Глава П. Конфликт и групповые границы

Глава I. Введение

На одном из первых собраний (1907 г.) вновь организованного Американского социологического общества в качестве главной темы обсуждения был избран социальный конфликт. Основной доклад делал Томас Н. Карвер, социальный дарвинист. "Существует множество ситуаций, — сказал он, — где царит полная гармония интересов, но при этом не возникает никаких проблем, и поэтому нам нет необходимости заниматься их изучением"[2]. Карвер чувствовал, что о моральных и научных проблемах имеет смысл говорить только там, где царят дисгармония и противоречия.

Важно отметить, что в последовавшем обсуждении, в котором приняли участие большинство ведущих социологов того времени — Гиддингс, Росс, Уорд, Хэйс и другие, — никто не подверг сомнению высказанную Карвером идею о важности изучения конфликта. Единственное возражение касалось его сугубо экономической интерпретации.

На двадцать шестом ежегодном собрании Американского социологического общества в 1930-м году основной темой обсуждения вновь стал социальный конфликт. Выступая с президентским обращением[3], Говард Одум процитировал другого социолога: "Социальный конфликт представляет собой с социологической точки зрения совершенно неизученную область... Еще только предстоит написать социологию конфликта". Однако само собрание мало что сделало, чтобы заполнить этот пробел, и из его материалов можно было сделать ясный вывод, что изучение социального конфликта члены Общества отнюдь не считают своей главной задачей.

Представитель следующего поколения Джесси Бернард в "Американском журнале социологии"[4], отвечая на вопрос: "Существует ли сегодня социология конфликта?" — пишет: "Со времен пионеров, таких, как Смол, Парк и Росс, сделано очень мало. В последние годы американские социологи удовлетворились тем, на чем остановился в своих исследованиях конфликта Зиммель".

Даже беглое изучение современных работ американских социологов ясно показывает, что тема конфликта действительно игнорируется в научных исследованиях. На наш взгляд, хотя мы и не сможем здесь в полной мере обосновать эту точку зрения, игнорирование конфликта, по крайней мере отчасти, является результатом изменений, произошедших с аудиторией и социальной ролью американских социологов, а также в их представлениях о самих себе. Можно сказать, что эти изменения способствовали смещению фокуса исследовательского внимания: от конфликта к таким областям социологии, как "консенсус", "общие ценностные ориентации" и т. п.

I

Думаю, что американские социологи первого поколения считали себя реформаторами и обращались к сообществу реформаторов. Такое представление о самих себе и об обществе привлекало внимание к ситуациям конфликта, чем и объясняется увлеченность конфликтной проблематикой. Кроме того, социальный конфликт отнюдь не рассматривался как исключительно негативное явление, но определенно считался носителем и позитивной функции. В частности, конфликт служил главной объясняющей категорией при анализе социальных изменений и "прогресса".

Реформаторская этика так ориентировала интересы первого поколения американских социологов, что превратилась в важную предпосылку ускоренного развития самой социологии. Коренные интересы реформаторов в своих практических импликациях требовали систематического, рационального и эмпирического изучения общества и контроля над коррумпированным миром[5].

Преобладание "проблем" и, следовательно, мелиористского[6] подхода над чисто теоретическим интересом к социологии явно обнаруживается в программных заявлениях первых кафедр и факультетов. Несмотря на то, что американские социологи, работавшие на рубеже веков, стремились к академической респектабельности, делая упор на научные и теоретические аспекты своей деятельности, их реформистский порыв еще не остыл. Современный социолог, отмечающий практически полный разрыв, если не противоречие, между социальными науками и реформами, склонен считать реформистскую риторику отцов американской социологии просто данью традиции. Однако такая интерпретация возможна, только, если абстрагироваться от ценностного контекста конца XIX — начала XX века[7]. Как писали Албион Смолл и Джордж Винсент в первом в Америке учебнике социологии: "Социология родилась из современной страсти к улучшению общества"[8].

Социологи не были едины в оценке природы необходимых преобразований. О ведущих фигурах того времени — Уорде, Смолле, Россе, Веблене и Кули — можно сказать, что они были "структурными реформаторами", поскольку выступали за столь глубокие социальные преобразования, что, будь они реализованы, можно было бы по справедливости говорить о тотальном изменении структуры общества и появлении новой социальной системы, основанной на иных структурных предпосылках. С другой стороны, Самнера и Гиддингса можно назвать "реформаторами в деталях", поскольку они предлагали меры усовершенствования институционального порядка, не влекущие базисных изменений и не затрагивающие структурные предпосылки системы.

Если мы теперь отвлечемся от того, как видели свою реформаторскую роль сами социологи, и обратимся к аудитории социологии на ранних этапах ее развития, то увидим, что это была по преимуществу "реформистская аудитория". Термин "реформистская аудитория" применен здесь в довольно широком смысле. Он покрывает все многообразие движений и лиц, подвергавших критике главные аспекты status quo, а также и предлагаемые средства лечения. Несмотря на то, что существовали огромные различия между движением Социального Евангелия и организованным марксистским социализмом, несмотря на частые стычки сторонников Холл Хауса и Юджина Дебса, представляется оправданным в целях данного исследования объединить все эти движения; они образовали собой относительно гомогенную публику, недовольную существующим положением дел.

Те из социологов, кого мы назвали "структурными реформаторами", находили своих главных внеакадемических сторонников прежде всего в среде тогдашних левых радикалов. Левые составляли аудиторию Уорда, Веблена, Росса, Смола и, возможно, Кули.

С другой стороны, аудитория Гиддингса и Самнера, которых занимали лишь частичные реформы, состояла из обладающих властью людей правых взглядов, глубоко приверженных status quo, но осознающих необходимость определенных реформ в области, скажем, муниципального управления или тарифной политики.

Обращаясь сегодня к работам первых американских социологов, мы замечаем, что конфликт действительно был основной категорией в их системах и, более того, он рассматривался как основополагающий и конструктивный элемент социальной организации. Теория общества, и в особенности социальных изменений, проходящая мимо конфликтных феноменов, представлялась им ущербной. Будь то Кули, говоривший: "Чем больше об этом думаешь, тем больше понимаешь, что конфликт и сотрудничество не отдельные вещи, а фазы одного процесса, который всегда включает и то, и другое"[9] или: "Можно представить социальный порядок в виде множества сотрудничающих целостностей разного рода, каждая из которых содержит в себе конфликтующие элементы, поверх которых существует некоторого рода гармония ввиду того, что возможен конфликт с другими целостностями"[10]; или Смол, писавший, что "... по форме социальный процесс представляет собой непрестанное реагирование индивидов, движимых интересами, которые частично конфликтуют с интересами их сограждан, а частично совпадают с ними"[11]; или Росс, утверждавший, что "во всяком случае открытое противостояние сохраняет общество... в любом добровольном объединении подавление протеста и уничтожение оппозиции... доминирующим большинством с высокой степенью вероятности приведет к разрушению группы... Противостояние групп усиливает и сплачивает тех, кто может выдержать это напряжение"[12]; или Самнер, считавший, что "отношения товарищества и мира в своей группе и отношения враждебности и войны по отношению к другим группам коррелятивны"[13], — для всех этих авторов конфликт выступал центральной категорией.

Когда они видели, что некоторые типы социального конфликта несут негативные характеристики и могут иметь деструктивные последствия для социума, то подчеркивали необходимость структурных преобразований, а не "адаптации" к существующим структурным основам.

Первое поколение американских социологов обращалось к публике, вовлеченной в самые разные типы конфликтной деятельности, одобрявшей и пропагандировавшей конфликт. Эта референтная группа обеспечивала ведущим социологам того времени позитивный отклик и признание, тем самым подкрепляя и поддерживая их представления о самих себе и своей социальной роли. А поскольку эта публика весьма позитивно оценивала конфликтную деятельность, социологи того поколения не только концентрировали внимание на конфликтных явлениях, но и склонялись к их позитивной оценке. Конфликт рассматривался как неотъемлемая черта социальной структуры, а отдельные типы конфликта, получавшие негативную оценку, могли быть устранены, как им казалось, только посредством структурных изменений. Таким образом, даже негативная оценка определенных типов конфликта указывала на необходимость структурных реформ.

Поколение социологов, следовавшее за поколением основателей, в особенности социологи Чикагской школы, столкнулись с несколько иной ситуацией. Профессиональная квалификация и научные цели Роберта Парка, например, не слишком отличались от таковых первого поколения социологов, но после Первой мировой войны сильно изменилась аудитория. По мере того, как университетские исследования стали ориентироваться на запросы внешних организаций, изменялся и состав публики. Приведем лишь один пример — работы Парка, поскольку они известны за пределами академического сообщества. Они были важны как для городских реформ и разного рода мелиористских ассоциаций, так и для агентств по расовым отношениям, но оказывали, пожалуй, мало влияния на радикально-реформистскую публику. И все же теоретические работы Парка относятся к разряду достижений раннего этапа. Он не только использовал "конфликт" как одно из основных и центральных понятий, но и постоянно подчеркивал его позитивные функции. В работе "Введение в науку об обществе"[14] Парк и Берджес, формулируя программную ориентацию Чикагского социологического факультета, не менее семидесяти страниц посвятили обсуждению конфликта. Конфликт помещен ими в ряду немногочисленных базовых форм человеческих взаимодействий. Более того, Парк чувствует, что "только там, где существует конфликт, человеческое поведение сознательно и рефлексивно; только в подобных ситуациях существуют условия для рационального поведения"[15]. Для Парка конфликт — не только механизм достижения самосознания; он фактически конститутивен по отношению к любому организованному обществу. "Конфликт, — пишет Парк, — располагает к интеграции, упорядочению и соподчинению конфликтующих групп"[16].

II

В противоположность ученым, рассмотренным выше, большинство социологов, определяющих современный облик дисциплины, отнюдь не считают себя реформаторами и не обращаются к аудитории реформаторов, а ориентируются на чисто академическую и профессиональную аудиторию либо ищут внимания у лиц, принимающих решения в государственных и частных организациях.

В центре их внимания — преимущественно адаптация, а не конфликт; социальная статика, а не социальная динамика. Важнейшей проблемой для них является сохранение существующих структур, а также способы и средства обеспечения их спокойного функционирования. Дезадаптация и напряженность для них — промежуточный этап на пути к консенсусу. В то время как старшее поколение обсуждало необходимость структурных изменений, новое поколение занято приспособлением индивидов к существующим структурам. Согласно течению, доминирующему в современной американской социологии, понятие психологического шире, чем понятие структурного, и, следовательно, социальный конфликт подходит под категорию дисфункции индивида[17].

В то время как старшее поколение было в целом согласно с Кули в том, что "конфликт в любом его виде — это жизнь общества и прогресс берет свое начало в борьбе, в которой индивид, класс или институт стремится реализовать свою собственную идею добра"[18], современное поколение социологов заменило анализ конфликта изучением "напряженностей", "трений" и психологической дезадаптации.

Ниже речь будет идти в основном о работах Толкота Парсонса и в меньшей степени о работах других современных социологов. В другом исследовании автор детально проанализировал взгляды этих репрезентативных фигур; к нему мы и отсылаем заинтересованного читателя[19].

Сквозной нитью почти во всех произведениях Парсонса проходит одна тема: внимание к тем элементам социальных структур, которые обеспечивают стабильность последних. Хотя интерес к процессам социального изменения в его работах иногда и проявляется, он имеет явно маргинальный характер. Можно сказать, что все работы Парсонса, начиная со "Структуры социального действия"[20], представляют собой пространный комментарий к гоббсовскому вопросу: "Как возможен социальный порядок?"

В то время как первое поколение американских социологов основное внимание уделяло "законам" социальных изменений, структурной изменчивости, а также анализу того, что теоретики впоследствии назвали "функциональными альтернативами"[21], в работах Парсонса все эти вопросы отходят на задний план, хотя и полностью не игнорируются. Несмотря на то, что Парсонс — один из виднейших исследователей Вебера в США и Вебер оказал огромное влияние на его творчество, его работы в этом направлении, по-видимому, более близки дюркгеймовским поискам сплочения общества перед лицом грозящей аномии, чем настойчивым веберовским утверждениям о том, что "конфликт нельзя исключить из социальной жизни... "Мир" — это не более чем изменение формы конфликта или смена конфликтующих сторон, или смена предмета конфликта, или, наконец, возможностей выбора"[22].

Социологические труды Парсонса выросли из его интереса к внерациональным элементам экономического поведения. Проблема для него — не рациональный конфликт интересов, которым в основном занималась классическая политическая экономия, а скорее внерациональные, неконтрактные элементы контракта, не попавшие в сферу ее внимания. Сосредоточившись на нормативных структурах, поддерживающих и гарантирующих социальный порядок, Парсонс пришел к пониманию конфликта как явления, несущего в основном разрушительные, разъедающие и дисфункциональные последствия. Парсонс считает конфликт по преимуществу "болезнью". Он, подобно Шекспиру, чувствует, что "when degree is shaked... the enterprise is sicked"[23].

В статье "Расовые и религиозные различия как факторы групповой напряженности"[24] Парсонс дает ключ к собственному мышлению. Отметив, что современные люди начали решать проблемы социальной организации, представлявшиеся неразрешимыми прошлым поколениям, он сравнивает эти проблемы с физической болезнью. Точно так же, как мы достигли больших успехов в лечении различных заболеваний, утверждает он, мы можем справиться и с важными факторами групповых антагонизмов, хотя "осадок трагического конфликта ценностей и человеческой беспомощности" все равно останется. Поскольку эта статья посвящена в основном анализу расовых и религиозных противоречий, подчеркивание Парсонсом разрушительных элементов конфликта отчасти, вероятно, следует из обсуждаемых им конкретных конфликтных ситуаций; однако аналогия между болезнью и конфликтом сохраняется и в других его работах.

Терминология часто дает ключ к идейной направленности. Парсонс предпочитает говорить о "напряженности" и "трениях" там, где первые теоретики использовали понятие "конфликт", и этот выбор неслучаен. "Напряженность" и "трения" ассоциируются с негативными явлениями, имеющим причину в перенапряжении, перегрузке, чрезмерном давлении, т. е. с какой-то формой "болезни" системы. Отметив это, заглянем в указатели последних двух книг Парсонса. В "Эссе"[25] мы находим шестнадцать случаев употребления слова "напряженность" ("strain") и двадцать — слова "трение" ("tension"), тогда как словосочетание "социальный конфликт" встречается только девять раз, хотя дополнительно употребляются словосочетания "ценностный конфликт" и "эмоциональный конфликт". В более поздней книге "Социальная система"[26] "социальный конфликт" в указателе вообще отсутствует, а слово "напряженность" ("strain") встречается семнадцать раз.

В единственной своей статье, посвященной классовому конфликту[27], Парсонс вновь использует медицинскую аналогию. "Полагаю, — пишет он, — что классовый конфликт эндемичен нашему современному индустриальному типу общества...". Классовый конфликт для него "эндемичен", как болезнь. К медицинской аналогии он прибегает и далее, в статье "Пропаганда и социальный контроль"[28], где проводит параллель между лечением больного врачом и лечением больного общества специалистами по пропаганде. Несмотря на то, что конфликт как таковой здесь не обсуждается, из контекста достаточно ясно следует, что автор приравнивает конфликтное поведение к девиантному, которое в свою очередь рассматривается как болезнь, нуждающаяся в лечении.

Такой подход заставляет Парсонса рассматривать конфликт как дисфункциональное, разрушительное явление и игнорировать его позитивные функции. Он полагает, что в какой-то степени конфликта можно избежать, но, с другой стороны, он неизбежен и представляет собой "эндемическую" форму болезни социального тела. Думается, что интерес Парсонса к душевному здоровью в последние годы частично объясняется его вниманием к механизмам социального контроля, минимизирующим конфликты, а также его убеждением в том, что психоаналитики и другие специалисты по душевному здоровью могут сыграть значительную роль в сокращении девиантности.

В то время как старшие поколения в общем и целом были озабочены прогрессивными изменениями социального порядка, Парсонс в первую очередь заинтересован в консервации существующих структур. Хотя он внес существенный вклад в теорию социального контроля и понимание ситуаций напряженности и стресса, присущих разным социальным системам, он оказался не в состоянии ввиду своей исходной ориентации развить теорию социального конфликта или хотя бы оценить ее принципиальную теоретическую важность.

То, что позиция Парсонса в этом отношении отнюдь не является исключением для современного поколения социологов, становится очевидным, если сравнить его труды с трудами исследователя, который во всех прочих отношениях принципиально расходится с Парсонсом — Джорджа Ландберга. В главной книге Ландберга "Основания социологии"[29] лишь десять из более чем пятисот страниц отведены параграфу, где в реферативной манере обсуждаются вопросы кооперации, конкуренции и конфликта; конфликт же рассматривается как в основном диссоциативное явление, поскольку он характеризуется "прерыванием коммуникации между соперничающими сторонами". Для Ландберга коммуникация — сущность социального процесса, и, поскольку "отказ от коммуникации лежит в основе конфликтных ситуаций", конфликт должен представлять собой сугубо дисфункциональное явление. Вся система Ландберга ориентирована на адаптацию. Социология эксплицитно определяется как дисциплина, имеющая дело с "техникой коммуникативного приспособления, выработанной человечеством". Под "приспособлением" Ландберг понимает ситуацию, в которой деятельность организма протекает в равновесии, а равновесие, в свою очередь, рассматривается как "норма" любой социальной ситуации. Ввиду таких определений невозможно усомниться в том, что Ландберг способен трактовать конфликт только как негативное и разрушительное явление.

Если обратиться к другим социологам, обнаруживается, что уклонение от использования понятия "конфликт" (определяемого как "социальная болезнь") и выдвижение понятий "равновесие" или "состояние сотрудничества" (определяемых как "социальное здоровье") представляет собой элемент программной ориентации Элтона Мэйо и его школы индустриальной социологии. Один из виднейших представителей этой школы, Ф. Ретлисбергер, следующим образом формулирует главную проблему: "Как поддержать такое гармоничное трудовое равновесие между различными социальными группами на предприятии, чтобы ни одна из групп не противопоставляла себя остальным?"[30]. Закоренелая неспособность Мэйо понять конфликты интересов прослеживается во всех его работах.

Исследования Мэйо всегда велись с разрешения руководства предприятий и в сотрудничестве с ним. Целью их было способствовать разрешению проблем менеджмента. Для Мэйо менеджмент воплощает главные цели общества. Ясно, что с этих позиций он никогда не рассматривал возможность того, что в индустриальной системе могут существовать конфликтующие интересы, отличающиеся от различных установок или "логик".

К похожим выводам можно прийти, рассмотрев, как обходится с социальным конфликтом Ллойд Уорнер. И здесь бросаются в глаза исключительно негативные ассоциации, связанные с этим явлением. Несмотря на то, что конкуренция между индивидами действительно рассматривается как основа демократической структуры американского общества (по отношению к которой система социальных классов есть сама ткань или уток)[31], социальный конфликт, в особенности классовый, считается разрушителем стабильности и угрозой структуре общества. Хотя Уорнер отличается от Мэйо тем, что подробно рассматривает одну из форм социального конфликта[32], тем не менее, трактуя конфликт как исключительно разлагающее и разрушительное явление, он полностью солидаризируется с Мэйо.

Склонность Уорнера подчеркивать положительный смысл стабильности, гармонии и интеграции делает конфликт в его интерпретации исключительно разобщающим и разрушающим феноменом. "Классовый анализ" в трактовке Уорнера и его последователей состоит в выделении внутри общества различных слоев людей, имеющих сходные социальные позиции и статусы и близко взаимодействующих. Различия во власти, жизненных шансах и интересах членов сообщества практически полностью игнорируются. Таким образом, внимание с вопроса о конфликте или потенциальном конфликте переносится на вопрос о принадлежности. Когда конфликт все же попадает в поле исследования, он рассматривается как патологическое проявление, нарушающее нормальное состояние равновесия в сообществе.

Наконец, последний автор, о котором пойдет здесь речь — Курт Левин, — занимает более сложную теоретическую позицию. Посвятив себя изучению жизненных процессов малых групп, он выработал странно противоречивое отношение к групповым конфликтам. С одной стороны, обсуждая ситуацию групп меньшинств (в частности, евреев), Левин ратует за воинствующее утверждение групповой идентичности как единственный способ выживания и защиты от внешнего мира. По мнению Левина, евреи, как и другие угнетенные группы, "могут достичь освобождения только собственными усилиями"[33]. В данном случае Левин отстаивает воинствующую позицию, акцентируя внимание на необходимости решительного вступления в конфликт во имя сохранения и обеспечения гарантий существования конкретной группы.

С другой стороны, всего несколько лет спустя после публикации этих воинствующих статей в работах Левина проявляется совершенно другой подход. Конфликты по-прежнему его интересуют, но скорее с точки зрения их избегания, чем участия в них. В этом новом контексте само собой разумеется, что конфликт — дисфункциональное и дезинтегрирующее явление и что социальные науки должны заниматься ликвидацией конфликтов. "Какую бы социальную группу мы ни изучали, — пишет Левин, — будь то нации или международные политические или экономические объединения…, расы или религиозные объединения…, отношения между высшим руководством и рабочими на заводе... — мы обнаруживаем сложную сеть... конфликтующих интересов"[34]. Но теперь эти конфликты обсуждаются исключительно с точки зрения их устранения посредством "социального менеджмента".

"Исследование, в котором нуждается социальная практика, наиболее точно можно охарактеризовать как исследование для целей социального менеджмента, или социальной инженерии"[35].

Важно отметить, что, насколько нам известно, первоначальная позиция Левина, подчеркивающая позитивные функции конфликта, не была поддержана его учениками, зато они пошли значительно дальше Левина в акцентировании дисфункциональных аспектов конфликтного поведения. Избегание конфликта — это действительно основной момент того, что сегодня двусмысленно именуется "групповыми навыками". В целом, группу бывших студентов Левина, работающих сегодня в Центре исследования групповой динамики и в Лаборатории Бетел, объединяет общая позиция в отношении конфликта: это дисфункциональный социальный феномен. При таком подходе их больше интересуют эмоциональные факторы, препятствующие групповой коммуникации и пониманию, чем реальные конфликты, которые могут являться причиной "блокированного понимания".

III

Наш обзор идей некоторых ведущих социологов нынешнего поколения показал, что они уделяют социологическому анализу конфликта гораздо меньше внимания, нежели отцы американской социологии. Мы обнаружили, что в тех случаях, когда такое внимание все же проявляется, то прежде всего с целью редукции конфликта. Современные социологи далеки от идеи того, что конфликт, возможно, — это необходимый и позитивный элемент всех социальных отношений; они склонны видеть в нем лишь разрушительное явление. Преобладающая тенденция у всех мыслителей, взгляды которых мы вкратце рассмотрели, состоит в поиске "путей согласия" и взаимного приспособления путем редукции конфликта.

В других работах я подробно обсуждал некоторые причины такого изменения во взглядах и в оценке интересующих нас проблем. Здесь я хотел бы перечислить лишь некоторые из них, не приводя всех необходимых для обоснования этого мнения аргументов.

Вероятно, самую важную роль сыграло изменение положения социологов, произошедшее в последние десятилетия. Прежде всего следует отметить бурное развитие прикладных социальных наук и в связи с этим появление разнообразных возможностей внеакадемической деятельности социологов. Если на раннем этапе социология развивалась почти исключительно как академическая дисциплина, то в последние десятилетия мы стали свидетелями расцвета прикладной социологии, практического применения результатов исследований и привлечения социологов к работе в различных государственных и частных бюрократических структурах. Поскольку американские социологи в основном ушли из "чисто" академического исследования, в рамках которого они обычно формулировали свои проблемы, в прикладную область, они в значительной степени лишились свободы выбора исследовательских задач и интересующих их собственно теоретических проблем, заменив их проблемами своих клиентов.

В зависимости от того, где работает социолог — в сфере бизнеса или в государственных структурах, — меняются как его аудитория, так и отношение между ним и аудиторией. На раннем этапе развития социологии аудитория определенно влияла на представления социолога о себе и своей роли; она, разумеется, представляла собой рынок для его книг, но не могла непосредственно влиять на выбор им исследовательских проблем; новая аудитория, напротив, зачастую не только слушатель, но и заказчик. Отсюда вытекают два следствия: (1) ожидается, что социолог, связавший свою деятельность с государственной или частной бюрократической структурой, будет решать те проблемы, которые перед ним поставит руководство организации; (2) весьма вероятно, что эти проблемы в первую очередь будут касаться того, что Мертон и Лернер определили как "сохранение существующего институционального порядка"[36].

Лица, принимающие решения в организациях, заинтересованы прежде всего в сохранении и, по возможности, упрочении организационных структур, посредством которых и в рамках которых они реализуют власть и влияние. Любой конфликт, возникший в рамках этих структур, представляется им дисфункциональным. Всеми чувствами и интересами слитый с существующим порядком, руководитель склонен рассматривать любое отклонение как результат психологического сбоя и объяснять конфликтные ситуации как результат действия подобных психологических факторов. Поэтому он скорее будет озабочен снятием "напряженности" и устранением "стрессов" и "трений", чем изучением тех аспектов конфликтного поведения, которые могли бы указывать на необходимость изменения основ институционального порядка. Кроме того, руководители склонны заострять внимание на дисфункциональном значении конфликта для структуры в целом, нежели входить в рассмотрение положительных функций конфликта для конкретных групп или слоев внутри структуры.

Мы уже сталкивались с подобными взглядами среди социологов, например у Мэйо. Мы не утверждаем, что эти специалисты просто принимают точку зрения руководящих лиц, под покровительством которых они вели исследования; но, надеемся, нам удалось показать, что они соглашались с выбором проблем, сделанным руководителями, и усвоили их взгляд на феномен конфликта.

И тем не менее этого еще недостаточно для объяснения того, почему большинство современных социологов, не работающих в прикладной области, тоже пренебрегают изучением конфликта. За неимением возможности аргументировать более подробно отметим лишь несколько факторов: исчезновение в последние десятилетия независимой реформаторской аудитории, характерной для раннего этапа развития социологии; влияние спонсоров на исследования в сочетании с нежеланием организаций финансировать исследования, которые могут способствовать реформаторской деятельности; общая политическая атмосфера в период холодной войны, а также страх перед социальными конфликтами и призывы к единству, — все это, пожалуй, оказывает сильное влияние на современные интеллектуальные настроения.

Пренебрежение изучением социального конфликта, точнее пренебрежение изучением его функций в противоположность дисфункциям, в значительной мере объясняется изменившейся за последние десятилетия ролью американских социологов. Как мы заметили, сдвиг от реформаторски настроенной аудитории к аудитории, состоящей из менеджеров и бюрократов, мечтающих о стабильности, а также переход многих социологов из научно-академической среды в сферу внеакадемических и прикладных исследований имели следствием снижение интереса к теории конфликта и стремление заменить анализ конфликта изучением "напряженности", "трений" и психологических сбоев.

В то время как первое поколение американских социологов обращалось в основном к людям, ориентированным на конфликт — юристам, реформаторам, политикам, радикалам всякого рода, — современные американские социологи находят свою аудиторию в основном среди людей, заинтересованных в укреплении общих ценностей и минимизации групповых конфликтов; это социальные работники, психологи и психиатры, религиозные лидеры, работники образования, а также менеджеры в государственных и частных структурах. Свой вклад в изменение аудитории социологов внесли также относительная слабость реформаторских движений и усиление бюрократических структур, нуждающихся в услугах социологов для решения управленческих задач. По ходу этого изменения изменились и представления многих социологов о себе и своей роли: от имиджа сознательного защитника реформ — к имиджу "защитника от неприятностей" и специалиста в области человеческих отношений.

Современные социологи склонны фокусировать внимание на одних аспектах социального поведения, не замечая других, столь же важных с теоретической точки зрения. В нижеследующих главах рассматривается один из таких игнорируемых аспектов социологической теории, при этом особое внимание уделяется ряду положений, касающихся функций социального конфликта.

IV

К консолидированной теории социального конфликта можно было бы идти таким путем: выделить некоторые главные концепции из "классической" социологической литературы и использовать их в качестве опоры для дальнейшего прояснения, увязывая их с имеющимися эмпирическими данными и соответствующим теоретическим материалом. Эта процедура обладает тем преимуществом, что заостряет внимание на теоретических достижениях предшествующих поколений социологов и в то же время требует внимательного прочтения последующих работ с целью более адекватной реинтерпретации исходных положений.

Однако мы не пошли по этому пути; вместо этого было решено взять за основу только положения, содержащиеся в классической работе Георга Зиммеля "Конфликт"[37].

Отчасти причина такого ограничения первоисточников была чисто прагматической. Удобнее прибегнуть для экспозиции к идеям одного автора, что гарантирует единство подхода, чем обращаться к разным авторам, воззрения которых могут сильно различаться между собой. Но еще важнее то, что эссе Зиммеля о конфликте, основанное на его представлениях об обществе как процессе взаимодействия, представляет собой один из самых плодотворных анализов социального конфликта в целом.

Конечно, из того, что мы выбрали в качестве основы нашего исследования работу Зиммеля, вовсе не следует, что все его выводы надо считать последней границей, которая достигнута в осмыслении конфликта. По ходу обсуждения станет ясно, что некоторые его формулировки выглядят относительно неразработанными в свете более поздних работ как теоретического, так и эмпирического характера. В целом ряде вопросов наши знания о конфликте продвинулись далеко за пределы, достигнутые Зиммелем.

Нам нет необходимости учитывать все тонкости зиммелевской мысли; обсуждаемые положения не исчерпывают даже содержания указанной работы о конфликте. Наоборот, мы стремимся извлечь из обширного исследования Зиммеля только те положения, которые, как представляется, в наибольшей степени согласуются с современными представлениями о функциях социального конфликта. Это не исследование в области истории идей; нас интересует в данном случае не анализ социологических работ прошлого, а использование наследия. Социологическое теоретизирование должно постоянно опираться на те достижения прошлого, которые дают возможность дальнейшего роста знания, а для этого, похоже, годятся лишь некоторые фрагменты работ классиков социологии. Это хорошо понимал и сам Зиммель, писавший в своем дневнике:

"Я знаю, что умру, не оставив интеллектуальных наследников; так и должно быть. Мое наследство, словно наличные деньги, будет поделено между многими наследниками, и каждый использует свою часть по собственному разумению, забывая при этом, чему он обязан своими приобретениями"[38].

Часто отмечалась склонность Зиммеля к соединению внешне не связанных друг с другом идей. Хосе Ортега-и-Гассет удачно очертил эту особенность мысли Зиммеля, написав о нем: "Этот проницательный ум, своего рода философская белка, никогда не ограничивался рассмотрением проблемы в себе, но использовал ее как сцену, на которой демонстрировал свои блестящие аналитические упражнения"[39]. Идеи Зиммеля не выводятся из общей теоретической конструкции, как идеи Фрейда или Маркса. Хотя теория in nuce и содержится в работах Зиммеля, она может быть лучше всего реконструирована путем включения в нее основных идей, высказанных по сходным проблемам другими мыслителями.

Изучая положения, почерпнутые в эссе о конфликте, мы сопоставим их с соответствующими идеями других социальных теоретиков и с эмпирическими данными, которые, возможно, их иллюстрируют, модифицируют или опровергают. Нашей задачей станет прояснение этих положений, исследование как внутренней логики каждого из них, так и логической взаимосвязи всей их совокупности. Мы не ставим целью их верификацию; это возможно только путем проверки теории в систематическом эмпирическом исследовании.

Работа Зиммеля, к которой мы теперь обращаемся, строится вокруг главного тезиса: "конфликт — это форма социализации". По сути, это означает — если подытожить ее первые страницы, — что ни одна группа не бывает полностью гармоничной, поскольку в таком случае она была бы лишена движения и структуры. Группам необходима как гармония, так и дисгармония, как ассоциация, так и диссоциация; и конфликты внутри групп ни в коем случае не являются исключительно разрушительными факторами. Образование группы — это результат процессов обоего вида. Убеждение в том, что один процесс разрушает то, что создает другой, а то, что в конце концов остается, представляет собой результат вычитания одного из другого, основано на заблуждении. Напротив, и "позитивный", и "негативный" факторы создают групповые связи. Конфликт, так же как и сотрудничество, обладает социальными функциями. Определенный уровень конфликта отнюдь не обязательно дисфункционален, но является существенной составляющей как процесса становления группы, так и ее устойчивого существования.

Нижеследующие положения вытекают из этого основополагающего воззрения на функции социального конфликта.

Глава П. Конфликт и групповые границы

Тезис I: Группосозидающие функции конфликта

С факторами, объединяющими группу, органически связаны всякого рода разногласия, расхождения и внешние противостояния ... Позитивная и объединяющая роль антагонизма ясно видна в структурах, тщательно охраняющих чистоту и четкость социальных делений и градаций. Так, индийская социальная система основана не только на иерархии каст, но и напрямую на их взаимном отторжении. Враждебность не только предохраняет границы внутри групп от постепенного исчезновения... зачастую именно она обеспечивает классам и индивидам их положение по отношению друг к другу, которым они не обладали бы... если бы основания враждебности не сопровождались чувством и выражением враждебности[40].

Здесь необходимо некоторое пояснение. Обсуждая одновременно и личную автономию, и автономию группы, Зиммель переходит от психологических суждений к социологическим и обратно, тем самым затушевывая тот факт, что, хотя личность и социальная система могут быть отчасти гомологичны и взаимно проникать друг в друга, они ни в коем случае не тождественны[41]. Генетическая психология[42] и психоанализ собрали массу эмпирических свидетельств в пользу того, что конфликт представляет собой важнейший фактор, задающий идентичность и автономию эго, т. е. фактор полного отделения личности от окружающего мира. Но здесь мы не намерены обсуждать эту проблему; нас интересует прежде всего поведение индивидов в группах. Поэтому "чувства враждебности и отторжения" будут обсуждаться, только если они являются характерным элементом социальной модели взаимодействия, т. е. наблюдаются регулярно. Индивидуальное поведение как простое проявление темперамента или характера при анализе структурированных социальных систем не рассматривается.

Возвращаясь к социологическому содержанию тезиса, отметим, что Зиммель говорит о двух взаимосвязанных, но тем не менее существенно различных явлениях. Во-первых, он утверждает, что конфликт задает границы между группами внутри социальной системы благодаря усилению самосознания групп и их представлений о собственной отдельности и специфичности. Таким образом, происходит самоидентификация групп внутри системы. Во-вторых, он говорит, что взаимное "отталкивание" помогает сохранять целостность социальной системы, устанавливая равновесие между ее различными группами. Например, межкастовые конфликты могут вести к самоизоляции и индивидуализации различных каст, но могут также и способствовать сохранению стабильности всей социальной структуры индийского общества, обеспечивая баланс интересов враждующих каст. В других работах Зиммель еще сильнее настаивает на группосозидающей природе конфликта[43].

Эта идея, конечно, не нова. Подобные утверждения обнаруживаются у социальных мыслителей еще с античных времен. Уильям Грэм Самнер, писавший в то же время, что и Зиммель, при обсуждении внешних и внутренних групповых отношений высказывал, по сути, те же самые мысли[44].

Общеизвестность этой идеи отнюдь не предполагает необходимость ее включения в современную социологическую теорию. Так, Парсонс в своей недавней работе[45], подчеркивая, что социальные системы принадлежат к "поддерживающему границы" типу (это означает, что в целях сохранения собственной структурной организации они должны поддерживать границы между собою и окружающим миром), не упоминает в этой связи о конфликте[46].

Функция конфликта, заключающаяся в установлении и поддержании групповой идентичности, отмечена в работах таких теоретиков, как Жорж Сорель и Карл Маркс. Защиту "насилия", с которой выступил Сорель, следует понимать исключительно в контексте осознания им тесной взаимосвязи между конфликтом и групповой сплоченностью[47]. Он понимал, что рабочий класс сможет сохранить свою идентичность только в постоянных столкновениях со средним классом. Лишь в этом случае рабочие обретут и осознают свою классовую принадлежность. Он был убежден, что социалисты (к которым он себя относил) должны противостоять "гуманитарным" попыткам правящих классов улучшить положение рабочих, и в основе этой убежденности лежала признанная социологическая истина: подобные меры приведут к снижению уровня классового конфликта и, следовательно, к ослаблению классовой идентичности. По Марксу, классы тоже возникают только благодаря конфликту. Объективно индивиды могут обладать одинаковым положением в обществе, но осознать общность своих интересов они могут только в конфликте и через конфликт.

"Отдельные индивиды образуют класс лишь постольку, поскольку им приходится вести общую борьбу против какого-нибудь другого класса; в остальных отношениях они сами враждебно противостоят друг другу в качестве конкурентов"[48].

Пожалуй, социологи едины в том, что различие между "нами, "нашей" группой, внутренней группой и другими, чужими, внешней группой"[49] возникает в конфликте и через конфликт. Это относится не только к классовым конфликтам, хотя для многих это самый подходящий пример. В национальных, этнических и политических конфликтах, в конфликтах разных слоев бюрократических структур — повсюду проявляется та же самая закономерность.

Зиммель идет дальше, утверждая, что враждебность и взаимные антагонизмы еще и поддерживают целостность системы, устанавливая равновесие между составляющими ее частями. Это происходит потому, что представители одного слоя или одной касты сплачиваются по причине их общей враждебности к членам другого слоя или другой касты. Таким образом, делает вывод Зиммель, иерархия положений сохраняется именно по причине антипатии, которую представители подгрупп в рамках единого общества испытывают по отношению друг к другу.

Здесь необходима оговорка. Как было отмечено[50], внешние группы далеко не всегда становятся объектом враждебных чувств; наоборот, при определенных условиях они могут выступать в качестве позитивного референта. С ними можно соперничать, равно как и возмущаться ими. Причем возможности позитивного соперничества могут быть ограничены только особыми условиями. В строго организованной кастовой системе, как, например в Индии, социальная мобильность практически исключена, а кастовое положение узаконено религиозными верованиями[51]. Поэтому представителям низших каст, хотя они и осознают свое низкое положение в иерархии, даже не приходит в голову мысль об изменении своего статуса или о том, чтобы подражать поведению представителей высших каст[52].

Ситуация коренным образом меняется в классовой системе, обеспечивающей весьма высокую степень социальной мобильности. Конечно, для отношений статусных групп в американской системе часто характерны вражда и недоброжелательность. Также верно, что структура системы отчасти поддерживается за счет этих взаимных антагонизмов, способствующих сохранению статусных различий. Тем не менее представители низших слоев часто конкурируют с представителями более высоких классов и претендуют на членство в последних. Так, добровольные организации в Янки Сити[53]придают организованную форму антагонизму "классов", но в то же время способствуют "организации и регулированию восходящей социальной мобильности". В обществах, где восходящая мобильность институционализирована и преобладает не приписанный, а достижительный статус, враждебность в отношениях между стратами смешивается с сильным позитивным влечением к тем, кто стоит выше в социальной иерархии и задает модели поведения. Если бы антагонизмов не было, статусные группы просто исчезли бы, поскольку исчезли бы границы, очерчивающие их определенность; но эти границы сохраняются, оставаясь подвижными, поскольку восходящая социальная мобильность представляет собой культурный идеал подобных обществ.

Именно по той причине, что враждебность классов по отношению друг к другу характерна для открытой классовой системы в отличие от системы кастовой, она часто принимает форму рессантиментпа[54]. Рессантимент — это не прямое отрицание ценностей или групп, на которые обращены негативные эмоции; это скорее злоба, соединенная с завистью: то, что открыто отрицается и осуждается, является предметом тайного вожделения.

Нужно отметить, что Зиммель практически не видит разницы между чувством враждебности и его выражением в действии. А ведь налицо явное различие между индийской кастовой системой, где антагонистические чувства не ведут к открытому конфликту, и американской классовой системой, где конфликт не просто распространенное, но и постоянно ожидаемое явление (например, конфликт между управленческим персоналом и рабочими). Неравное распределение прав и привилегий может порождать враждебные чувства, но эти последние совсем не обязательно приводят к конфликту. Это различие между конфликтом и чувствами крайне важно. В отличие от чувства враждебности конфликт всегда происходит во взаимодействии двух или более сторон. Враждебное отношение представляет собой предрасположенность к конфликтному поведению; конфликт же, напротив, всегда трансакция[55].

Воплотится ли чувство враждебности в реальном конфликтном поведении, отчасти зависит от того, считается ли неравное распределение прав легитимным или нет. В классической индийской кастовой системе межкастовые конфликты редки потому, что низшие и высшие касты одинаково относятся к кастовому делению[56]. Легитимность — это важнейшая промежуточная переменная, без учета которой невозможно предсказать, выльются ли в реальный конфликт чувства враждебности, порожденные неравным распределением прав и привилегий.

Прежде чем возникнет социальный конфликт, прежде чем враждебное отношение станет действием, менее привилегированная группа должна осознать, что она на самом деле чего-то лишена. Она должна прийти к убеждению, что лишена привилегий, на которые вправе претендовать. Она должна отвергнуть любое обоснование существующего распределения прав и привилегий. Изменения в степени согласия с существующим распределением власти, богатства и статуса тесно связаны с изменениями в отборе референтных групп в изменяющихся социальных ситуациях. В случае Индии стимулом для изменения восприятия себя и других членами менее привилегированных групп стали преобразования в экономике (например, рост промышленности и относительное снижение роли аграрного сектора, что открыло перспективы социальной мобильности).

Для нас важно отметить, что, когда социальная структура более не считается легитимной, индивиды, занимающие сходные социальные позиции, благодаря конфликту объединяются в группы с общими самосознанием и интересами[57]. Этот процесс формирования групп и будет интересовать нас далее при обсуждении нижеследующих зиммелевских тезисов.

Социальные структуры различаются по степени терпимости в отношении конфликтов. Как будет видно из следующего тезиса, Зиммель полагает, что, если структура сдерживает выражение и проявление чувства враждебности, должны существовать некие замещающие механизмы для безопасного выхода этих эмоций.

Теперь мы можем переформулировать тезис Зиммеля:

Конфликт служит установлению и поддержанию самотождественности и границ обществ и групп.

Конфликт с другими группами способствует также упрочению и подтверждению идентичности группы и сохранению ее границ в отношении окружающего социума.

Характерные структуры враждебности и взаимные антагонизмы помогают сохранять социальные разделения и системы стратификации. Такие устойчивые структуры антагонизмов предотвращают постепенное размывание границ между группами в социальной системе и закрепляют определенное положение различных подсистем внутри системы в целом.

В социальных структурах, обеспечивающих высокую мобильность, имеют место как взаимная вражда между слоями, так и влечение низших слоев к высшим. В этом случае чувства враждебности низших слоев часто принимают форму рессантпимента, где враждебность сочетается с влечением. Подобные структуры создают массу возможностей для конфликта, поскольку, как будет показано ниже, чем теснее отношения, тем более высок конфликтный потенциал.

Нужно различать конфликт и враждебное, или антагонистическое, отношение. Социальный конфликт — это всегда социальное взаимодействие, тогда как отношение или чувство представляют собой только предрасположенность к действию. Предрасположенность необязательно выливается в конфликт; важнейшими промежуточными переменными, влияющими на возникновение конфликта, являются степень и способ легитимации власти и системы статусов.