права исключительно к статике, они подчеркивают: «При такой постановке вопроса объективное содержание права сводится, по сути дела, к чистому декларированию его определяемости социально-экономическими условиями общества. В данном случае право отрывается от социальной деятельности людей и существует «автономно» в общественном сознании, поэтому его, по сути дела, можно свести к знакомым выражениям. С таким подходом согласиться нельзя. Известно, что сознание существует лишь в деятельности человека, а не «над» нею, «рядом» с нею». И далее замечает: «Если связь сознания и деятельности в праве понимать не как состояние общественных отношений, массовой социальной практики, а лишь как сознание законодателя и его деятельности по созданию права, то это ведет... к деформации представления о свойствах права, суть которой состоит в подмене генетических зависимостей «общественные отношения – право» зависимостями «общественное сознание – право»[153].

Такой подход находит в последнее время все большее число сторонников в правоведении, в том числе, что особо показательно, среди специалистов-«отраслевиков». «Понадобился многолетний опыт работы в правоохранительных органах, – пишет В. Т. Томин, – чтобы понять, что правовые нормы – это еще не все право (как регулятор деятельности). Право– это еще процесс и детерминанты применения правовых норм, это еще и ведомственный инструктивный и нормативный материал, право – это еще и правосознание и даже квалификация персонала»[154].

По мнению Б. И. Пугинского и Ф. Н. Сафиуллина, «право есть вид деятельности, состоящей в создании и применении общеобязательных норм и ненормативных (индивидуальных) юридических средств». Деятельностная концепция, с точки зрения указанных авторов, «вводит человека в схему права в качестве его движущей силы, исключает суждения о «самодвижении» права, утверждает его гуманоцентристское понимание[155]. Внедеятельностный подход к правопониманию ведет к тому, что «'понятие права вообще не коррелирует с понятием практики, трактуемой в качестве правоотношений или реализации субъективных прав. Невозможно представить практику как явление, пребывающее наряду с правом, противостоящее ему как нечто внешнее. Такое противопоставление создает неразреши-

СТР.80

мые противоречия. Законодательство начинает изображаться стоящим над юридической действительностью, как некая движущая сила для нее, руководящий материал»[156].

Правомерность выводов юристов о необходимости расширения объема понятия права подтверждается все более утверждающимся в философской литературе деятельностным подходом к пониманию морали. С. Ф. Анисимов, анализируя эту проблему, обратил внимание на то, что нельзя понять природу морали в отрыве от реального поведения людей: «Вне поведения нет морали, иначе пришлось бы допустить существование каких-то моральных феноменов до или вне человеческой деятельности, неких «моральных ценностей», имеющих автономное существование в бытии в виде явлений, заложенных в «автономном» сознании индивида, которые не зависят от его поведения, а лишь «проявляют себя в нем»[157].

В новейшей литературе по этике мораль изначально рассматривается как явление духовно-практическое. «Мораль не просто реализуется в практике,–'пишет Ф. Н. Щербак,–находит в ней свое истинное бытие. Вне практики и вне поведения мораль остается лишь потенциально, а неактуально значимым социальным феноменом... С позиции духовно-практического отношения мораль охватывает как сферу должного, так и сферу сущего. Это реальные поступки людей»[158]. Следовательно, мораль в ее сущностном понимании не сводится исключительно к моральному сознанию, но объективно требует перехода от морального долженствования к моральным практике, поведению. И только в этом случае она приобретает качество морального регулятора или особого типа системы социальной регуляции человеческой деятельности и поведения.

В отличие от права, остающегося по большей части моделью поведения в представлении правоведов, деятельностный, практически реализующийся подход, все более утверждается в политологии (политике) и даже в эстетике[159]. Все это дает основание сделать вывод о правомерности постановки вопроса относительно признания правовой активности (правовых действий) компонентом права, утверждая тем самым деятельностный подход к пониманию его природы[160]. Дополни-

СТР.81

ельно приведем следующие аргументы в пользу этого вывода.

1. Социально-правовая активность, т. е. фактическая правомерная деятельность, – это то, посредством чего право достигает своих целей, выполняет собственное предназначение. Иными словами, в процессе правоосуществления достигаются социально значимые результаты, вытекающие из целей и назначения права. По справедливому замечанию С. С. Алексеева, право... реально включается в механизм экономических процессов лишь тогда, когда юридические нормы действуют, реализуются»[161].

Признание правовой активности содержательной стороной права позволяет преодолеть представления о праве как исключительно должном, некоей совокупной модели поведения и деятельности его адресатов. При таком 'подходе право и правовые действия рассматриваются не в противопоставлении, а в аспекте целого и части. С обосновываемой позиции право не реализуется в действиях, поведении и деятельности, а есть сама эта деятельность, в которой объективируются правовые принципы и предписания, правовая политика.

Таким образом, акцент смещается на выявление главного самом назначении права – стимулировать, направлять фактическую деятельность людей, выступать гарантом ее правомерности и достижения практического результата. Действие права при этом выдвигается в центр правопонимания, а концепция реально действующего права становится важнейшим ориентиром для законодателя и правоприменителя, связывает их необходимостью поиска и установления эффективных механизмов реализуемости законов.

И если включение норм и принципов указывает на сферу возможного в праве (границы распространения права, круг индивидов, социальных общностей, вовлекаемых в сферу его действия, меру предоставляемой им свободы, желаемый порядок, который вытекает из целей права), то правовые действия свидетельствуют о реальных фактах правовой жизни, реализующейся и реализованной правовой возможности, «перевоплощении» юридически должного в сущее. Без соединения в праве тих двух составляющих рассматривать право как реальный инструмент воздействия на общество неверно и методологиче-

СТР.82

ски, и практически. О праве в конечном счете судят не по тому, каким оно было в тексте нормативного акта, а на основании реально складывающегося правопорядка, степени урегулированности общественных связей и отношений, соотношения противоправного и правомерного поведения, характера, тенденций, удельного веса конструктивных и деструктивных действий в правовой сфере, т. е. по реальным изменениям экономического, политического, социального, духовно-идеологического характера общественной среды.

Безусловно, принятый закон – это также юридическая практика. Но это, по выражению М. Т. Баймаханова, его «первое бытие». Подлинная жизнь закона начинается (по терминологии того же автора) со «второго бытия», когда его нормы непосредственно соприкасаются с адресатами и вследствие этого преобразуются в соответствующую их целям социально-правовую энергию.

Таким образом, если «методологически право нельзя отделить от его осуществления»[162], то столь же неоправданно отделять и от правовых действий, правовой активности, в которой право «заявляет» о себе как о реальной силе общества.

2. Фактически правовые действия присутствуют на всех стадиях действия права, являясь непосредственным фактором правообразования. С этой точки зрения включение правовой активности в содержание права дает ключ к пониманию истоков «встречного правообразовательного процесса», который является «необходимым условием стихийного поддержания правовой системы на уровне объективных потребностей господствующего способа производства»[163]. Так, первоначально на основе фактических правовых (т. е. типичных, нормальных и обязательных) действий, обусловленных экономическими потребностями, возникают соответствующие им социальные связи и отношения, также имеющие правовую природу.

Возникшие спонтанно действия и сложившиеся на их основе отношения могут более или менее длительное время существовать как бы «незамеченными». Фактор их осознания и общественного признания зависит от различных обстоятельств социально-юридического характера: материально-технических возможностей общества, качества законотворчества и т. п. Если общество проявляет интерес к массовому распространению (воспроизводству) названных действий и отношений, они легализуются государством. Тогда фактически правовое становится юридически (официально удостоверенным) признанным – законом.

Таким образом, в процессе взаимодействия людей, их практической деятельности выкристаллизовываются типичные, нор-

СТР.83

мальные для данных условий образцы ее конструктивного и наиболее рационального осуществления, выступающие объективной основой для принятия субъектом правотворчества научно обоснованных, адекватных потребностям общественного развития правовых норм. Трудно поэтому согласиться с Л. С. Явичем в том, что такого рода деятельность и соответствующие и отношения возникают лишь в революционные периоды, в процессе становления правовой системы[164]. Очевидно, что воспроизведение права через фактическую правомерную деятельность–процесс непрерывный, хотя его интенсивность, характер в целом объективно обусловлены происходящими в общественной системе преобразованиями. С этой точки зрения, как справедливо заметил В. С. Нерсесянц, «право формируется обществом, всей совокупностью общественных отношений»[165], совокупной социальной практикой.

Подтверждением этого вывода являются положения юридической теории относительно образования обычного права. Так, в международном праве, несмотря на существенные различия специалистов в подходах к оценке генезиса международно-правовых обычаев (обычай рассматривается как «бессознательное, спонтанное образование права» либо «результат целенаправленной деятельности государства»), общим является признание того, что международное обычное право является результатом «развития практики государств», что оно складывается на основе фактической деятельности субъектов международного права[166].

Фактическая деятельность, имеющая правовой характер, является источником образования правовых обычаев и во внутригосударственных правовых системах. Причем «в современный период, в силу сложившейся необходимости, правовые обычаи складываются не «исторически», а сравнительно быстро, порой в течение нескольких лет, а то и месяцев»[167]. Это в особенности характерно в современный период для предпринимательства, в частности для сферы деятельности биржевых структур. Анализ показывает, что уставы созданных бирж, как правило, возлагают на соответствующий биржевой орган (совет или комитет) обязанность систематизации формирующихся вследствие биржевой деятельности биржевых деловых обыкновений и торговых обычаев.

Очевидно, что в «повестке дня» признание правовыми системами государств–членов Содружества в качестве формы (источника) национального права прецедентного (прежде

СТР.84

всего судебного) права, фактической основой образования которого является деятельность правоприменяющих органов государства и соответствующих должностных лиц.

Таким образом, являясь объективированной формой социальных потребностей и интересов, социально-правовая активность выступает непосредственным фактором правообразования, без учета которого невозможно адекватно отразить диалектику взаимосвязей объективного и субъективного в праве, а следовательно, уяснить природу его действия в обществе.

3. Ориентация права на деятельностное начало имеет принципиально важное значение для надлежащего обеспечения прав и свобод граждан, являясь своего рода методологическим ориентиром в этом процессе. Становится возможным покончить с положением, ситуацией, когда декларированные юридические возможности выдаются за реальные права граждан. Признание правовой активности содержательной характеристикой права позволяет оценить истинный демократизм права в обществе, его гуманистический характер.

Известно, что относительно демократические законы, предоставляющие определенный объем гражданских прав и свобод, могут быть приняты недемократическими и даже тоталитарными режимами. Но их действие в данных политических условиях будет невозможным. Так было в период культа личности и в постсталинскую эпоху, когда внешне демократический Основной Закон страны в части реализации гражданских прав и свобод оказался полностью заблокированным.

Получается так, что граждане фактически не могут воспользоваться предоставленной им законом юридической возможностью по собственному усмотрению. Правомерно ли в подобных случаях эту юридическую возможность именовать (признавать) правом личности? Если да, то в чем тогда социальная ценность прав личности? Ведь истинное их предназначение состоит в том, чтобы реально обеспечивать удовлетворение материальных и духовных потребностей человека. Очевидно, что сложившееся в юридической теории и практике понимание субъективного права как закрепленной в законе меры возможного поведения нуждается в уточнении. С нашей точки зрения, можно было бы предложить следующую формулу: субъективное 'право есть закрепленная в законе либо обусловленная природой права и фактическим положением человека в обществе социально-правовая возможность, реализуемая в действиях управомоченного и обеспечивающая удовлетворение его интереса вследствие гарантированного государственно-правовой системы должного поведения правообязанных лиц и организаций. Другими словами, субъективное право – это такая социально-правовая возможность, реализация которой зависит исключительно от правопользователя или его законного представителя.

СТР.85

Основное преимущество предлагаемого подхода видится в том, что он связывает права человека с удовлетворением его интересов. Содержанием субъективного права личности является не только то, что закреплено в законе, но и те возможности, которые обусловлены объективной природой права, вытекают из приоритетов человека. С этой позиции сформулированная в законе юридическая возможность (мера возможного поведения) не есть субъективное право (право личности) в истинно правовом его значении. Она представляет собой юридическое средство (инструмент) для превращения социальной возможности в действительность.

Элементом субъективного права признаются правовые действия управомоченной и правообязанной сторон. Из этого следует, что не может быть негарантированного права субъекта, а значит, при его конструировании должны быть предусмотрены такие механизмы и процедуры, которые обеспечили бы фактическое достижение результата 'правообладателем. Отсюда – важно не столько само по себе признание субъективного права в законе, сколько учреждение им (законом) средств, которые обеспечили должное поведение, правообязанного и тем самым реально содействовали бы удовлетворению интереса управомоченного.

В методологическом плане предлагаемый подход позволяет «вписать» субъективное право 'в содержание объективного. Субъективное право в этом смысле есть объективное право «в ^миниатюре», его исходный, первичный элемент, фактор (источник), формирующий право как социальную систему регуляции. В практическом аспекте такое понимание субъективного права позволяет предложить несколько иную его модель (юридическую конструкцию), реализация которой в законотворческой практике будет содействовать усилению реальности и социальной направленности прав личности.

4. Признание правовой активности компонентом права дает возможность углубить представления о его природе, способствует плодотворным попыткам отыскать в праве некое исходное, «абсолютное начало». В самом деле, если правовая активность проявляется во внешней среде главным образом вследствие внутренних потенций (усилий) ее носителя – социального субъекта 'под влиянием его потребностей и интересов, то, видимо, оно ('право) должно отразить, учесть 'приоритеты своих адресатов. И чем в большей мере правовые установления отражают их, тем вероятнее их реализация.

Право, его нормы и предписания не могут охватить всех индивидуальных притязаний социальных субъектов. В своей нормативной, юридически-должной основе право призвано отобразить общую или согласованную волю, а значит, обусловленный ею общий интерес участников опосредуемых отношений. Вместе с тем право, если оно стремится быть реализуемым,

СТР.86

должно максимально отразить в своих предписаниях и принципах личный или частный интерес. Именно через отражение интересов личности оно должно «идти» к согласованию групповых, национальных, классовых и общегосударственных интересов. Такой подход в полной мере соответствует идее господства права в современном цивилизованном обществе. Правовая активность придает праву субъективную направленность, глубокий личностный смысл, который не зависит от особенностей политического строя, режима и т. д.

Сказанное заставляет усомниться в правомерности деления права на буржуазное, социалистическое и т. п.

Право есть порождение главным образом базисных, производственных отношений. Наличие общего, закономерного в этих отношениях предопределяет общее и в самом праве независимо от региональных, политических, национальных и других особенностей, т. е. от среды функционирования. Если право в первооснове должно отражать общечеловеческие ценности, приоритеты и интересы личности, то очевидно, что прилагательное «буржуазное» или «социалистическое» применять для характеристики сущностного в праве не уместно. Природа права такова, что независимо от характера общественного строя – буржуазного или социалистического–оно призвано выступать инструментом, утверждающим цивилизованные начала в жизнедеятельности общества, служить преградой произволу и способствовать развитию социального партнерства. В то же время право по-разному проявляет себя в той или иной общественной системе (среде): имеет различные юридические формы фиксации, уровни, пределы и сферы распространения, специфические способы, средства и механизмы обеспечения реализации субъективных прав, поддержания законопослушности граждан и правовой обязательности должностных лиц. Разнообразие отношений, экономические, 'политические, этнографические и даже географические особенности определяют специфику содержательных компонентов права–характер его законодательства (юридически должного в целом), правовых действий и др. Понятия «'буржуазное», «социалистическое» правомерно использовать не для отображения «принципиально нового типа права», а для фиксации особенностей проявления правового в конкретных исторических условиях. В этом смысле, видимо, правомерно характеризовать право как буржуазное, рабовладельческое, феодальное, социалистическое.

5. В связи с рассмотрением вопроса о включении в содержание права социально-правовых действий (правовой активности) требует специального анализа позиция ряда авторов. В частности. М. И. Байтин пишет: «И хотя речь идет об объективно обусловленных соответствующих общественным отношениям действиях, все равно нельзя не учитывать, что они оказываются на деле весьма разнообразными, могут быть не толь-

СТР.87

ко правомерными, но и неправомерными, произвольными. Нельзя наделять действия свойством нормативного регулятора; они .сами являются объектом правового регулирования»[168]. Прежде всего отметим, что речь идет о включении в содержание права исключительно правовых действий. Однако с практических позиций данное положение действительно уязвимо. Отмеченная М. И. Байтиным и Р. О. Халфиной[169] проблема реально существует. Было бы большим упрощением не замечать ее или изначально признавать ошибочной. Напротив, думается, что сомнения этих авторов заслуживают самого серьезного обсуждения сторонниками обоих направлений. Поэтому принципиально важно обоснование особенностей фактических (объективных) правовых действий по сравнению с поведением, противоречащие праву. Изучение показывает, что к фактическим правовым действиям следует относить те из них, которые отвечают по меньшей мере следующим требованиям: 1) по своим свойствам наделены качеством нормативности, т. е. объективно необходимы, отвечают характеру прогрессивной человеческой деятельности, типичны для данных условий, соответствуют правовой «природе вещей»; 2) являются источником, порождающим взаимовыгодные партнерские взаимоотношения между социальными субъектами, т.е. служат условием для возникновения, прекращения и изменения объективных правоотношений; 3) охватываются содержанием общедозволительного принципа правовой регуляции, т. е. не связаны с нарушением юридических запретов и использованием незаконных средств для достижения фактического результата; исключают причинение какого-либо ущерба общему интересу, правам граждан и их организаций; могут быть подтверждены в установленном порядке как правомерные; связаны с правовой обязательностью правопользователей (субъектов действий).

Очевидно, что соизмерение с этими требованиями так называемых захватных действий (занятие служебных зданий, оборудования, земельных участков и др.) не позволяет отнести их к категории фактически правовых. Справедливо замечание о том, что право не может охватывать своим содержанием все то, что составляет предмет всякой фактической деятельности, ибо в таком случае «утрачивается грань между общественно необходимым и случайным, общественно полезным и вредным, социально справедливым и несправедливым»[170].

В этой связи отметим, что действие субъектов права, совершаемые в режиме разрешительного типа правового регулирова-

СТР.88

ния, могут быть правовыми в случае, когда они соотносятся с конкретными предписаниями закона (если законом специально не оговорено иное). На этом основании к разряду фактических правовых не могут быть отнесены «дозаконодательные» действия государственных органов. Между тем такого рода действия достаточно распространены. Так, органами прокуратуры в 1991 г. были установлены многочисленные факты взимания в ряде областей Российской Федерации местными органами власти платы за землю еще до принятия Закона «О плате за землю», которым эта мера была впервые предусмотрена.

Что касается опасений М. И. Байтина относительно наделения действий свойством регулятора, то их, думается, разделить нельзя. При данном подходе свойство регулятора у правовых норм «не изымается», 'поскольку они остаются в содержании права со всеми присущими им свойствами. Вместе с тем надо заметить, что регулятором право становится в единстве всех составляющих его компонентов. Именно этого не учитывают сторонники нормативного подхода, полагающие, что норма права уже сама по себе, с момента введения ее в действие, становится регулятором поведения. Такое понимание природы действия правового достаточно распространено среди специалистов, что в свою очередь обусловлено, как показывает изучение проблемы, особенностями представлений о соотношении сущего и должного 'в праве.

Преобладающее число сторонников специально-юридического подхода к проблеме правопонимания исходят из того, что 'сущее находится за пределами содержания права. «Под «сущим» подразумевается только то фактическое, реальное, которое противостоит «должному». «Сущее» – это осуществленное фактическое, действительное, взятое в противовес «должному», которое еще не есть действительное. «Должное» – это то, что должно осуществиться, реализоваться и потому оно еще не действительное»[171]. Соглашаясь в основном с этими положениями, отметим, однако, ошибочность общего вывода Н. Неновски о том, что «право есть сфера должного, проявление должного»[172].

С позиции интегративного подхода между сущим и должным в праве не может быть жесткого размежевания. Такое «противостояние» правомерно усматривать лишь в конкретных временных и пространственных границах и притом между отдельными компонентами права – прежде всего между нормами и действиями, в которых они реализуются, т. е. «внутри» самого права.

Опасения относительно того, что в результате соединения сущего и должного в праве произойдет слияние регулятора с регулируемым, нормы и действия, представляются излишними.

СТР.89

Право как сочетание разнородных компонентов представляет собой собирательную конструкцию, отражающую два относительно противоречивых, но разрешимых в пределах одного явления феномена – юридически должное (идеальные или предполагаемые действия и их результат) и сущее (реальные фактические правомерные действия и соответствующий им фактический результат). Но это противоречие–чисто внешнее. Оно важно лишь постольку, поскольку необходима правильная организация юридического и фактического поведения адресатов права. Переход правовой нормы в поведение разрешает, снимает это противоречие, давая ему выход в практику.

Отметим, что действительные (истинные) нормы права начинают действовать с момента своего возникновения и тем самым отчасти снимают заключенное в них противоречие. Уже на стадии своего бытия они (нормы) в определенной мере не являются должным, хотя еще и не перешли полностью в практику, не приобрели качества сущего. От качества нормы (во многом) и действий ее адресата (в решающей степени) зависит то, станет ли она достоянием сущего, завершит ли окончательно движение из сферы должного в юридическую практику.

В этой связи принципиально важно, чтобы законодатель и правоприменитель имели точное представление о закономерностях взаимопереходов социально-правового из сущего в должное и от него в практику. Это необходимо для обеспечения как качества законотворческого процесса, так и реализации принятых законов.

Изучение проблемы показывает, что воздействие нормы права на адресата начинается задолго до ее официально-государственного удостоверения, т. е. придания юридически должного характера. Уже на стадии фактического (объективного) бытия нормы права в индивидуальном и массовом сознании вырабатываются представления о соответствующих ей моделях поведения. Если впоследствии эти модели подтверждаются в законодательном акте, то государственное установление согласуется с общественными ожиданиями и, следовательно, его эффект в практике будет обеспечен. Если же будут иметь место существенные расхождения законодательного установления с общественными ожиданиями, а практика не подкрепит его введение в действие дополнительными мерами, то массовое воспроизведение предписания закона в практических действиях вряд ли возможно.

Сказанное не означает, что в действительности (в онтологическом плане) право предстает исключительно как соединение должного и сущего. Такой вывод входил бы в противоречие с реальной практикой. В гносеологическом же плане такое единство существует, хотя и здесь возможно и даже необходимо 'противопоставление должного сущему. Отрицание самостоятельного значения этих категорий при оценке права имело бы

СТР.90

крайне отрицательное значение и, по сути дела, означало невозможность научного прогнозирования правового развития, моделирования правовых процессов и др.

При рассмотрении права с точки зрения категории «должное» акцент делается на характере правовых средств, сфере, пределах, способах правовых воздействий на общественные отношения. Право в его юридически должном выражении противопоставляется субъекту, призванному осуществить юридически должное придать ему характер сущего. Если анализу подвергается проблема перевода нормативно-юридического в практическую деятельность, то, естественно, исследователя в большей мере интересует право с позиции категорииi «сущее». Но в любом случае обе противоположности «незримо" присутствуют в каждом из правовых (и мыслительных) процессов. Иначе право будет рассматриваться или исключительно как совокупность норм, или как процесс, отвлеченный от его специально-юридических характеристик.

Обосновывая преимущество включения правовых действий в содержание права необходимостью соотнести его с реалиями социальной жизни, необходимо заметить, что при определенных условиях правовые действия могут выступать в качестве эталона поведения в правовой сфере[173]. С этой точки зрения правде действия являются не только частицей права, в котором отображено его сущее, но в определенном смысле есть и должное в праве. Являясь воплощением интересов и потребностей социального субъекта, правовые действия оперативно отражают рассогласованность нормы с прогрессивным характеров человеческой деятельности и в этом плане вынуждают законодателя приводить юридические средства в соответствие с развивающейся активностью (позитивным отклонением от нормы). Тем самым оперативно снимаются противоречия, возникающие между сущим и должным в праве.

Итак, категории сущего и должного отражают не взаимоисключающие, а диалектически взаимосвязанные и органично присущие праву противоположности, отображающие хотя и разнородные, но вместе с тем взаимообусловливающие друг друга процессы - формирование юридической энергии переход ее в социально-правовую активность и снова - в энергию права[174]. Должное и сущее сосуществуют в праве, отражая различные стороны его бытия. Это является еще одним подтверждением обоснованности включения в содержание права социально-правовой активности.

СТР.91

При всей дискуссионности этого аспекта в правопонимании все же наметилось сближение в пользу признания правомерности отстаиваемого подхода. В основу его положено многоаспектное понимание права, базирующееся как на признании его нормативности (специально-юридических свойств), так и на положении о том, что социально-правовые действия и соответствующие им правоотношения составляют деятельностно-практическую сторону права, его социально реализованное бытие[175]. Показательным в этой связи является вывод М. И. Байтина относительно преимущества многоаспектного подхода к пониманию права: «Он позволяет, с одной стороны, не смешивать право с другими правовыми явлениями, охватываемыми вместе с ним понятием правовой системы, четко вычленять своеобразие, особенности каждого ее составного элемента. С другой стороны, такой подход предполагает раскрытие образования, развития и действия права, всех его сторон и проявлений, взаимосвязей с правовой системой в целом и составляющими ее компонентами в отдельности»[176].

В пользу обоснованности соединимости в правопонимании нормативного и деятельностного подходов свидетельствует также достигнутый компромисс сторонников нормативного и социологического направлений в праве при проведении комплексного исследования советской правовой системы[177]. И хотя, как уже отмечалось, категория «правовая система» не вполне подходит для отведенной ей роли, все же сам подход представляется плодотворным.

Таким образом, обоснование соединимости в праве сущего и должного и связанного с этим признания правовой активности (правовых действий) его составляющей позволяет объединить в содержании права представления о нем как: 1) об императиве, эталоне, модели поведения и деятельности, т. е. совокупном юридически должном (тем самым особо выделить субстанциональное свойство права – нормативность, а значит, исключить гиперсоциологизацию правопонимания, недооценку специфически-юридических свойств права); 2) о реализованном и реализующемся социальном факте, достоянии социальной практики (в этом смысле право выступает как способ духовно-практического освоения социальной действительности).

Наконец, следует отметить, что правовая активность–это особый компонент права, который не является однопорядковым с правовыми принципами и установлениями и вследствие этого занимает особое место. Правовая активность (правовые действия) характеризует то состояние права, при котором его прин-

СТР.92

ципы и установления вступают в непосредственный контакт с социальной действительностью и, «соединяясь» с участниками регулируемых ими отношений, принимают реально действующий характер.

Подытоживая изложенное, сформулируем общее определение права, которое отражает сущностные характеристики правовой активности и ее связь с правом: право–это объективно обусловленная, отвечающая требованиям социальной справедливости, поддерживаемая авторитетом и силой государственной власти система нормативной регуляции, представленная взаимосвязанными, реально действующими правовыми принципами и установлениями, которые выражают общую (согласованную) волю участников общественных отношений, приоритеты и ценности личности и вследствие этого являются мерой свободы и ответственности людей, инструментом достижения гражданского согласия, необходимой организованности и порядка в обществе, а также выступают гарантом социально-юридической защиты человека, удовлетворения им цивилизованными средствами разнообразных частных и общественных интересов.

Рассмотрение правовой активности (правовых действий) в качестве содержательной стороны права позволяет: 1) интегрировать специально-юридический и социологический подходы к проблеме правопонимания и на этой общей методологической основе получить адекватное представление о природе права, характере, источниках и движущих силах его действия, связать действие права с личностью (социальным субъектом), ее интересами и потребностями (при таком подходе право рассматривается как перманентный процесс, деятельность по производству правовых установлении и претворению их в практической правомерной деятельности); 2) расширить представление о праве как форме общественного сознания, связав его с предметно-практической деятельностью и утвердив в качестве инструмента достижения общественно значимых результатов.

В заключение подчеркнем особо: утверждение деятельностного (или шире – социологического) подхода к правопониманию рассматривается здесь не как противопоставление нормативному или его замена, но как дополнение к нему, как элемент более общего интегративного подхода, объединяющего и специально-юридические, и социальные представления о праве[178].

СТР.93

Преимущество интегративного подхода к правопониманию заключается в том, что он по-новому акцентирует внимание на связи права и государства. Роль государства по отношению к праву не нивелируется, как это вытекает из некоторых концепций так называемого широкого правопонимания. Государственный нигилизм в такой же мере опасен, как и нигилизм правовой. Связь государства и права представляется иной: государство не порождает право, не производит его, а является, с одной стороны, зависимой, подчиненной ему силой, а с другой – выступает мощным средством, поддерживающим и усиливающим мощь 'права, его возможности в обществе. Государство использует право в качестве средства управления общественными процессами, но лишь в той мере, в какой само право ему это «позволяет».

Предлагаемая модель правопонимания имеет непосредственное практическое значение для законодателя и правоприменителя, поскольку отчетливо высвечивает социальную роль каждого из них в механизме действия права. Отражение в праве деятельностного, личностного начала ориентирует практику на то, что правовым может признаваться юридически должное, которое порождено и апробировано общественной практикой, связано с приоритетами, ценностями личности, служит общему интересу, прогрессу, стимулирует свободу, инициативу и подавляет деструктивное, защищает от произвола и насилия.

Утверждение обосновываемого подхода к праву имеет, как представляется, важное мировоззренческое значение, ориентируя массовое и профессиональное правосознание на понимание того, что «правовое регулирование отношений и поступков возможно лишь там, где объективно существует доказуемость и исполнимость правоотношений средствами юридического процесса», что реализация права предполагает определенные условия, требует необходимые ресурсы, наличие специальных структур, способных применять право и при необходимости принуждать к его исполнению[179].

Расширяя видение права его социальным аспектом, интегративный подход в то же время утверждает ценность специально-юридического, которое призвано придать правовому стабильность, точность, юридический вес, действенность.

Наконец, интегративный подход устраняет те жесткие перегородки, которые воздвигнуты различными школами в вопросе правопонимания, извлекая из их позиций все то ценное, что способно утвердить право в обществе в качестве господствующей силы.

СТР.94

Глава III