Свобода начинается с уходом в отставку
Сосредоточение моих занятий на работе исследовательского центра в 1949-1959 годах не препятствовало мне заниматься помимо этого другой деятельностью. С 1949 по 1955 год я продолжал отдавать половину моих сил чтению лекций и семинарам в Гарварде, изредка присутствовал на международных научных встречах. Из всех приглашений выступить с лекциями, полученных от американских и иностранных университетов, от правительств Индии, Индонезии и Западной Германии, я принял только несколько. О двух таких предложениях стоит упомянуть.
В апреле 1950 года я прочитал в Вандербильт Университете лекцию о современном состоянии философии истории по случаю семьдесят пятой годовщины этого учебного заведения. В расширенном виде данные лекции были опубликованы в 1950 году под названием "Социальная философия в век кризиса". В 1955 году я прочитал курс лекций и провел ряд семинаров во время летней сессии в университете штата Орегон. Приглашение в Орегон дало нам случай пересечь на автомобиле весь континент туда и обратно и увидеть прекрасные пейзажи северной части Соединенных Штатов, Канады, а также познакомиться со штатами Орегон и Вашингтон. Моя жена, Сергей и я (Петр был занят подготовкой к докторской защите и не мог присоединиться к нам) от всей души насладились путешествием через континент, посещением многих красивых уголков этих штатов, рыбалкой в лежавших на пути озерах, не говоря уже о дружеской компании профессоров, студентов и других орегонцев и вашингтонцев. Поездка в целом, как обычно, очень освежила всех нас. На обратном пути мы пересекли север штата Миннесота, где мы с женой часто отдыхали и ловили рыбу в бытность мою профессором университета Миннесоты. С чувством утраченных иллюзий мы наблюдали, каким коммерциализированным стал этот регион и как много из его природной красоты исчезло за двадцать пять лет, прошедших с момента нашего последнего посещения тех мест. Моя "сельская пасторальная душа" была столь больно уязвлена таким "прогрессом цивилизации", что мы торопливо проехали Миннесоту, не имея никакого желания возвращаться туда в будущем.
В течение того же периода (1949-1955 гг.) я продолжал внимательно следить за разверты-вающейся драмой человеческой истории и, в зависимости от смены сцен, делать необходимые поправки к своей оценке событий. Касалось это, однако, в большей мере не моей полностью сформировавшейся интегральной философии и не моей интерпретации основных тенденций современности, а лишь некоторых второстепенных частностей в мировоззрении.
В январе 1955-го мне исполнилось шестьдесят шесть лет. В этом возрасте гарвардские профессора обычно выходят на пенсию. Примерно в это время в мой оффис зашел президент Пьюси и вежливо поинтересовался моими дальнейшими планами и пожеланиями: желаю ли я уйти в отставку в шестьдесят шесть лет или буду продолжать преподавание до семидесяти - такую привилегию Гарвард предоставлял некоторым наиболее заслуженным профессорам. Я поблагодарил за предложение и попросил освободить меня от преподавания уже сейчас, но оставить директором Гарвардского исследовательского центра по созидающему альтруизму до семидесяти лет. Я объяснил, что, преподавая около сорока лет в разных университетах, устал от рутины своей профессии и предпочитаю освободиться от нее, дабы посвятить оставшиеся мне годы активной жизни изучению интересных проблем, и вообще хочу пожить для себя. Все мои просьбы были одобрены советом Гарварда, включая оставление меня директором центра.
Вот так, в возрасте 66 лет, я в основном освободился от гнета расписанных по минутам лекций, конференций и заседаний комитетов, от многих правил и предписаний, существующих в университетах и регламентирующих жизнь и труд профессоров. Хотя теоретически я и отдавал половину своего времени центру, фактически же я обрел свободу использовать это время по своему усмотрению. В этом статусе я оставался до 31 декабря 1959 года, когда в возрасте семидесяти с лишним лет ушел со всех постов в Гарварде, превратившись в почетного профессора в отставке.
Моя реакция на это событие была в целом положительной, тем не менее отставка заставила меня задуматься, напомнив, что молодость, зрелость и пожилой возраст закончены, что я вступил в старость, которая со временем перейдет в мрак смерти. Поскольку еще со смертного приговора 1918 года мысли о смерти стали привычными и не пугали, постольку мое тогдашнее настроение не было ни подавленным, ни болезненным. Наоборот, оно было довольно легким, приятным, утешающим, словно элегическая музыка в несколько минорном ключе. В конце концов, тридцать лет моего сотрудничества с великим университетом были плодотворны и принесли удовлетворение; в это время я служил университету и человечеству, как умел, и в ответ университет дал мне возможность раскрыть мои скромные творческие способности. Конечно, за тридцать лет работы случалось всякое, но расстройства и неприятности терялись в море приятных воспоминаний.
Моя отставка никоим образом не означала прекращения или ограничения моей научной и культурной деятельности или какого бы то ни было сокращения свободы выбора направлений моих исследований, способов отдыха и вариантов поведения. Напротив, по всем этим аспектам я ныне был свободнее, чем когда-либо. Физически я сохранял хорошую форму, и мое сознание пока еще не подверглось заметным старческим изменениям. Отставка в Гарварде не слишком серьезно помешала мне, так как я всю жизнь был перекати-полем и никогда не вкладывал всего себя во что-то одно, мог делать разную работу, в разных условиях, в разных организациях, учреждениях, институтах. Мне довелось видеть многих профессоров, для которых отставка действительно означала конец научной и педагогической деятельности, конец творческой жизни. В моем случае, к счастью, это печальное правило не сработало. Я и сегодня чувствую себя в силах продолжать работу, как и прежде. И когда миазмы старческой немощи и смерть положат конец моему существованию, я предпочитаю умереть не в постели, а бодрым и активным до последнего.
МОЙ "ОТДЫХ" НА ПЕНСИИ - НОВЫЕ КНИГИ
В описанном выше настроении, после частичной отставки в шестьдесят шесть лет, я упорно продолжал свою научную, педагогическую, культурную деятельность и, конечно, успевал отдыхать. Единственное, что изменилось в моей жизни, - я решил больше не предпринимать обширных исследований, вроде "Динамики", которые потребовали бы многих лет и больших средств для их завершения. Хотя я был в хорошей физической и умственной форме для своего возраста, все же нельзя было ждать, что такое состояние здоровья сохранится на долгие годы и неизбежные старческие немощи не овладеют в конце концов моим телом и душой.
В соответствии со своим решением я провел несколько исследований в 1956-1959 годах и опубликовал их в виде нескольких статей и книг. Как уже указывалось выше, это - "Причуды и недостатки современной социологии" (1956), "Американская сексуальная революция" (1956), "Власть и нравственность" (1959). В "Причудах и недостатках" содержится серьезная критика некоторых модных тенденций течения мысли и исследований в современной американской социологии, психологии и психиатрии: таких, как ничем не оправданные претензии на открытие новых законов, фактов, явлений, связей, которые на самом деле были открыты давным-давно; бессмысленный жаргон и псевдонаучный слэнг; псевдооперационализм (*1) и "тестомания" (пристрастие к тестам на интеллект, прожективным и другим механическим тестам); "квантофрения" (*2) и культ "социальной физики с умственной механикой" (*3); псевдоэкспериментальные исследования "малых групп", устаревшие философия и теория познания самих этих модных поветрий. Моя критика была, естественно, нелицеприятна, но я не мог избежать ее, если хотел выполнить основную обязанность ученого - говорить правду, как он ее видит, независимо от того, горькая эта правда или нет. Имея много пороков, я все же очень редко не выполнял свой долг, даже под угрозой ареста или жестокого наказания я всегда говорил правду. Вместо того чтобы приспосабливаться во взглядах к чьим-то интересам, я упорно старался следовать древней мудрости, выраженной во фразе: Платон мне друг, но истина дороже. Неудивительно поэтому, что такая приверженность истине временами рождала неприязненные чувства ко мне у части тех, кого я критиковал. Несмотря на это, критика моя не пропала даром. Похоже, что она ощутимо повлияла на целый ряд американских и зарубежных социологов, психологов и психиаторов. Несколько лет спустя большую часть всей критики повторил Райт Миллз (*4) в своей книге "Социологическое воображение". В личном письме, написанном вскоре после выхода моих "Причуд", он дал ей высокую оценку и выразил полное согласие с моими выводами. (По той или другой причине он не упомянул мою книгу в своем труде вовсе, что было замечено и резко прокомментировано одним из рецензентов книги Миллза в литературном приложении к "Лондон Таймс".) После своей оригинальной публикации "Причуды и недостатки" уже вышли на французском, испанском, итальянском языках и еще пара переводов в процессе подготовки.
Что касается "Американской сексуальной революции" и "Власти и нравственности", обе эти книги были намеренно написаны в научно-популярной форме, доступной обычному читателю. В первой работе я попытался показать опасные последствия сексуальной распущенности и анархии, зацикленности на вопросах секса, которые повлияли на американский образ жизни, культуру и ценности в последние два-три десятилетия.
В соответствии с этой целью в книге сделан обзор всех основных проявлений сексуальной зацикленности и анархии и их деструктивного влияния на физическое, умственное, нравственное и социальное здоровье отдельных людей и целых наций, зараженных этими сексуальными болезнями. Книгу читали в широком кругу, обсуждали, одобряли и критиковали как в США, так и в других странах (Швеции, Испании, Португалии, Японии и Индии, где выходили ее переводы).
Основные цели написания и выводы "Власти и нравственности", созданной в соавторстве с профессором У. Ланденом, видны из следующего отрывка из вступления к книге:
"Процветание и выживание человека сегодня во многом определяет лишь горстка верховных правителей великих ядерных держав. В своих руках они безраздельно сосредоточили контроль над беспрецедентно мощными, несущими смерть вооружениями. От их мудрости или глупости во многом зависит судьба человечества - прочный мир или самоубийственная война. Никогда прежде в истории не было, чтобы жизнь или смерть такого огромного количества людей зависела бы от такой малой кучки правителей!..
Опасная ситуация, естественно, рождает вопросы, на которые надо отвечать именно сегодня: можем ли мы доверить судьбоносные решения о войне и мире, а через это и о жизни, свободе и счастье сотен миллионов, нескольким магнатам, стоящим у власти? Есть ли у них мудрость змеи и кротость голубя, необходимые, чтобы привести нас к прочному миру и прекрасному будущему?
Что до меня, то я склонен ответить на эти вопросы словами псалма: "Не надейтесь на князей (и правителей), нет в них спасения вам" (*5). ...Гигантская задача мирного решения колоссальных трудностей нашего времени не может быть доверена существующим правительствам, по-прежнему являющимся, в основном "кастовыми", т. е. состоящими из политиков, которых выбирают политики, и служат они тоже не народам, а самим политикам. ...Будучи особой "кастой", сегодняшние правящие социальные группы не проявляют даже минимума интеллектуальной, нравственной и социальной квалификации, необходимой для успешного решения стоящих перед нами грандиозных задач.
Во-первых, на протяжении всей истории у сильных правительств было (да и сейчас) мало нравственности, а их преступные деяния слишком тяжелы, чтобы вверять им жизнь и благосостояние человека. Во-вторых, созидательных возможностей современных правительств далеко не хватает для плодотворного решения этих проблем. В-третьих, конструктивная реализация человеческих стремлений требует: а) замены существующих "правительств политиков" на правительства ученых, святых и мудрецов; б) создания определенных условий, таких, как полное и всеобщее разоружение, которые могут автоматически предотвратить использование силы во зло любым правительством; в) замены во многом устаревших политических идеологий и обветшалых ценностей новыми; и, наконец, г) добровольной мобилизации и сотрудничества всех созидательных сил человечества - его лучших умов, чистейших сердец и наивысшей сознательности, - для построения более праведного и лучшего общественного порядка на планете людей".
Последующие главы книги развивают и подкрепляют эти положения, особенно в том, что касается ментального уровня и преступности правителей. Обобщенно основные моменты можно кратко изложить следующим образом:
1) Когда нравственность и ментальность правителей и тех, кем управляют, измеряются одной мерой (а не с помощью двойного стандарта), тогда оказывается, что нравственность и умственные способности правителей несут больше признаков ментальной и моральной шизофрении, чем таковые у населения, которым управляют, в целом.
2) Правящие группы содержат большие доли как умственно одаренных, так и умственно отсталых или ненормальных в ментальном отношении людей, чем рядовые представители населения. Правящий слой в большей мере состоит из личностей, склонных к доминированию, агрессивности, высокоэгоистичных, смелых и авантюрных натур, людей жестоких и лишенных чувствительности, лицемеров, лжецов и циничных махинаторов, чем управляемое им население.
3) Поведение правящих групп более преступно и безнравственно, чем поведение других слоев общества.
4) Чем больше, абсолютное и жестче власть правителей, политических лидеров и высших чиновников бизнеса, профсоюзов и прочих организаций, тем более коррумпированными и преступными оказываются эти группы людей.
5) Чем более ограничивается власть политиков и чиновников, тем менее преступными становятся их деяния: качественно (уменьшается количество тяжких преступлений) и количественно (снижается сам уровень преступности среди них).
Эти положения касаются не только правителей автократического типа, но и демократов, хотя между первыми и вторыми существуют различия, выраженные в п. п. 4 и 5. Каждое из приведенных, в общем-то абстрактных обобщений становится по-настоящему значимым, только если подкреплено соответствующими конкретными примерами. Например, третье положение приобретает особое значение, если знаешь, что от 20 до 90 процентов королей (царей, шахов, султанов, императоров) Англии, Франции, Австрии, России, Ирана, Византии, Турции, Германии, Италии, Римской империи, Японии, Арабских династий и империи Инков повинны в тягчайших убийствах своих отцов, матерей, братьев и жен, сестер и мужей и т. д. В то же время количество убийц среди управляемого ими населения колеблется между 8 и 2000 на 100 тысяч жителей. Другими словами, уровень преступности среди автократических правителей во много, много раз выше, чем у их подданных.
С этой книгой связан интересный, прямо анекдотический случай. Я послал ее экземпляры с дарственными надписями президенту Эйзенхауэру, госсекретарю Хетеру, премьеру Хрущеву и нескольким сенаторам и конгрессменам Соединенных Штатов. Каково же было мое удивление, когда я получил благодарственные письма от всех них. Ясно, что их секретари не читали книгу и отреагировали на ее получение с автоматической вежливостью, не осознавая и не представляя ее, весьма "подрывной", эпатирующий их чувства характер. Как и многие мои книги, "Власть и нравственность" появилась в Индии в дешевом издании, а также в сокращенном переводе в Японии и Франции.
Со времени издания "Власти и нравственности" моя продуктивность по части написания книг несколько снизилась. За 1959-1963 годы я опубликовал только два "тонких" тома. Первый - это вышедшая на испанском языке в Мексике книга "Конвергенция Соединенных Штатов и СССР" (1961). Она состояла из двух моих работ. Название первой было вынесено в заглавие книги, а вторая называлась "В поисках интегральной системы социологии" и являлась адресом, с которым я обратился к делегатам на пленарном заседании XIX Международного социологического конгресса, состоявшегося в Мехико в 1960 году. Второй "тонкой" книгой стала автобиография, написанная в основном ради собственного удовольствия и развлечения.
Снизившаяся писательская продуктивность часто была связана с тем, что на восьмом десятке лет я стал работать медленнее, а частью с тем, что все активнее занимался иной деятельностью.