Оппозиция узкого/широкого производств: критика обыденных и политических представлений в социологии
Если в оппозиции «исследователь/профессор» острие критики направлено на ту очевидность, которая располагается почти исключительно в границах профессионального занятия социологией, и анализ профессорского разума оказывается вписан в логику борьбы за монополию на профессиональное представление о дисциплине в ее рамках49, то эта оппозиция отражает борьбу за то представление и содержание социологии, которое находится преимущественно за рамками профессионального сооб-
[338]
щества и приобретает значение легитимного социального факта в отношениях между социологией и всеми иными социальными производствами. Распространенное за пределами профессиональной среды представление «социология — это опросы», как свидетельствует в настоящей книге П. Шампань, не исключительно российское. Опасность этого и подобного ему представлений заключается не только в том, что они скрывают от непрофессионалов ведущуюся в социологии работу по конструированию объективного социального мира; более существенно, что они оказывают обратное влияние на легитимные формы социологической практики и критерии достоверности. Агенты индустрии опросов, эксперты по политическим и социальным вопросам или профессора, обращающиеся к аудитории уже не с университетской кафедры, а с экрана телевизора, продолжают участвовать в научной борьбе или преподавать, заново вводя в социологическую практику ориентацию на некомпетентного потребителя, т. е. на обыденное правдоподобие и иллюстративность, заменяющие критический анализ. Используя ресурсы СМИ (например, финансирование опросов и доступ к аудитории, обеспечивающей признание), они образуют весомую оппозицию исследователям, ориентированным на собственную достоверность социального знания и на признание равных в борьбе за ее определение.
Здесь мы возвращаемся к затронутой ранее проблеме границы между рационально обоснованным, организационно обеспеченным объективным миром и миром обыденного произвола — границе, которая выступает необходимым условием научности социального знания. Поскольку социальные условия объективного мира не сводится исключительно к организационным формам науки, будь то структура лаборатории или системы академических институтов, а собственная логика дисциплины, образованная пересечением различных интересов и перспектив, не является однородной и равномерно развертывающейся, внутри научного производства, каждый раз
[339]
обнаруживается усвоенное внешнее, источник и механизм действия которого может быть зафиксирован социологически. Описывая функционирование литературы, музыки, живописи или гуманитарных дисциплин, Бурдье вслед за Марксом выделяет два сектора: широкого и узкого производства, или производства для профессионалов и производства для широкой публики, различающиеся по ориентации (а значит, и продукции) в системе обмена и дифференцирующиеся по мере приобретения полем автономии [22, 1/2-93, с. 51]50. Чем менее устойчива — как в случае социологии — граница между широким и узким производствами, тем более актуальной оказывается проблема ее поддержания. В автономизирую-щемся поле граница является одновременно продуктом и главной ставкой автономии, поэтому столь принципиально вопрос о «чистоте» узкого производства ставится держателями ведущих в этом секторе позиций и ставок.
Выступающие с позиций обыденного здравого смысла эксперты по «проблемам социальной стабильности», «делам молодежи» или «политическому развитию», равно как и социологи-публицисты, адресующие свою продукцию непрофессиональному потребителю, предъявляют себя в качестве ученых, поскольку анонимный авторитет науки обеспечивает их суждениям первоначальный кредит признания. Подобное соединение авторитета науки с авторитетом политического господства позволяет лучше увидеть политическое происхождение обыденной очевидности. Под именем объективных фактов и тенденций этот единый авторитет позволяет узаконивать текущие интересы и произвол непосредственных участников политической борьбы. Например, во Франции, как и в России, через СМИ или учебники от лица социологии, экономики и «науки» в целом проводится систематическая работа по приданию «естественности» (а ранее в России: «необратимости») демократии, когда общее обозначение политических свобод обосновывает всю полноту режима господства. Подобная работа — в силу ее универсального характера, вытекающего из интересов госу-
[340]
дарственных институтов и баланса сил в международной политике — дает эффект и в поле научной борьбы, в форме публикаций на определяемые крупными грантодате-лями темы, финансирования семинаров с заданными политическими акцентами и т. д. Наконец, вводимые в широкий оборот от лица социологии классификации дают не только непосредственный обратный эффект в научной борьбе, но и превращаются в отсроченный здравый смысл будущих исследователей и преподавателей, получающих представление о социальном мире в ходе образования, а также в ходе диффузной социализации, навязывающей через СМИ норматив упреждающей лояльности. Этот множественный и неочевидный возврат логики широкого производства в узкое и становится практическим фокусом и отправной точкой критики, ведущейся представителями школы Бурдье с позиций узкого производства51.