Выборка как элемент политического конструирования

Когда ставится задача узнать, «что думают французы» относительно политических вопросов, таких, например, как необходимые изменения системы социального стра-

[242]

хования, политики национальной обороны или системы образования, для институтов опросов общественного мнения представляется «естественным» опрашивать вы­борку населения, представительную для основной массы населения, имеющего право голоса. Между тем такая логика подспудно предполагает в форме постулата поли­тического характера, что по этим сюжетам все граждане имеют мнение и более того, в силу их статуса граждани­на, должны его иметь. С научной точки зрения за этим скрывается позиция весьма спорная: следует ли «демо­кратично» опрашивать всех граждан, или же собирать мнения только тех, кто желает высказаться? Тот инсти­тут опросов общественного мнения, который решит опра­шивать только тех, кто спонтанно выразит желание вы­сказать свое мнение по какой-либо проблеме, будет не­медленно осужден его конкурентами и политическими кругами одновременно в плане сугубо методологическом (нерепрезентативная выборка) и, особенно, в плане поли­тическом (технократическая и даже элитаристская идео­логия).

Институты опросов общественного мнения претенду­ют на то, что, строго придерживаясь специфической тех­ники, они измеряют более достоверно (чем это делают, основываясь на интуиции, политические деятели и жур­налисты) «настоящее общественное мнение», мнение все­го народа, которое существует в его недрах и которое невозможно узнать спонтанно, поскольку оно не всегда проявляется видимым образом (знаменитое «молчаливое большинство») и вдобавок очень изменчиво. С социоло­гической точки зрения невозможно допустить a priori, что все люди по всем вопросам имеют уже сложившееся мне­ние или, по крайней мере, способны его моментально сформулировать. Это не эмпирически проверенный факт, а некое предположение чисто политического свойства. Парадоксальным образом, в этой сфере чаще всего имен­но те выборки опрашиваемых, которые методологи счи­тают наименее репрезентативными с формальной точки зрения, т. е. такие, которые формируются спонтанно, без

[243]

всякого вмешательства институтов опросов обществен­ного мнения, с социологической точки зрения наиболее достоверны, поскольку они являются «репрезентативны­ми» для реально существующих мнений и реально имею­щихся в наличии социальных сил по данной проблеме. Двусмысленность заключается, как мы видим, в том зна­чении, которое сообщается требованию совершенно за­конному, но пустому — «представительности». Безуслов­но, формируемая выборка должна быть репрезентатив­ной, но следует спросить, в отношении чего? Только ли для какого-либо населения или все-таки для социальных сил, весьма неравномерно распределенных, на которые делится это население?

Опросам, более или менее безупречным с техниче­ской точки зрения, которые уполномочены представлять всех французов; всем тем опрашиваемым, которые очень часто дают ответы лишь потому, что специализирован­ные институты мобилизовали сеть интерьвюеров для их опроса, заставляя тем самым опрашиваемых думать, что их соображения достаточно важны, чтобы о них спраши­вать, можно противопоставить иные группы населения. Такие группы различаются по размерам и социальному составу, по проблемам и целям, которые они защищают, эти группы мобилизуют свои силы в различных формах для пропаганды своих мнений, они стремятся навязать их всем и для этого предпринимают различные шаги, что­бы эти мнения стали известны общественности, органи­зуя, например, уличные манифестации, подписывая пе­тиции, создавая ассоциации защиты или комитеты под­держки, рассылая письма протеста в газеты и т. д. (Boltan-ski, 1984).

Выбор населения для опроса никогда не бывает нейт­ральным, он очень сильно предопределяет, особенно в том, что касается мнений, распределение полученных ответов. Это не означает однако, что все выборки стоят ^ДРУ^Г друга и что все они в одинаковой степени случайны. ^ни представляют столько точек зрения на предмет ис­следования, что необходимы дополнительные пояснения,

[244]

чтобы определить, какая из них верна. Во всяком случае, систематические опросы, проводимые практически все­ми институтами опросов по выборкам, репрезентативным для совокупности французского населения, независимо от предмета исследования, препятствуют получению дей­ствительных мнений индивидов, которые бы не провоци­ровались исключительно ситуацией интервью. Безуслов­но, крайне редко можно сказать a priori, какое население следует выбрать для опроса. Вопрос об адекватной вы­борке следует ставить для каждого отдельного опроса, помня, что чаще всего решение станет очевидным, когда его реализация уже продвинется достаточно далеко. Это может казаться парадоксом или методическим замкнутым кругом лишь тем, кто членит исследование на последова­тельные и независимые операции, как то: гипотезы, фор­мирование выборки, анкета, подсчет данных и результа­ты. Это означает, что в случае опроса общественного мне­ния, еще до того, как комментировать ответы, полученные в ходе его проведения, и даже до того, как подсчитать, сколько опрошенных высказались «за» или «против», и превышает ли число «да» число «нет», следует устано­вить связь между полученными ответами и структурой населения, которое было опрошено.

Приведем два примера того, какое влияние на резуль­таты опроса оказывает выборка опрашиваемого населе­ния. Первый касается проблем образования. Предстояло выяснить мнение относительно предстоящей реформы (о текущем учебном годе, об изменении содержания и ме­тодов обучения, о профессиональной подготовке, селек­ции, о зарплатах преподавателей и т. д.). Кого следует опрашивать? Поскольку можно предположить, что про­блемы воспитания интересуют почти всех (по крайней мере тех, у кого есть дети или внуки школьного возрас­та, а также преподавателей), было решено опрашивать всех. До возникновения институтов опросов обществен­ного мнения понятие «все» обозначало бы, что посколь­ку вопросы задаются всем (через прессу, радио или, на­пример, телевидение), то каждый может, если он того

[245]

пожелает, ответить на них. Институты общественного мнения позволяют провести опрос научнее, т. е. попро­сить ответить всех, опрашивая репрезентативную выбор­ку, и попытаться получить ответы тех, кто иначе не стал бы высказывать свое мнение. Но стараясь уловить мне­ния по-настоящему действенные, т. е. такие, которые стремятся стать всеобщими и превратиться в настоящие форс-идеи, опрос, который был предпринят вскоре после университетского кризиса в мае 1968 г., принял форму «обширного национального опроса». Анкета из 20 вопро­сов была опубликована практически во всех националь­ных ежедневных изданиях, а также в ведущих журналах. Читатели, если они того желали, могли, таким образом, заполнить анкету и отослать ее в ассоциацию, созданную для сбора и обработки ответов. Таким путем было воз­вращено 10 000 анкет, что для такого типа «почтового» опроса, является хорошим показателем мобилизованнос­ти населения вокруг проблем школы, существовавших в тот момент. Эта «случайная» выборка и мнения, которые были высказаны, оказались значительно более убедитель­ными, чем более или менее неправдоподобные ответы, которые были бы получены, если бы опросом была охва­чена репрезентативная выборка, в силу того, что «слу­чайная» выборка вовсе не является чисто «произволь­ной», совсем наоборот. Об этом уже писал Пьер Бурдье, который проводил этот опрос: «Охотнее всего на вопро­сы о системе образования отвечают те, кто чувствуют, что они уполномочены говорить от своего имени, и те, кто более непосредственно связаны с ней. В результате получается, что вероятность ответов, которая существен­но сильнее выражена у мужчин, чем у женщин, [...] а у парижан сильнее, чем у провинциалов, очень близка к объективным шансам определенного социального класса обеспечивать поступление их детей в Grandes Ecoles». Кроме того, автор замечает, что эта категория отвечаю­щих, «где различные группы представлены пропорцио­нально их претензиям воздействовать на систему обра­зования, полностью репрезентативна для самолегитим-

[246]

ной группы давления, которая постоянно воздействует на все уровни системы, на ее ориентацию таким образом, что выражаемые ею форс-идеи позволяют предвидеть все, что произойдет в дальнейшем» (Bourdieu, p. 481).

Второй пример касается одной из тех многочислен­ных журналистских анкет, которые в конце года старают­ся установить список лучших книг, фильмов, ресторанов и т. п. или дают прогнозы относительно деятелей культу­ры и политики, у которых, как считается, «есть будущее» и которые как бы должны достичь вершин в своей про­фессии. Обычно эти рейтинги представляются как субъек­тивный выбор журналистов или опрашиваемых ими лиц. Подобные суждения все чаще заменяются процедурами опросов, претендующими на большую объективность и научность. Аналогичный опрос (также проанализирован­ный Бурдье, 1984) был реализован литературным ежеме­сячником (журнал Lire, № 68, апрель 1981 г.), который задался вопросом выяснить, существуют ли еще «влас­тители дум», какими были Андре Жид, Камю, Сартр? Для ответа на этот вопрос журнал обратился к «нескольким сотням писателей, журналистов, профессоров, студентов, политиков и т. д.» со следующим вопросом: «Назовите трех ныне живущих интеллектуалов (мужчин или жен­щин), пишущих на французском языке, чьи работы, по вашему мнению, оказывают глубокое влияние на разви­тие идей, литературы, искусства, науки и т. д.». Вопрос был разослан 600 деятелям культуры. Список из 448 че­ловек, ответивших на вопрос, и их ответы был опубли­кован. Он включает в себя 21 академика, 66 писателей, 34 писателя-преподавателя, 43 преподавателя, 34 студен­та, 34 специалиста по литературе, 92 журналистов, рабо­тающих в прессе и 40 журналистов радио и телевидения, 44 художника, 14 политических деятелей, 16 — «разных» (религиозных деятелей, публицистов, культурных атта­ше и т. д.) и 10 человек, оставшихся анонимными. Полу­ченный рейтинг, который претендовал на научность по типу зондажа общественного мнения, смог установить лишь влияние Леви-Стросса, Арона и Фуко.

[247]

Вердикт

Существуют ли еще властители дум? Нынешние Ан-дре Жид, Камю, Сартр? Журнал «Lire» опросил не­сколько сотен писателей, журналистов, профессоров, студентов, политических деятелей и т. д.

Был задан следующий вопрос: «Назовите трех ныне живущих интеллектуалов (мужчин или жен­щин), пишущих на французском языке, чьи работы, по вашему мнению, оказывают глубокое влияние на развитие идей, литературы, искусства, науки и т. д.».

Опрошенные ответили, продемонстрировав свое замешательство и никому не отдав абсолютного пред­почтения. Но признано влияние Леви-Стросса, Арона и Фуко.

1. Клод Леви-Стросс— 101

2. Реймон Арон — 84

3. Мишель Фуко — 83

4. Жак Лакан — 51

5. Симона де Бовуар — 46

6. Маргерит Юрсенар — 32

7. Фернан Бродель, историк — 27

8. Мишель Турнье, романист — 24

9. Бернар-Анри Леви, философ — 22
Анри Мишо, поэт — 22

10. Франсуа Жакоб, биолог — 21 П. Самюэль Беккет, драматург и романист — 20 11. Эммануэль Ле Руа Ладюри, историк — 20

12. Рене Жирар, философ — 18

13. Луи Арагон, поэт, романист, политический деятель — 17

Анри Лаборит, биолог— 17

Эдгар Морэн, социолог и философ — 17

14. Е. М. Сьоран, эссеист и этик — 16
Эжен Ионеско, драматург — 16

15. Маргерит Дюрас, романистка и кинематогра-
фистка — 15

[248]

Роже Гароди, философ и политический дея­тель — 15

Луи Лепрэнс-Ринге, физик — 15 Мишель Серр, философ — 15

16. Жюльен Грак, романист - 14
Филипп Соллерс, романист — 14

17. Луи Альтюсер, философ — 12

Клэр Бретешер, карикатуристка — 12 Рене Шар, поэт — 12 Жиль Делез, философ — 12 Жорж Дюби, историк — 12 Владимир Янкелевич, философ — 12 Ж. М. Г. Ле Клезио, романист — 12 Альфред Сови, экономист — 12

18. Жорж Дюмезиль, историк религии — 11
Жан-Люк Годар, кинематографист — 11

19. Жан Бернар, врач — 10

Пьер Булез, композитор, дирижер — 10

Пьер Бурдье, социолог— 10

Альвер Коэн, романист— 10

Андре Глюксман, философ — 10

Рене Хайк, искусствовед— 10

Леопольд Седар Сангор, поэт и политический

деятель — 10

Lire. № 68. Avril 1981. P. 38-39

Как охарактеризовать такого рода опросы и полученные таким образом рейтинги? Как это часто бывает, они не­сут на себе печать «науки от здравого смысла», по край­ней мере, претендуют на «ббльшую научность» и «боль­шую методологичность», чем спонтанные рейтинги со­циальных агентов. Действительно, поскольку задача этого опроса заключалась в том, чтобы определить наи­более «значимых» интеллектуалов, вполне логичным ка­залось бы провести опрос среди широкой выборки ре­презентативных представителей интеллектуальной жиз­ни и попросить каждого назвать три имени, складывая

[249]

полученные «голоса» указанных интеллектуалов. Это дало бы возможность предложить список победителей, который представляется объективным, поскольку носит коллективный и анонимный характер. Однако можно ли считать, что таким образом литературный журнал про­вел настоящий референдум в интеллектуальных кру­гах, который отныне может считаться безусловным суждением интеллектуального сообщества о самом себе? В данном случае социолог обязан деконструиро-вать этот полунаучный продукт и вскрыть все неосо­знанные предрассудки, заложенные в таких опросах. Иными словами, этот тип опросов говорит больше о тех, кто их проводит, чем об изучаемом предмете, и больше о структуре выборки опрошенных, чем о распределении полученных ответов.

Ниже мы проанализируем формулировку вопроса и поразмышляем о самой идее «классификации» «интеллек­туалов». Потребность опросить все категории населения, которые, по крайней мере по мнению авторов опроса, призваны представлять интеллектуальные круги, приве­ла к селекции выборки, которая, тем не менее осталась очень разнородной. Можно усомниться в возможности ставить в один ряд путем анонимного сложения, ответы академиков и учителей, учащихся выпускных классов и профессоров Коллеж де Франс, провинциального писа­теля и свободного художника, радиокомментатора и по­литика, и т. д. Является ли единой для всех сама катего­рия «интеллектуала» (обращение к опрошенным подра­зумевает, что они знают, что это такое). Самим фактом отбора групп, которые были сочтены компетентными, чтобы высказать свое мнение, была предопределена окон­чательная классификация.

С педагогической и методологической точек зрения, этот опрос в определенном смысле является «образцо­вым». Он представляет собой своего рода завершенную ^и потому особенно убедительную модель псевдонауки, которая доводит до крайности логику опросов обще­ственного мнения. Однако в отличие от обычной прак-

[250]

тики зондажей, этот опрос был обращен к лицам по всей видимости компетентным, которые, следовательно, изна­чально способны отвечать на заданный им вопрос, одна­ко ответили лишь те, кто, как при случайной выборке этого хотел. Несмотря на эти методические предо­сторожности очевидно, что разнородность мнений отве­тивших по-прежнему настолько велика, что механиче­ское сложение полученных ответов и установление «рей­тинга» стало абсурдным с научной точки зрения. Таков глубоко скрытый эффект, производимый повседневной практикой опросов общественного мнения: под видимо­стью сбора мнений эти опросы с их выборками населе­ния, имеющего право голоса, создают (для того чтобы судить обо всем) новую инстанцию — «народ», которая выглядит объективной, поскольку коллективна и ано­нимна.