Идолы и парадоксы нашего мышления

Благодаря приемам стихийной социологии, ежедневно применяемым нами десятки и сотни раз, окружающий мир упорядочивается, разбивается на строго очерченные «улицы» и «перекрестки», а поведение незнакомых людей становится предсказуемым, узнаваемым. Так мы творим свою соб­ственную и в то же время общую для всех социальную вселенную.

Таким образом, обыденное сознание полно стереотипов, заблуждений, ложных суждений, наполняющих повседневную жизнь людей. И хотя они часто оказываются неверными, построеными на неправильном обобщении, люди продолжают ими руководствоваться в своих повседневных делах. Рас-

⁹ Gouldner A. The Coming Crisis of Western Sociology. N.Y., 1970. P. 54-55.

смотрим основные «идолы». Они напоминают философские идолы мышле­ния Бэкона, но касаются социальной реальности.

Первый «идол». Фрагмент выдается за всю картину. Используя часть со­циальной картины, люди стараются выстроить картину социального мира в целом. Этот фрагмент — их местный опыт проживания в данном округе, деревне, городе. Местные жители, не выезжающие в большой мир, считают, что везде люди живут так же, как у них.

Второй «идол». Группа выдается за все население. Опыт своей социальной группы, слоя, класса, к которому принадлежат люди, распространяется на всех других.

Таким образом, навыки стихийной социологии не только облегчают, но и затрудняют нам жизнь. Парадокс? Ничуть не бывало. Дело в том, что фун­даментом стихийной социологии является здравый смысл. Он наш помощ­ник, позволяющий быстро реагировать в экстремальных ситуациях и тем самым оставаться в живых. Но «быстро» вместе с тем означает «стереотип­но», т.е. чаще всего «ошибочно». Вот почему знакомый нам здравый смысл — одновременно источник убеждений и предубеждений, правильных решений и абсурдных ошибок.

Например, он подсказывает нам, что среди бедных больше преступников, чем среди богатых. И тут же подсказывает аргументы: когда человеку не на что существовать, он готов пойти на все. Разве не убедительно?

Однако статистические исследования не обнаружили устойчивой связи между двумя признаками — бедностью и преступностью. Дети богатых со­вершают не меньше проступков, чем дети бедняков. Но для вышеупомяну­того предвзятого мнения есть причины. Бедные совершают мелкие кражи и потому чаще попадаются. А богатые? В том-то и дело, что в обществе, где на вершине социальной пирамиды расположены богатые, их проступки или пре­ступления, хотя они крупнее и опаснее, всегда удается скрыть, например за деньги.

Или другой пример. Обыденное мнение подсказывает, что южане лучше приспособлены к жаркому климату, чем северяне, а интеллигентные люди более раздражительны, чем неинтеллигентные. Однако исследования амери­канских социологов опровергли эти мифы.

Что же получается — стихийная социология и научная социология про­тиворечат друг другу? В каком-то смысле так оно и есть. Но ведь, как мы уже говорили, и профессиональный социолог опирается на тот же самый здра­вый смысл, что и человек с улицы. Иначе и быть не может. Почему же в со­циальных проблемах первый допускает меньше ошибок, чем второй?

Наука еще не нашла окончательного ответа. Но очевидно, что ученый как-то корректирует подсказки здравого смысла, хотя полностью ими не пренеб­регает. Правильнее было бы сказать, что у здравого смысла и научных зна­ний разные функции. Здравый смысл помогает нам понять социальные дей­ствия людей, раскрыть их внутреннюю мотивацию и логику. А сделать это мы можем, лишь поставив себя на место другого — того, кого изучаем. Так советовал поступать еще М. Вебер. Социолог обязан буквально вживаться в поступки людей, как актер вживается в свою роль, в образ и персонаж. Вот почему социология, с одной стороны, — наука понимающая.

Однако с другой стороны, она наука статистическая. И здесь необходи­мы научные знания, опора на верные факты, расчеты, установление законов

и закономерностей, которые иногда противоречат очевидной логике здравого смысла. Здесь уже не нужны вживания в социальную роль, в образ другого человека. Нужны обобщения, факты и теория. С их помощью только и уда­ется вносить коррективы в утверждения здравого смысла, в подсказки нашей интуиции. Они же позволяют избежать субъективного подхода, скоропали­тельных оценок, распространенных предрассудков.

Здравый смысл может сыграть с нами злую шутку. Он приучает нас к привычному, стереотипному, а значит, самому легкому либо не всегда пра­вильному. Но ученый не должен замыкаться в рамках усредненного мыш­ления. Он выходит за них, обнаруживая в явлениях скрытый смысл.

По определению научное открытие предполагает новый взгляд на пробле­му. Именно поэтому американский социолог Райт Миллс, внесший большой вклад в развитие современной социологии, требовал от профессионального социолога наличия богатого воображения. Только оно позволяет ученому по-новому взглянуть на знакомый мир, избежать стереотипных путей мышле­ния. Социологию так и именуют: новый взгляд на знакомый мир людей.

Итак, каждый человек — обыденный социолог. Социология вырастает и формируется из повседневной человеческой деятельности. Свои теории она формулирует на непонятном простому человеку научном языке, но, когда обращается к респондентам, оперирует так называемыми народными по­нятиями (folk concepts)¹⁰, которые наиболее приближены к языку повсе­дневности. Формулировка вопросов в анкете должна быть понятной про­стым гражданам. Связь с миром повседневности — одна из существенных особенностей социологии, отличающая ее, например, от естественных наук, где объект исследования вынесен за рамки познающего сознания. Социо­лог же субъективно включен в мир, который он пытается познать объек­тивно.